Текст книги "Возвращение: Тьма наступает (Сумерки)"

Автор книги: Лиза Джейн Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

9

Когда Мэтт, Мередит и Бонни уехали, Стефан остался наедине с Еленой, целомудренно одетой в ночную рубашку, которую принесла Бонни. Темнота за окном успокаивала его уставшие глаза – уставшие не от дневного света, а от того, что ему пришлось сообщать добрым друзьям плохие новости. Но еще тяжелее, чем больные глаза, было мучительное ощущение проголодавшегося вампира. «Ничего, эту проблему мы скоро решим», – сказал себе Стефан. Когда Елена засыпала, он уходил в лес и находил белохвостого оленя. Никто не умеет выслеживать дичь лучше вампиров; никто не мог сравниться со Стефаном в охоте. И хотя для того, чтобы утолить его голод, нужно было несколько оленей, ни один из них не был серьезно ранен.

Но у Елены были другие планы. Спать ей не хотелось, а наедине с ним ей никогда не было скучно. Когда вдалеке затих шум машины, на которой приезжали их гости, она сделала то же, что делала всякий раз, когда на нее нападало такое настроение. Она подлетела к нему по воздуху и приподняла его голову. Ее глаза были закрыты, а рот полуоткрыт. Она ждала.

Стефан торопливо подошел к единственному целому окну и опустил штору – на тот случай, если какому-нибудь ворону придет в голову подглядывать в окошко. Потом он вернулся. Елена, чуть-чуть покрасневшая, была в той же позе, с по-прежнему закрытыми глазами. Иногда Стефану казалось, что, когда Елена хочет поцелуя, она способна таким образом прождать целую вечность .

– Любимая; это действительно получится так, как будто я тебя использую, – сказал он и вздохнул, а потом наклонился и поцеловал ее – нежно и целомудренно.

Елена издала разочарованный звук, очень похожий накошачье мурлыканье и закончившийся вопросительной ноткой. Она потерлась носом о его подбородок.

– Милая моя, любимая, – сказал Стефан, погладив ее по волосам. – Бонни распутала все и не сделала тебе больно? – Но исходящее от нее тепло уже затягивало его, и он терял силу воли. Верхняя челюсть уже начинала ныть.

Елена снова потерлась носом о подбородок – на этот раз требовательно. Он поцеловал ее чуть подольше. Рассуждая логически, он понимал, что она уже взрослая. Она была старше и неизмеримо опытнее, чем девять месяцев назад, когда они забылись в страстных поцелуях. Но его никогда не оставляло чувство вины, и онне мог не беспокоиться о том, что она не высказала своего согласия, находясь в здравом уме.

На этот раз мурлычущий звук был полон отчаяния. С нее довольно. Ни с того ни с сего она взлетела ему на руки, так что он вдруг оказался перед необходимостью держать на руках теплый, плотный сгусток женственности, и ее «Пожалуйста!» в ту же секунду зазвенело яснее, как звук хрусталя, по которому проводят пальцем.

Это было одно из первых слов, которое она научилась мысленно передавать ему, когда только очнулась, немая и невесомая. И – была ангелом она или нет – но она точно знала, что делает с ним это слово.

Пожалуйста!

– Милая моя малышка, – простонал он. – Любовь моя...

Пожалуйста!

Он поцеловал ее.

Наступило долгое молчание, а потом он почувствовал, что его сердце бьется все чаще и чаще. В его объятиях была теплая, обмякшая Елена, егоЕлена, когда то пожертвования ради него жизнью. Сейчас они были только вдвоем, они принадлежали друг другу, и Стефану не хотелось ничего менять. Этому наслаждению не мешала даже быстро усиливающаяся боль в верхней челюсти; она сменилась удовольствием от ощущения теплых Елениных губ, которые, дразня, приоткрылись под его губами подобно крыльям бабочки.

Стефан иногда думал, что Елена ближе всего к пробуждению в те мгновения, когда, как сейчас, пребывает как бы в полусне. Именно Елена всегда была инициатором подобных ситуаций, а он лишь подчинялся, не в силах отказать ей. Как-то раз он попытался прервать поцелуй, и тогда Елена, прекратив телепатический разговор, отплыла в дальний угол, уселась среди пыли и паутины и... расплакалась. Стоя перед ней на коленях на жестком дощатом полу, он никак не мог ее утешить. Уговаривая Елену успокоиться, Стефан чуть было не расплакался сам, но все было тщетно, пока он вновь не заключил ее в свои объятия.

