Текст книги "Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее"

Автор книги: Лиза Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 15

Когда я занимаю место за нашим обычным столом в столовой, там вовсю идёт полномасштабный спор о том, чья семья лучше готовит. Мы уже не в первый раз играем в эту игру – когда ты тоскуешь по дому, вкусная еда обычно приходит на ум в первую очередь.

– Ребята, вы просто безумцы, – бормочет Дель Орбе, набив полный рот ростбифа, – если бы вы только попробовали хоть один кусочек печально известного отцовского сан– чочо... – его бормотание обрывается, как только я сажусь за стол рядом с Марией.

Воцаряется тишина, все смотрят в свои подносы, а моё лицо пылает. Я умудрилась развалить единственную группу людей, которых могла бы назвать настоящими друзьями. Я и мой дурацкий, неконтролируемый норов. Я не смогу улететь от этого. Я не смогу уехать от этого. Я не смогу убежать от этого.

Мария нарушает тишину первой.

– Дель Орбе, умоляю, ты не попробовал настоящей еды, пока не отведал супа гумбо моей бабушки, – громко говорит она.

Мария пихает меня локтем в бок, улыбается уголком рта, и меня охватывает облегчение, а на краешки глаз наворачиваются непролитые слёзы.

Слова Марии вызывают целую какофонию возражений и протестов (она знала, что так и будет). Пьерр описывает бычьи хвосты, от которых просто слюнки текут и которые его бабуля с любовью готовила для него, а Бьянки отбивается от остальных историями о ньокки его бабули. Среди всей этой какофонии я молчу, позволяя знакомым голосам окутать меня словно кокон, пока я отчитываю себя за то, что рискнула всем ради собственной эгоистичной гордости.

К тому моменту, как обед заканчивается и мы вываливаемся из дверей столовой на улицу и направляемся к библиотеке Макдермотта для нашей ночной учебной сессии, мне требуется пространство. Я бормочу свои извинения и иду... куда глаза глядят. Куда угодно. Мои друзья – милосердные, замечательные люди – могут смириться с моим поведением, но я – нет. Моё поведение заставило меня задуматься, а думается мне всегда лучше в одиночестве.

Чего мне хочется – так это сидеть на красочной скамейке и смотреть на внушающий трепет закат. Мои волосы могли бы выбиться за пределы пучка и принять романтическую форму на ветру, а единственная слеза драматически сползла бы по щеке, когда на меня, наконец, снизошло бы полное понимание и осознание смысла жизни.

Вместо этого я плюхаюсь на шероховатый булыжник позади Митчелл-Холла, а единственной вещью, от которой захватывает дух, оказывается переполненный мусорный бак. В одном мне повезло. Кто-то на кухне включил весьма приличную музыку. И как бы я ни старалась, я понимаю, что мне не удастся погрузиться в те меланхоличные глубины, на которые я рассчитывала, под эту бодрую, весёлую и ритмичную мелодию. Я пытаюсь разобраться, как я здесь оказалась, а кассетная плёнка продолжает свой непреднамеренно бодрый разговор.

Мой разум пустеет.

Текут минуты.

Я опускаюсь до того, что начинаю бить по воображаемым барабанам в такт мелодии, пытаясь перезапустить мозг. Но в микроскопический промежуток между песнями в моей груди формируется жгущее ощущение и начинает пробираться по горлу. Прежде чем я успею окунуться в очередную песню, его огонь охватывает меня.

Мне кажется, слёзы пришли из таких глубин сознания, что становится страшно. Нет, туда я не пойду. Нет. Благодарю. Покорно.

Я немедленно переключаюсь в восстановительный режим. Голова раскалывается, пока я пытаюсь заставить себя определить причину всего этого, или, по меньшей мере, составить вразумительный перечень причин, почему я так расстроена, снабжённый возможными вариантами решения ситуации. Но я не могу. Я паникую, я накручиваю себя, и единственное, что я способна определить, так это то, что мне грустно и страшно. И я не знаю почему.

«Да что со мной не так?»

– Ну же, Дэнверс, – выплёвываю я и вытираю рукавом мокрые щёки.

Лицо Марии. Ей было так обидно, что я своей опрометчивостью предала её уверенность, и всё же она была так добра ко мне. От одной мысли об этом меня сотрясают всхлипывания. Тоненький голос внутри меня становится всё громче и громче: «Ты заслуживаешь такой доброты, Кэрол Дэнверс. Ты обманщица, и все это знают, Кэрол Дэнверс. Ты недостаточно хороша, Кэрол Дэнверс».

