Текст книги "Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее"
Автор книги: Лиза Палмер
Жанр:
Героическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА 17
Я думала, что всю неделю перед отбором в «Летающие соколы» я не смогу спать. Я думала, что во время утренних пробежек я буду слишком смурна и погружена в свои мысли. Я думала, что буду так нервничать, что не смогу есть. Я думала, что отгорожусь от людей, слишком обеспокоенная, чтобы волноваться о таких банальных вещах, как вежливость и общение.
Я ошиблась во всём.
Я спала словно младенец. Во время утренних пробежек вокруг плаца я была открыта и весела. Я ела абсолютно всё, что нам давали, и возвращалась за добавкой. И я никогда ещё не чувствовала столь близкой связи с друзьями, чем сейчас. И сейчас, когда мы одеваемся, для отборочных полётов, я чувствую себя уверенно. В какой-то момент в течение этого сложного и полного испытаний года я поняла, что больше не должна отрезать кусочки себя и предлагать их для оценки другим людям. Я могу решать. И это значит, что к этому дню я наконец-то подхожу цельной и сильной.
Дженкс ожидает нас на лётном поле, сложив руки за спиной. Вместе с ним нас поджидает несколько кадетов-инструкторов, в том числе Вольфф. Девятнадцать кадетов окружают Дженкса и внимательно слушают, пока он рассказывает расписание сегодняшнего дня. Всё довольно просто, мы ждём, пока нас вызовут, садимся в один из припаркованных «Т-41 Мескалеро» и показываем, на что способны. В конце недели Дженкс повесит имена двух отобранных в команду кадетов на стене того маленького странного кабинета с классной секретаршей, где мы с Марией подавали заявки. Ну и на этом, собственно, всё.
Я замечаю, что большинство пришедших на отбор кадетов старшекурсники. Я встречалась с ними на территории кампуса, но сегодня я впервые буду соревноваться с ними на лётном поле. Мы все боремся за две вакансии, освобождаемые выпускающимися кадетами первого класса. Нам велят сесть на деревянных скамьях в том порядке, в котором мы будем взлетать. Бьянки пятый, Мария одиннадцатая, а я пятнадцатая, так что список составлен не в алфавитном порядке. Я сижу между двумя кадетами, имён которых не знаю, и когда Дженкс оглашает первые три фамилии, я наклоняюсь и пытаюсь найти Марию. Её взгляд уже направлен на меня. Когда наши взгляды пересекаются, она начинает что-то беззвучно говорить мне, а я шепчу что-то ободряющее ей в ответ.
Мы прикрываем руками рты и пытаемся подавить смех, который быстро набирает обороты, отчасти искренне, отчасти в попытке выпустить пар. Мы изо всех сил стараемся не издавать ни звука, но я вижу, как Бьянки оглядывается на нас из первого ряда, улыбается и закатывает глаза.
Как только наши плечи перестают содрогаться от беззвучного смеха, я жестом предлагаю Марии говорить первой. Она беззвучно произносит: «Ну вот мы и здесь». Я поднимаю руку в знак солидарности и беззвучно шепчу: «Давай сделаем это». Закончив с обменом любезностями, мы устраиваемся на местах и принимаемся ждать свою судьбу.
Все пристально наблюдают за тем, как проходят отбор первые три курсанта. Среди них есть и Джонсон. Когда он подходит к Дженксу и поджидающему его самолёту, он выглядит чрезмерно уверенно. Два оставшихся пилота достаются кадетам – лётным инструкторам. Осознав, что мой отборочный полёт с той же вероятностью может пройти с Вольффом или Каботом, а не с Дженксом, на которого я и рассчитывала, я должна была бы испытать облегчение. Но я в шоке от того, как мало эта новость значит для меня. Теперь этот день больше не вертится вокруг того, что я хочу показать Дженксу, на что способна.
Я не просто знаю это, я живу этим.
Дженкс, Вольфф и кадет – лётный инструктор Кэбот проводят продолжительные предполётные проверки пилотов снаружи и внутри самолёта. Дженкс кружит вокруг кадета Джонсона, по привычке сложив руки за спиной. На его холодном и обманчиво красивом лице читается высокомерное и равнодушное выражение, с которым он что-то указывает и водит Джонсона вокруг самолёта, пренебрежительно выплёвывая приказы, словно выбрасывая пустые бумажные стаканчики. Тем временем Вольфф и Кэбот оба согнулись под двигателями самолетов и активно взаимодействуют со своими кадетами, пытаясь составить наиболее полное впечатление об их способностях.