Тогда он пообещал себе, что никогда больше не допустит такой ошибки, поэтому сейчас его грызло чувство вины, которое, впрочем, становилось все более слабым Стефан испытывал потрясение каждый раз, когда Елена внезапно меняла положение своих губ; тогда ему приходилось пятиться, пока они наконец не оказались вдвоем на его кровати. Мысли Стефана стали обрывочными. Он мог думать только о том, что Елена снова с ним что она, такая волнующая и трепетная, сидит у него на коленях. А потом словно что-то мягко взорвалось у него внутри, и ему больше не нужно было ни к чему себя принуждать.

На раздумья не осталось времени, к тому же мысли стали больше не нужны. Елена таяла в его объятиях, и волосы мягко струились меж его пальцев. Их созна ниясловно бы сплавились в единое целое. Боль в клыках, наконец, привела к закономерному результату: они удлинились и заострились. Стефан прикоснулся ими к Елениной нижней губе и ощутил такую яркую вспышку сладостной боли, что почти задохнулся.

А потом Елена сделала нечто, чего никогда не делала раньше. Мягко и аккуратно прихватив один из клыков Стефана ртом, она нежно сдавила его между губами.

Мир с бешеной скоростью закружился вокруг Стефана.

Только его любовь и их объединенные сознания удержали Стефана от того, чтобы прокусить ей губу насквозь. Вечно жаждущий крови древний вампирский инстинкт, который невозможно приручить, подстрекал егоэто сделать.

Но Стефан любил Елену, они были единым целым – и, кроме того, он не мог сдвинуться, ни на дюйм. Наслаждение словно парализовало его. И хотя его клыки терзала резкая боль, и они никогда не были такими длинными и такими острыми, он проколол ей нижнюю губу очень бережно и осторожно. Кровь медленно потекла в его горло. Кровь Елены, измененная ее пребыванием в мире духов. Эта кровь была прекрасна, полна молодых жизненных сил и чего-то еще, присущего только самой Елене.

И все сразу встало на свои места, стало так, как должно быть. Неописуемо. Он никогда не пробовал ничего, подобного крови вернувшегося на землю духа. Она была преисполнена Силы и отличалась от человеческой крови не меньше, чем человеческая кровь отличалась от крови животных.

Человек не в силах представить себе удовольствие, которое испытывает вампир, когда кровь проскальзывает через его горло.

Сердце Стефана бешено забилось у него в груди.

Елена очень осторожно и деликатно обходилась с клыком, вонзившимся в ее губу.

Он мог ощущатьее удовлетворение от того, что крошечная жертвенная боль сменилась удовольствием, потому что она была связана с ним и потому что она принадлежала к редчайшей породе человеческих существ. Она действительно наслаждалась заботой о вампире, тем, что он нуждался в ней, она упивалась тем, что может кормить его. Она была одной из избранных.

Горячие мурашки пробежали по позвоночнику Стефана; кровь Елены заставляла вращаться этот мир.

Елена выпустила его клык, присосавшийся к ее нижней губе. Она позволила своей голове запрокинуться, оставив на виду незащищенную шею.

Ее напор был так силен, что Стефан не мог сопротивляться. Рисунок вен на шее Елены был так же хорошо знаком ему, как черты ее лица. И тогда...

Все хорошо. Все в порядке,– мелодично телепатировала ему Елена.

Стефан погрузил парные клыки в тоненькую жилку. Они были так бритвенно остры, что Елена, привыкшая ощущать укусы, совсем не почувствовала боли. И он, они оба, наконец, погрузились в процесс насыщения: рот Стефана наполнился невыразимо сладкой свежей Елениной кровью, а Елена, щедро отдавая себя, впала в полубессознательное состояние.

Существовала опасность, что он возьмет слишком много ее крови или не даст ей достаточно своей. Тогда Елена не сможет поддерживать всебе жизнь и умрет. Не то чтобыСтефану было нужно больше, чем крохотное количество ее крови, просто опасность такого рода существовала всегда, когда имеешь дело с вампирами. Но в конце концоввсе тревожные мысли были смыты прозрачной волной блаженства, подхватившей их обоих.