Упрямая до последнего, я встаю и пытаюсь унять боль, словно бы от сведённой мышцы или перенапряжённого сухожилия. Я хожу из стороны в сторону, сдавленные всхлипы превращаются в острые, злые вздохи, а я начинаю беситься из-за своей неспособности почувствовать себя лучше, придумать наилучшее извинение для Марии и двигаться дальше.

Но я не могу двигаться дальше, я не вижу пути. Тот путь, что я нарисовала годы назад... на нём мне не рады. Дженкс не хочет видеть меня здесь. Они не хотят видеть меня здесь.

Почему никто не хочет меня здесь видеть?

Я хороший пилот. Я лучшая на своём курсе. Я позволила себе учиться и работала над собой. Я ждала подходящего момента и задрала нос. Я доверилась себе и закалила характер. Я сохранила целостность и перестала пытаться постоянно что-то доказывать[19]19
  Сегодняшний обмен любезностями не в счёт.


[Закрыть]

– Почему это не работает? – в отчаянии рычу я в никуда. Я снова сажусь на булыжник, касаюсь ладонями по-военному собранного пучка волос на затылке, наконец, опускаю руки и прячу лицо в том убежище, что они мне предоставили.

Делаю глубокий вдох. И ещё один. А затем позволяю себе погрузиться в предательскую тишину собственного разума.

Правда заключается в том, что мои попытки успокоиться и убедить себя в том, что я сделала всё, что в моих силах, не работают, потому что я сделала все эти вещи только для того, чтобы сказать, что я их сделала, я попыталась, я попыталась делать всё иначе, а теперь я вернусь и буду делать всё по-своему, как и раньше.

Слова Марии фейерверком взрываются у меня в голове: «Ты должна определиться, как долго ты готова верить в то, что его путь единственно верный, и чем конкретно ты готова пожертвовать».

Я действительно верила в то, что путь Дженкса – единственно верный, если я хочу получить доступ в вымышленную ВИП– комнату, где никто не сочтёт меня обманщицей. Где все отлично друг с другом ладят, и где каждый член так же важен, уважаем и любим, как и его соседи.

Но это не вся правда.

Правда заключается в том, что я думала, если Дженкс наконец откроет ту дверь и пустит меня внутрь – сделает меня одним из «Летающих соколов», а затем позволит стать одной из первых женщин – пилотов истребителя, – то это будет означать, что я действительно имею значение, и не важно, верю ли я сама в это или нет. Я всё поставила на него – мою самооценку, моё чувство собственного достоинства – даже несмотря на то, что я постоянно убеждала себя в том, что время в академии я провела по своим правилам, что я была за рулём своей жизни. Я убеждала, но не верила в это. Путь Дженкса, со всеми его препятствиями и страданиями, попросту был легче. Потому что до тех пор, пока я остаюсь на его пути, всё, что происходит, либо его вина, либо его заслуга. Я могу винить его во всей боли, во всём разочаровании и благодарить за все мои успехи, и чувствовать себя в безопасности от мысли, что моя судьба мне не принадлежит. Он скажет мне, что я должна чувствовать и что делать дальше, и я никогда, никогда снова не окажусь на шероховатом булыжнике позади Митчелл-Холла, полностью погружённая в мысли и совершенно не понимающая, почему мне снова грустно и страшно, как никогда в жизни.

На пути Дженкса ответы похожи на математическую задачу – я показываю свою работу, есть один правильный ответ, и он настолько прост, что я могу прикрыть его пеналом, чтобы никто больше не смог сказать мне, права я или ошибаюсь.

Но на моём собственном пути ответы представляют собой бессвязную массу из наполовину сформировавшихся идей и мгновенных вспышек озарения, которые никак не спрятать в пенале – а даже если и получится, я никогда не смогу быть уверенной в их правоте.

Я думала, что фраза «позволь себе учиться» означает «знай достаточно, чтобы сдать их тесты». Учила всё, чтобы доказать, что они ошибаются. Училась, чтобы иметь возможность (на пятьдесят процентов) утереть им носы.

Но чтобы это сработало – чтобы это действительно сработало, – я должна хотеть – нет, я должна быть достаточно смелой, чтобы отследить все мои шаги обратно до самого первого дня, дня, когда мы принимали воинскую присягу, того самого первого раза, когда я позволила Дженксу обрести власть над собой, и первого дня, когда моя реакция сообщила ему, что он имеет значение, – и начать всё заново.