Первым летит подопечный Вольффа. Долгий разбег по взлётной полосе, плавный взлёт, а затем маленький бело-синий самолётик с большими буквами «ВВС США» на стабилизаторе растворяется в безбрежной синеве. Следом на взлётную полосу выруливают Кэбот со своим пилотом. Когда вернётся подопечный Вольффа, придёт их черёд. И так и будет продолжаться, пока не настанет моя очередь.
Пока я наблюдаю за тем, как каждый кадет получает свои пятнадцать минут славы, происходящее начинает казаться нереальным. Я практически весь год представляла себе, каким будет этот день. И когда я, наконец, оказалась здесь, я понимаю, что то, что я переживаю, опять, в очередной уже раз, совершенно не похоже на то, что я себе представляла.
Выбросив на помойку изнурительные размышления о том, что же думают все остальные, что они чувствуют и думают ли они то же самое обо мне, полюбят ли они меня, если я справлюсь с этим испытанием, и примут ли они меня в свои ряды, если я смогу их убедить, что справлюсь с этим, и что тогда и только тогда я смогу рассказать вам, что я чувствую, я чувствую себя совершенно свободно. Прежде моё настроение полностью зависело от того, что чувствовали окружающие. Я никогда не могла просто существовать.
Но сегодня я расслаблена, даже счастлива. Я сижу и жду, когда меня вызовут. Я просто... тут. Наблюдаю за самолётами и ощущаю тёплые лучи солнышка на лице. Я не нервничаю, не улыбаюсь самоуверенно, не жажду доказать другим, на что я способна.
Я... это просто я.
* * *
Бьянки летит во второй группе, и, наблюдая за тем, как он мастерски кружит вокруг самолёта под присмотром Вольффа... я чувствую гордость. Он действительно что-то с чем-то. Я наблюдаю, как он забирается в кабину, пристёгивается, проводит предстартовую проверку и, наконец, готов ко взлёту. Он взлетает без единой помарки, и до меня доходит, что я впервые вижу, как он летает. Мария смотрит на меня и приподнимает брови, словно бы говоря «неплохо». Я в ответ делаю вид, будто падаю в обморок от переполнивших меня эмоций, но делаю это настолько незаметно, что не привлекаю внимание окружающих кадетов и кадетов-офицеров, и Мария ухмыляется. Я наблюдаю за тем, как Бьянки забирается всё выше и выше, и замечаю, что в его пилотаже присутствует некая ненапряжённая, грациозная сила, напоминающая мне о лётном стиле Марии. Черта, с которой у моего подхода «слон в посудной лавке» нет ничего общего. Когда Бьянки, наконец, приземляется, его самолёт ни разу не отскакивает от земли. По рядам оставшихся кадетов проходит нервозный шепоток. Бьянки чересчур скромничал, когда говорил, что мы с Марией летаем гораздо лучше его. Если он попадёт в «Соколы», то не потому, что он мужчина, а потому, что он это заработал.
Бьянки выпрыгивает из кабины, проводит рукой по бритой голове и в благодарность отдаёт Вольффу честь. Затем он идёт через лётное поле. Заметив нас, он приветствует нас быстрым и тщательно контролируемым кивком. Но я вижу, что его просто распирает от гордости.
Мы с Марией наблюдаем выступление следующей тройки, и, наконец, наступает её черёд. Когда со своего места поднимается одна из двух женщин, подавших заявление на вступление в «Соколы», по толпе курсантов проходит весьма ощутимая рябь. Она смотрит на меня, и я показываю подруге большой палец. Мария одаряет меня лёгкой и уверенной улыбкой, подходит прямиком к Дженксу и отдаёт ему честь. Два других кадета, вызванных вместе с ней, явно предпочли держаться подальше от Дженкса, предпочтя Вольффа или Кэбота. Даже Бьянки выбрал более подходящую пару, когда настал его черёд. Но не Мария. Там, где другие кадеты колеблются или спотыкаются, Мария Рамбо смело идёт вперёд. Для неё это всего лишь ещё один день в ангаре тридцать девять. Она без колебаний или сомнений проходит предстартовую подготовку. Она также не обращает вообще никакого внимания на Дженкса, лишь оказывает ему достаточно уважения, положенного по правилам офицеру такого ранга. Но она абсолютно непрошибаема для его пристального взгляда и важного поведения. Она спокойна, расслаблена и собрана – на сто процентов уверена в том, что хорошо справляется. К тому моменту, когда Мария забирается в кабину, несколько кадетов уже начинают беспокойно ёрзать на сиденьях. Любопытно, стала ли Мария вообще первой женщиной, когда-либо проходившей отбор в «Летающие соколы»? Меня бы это не удивило.
Её взлёт пока что лучший из всех, точный и мощный. Её манера полёта лёгкая и уверенная. Чем выше она забирается в небо, тем больше меня охватывают эмоции. Мы так много и тяжело пахали, и нет ничего более прекрасного, чем наблюдать за тем, как кто-то, кто действительно в чём-то хорош, наконец-то и беззастенчиво получает возможность показать свои способности на все сто.
– Она потрясающая, – практически неслышно говорит сидящий по соседству кадет.
– Ага, она потрясающая, – отвечаю я.
Мой сосед смотрит на меня и робко улыбается.
– А я и не понял, что произнёс это вслух, – говорит он.
Он заслоняет глаза от солнца и закидывает голову, чтобы дальше наблюдать за полётом Марии. Он зачарован. Я оглядываю толпу. Все наблюдают за полётом Марии. Сосредоточенно.
И вот так-то у меня и складывается ещё один кусочек мозаики. Целью сегодняшнего дня было вовсе не показать Дженксу, на что мы способны, – целью сегодняшних отборочных полётов было показать всем, на что способны женщины. Чтобы в следующий раз, когда кто-то наподобие Дженкса попробует сказать этим парням, что женщины не умеют летать, все они вспомнили день, когда на отборочных испытаниях в «Летающие соколы» они своими глазами увидели лучшего пилота в своей жизни... и этим пилотом была афроамериканская женщина, которую даже не приняли в команду.
Я надеюсь, что все, собравшиеся здесь сегодня, будут мариноваться в дискомфорте этого знания и поступят правильно, когда настанет их черёд принимать большие решения. Как я сама неоднократно убеждалась на протяжении этого года, позволять себе учиться – это самая неудобная и трудная вещь. Но и самая плодотворная.
Внезапно Мария проносится по небосводу, крутя замедленную бочку. Не веря своим глазам, я закрываю рот ладонью. Я даже не знаю, позволено ли кадетам вообще крутить бочки во время отборочных испытаний. Не долго думая я вскакиваю на ноги и понимаю, что все остальные поступили так же. Когда Мария приземляется, кадеты восторженно гикают и улюлюкают. Даже Кэбот с Вольффом лыбятся и не пытаются утихомирить остальных. Когда самолёт останавливается, вся группа разражается очередным раундом аплодисментов.
Мария выпрыгивает из кабины. Вскоре следом показывается Дженкс. Когда Мария отдаёт ему честь, лицо капитана напоминает каменную маску, но я готова поклясться, что его плечи напряжены сильнее, словно он старательно пытается отделаться от мысли, будто женщина своими руками способна сделать нечто настолько крутое.
Когда Мария покидает лётное поле, на её лице красуется такая улыбка, что её энергии хватило бы, чтобы питать электричеством весь Лас-Вегас-Стрип[21]21
Лас-Вегас-Стрип – семикилометровый участок бульвара Лас-Вегаса, на котором расположена большая часть казино и отелей города (прим. пер.).
[Закрыть]. Я вижу, как она слегка подпрыгивает в воздух один раз, а затем другой. А потом мы пересекаемся взглядами. Я вижу, как она сжимает рот в тонкую линию, хмурит брови и пытается справиться с накатившей волной эмоций. Она смотрит в небеса аккурат в тот момент, когда за её спиной взмывает в воздух двенадцатый кадет. Она трясет головой и с усталой улыбкой смотрит на меня. Прикладывает руку к сердцу. Я тоже прикладываю руку к сердцу в ответ, и Мария триумфально покидает лётное поле.
* * *
А затем наступает мой черёд.
Вызывают следующие три имени, моё имя звучит последним. Я встаю, приглаживаю лётный костюм и иду напрямую к капитану Дженксу. Если Мария с ним справилась, то и я смогу. Я отдаю честь.