Мой собственный путь.

* * *

Ещё какое-то время я сижу на камешке. Музыка такая хорошая, и холодный ночной воздух тоже прекрасен. Я не знаю, что я собираюсь сказать Марии, но мне кажется, что она как раз одна из целей на моем новом пути. Что бы я ни сказала, слова должны быть искренними и идти от самого сердца, и боже мой, всё это казалось куда страшнее того, что мог сказать или сделать мне Дженкс.

Наконец, я возвращаюсь в комнату. Уже ночь, но ещё достаточно рано, и, открывая дверь, я думаю, что Мария ещё в библиотеке Макдермотта, вместе с Бьянки, Дель Орбе и Пьерром. Вместо этого я застаю её здесь, она сидит за столом в окружении книг и бумаг.

Когда я вхожу в комнату, она поднимает взгляд.

Я начинаю нести ерунду.

– Привет, это... эм, я... – именно поэтому люди заранее планируют всё, что хотят сказать, чисто на всякий случай. – Я думала, ты ещё в библиотеке Макдермотта.

Мария качает головой:

– Нет, я... я хотела быть здесь к твоему возвращению. Я беспокоилась за тебя, – говорит она. Жгущее чувство возвращается, но на этот раз я знаю, что это за эмоция, пусть она и кажется крайне плохой и жутко неудобной.

Отсюда я и начинаю.

– Я не знаю. – Я делаю глубокий вдох. Пытаюсь выторговать немного времени, чтобы в голове сформировалась хотя бы одна отчётливая мысль. А затем я понимаю. Я понимаю, что должна сказать.

– Я тоже тебя люблю.

– Дэнверс... – начинает Мария.

– Это было очень сложно, я чувствую себя полной дурой, и я на самом деле не сильна во всём – я касаюсь рукой груди и вяло вожу её кругом, – этом.

– Дэнверс...

– Пожалуйста, ты лучшая подруга, что у меня когда-либо была, и я знаю, что я сегодня вообще всё испортила, схлестнувшись с Дженксом, и что ты меня предупреждала. Ты всё время пыталась предупредить, что я зря ищу приключений себе на задницу, но...

– Дэнверс! – кричит Мария, захлопывая учебник.

Я замолкаю, плюхаюсь на кровать и пододвигаюсь к стене. Мария поворачивается в кресле лицом ко мне.

– Я хочу... ну, в первую очередь я хочу, чтобы ты никогда больше не произносила фразу «искать приключений себе на задницу».

Я не могу удержаться от смеха, облегчение и радость захватывают меня врасплох.

– Вас поняла, – отвечаю я.

– Люди постоянно лажают. Я так расстроилась не поэтому, – поясняет Мария.

– А почему же тогда? – спрашиваю я.

– Из-за того, что сказал Дженкс... я знаю, хуже его нет, но он на самом деле повторял слова Вольффа, если тебе это поможет.

– Вся эта ерунда об обучаемости.

– Что звучит почти как...

– Позволь себе учиться, – заканчиваю я.

– Ага.

– Не знаю, что в этих идеях такого, что они пугают меня. Я действительно не знаю.

– Меня они тоже пугают.

– Правда?

– О, абсолютная. Но мне кажется, я нашла ответ.

– Что нашла? – спрашиваю я.

– Мы направляемся в крайне нелепое место, так что пристегнись, – смеется Мария.

Я изображаю, как забираюсь в кабину самолёта, и Мария смеётся.

– Так и знала, что ты собираешься пристёгиваться по-настоящему.

Я натягиваю вымышленный ремень, киваю Марии и легкомысленно машу рукой.

– Готова, – говорю я.

– Что ты в конечном итоге хочешь от Дженкса? – спрашивает она.

Я думаю о нежелательных, но суперпросвещающих откровениях, которые пришли ко мне, пока я сидела на дурацком камне позади Митчелл-Холла.

– Если он посчитает, что я хороша, может быть, и я смогу поверить, что я хороша, – медленно говорю я.

Мария кивает.

– А что потом?

– Я буду счастлива. И наконец-то почувствую, что нашла своё место. Что я важна. Что я имею значение.

– А что ты чувствуешь рядом со мной?