– Рядовой Дэнверс, – говорит он.
Я вижу своё отражение в его солнечных очках. Моё лицо, круглое, невозмутимое и решительное, смотрит на меня в ответ.
– Сэр, – говорю я, ожидая приказов.
Дженкс ведёт себя пренебрежительно и снисходительно, но предполётные проверки мы проходим без каких-либо проблем. Джек и Бонни крепко вколотили их нам в головы, поэтому сейчас эти проверки кажутся нам сами собой разумеющимися. Когда мы забираемся в кабину, я полностью сконцентрирована на происходящем, поскольку я делала это уже кучу раз. Но, как я довольно быстро замечаю, мне приходилось летать на куда более сложном самолёте, чем тот, что ожидает меня сейчас. Вот почему Джек и Бонни учили нас летать на «Мистере Гуднайте». Если ты смог летать на «Мистере Гуднайте», то полетишь на чём угодно.
– Весьма впечатляюще, Дэнверс. – Я жду. Я знаю, что это ещё не всё. Он не может удержаться. – Пока самолёт на земле.
– Благодарю вас, сэр, – говорю я, отказываясь глотать наживку.
Он стискивает челюсть. Кабина весьма узкая, поэтому широкие плечи и гигантское эго Дженкса занимают большую часть пространства. Когда я сажусь с ним плечом к плечу, напряжение нарастает настолько, что его можно резать ножом. Тишина затягивается, а я жду его приказов.
– Заводи птичку, – говорит он.
– Да, сэр, – послушно отвечаю я.
Двигатель оживает, моё сердце поёт. Я обхватываю ручку управления пальцами и выкатываю самолёт на взлётную полосу.
И с этого момента экзамен становится ещё одним воскресным полётом на «Мистере Гуднайте» с Джеком и Бонни. Я понимаю, что Дженкс сегодня особенно молчалив, и знаю, что это не обязательно хороший призрак, но я отношу это к тому факту, что он уже знает, что ни за что не пустит меня в «Летающие соколы», так зачем тратить силы на обратную связь или, упаси боги, поощрение? Но для меня отбор – это то, что я должна пройти. Меня не волнует, что он там себе возомнил. Я просто не могу дождаться возможности подняться в небо.
Я запрашиваю разрешение на взлёт и радуюсь радио, с которым действительно могу говорить без помощи самолётного клаксона. Самолёт стоит и подрагивает, пока мы ждём добро от башни. Сидя так близко к Дженксу в этой крошечной кабине, я краешком глаза начинаю замечать новые детали его личности. Светлая полоска на руке, где были часы. Хвойный аромат его лосьона после бритья. То, как он крайне незаметно прочищает горло каждые две-три минуты, после чего почти незаметно крутит головой. Я гадаю, не значит ли чего-то этот жест.
У себя в голове я возомнила его этаким всезнающим суперзлодеем с закрученными усами, который держит в своих руках мою судьбу – и судьбу всего мира. Но, быть может, он не огнедышащий дракон и не монстр под кроватью, а всего лишь обычный человек, который регулярно прочищает горло, не может найти свои часы и пользуется лосьоном после бритья.
Он всего лишь человек. Один человек.
Желудок Дженкса урчит от голода, и я чувствую, как напрягается его рука. Он знает, что я услышала. Он пытается усесться поудобнее, и старое, изношенное сиденье самолёта издаёт трескучий, пердящий звук, эхом разносящийся по кабине маленького самолёта. Мне приходится приложить все свои усилия, чтобы не рассмеяться.
– Прямо здесь, Дэнверс, – говорит Дженкс.
Его слова не несут ровным счётом никакого смысла, разве что служат попыткой прикрыть то, что вот-вот превратится в крайне неловкий момент[22]22
Для него.
[Закрыть].
По радио наконец-то доносится трескучий ответ башни, дающей разрешение на взлёт. Я подтверждаю его получение и начинаю разбег по взлётной полосе. Всё быстрее и быстрее. Всё быстрее и быстрее. Самолёт потряхивает на жёстком покрытии, но куда ему до «Мистера Гуднайта». А затем одним движением, от которого желудок уходит в пятки... тряска прекращается.
Мы. Летим.
И не важно, как много раз я поднималась в воздух, всё моё существо вновь охватывает радость момента. Дженкс велит мне подняться до заданной высоты и набрать крейсерскую скорость. И меня вновь окружает бескрайняя синева, поглощают туманные облака, меня околдовывает состояние невесомости.
– Мы на заданной высоте, сэр, – говорю я, набирая нужную скорость.
Дженкс молчит. Он смотрит прямо перед собой и убирает руки со своей рукоятки управления. Он делает долгий, долгий вдох.
– Сэр?
Дженкс кладёт руки на колени, на его длинных загорелых пальцах слегка посверкивают светлые волосы.
– Зачем ты здесь, Дэнверс? – спрашивает он, не глядя на меня.
– Сэр?
– Даже у тебя должно хватить умственных способностей ответить на такой простой вопрос, Дэнверс. Мне его повторить?
– Нет, сэр.
Кабина начинает сжиматься вокруг меня.
– Ну и?
– Я люблю летать, сэр, – говорю я.
– И ты что же, думаешь, что твоя любовь к полётам даёт тебе право находиться здесь?
– Нет, сэр. Я заслужила право находиться здесь, потому что я самая лучшая.
– Самая лучшая, – голос Дженкса сочится сарказмом.
– Да, сэр.
– Разворачивай самолёт, Дэнверс.
– Сэр, я заслужила шанс пройти отборочное испытание так же, как и все остальные. – Но даже произнося эти слова, я выполняю его приказ и разворачиваю самолёт.
– Ты ничего не заслуживаешь.
– Да, вы правы.
Дженкс слегка дёргается.
– Я заработала шанс пройти отбор так же, как и все остальные.
– Я в замешательстве, Дэнверс. А что, по– твоему, происходит прямо сейчас? Разве это не отбор?
– Мы с вами оба знаем, что этот полёт не имеет ничего общего с отбором.
– Мы с тобой оба знаем лишь то, рядовой Дэнверс, что ты абсолютно не годишься для воздушных сил Соединённых Штатов.
– Нет, сэр. Нет...
Дженкс перебивает меня.
– Ты эмоциональна и импульсивна. Твоя бравада раздражает. Ты ввязываешься в ситуации, не думая...
– А разве это не определение импульсивности? – я не могу удержаться.
– И ты абсолютно недисциплинированна.
– Сэр.
– Это мой подарок тебе, Дэнверс.
Дженкс крепко сжимает руки в кулаки, затем тянется своими длинными пальцами к приборной панели.
– Поблагодаришь меня позже за то, что я покажу тебе, насколько опасно твоё безрассудство.
Дженкс сбавляет обороты двигателя и позволяет носу «Мескалеро» накрениться вниз.
– Я делаю это для твоего собственного блага, Дэнверс.
Дженкс сбавляет мощность двигателя до нуля.
Самолёт трясётся и сопротивляется. И когда по всей крошечной кабине начинают разноситься сигналы тревоги, Дженкс убирает руки с ручки и, не произнося ни слова, смотрит на меня.
Нос самолёта зарывается вниз, и «Мескалеро» начинает грациозно сваливаться с неба. Кабина сжимается вокруг меня, а Дженкс растворяется. Я покрепче сжимаю рукоятку. Я знаю, чего он пытается добиться. Он хочет, чтобы я провалилась, чтобы я признала свои недостатки при сокурсниках. Возможно, в какой-то части своего извращённого сознания он искренне верит в то, что делает это ради моего же блага, а не ради огромного злоупотребления властью.
К несчастью для Дженкса, он не знает обо мне и «Мистере Гуднайте».
Я позволяю самолёту упасть.
Я жду... и жду... и жду нужного момента. Доверяю себе. Моё дыхание выравнивается. Глаза фокусируются.
«Почувствуй его. Жди... Жди... Жди... Вот он! ВОТ! Нужный момент».
И я переключаю двигатель «Мескалеро» на полную, поднимаю нос обратно к горизонту, выправляю педали, включаю закрылки и возвращаю самолёт на крейсерскую высоту, успешно выполняя стандартное сваливание на малых скоростях. Меня просто распирает от гордости.
«Спасибо, Джек».