Обжигающие слёзы появляются моментально. Мария подходит и садится рядом со мной. Я не могу поднять на неё взгляд. Слёзы текут и текут.

– Я счастлива. Я чувствую, что нашла своё место. Что я важна. Что я имею значение.

Мария берёт меня за руку.

– А хочешь узнать, что я чувствую рядом с тобой?

– Да! – кричу я сквозь ужасные, прекрасные слёзы.

– Я счастлива. Я наконец-то чувствую, что нашла своё место. Что я важна. Что я имею значение.

– Правда?

– Да!

Я смеюсь, и Мария крепко меня обнимает.

– Ты такая упрямая, Дэнверс.

Мы сидим на моей кровати и жутко рыдаем, кажется, несколько часов<sup>[20]20
  дней.


[Закрыть]</sup>, но на самом деле всего несколько минут. Когда мы, наконец, размыкаем объятия, мне... легче. Что-то внутри меня сдвинулось, пусть даже всего на несколько миллиметров.

– Нам никогда не будет места в мире Дженкса, – горько говорю я.

– Нет, не будет, – доброжелательно соглашается Мария, смахивая слёзы.

А затем наши лица расплываются в улыбках.

– Вот и хорошо, – говорю я.

Мария берёт меня за руку.

– Он может оставить его себе.

ГЛАВА 16

Конверты с результатами экзаменов на получение лицензии пилотов-любителей по-прежнему лежат наверху крошечной стопки на пустом столе Марии.

Не говоря ни слова, мы с Марией продолжаем заниматься своими делами, стараясь не то чтобы не смотреть на них, даже не признавать наличия конвертов. Но приём заявок на вступление в «Летающих соколов» заканчивается сегодня. Пора. Нам нужно принять любой исход.

– Давай просто возьмём их с собой на плац и там откроем, – предлагаю я.

Взгляд Марии устремляется к конвертам, а затем обратно ко мне. Я заканчиваю шнуровать кроссовки и встаю. С каждым моим шагом глаза Марии распахиваются всё шире.

– Хорошо, но...

Я так и не узнала, что она хотела сказать дальше, поскольку её речь прерывается коротким вскриком. Прыгая на одной ноге, вторая наполовину застряла в не до конца надетой кроссовке, она едва не падает, пытаясь добраться до конвертов. Видя проигрышное положение Марии, я бегу вперёд и одним плавным движением хватаю письма и поднимаю их в воздух. Я вижу хмурое лицо Марии и смеюсь.

– Идём. Хватит размышлять. Приём заявок заканчивается сегодня. Мы должны это выяснить, – говорю я с максимально убедительной фальшивой бравадой в голосе, какую только смогла изобразить. Мария опускает руки и смиренно вздыхает.

Мы потеплее одеваемся, чтобы выдержать уличный холод, и я кладу конверты в передний карман толстовки с капюшоном, а Мария тем временем балансирует на одной ноге, пытаясь завязать шнурки на второй кроссовке, и снова и снова повторяет «хорошо» сквозь стиснутые зубы.

Я натягиваю капюшон и слегка обеспокоенно гляжу на Марию.

– Ты готова?

– Нет.

– Ты что, всерьёз думаешь, что ты могла не сдать? Прям всерьёз?

– А ты всерьёз думаешь, что ты могла не сдать? Прям всерьёз? – возвращает она мне мой же вопрос.

– Хммф, – вот и всё, что я могу на это ответить.

Мы обе будто играем в «доверься и поверь в себя». Наконец, Мария открывает дверь и взмахивает рукой, словно говоря «после вас». Я неохотно топаю наружу, и мы молча идём к беговым дорожкам.

Когда мы приходим на плац, Бьянки, Дель Орбе и Пьерр уже разминаются.

– Что не так? – спрашивает Дель Орбе.

– Бы что, опять повздорили? Я не вынесу, если вы опять повздорили, – говорит Бьянки.

– Нет, мы не повздорили, – отвечает Мария.

Вся троица моментально расслабляется.

– Фух, – говорит Пьерр, и делает вид, будто вытирает лоб.

– Это пришло по почте, – говорю я, эффектным жестом извлекая конверты из кармана.

– Забавная вещь с американской почтовой службой – они так и норовят доставить все конверты, – шутит Бьянки.

Я закатываю глаза.

– Там результаты наших экзаменов, умник.

Парни непонимающе смотрят на меня, и я раздражённо выдыхаю.

– На лицензии пилотов-любителей.