– Всё, что вы сказали обо мне, – правда, сэр. Я эмоциональна, импульсивна и более чем слегка беспечна. Но я также достаточна смела, чтобы позволить себе учиться. – Я смотрю на Дженкса, который держится спокойно и отчуждённо. Но затем я пристальнее вглядываюсь в него, он краснеет, его руки крепче обхватывают ноги, а костяшки пальцев белеют.
– Вам следует как-нибудь попробовать. – Говорю я напоследок.
Дженкс смотрит на меня.
Я поворачиваю самолёт в сторону лётного поля и иду на посадку.
На протяжении всего остатка полёта Дженкс не говорит ни единого слова.
ГЛАВА 18
– Так он что, собирался позволить тебе разбить самолёт, лишь бы доказать свою правоту? – спрашивает Дель Орбе, когда мы выходим из ангара тридцать девять, таща в руках корзину с дымящимся печеньем. Бонни следует за нами.
– Просто поставьте их на стол рядом с капустным салатом, Эрик, – говорит Бонни, обращаясь к Дель Орбе.
– Только настоящий белый хлеб или ничего! – кричит Джек, стоя за коптильней.
Дель Орбе нервно переводит взгляд с Джека на Бонни.
– Это всё техасские шуточки. Всё будет в порядке, дорогуша, – говорит Бонни и подмигивает ему.
Судя по выражению лица Дель Орбе, он пребывает в ужасе. Он идёт вдоль стола и кладёт корзину с печеньем на столешницу с таким видом, словно держит в руках раскалённую картошку, а затем спешно уходит прочь, пробормотав что-то насчёт того, что ему нужно кое-то проверить в ангаре. Бедолага, вообще не выносит конфликтов, даже шуточных.
– Нет, Дженкс собирался спасти её, – отвечает Мария, стоя рядом с Джеком и его излюбленной коптильной, подвигом чистой изобретательности. Совершенно очевидно, что коптильня была с любовью собрана самим Джеком. Это восхитительное лоскутное одеяло, сотканное, а точнее, сваренное воедино уверенной рукой Джека из деталей старых самолётов. Но настоящее искусство рождается сейчас, оно исходит от аппетитных ароматов, дрейфующих от коптильни.
– Ага, спасти от себя самой, по всей видимости, – говорю я, подставляя тарелку, которую Джек до краёв заполняет копчёными кукурузными початками.
– Невероятно, – Мария в неверии качает головой, хотя с момента испытаний она уже десятки раз пережила эту историю вместе со мной.
Я подхожу к столам для пикника с тарелкой дымящейся кукурузы, и Пьерр с Бьянки быстро раскидывают по сторонам различные салаты и большую миску макарон с сыром, освобождая место для нового блюда. Джек и Бонни устраивают своего рода вечеринку для нас с Марией, и они настояли, что вечеринка ничто без всей семьи. Как бы всё не начиналось, теперь Бьянки, Дель Орбе и Пьерр наша настоящая семья, и мы с Марией знали, что не сможем отпраздновать без них. К тому же, они никогда бы не отказались от возможности отведать домашней еды, особенно если судить по их откровениям в столовой об оставшихся дома деликатесах.
– Том, дорогуша, не мог бы ты сходить внутрь и взять два кувшина с верстака Джека? – обращается Бонни к Бьянки. – В одном сладкий чай, а во втором свежевыжатый лимонад. Гарретт, почему бы тебе не пойти и не помочь ему?
– Свежевыжатый лимонад? – Пьерр разве что слюни не пускает.
– Да, котик, свежевыжатый лимонад, – отвечает Бонни и ласково треплет ему щёчки. Пьерр краснеет, но нарисовавшуюся у него на лице улыбку теперь не сотрёшь и при всём желании.
– Да, мэм, – хором отвечают они.
Пьерр с Бьянки исчезают в ангаре, отправившись на поиски вкуснейших напитков, которые столь ласково пообещала им Бонни и которые, по всей видимости, напомнили им о доме.
– Ну, и что теперь? – спрашивает Джек, когда мы остаёмся вчетвером.
– Теперь мы найдём новый путь, – отвечаю я, глядя на Марию.
Она кивает.
– Новый путь куда? – спрашивает Джек.
– Новый путь к тому, чтобы стать первыми женщинами – пилотами истребителей, – отвечаю я.
Джек и Бонни переглядываются.
– Дженкс и его «Летающие соколы» – не единственный возможный вариант, – добавляет Мария.
– Хмм, – говорит Джек, достаёт из коптильни мясо и раскладывает грудинку и свиные рёбрышки по тарелкам.
– Чего ты недоговариваешь? – с прищуром спрашиваю я.
Бьянки и Пьерр появляются из ангара с кувшинами и' расставляют свою добычу на столе, Дель Орбе тащится следом.
– Я просто говорю, что свежевать кота можно по-разному, Дэнверс, – говорит Джек.
И прежде чем я успеваю спросить, что общего у разделки кота с ВВС США, в разговор вмешивается Бонни.
– Я больше не желаю слышать этим вечером имя этого человека, – говорит она, сгоняя всех к столу, – а теперь идёмте, давайте есть.
У входа в тридцать девятый ангар Джек с Бонни поставили два длинных складных стола, окружив их всеми разновидностями стульев, которые только можно представить. Красная ситцевая скатерть колышется в сумеречном ночном воздухе. Старый проигрыватель, воткнутый в самый длинный в мире удлинитель, протянутый сюда из ангара, поёт нам ласковые серенады. Старые керосиновые лампы омывают нас туманным светом. А стражу несёт сам «Мистер Гуднайт», помытый и отполированный. Он точно такой же участник сегодняшних торжеств, как и все мы.
– Вы покатаете нас в нём, сэр? – спрашивает Бьянки, показывая на «Мистера Гуднайта», пока мы подтягиваем стулья и собираемся вокруг скрипящего стола, на мгновение заставляя зашататься кувшины со сладким чаем и лимонадом.
– Думаешь, сможешь справиться с «Мистером Гуднайтом», сынок? – спрашивает Джек, подмигивая Бонни.
Бьянки сияет, а Бонни только качает головой. Мы наполняем стаканы и ждём.
Бонни поднимает свой стакан.
– За полёты, – говорит она.
– За полёты, – хором подхватываем мы.
А затем начинается балет семейного ужина, изысканная хореография передаваемых по кругу тарелок и наполняемых стаканов. На тарелках вырастают целые горы макарон с сыром, а жадно ждущие получатели выслушивают секреты их приготовления. Мы жмуримся от удовольствия, пробуя закопчённую Джеком грудинку, столь нежную, что она буквально тает во рту. По лётному полю разносятся раскаты смеха. Мы слушаем старые военные истории, душераздирающие рассказы о храбрости и самопожертвовании и наконец-то узнаём, откуда «Мистер Гуднайт» получил своё название. Бьянки был прав. Вовсе не потому, что дела складывались хорошо для всех за исключением «Мистера Гуднайта».
В какой-то момент я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что меня переполняет чувство, которое я не могу до конца выразить. Но я уже вполне привыкла к тому, что никак не могу разобраться в самой себе, поэтому вместо злости или испуга... я просто испытываю любопытство.
Я наблюдаю за тем, как Джек наклоняется и прислушивается к чему-то, что рассказывает Гарретт, а затем откидывает голову назад и смеётся, в процессе хлопая Марию по плечу. Эрик и Том наклоняются поближе, когда Бонни рассказывает им историю о грузовой миссии в самом конце Второй мировой войны, которая пошла совершенно не по плану. Мерцают лампы. Струится музыка. Я отхлёбываю лимонада и кладу в рот порцию картофельного салата Бонни.
Вот что такое семья.
Вот что значит найти своё место в жизни.
Вот что значит любить и быть любимой.
– Эй, Дэнверс, ты вообще с нами? – спрашивает сидящая справа Мария.
– Хмм? – не понимаю я, возвращаясь обратно на землю.
– Ты витала в облаках, – с усмешкой замечает она.
– Я просто счастлива, – отвечаю я, пихая её в бок.
– Я тоже, – соглашается она.
Мы сидим в дружеской тишине.
– Так что, по-твоему, имел в виду Джек, когда говорил, что кота можно свежевать по– разному? – спрашиваю я.
– Ииии вот ты снова с нами, – со смехом говорит она.
– Я всё ещё я, ты же знаешь, – насмешливо замечаю я.
Мария делает глоток из своего стакана.
– Я хочу сказать, они уже какое-то время даже не приветствуют весь наш план касательно первых женщин за штурвалами истребителей.
Я киваю:
– Да, но я замечаю, как они переглядываются всякий раз, как мы поднимаем эту тему.