– Скажи это быстро десять раз, – говорит Дель Орбе.

– Лцнзии плтв лбтлей, лцнзии плтв лбтлей, – пытается Пьерр и поддаётся приступу смеха.

– Плтв, – хохочет Дель Орбе, хлопая Пьерра по плечу.

– Мальчики, вы закончили? – интересуется Мария, выгибая бровь.

Они не закончили. И спустя несколько секунд мы все смеёмся и пытаемся быстро произнести фразу «Лицензии пилотов-любителей» десять раз подряд, что оказывается практически невыполнимой задачей. Когда наш смех затихает, все взгляды вновь обращаются к двум запечатанным конвертам.

– Предлагаю просто одновременно открыть их, – говорит Дель Орбе.

– А что, если одна сдала, а вторая – нет? – спрашиваю я.

– Я даже не думала об этом, – говорит Мария, мрачнея.

– Ну всё. Это просто смешно, – говорит Бьянки, подходит ко мне и ловко выхватывает оба конверта из рук.

Мы с Марией одновременно вскрикиваем и тянемся к нему. Мы в ужасе наблюдаем за тем, как Том Бьянки открывает сначала один конверт, затем другой. Без всяких драматических пауз, не заставляя нас в муках дожидаться момента, Бьянки просматривает оба письма. Мой желудок уходит в пятки. Время замирает. Все молчат.

– Вы обе сдали, – говорит он.

Мы с Марией обнимаем друг друга, кричим и прыгаем.

– Слишком много радости для столь раннего часа, – говорит Бьянки, складывая оба письма и убирая их обратно в конверты.

– Ну, если это убережёт нас от пробежки... – Пьерр замолкает. – Праздничный выходной?

– На самом деле, – говорит Дель Орбе, поднимая руку для «пятюни». Пьерр даёт ему «пять», и звук от соприкосновения их ладоней разносится по пустому плацу.

Мы с Марией отрываемся друг от друга, и вот уже все обнимаются, прыгают и смеются. Дель Орбе притягивает меня к себе, взъерошивает мои волосы и говорит, как он за меня счастлив. Пьерр хватает меня в стальной захват и серьёзным тоном говорит, как он мною гордится и как мы упорно работали, а когда я смотрю на него, он снимает свои громоздкие солнечные очки и утирает слёзы, и вот уже я поддерживаю его в столь эмоциональный для Пьерра момент.

А затем водоворот обнимашек выбрасывает меня прямо перед Бьянки. На долю секунды мы неуклюже смотрим друг на друга, а затем я бросаюсь на него, обнимаю и утыкаюсь головой ему в грудь. Он притягивает меня к себе и обнимает за плечи.

Я не вполне понимаю, что происходит, но и не чувствую себя странно. Я чувствую лишь то, что я на своём месте. Когда мы отрываемся друг от друга, я смотрю на него и замечаю, что... что-то не так.

– В чём дело? – спрашиваю я. Он качает головой, смотрит на Дель Орбе, Пьерра и Марию, делает вдох, чтобы собрать остальных и запустить это утро по накатанной, или попытаться как-то запихнуть подальше то, что его гнетёт. Дурак дурака видит издалека.

– Мы собираемся попить водички, вы, ребята, идите вперёд, – кричу я, перебивая его.

Пьерр с Дель Орбе стонут, они уже убедили себя, что на сегодня пробежка отменяется, но Мария тянет обоих на беговую дорожку.

Как только остальные не могут нас больше слышать, я вопросительно гляжу на Бьянки, изогнув бровь.

– Пойдём?

– То обстоятельство, что я не хочу пить... как-то может предотвратить нашу маленькую полевую экспедицию?

– Неа, – отвечаю я.

– Лады, – он направляется в сторону фонтанчика с водой.

Он идёт быстро и без остановок. В моём нынешнем благодушном настроении я позволяю ему дойти до фонтанчика в тишине, но как только мы оказываемся там, все ставки сделаны. Бьянки наклоняется и начинает долго пить, затем вытирает рот рукавом толстовки.

Затем над фонтаном наклоняюсь я. Вода холодная и изумительная на вкус, примерно раз в сто вкуснее, чем вчера или позавчера. Небо над головой кажется чище, чем когда-либо, трава под ногами ярче, чем всегда, и даже птицы вокруг щебечут громче и музыкальнее.