– Бонни говорила со мной, пока мы готовили макароны с сыром, и я не знаю, всё обрело реальность само собой. – Мария наклоняется через меня, чтобы привлечь внимание Бонни. – Бонни, я тут рассказывала Кэрол о нашей с тобой беседе.
– Думаю, я пока не готова оставить свою мечту, – признаюсь я.
– И что же это за мечта? – интересуется Бонни, ставя на стол чашечку со сладким чаем. Она опирается рукой на спинку стула Марии, наклоняясь к нам ещё ближе.
– Стать пилотом истребителя, – говорю я более слабым голосом, чем мне бы хотелось.
– Так что же получается, когда ты была маленькой девочкой и парила у себя на заднем дворе, как можно шире распахнув руки... ты мечтала летать на истребителях? – мягко спрашивает Бонни.
Я задумываюсь об её вопросе.
– Нет, мэм, – признаю я.
– Так в чём же тогда заключалась твоя мечта, дорогуша? – интересуется Бонни.
– Летать... просто летать, – признаюсь я, вспоминая рисунок Нобл и последовавшее за этим – по всей видимости, временное – прозрение о том, что мне необходимо заново почувствовать ту искреннюю страсть к полётам, которая была у меня в детстве.
– А затем кто-то пришёл к тебе и сказал, что один конкретный вид полётов важнее всех остальных, и тогда-то твоя мечта перестала быть мечтой и стала... – подсказывает Бонни, поглядывая с Марии на меня и обратно.
– Способом показать себя, – монотонным хором отвечаем мы, абсолютно удивлённые тем, что снова пришли к тому же.
– Способом показать себя, – повторяет Бонни, демонстративно кивает, обнимает Марию и легонько сжимает её за плечи. – Тебе, а вовсе не им, предстоит определить, кто ты такая.
– Но это нечестно, – ворчит Мария, гоняя по тарелке последние кусочки еды.
– Нечестно, и дальше что? – спрашивает Бонни.
Мы с Марией обмениваемся взглядами, всматриваясь в лица друг друга в поисках ответа.
– Мы не знаем, куда двигаться дальше, – признаётся Мария.
– Мы найдём другой путь попасть туда? – спрашиваю я.
– Нет, ищи другое «туда», золотце, – отвечает Бонни.
– Новое «туда», – тихим эхом говорит Мария.
– Девочки, послушайте. Я была бы отличным пилотом-истребителем, – начинает Бонни.
– Сущая правда, – перебивает её сидящий на другом конце стола Джек, поднимая стакан. А он, оказывается, прислушивается к нашему разговору. После стольких лет, проведённых во власти самолётного клаксона, я бы никогда не подумала, что у него столь острый слух.
Бонни награждает его тёплым взглядом, а он подмигивает ей в ответ. Затем женщина прочищает горло и продолжает свой рассказ.
– Но они отняли это у меня, и когда они сделали это, я не собиралась позволять им отнять у меня ещё и полёты.
– Если всё дело не в полётах, сделай так, чтобы всё дело было в полётах, – говорит Джек.
– А не только в том, чтобы летать на истребителях, – добавляет Бонни.
– Потому что иначе легко сойти с ума, – заканчивает Джек.
Остальные затихли, прислушиваясь к этому обмену мнениями.
– Шекспир? – спрашивает Пьерр.
– О, от этого легко сойти с ума[23]23
Уильям Шекспир «Король Лир», акт III, сцена IV, цитируется по переводу Бориса Пастернака (прим. пер.).
[Закрыть], – декламирует Бонни.
– «Король Лир», – поясняет Пьерр растерянным Бьянки и Дель Орбе.
– Прямо сейчас я чувствую себя таким глупым, что даже не могу в это поверить, – говорит Бьянки.
– То есть прямо как в любой другой день, – вставляет Дель Орбе.
Все сидящие за столом начинают смеяться и завывать от смеха. Бьянки поднимает свой стакан и тоже смеётся, разбавляя серьёзность момента.
Новое «туда». Я снова и снова прогоняю эту мысль в голове, пробую её на вкус. Но как мы его найдём?
– Дорогуша, ты не поможешь мне с вишнёвым пирогом? – спрашивает Бонни.
Дель Орбе мгновенно вскакивает на ноги, и сразу же становится понятно, что Бонни обращалась совершенно к другому «дорогуше».