Моё нелепое настроение смешит меня. Я так рада, что мы получили лицензии пилотов-любителей, что голова кружится. Я всегда поражалась своей способности изолировать вещи, из-за которых переживаю. Я даже не догадываюсь, что я из-за чего-то переживаю, пока это бремя не оставляет мои плечи, и я ощущаю легкость, отсутствие которой и не замечала. Я поднимаюсь и смотрю на Бьянки.

– Выкладывай, – говорю я.

Бьянки качает головой, словно пытается удержать слова внутри. Его рот сжат в тонкую линию, он упирает руки в бёдра и начинает кружить передо мной.

– Не думаю, что мне нужно напоминать, какой упрямой ты можешь быть, Дэнверс.

– Неа, тебе не нужно мне об этом напоминать.

Я наблюдаю за тем, как Бьянки борется с тем, что его беспокоит. А когда он поднимает на меня взгляд, то, наконец, показывает, насколько сильно это его гнетёт.

– Я хочу, чтобы ты позволила мне высказаться, не перебивая меня.

Я киваю.

Бьянки молчит. Долго молчит. Я беру его за руку, на какое-то мгновение мне кажется, что этим я могу смутить его, но вместо этого он, похоже, успокаивается. Он обхватывает свои пальцы моими и наконец-то начинает говорить.

– Вы с Марией наши лучшие пилоты. Я – третий, но до вас мне далеко. Я думал, что мне будет тяжело признать это вслух, но на самом деле это оказалось гораздо проще, – он сжимает мою руку, а на губах появляется слабая, усталая улыбка. – Но я всё равно попаду в команду, Кэрол. – Он мрачнеет. – А вы – нет.

– Мы знаем. – Я говорю спокойно и гляжу ему прямо в глаза.

– Что? Но...

– Нам с Марией никогда не будет места в мире Дженкса. Она помогла мне осознать это, по правде говоря. Я уже потратила кучу времени, пытаясь доказать ему, что я самая лучшая. Пытаясь заставить его увидеть мою ценность и показать, насколько я значима. Мы должны найти другой путь. Свой собственный путь.

– Тогда зачем пытаться? Зачем дарить ему удовольствие отказать вам? – спрашивает Бьянки, отпуская мою руку.

Я мысленно перебираю тысячи ответов, включая вполне себе реальную вероятность того, что Бьянки прав и нам не стоит далее и пытаться, и до меня доходит, что теперь это моё новое нормальное состояние. Поскольку я перестала привязывать свою самооценку ко мнению Дженкса обо мне, мне осталось лишь оценить, что осталось от руин того, что я, как мне самой казалось, знаю о себе. Но если я остаюсь самой собой, то прямо сейчас мне остаётся только сказать правду, и всё сложится хорошо.

– Я не уверена, но это кажется правильным, если сказанное мной вообще имеет смысл.

– Имеет, – говорит он.

– Теперь я себя как-то иначе ощущаю здесь, – говорю я, прижимая ладонь к груди.

Бьянки кивает.

– Я не могу это объяснить.

– Тебе и не нужно, – говорит он.

Я улыбаюсь, и меня охватывает спокойствие. Я могу доверять себе, даже когда полностью не разобралась в происходящем. И я тронута тем, что Бьянки так мучают чужие стереотипы. У парня есть характер.

– Нам лучше вернуться, – говорю я, оглядываясь в сторону дорожки.

К Марии, Дель Орбе и Пьерру присоединилась Нобл, и, кажется, они совсем перестали делать вид, что заняты эффективной утренней тренировкой. Вместо этого они с дикими криками и визгами гоняются друг за другом по плацу в каком-то подобии игры в салочки. Я смеюсь. Поскольку до церемонии Признания осталось меньше месяца, я совсем не виню их за то, что они нашли немного времени, чтобы выпустить пар.

– Ты же не будешь относиться ко мне хуже?

Я слышу вопрос и поворачиваюсь обратно к Бьянки. Он по-прежнему мертвенно бледен.

– Из-за чего?

– Если я попаду в команду...

– Когда ты попадёшь в команду, – поправляю я его.

Он отмахивается от того, что я сказала, и продолжает, как будто я его не перебивала.

– Я же соглашусь. И тогда я окажусь на стороне Дженкса, – задыхаясь, говорит Бьянки.

– Эй, Том, послушай меня. – Я гляжу на него и пытаюсь заставить взглянуть мне в глаза. – Я могу ждать целую вечность, Том Бьянки. Ты же знаешь, что я дождусь. Это вполне смахивает на тот холм, на котором я готова умереть.

Бьянки усмехается, поднимает взгляд и наконец-то смотрит прямо на меня. Его тёмно-синие глаза покраснели.

– Измени то, что происходит, изнутри. Если ты попадёшь в «Летающих соколов», ты можешь начать... – я запинаюсь, пытаясь подобрать нужное слово.

– Ты же не пытаешься сказать «заразить», ведь правда?

– Ну это действительно самое подходящее слово, но...

– Повлиять? Это...

Я вытягиваю руку и перебиваю его.

– Подорвать. Вот подходящее слово. Нам нужен свой парень...

– И «парень» здесь ключевое слово.

– Ты можешь изнутри подорвать маленькое и слегка устаревшее царство Дженкса и навсегда его изменить. Если кто и подходит для этой работы, так это ты. Том, я не знаю людей лучше тебя.

И прям как в случае с Марией и со мной, я вижу, как Бьянки пытается сопротивляться комплименту. Он качает головой, смотрит на меня с таким видом, словно ждёт, что я заберу свои слова обратно, и когда он, наконец, принимает его, на его лице отражается целый парад эмоций, от сомнения и стыда до радости.

– Спасибо, – наконец говорит он низким, рычащим голосом.

Но его глаза снова ярко сияют, и они светятся старым добрым бьянковским самодовольством. Он наклоняется и делает последний глоток из фонтана. Когда мы поворачиваем обратно к плацу, он ускоряется, чтобы успеть принять участие в салочках, и бежит, широко раскинув руки в стороны, словно парит. Я наблюдаю за тем, как испаряется окружавшая его боль.

* * *

В тот же день, между занятиями, мы с Марией идем по коридорам академии ВВС в поисках, похоже, совершенно секретного кабинета, в котором проходит приём заявок в «Летающие соколы». Мы как минимум трижды спрашиваем дорогу, и когда часики уже начинают тикать, мы, наконец, находим крошечный указатель, который искали. Мы с Марией переглядываемся и, не теряя ни минуты, направляемся к нужному кабинету.

Мы толкаем тяжёлую дверь и заходим внутрь. Дверь захлопывается у нас за спинами, и сидящая в приёмной женщина-секретарь в гражданском поднимает на нас взгляд.

– Чем я могу вам помочь? – Она одета в очень консервативное голубое платье, поверх которого натянут целомудренный чёрный кардиган. Её волосы собраны в пучок, а на губах едва заметный слой розовой помады. Почему я замечаю это? Вокруг её век можно с трудом заметить тончайший слой неоново-жёлтых теней.

– Мне нравятся ваши тени, – говорю я прежде, чем успеваю остановить себя.

К моему удивлению, она улыбается и наклоняется к нам.

– Похоже на небольшой мятеж, не так ли, леди? – шепчет она, в её глазах вспыхивают искорки.

– Несомненно, – с улыбкой отвечает Мария.

– Мы бы хотели подать заявку на вступление в «Летающие соколы», мэм, – говорю я несколько громче и гораздо скованнее, чем намеревалась.

Могу с уверенностью сказать, что мы обе ждём, когда Дженкс выскочит из-за какого-нибудь старого шкафа в сопровождении коменданта всех кадетов и закричит: «Вот! Вот те недостойные нарушительницы, о которых я вам говорил! Немедленно выставите их за дверь!» Но Дженкс умнее. Он не будет мешать нам подавать заявки. Это могло бы вызвать подозрения или вопросы, почему нам даже не дали попытаться. Он должен допустить нас до отборочных испытаний. Потому что, если... нет, когда мы не попадём в команду, он сможет просто пожать плечами и сказать, что мы попросту не были достаточно хороши.

Лицо секретарши озаряется, и она протягивает нам совершенно нормальный с виду планшет с прикреплённой к нему ручкой. Звонит телефон, и её поведение моментально меняется, когда она проговаривает заученное приветствие. Мария кладёт планшет на стойку и пролистывает список записавшихся.

– Семнадцать человек, – говорю я, сразу же заметив среди фамилий Бьянки.

– И все соревнуются за две открытые вакансии, – бормочет Мария, просматривая список.

– И все парни, – проговариваю я очевидное.

– Больше нет, – говорит она, вписывая своё имя. Затем передаёт мне ручку, и я вписываю своё.

– Больше нет, – повторяю я.