Мэтт рылся в карманах в поисках ключей. Все имеете – он, Бонни и Мередит – втиснулись на широкое переднее сиденье его развалюхи. Ему было стыдно, чтоона стояла рядом с «порше» Стефана. Обивка на заднем сиденье была так изодрана, что имела обыкновение прилипать к заднице того, кто на нем сидел, и Бонни легко уместилась на откидном сиденье, снабженном кое-как сделанным ремнем безопасности, – между Мэттом и Мередит. Мэтт не спускал с нее глаз – в возбужденном состоянии она обычно не пристегивалась. А на обратном пути через Старый лес было много трудных поворотов, к которым не стоило относиться легкомысленно, даже если их машина будет там единственной.

«Никаких больше смертей, – думал Мэтт, отъезжая отобщежития. – И даже чудесных воскрешений». Мэтт уже повидал столько сверхъестественного, что ему хватит по гроб жизни. Он чувствовал точь-в-точь то же самое, что и Бонни: он хотел, чтобы все встало на свои места, и он зажил бы старой доброй обычной жизнью.

«Без Елены, – издевательски прошептал внутренний голос, – даже не попытаешься за нее побороться».

Значит, так. У меня нет никаких шансов против Стефана в любой драке, даже если у того руки будут связаны за спиной, а на голове – мешок. Надо забыть об этом. Все кончено, хоть она меня и поцеловала. Теперь мы с ней друзья.

И все равно он по-прежнему чувствовал теплые губы Елены на своих губах и нежные прикосновения, которые не приняты между «просто друзьями», хотя она об этом еще не знала. Он чувствовал тепло и упругую, танцующую гибкость ее тела.

Проклятие – она вернулась в идеальной форме – физической по крайней мере, думал он.

Жалобный голос Бонни врезался в приятные воспоминания.

– Именно в тот момент, когда я решила, что теперь все будет хорошо, – причитала она чуть не плача. – Именно в тот момент, когда я решила, что у нас, в конце концов все получится. Что все пойдет как надо.

Мередит сказала очень мягко:

– Я понимаю, это нелегко. Похоже, нам опять придется остаться без нее. Но нельзя думать только о себе.

– Мне – можно, – тусклым голосом сказала Бонни.

«И мне, – прошептал внутренний голос Мэтта. – По крайней мере в душе, чтобы никто не заподозрил, что я думаю только о себе. Дружище Мэтт; ну, Мэтт возражать не будет; какой отличный парень, этот Мэтт. А тут уникальный случай: дружище Мэтт решительно возражает. Но она выбрала другого, и что я могу? Похитить ее? Запереть и не выпускать? Попробовать взять ее силой?»

Эта мысль подействовала на него как холодный душ; Мэтт очнулся и стал внимательнее смотреть на дорогу. Каким-то образом он ухитрился удачно проехать на автопилоте несколько крутых поворотов разбитой однополосной дороги, ведущей через Старый лес.

– Мы собирались вместе ходить в колледж, – не унималась Бонни. – А потом мы собирались вместе вернуться в Феллс-Черч. Домой.Мы все распланировали, чуть ли не с самого детского сада, – и вот теперь Елена опять стала человеком, и я решила, что теперь все будет как раньше, как должно быть.Но все никогда, никогда в жизнине будет так, как раньше, – ее голос стал тише, и она закончила полувздохом-полувсхлипом: – Получа етсятак? – Это был риторический вопрос.

Мэтт и Мередит обнаружили, что смотрят друг на друга, пораженные остротой своей жалости и невозможностью утешить Бонни, которая обхватила себя руками и отшатнулась, когда Мередит попыталась к ней прикоснуться.

«Ну, Бонни есть Бонни: она любит устраивать представления», – подумал он, но прирожденная честность тут, же одернула его.

– По-моему, – проговорил он медленно, – когда онатолько вернулась, мы все примерно так и думали. «Когда мы отплясывали там, в лесу, как психи», – мелькнула у него мысль. – По-моему, мы рассуждали как-то так: они спокойно заживут себе где-нибудь в окрестностях Феллс-Черч, и все вернется в привычную колею. И тут Стефан...

Мередит, всматриваясь вдаль за ветровым стеклом, покачала головой:

– Нет. Не Стефан.

Мэтт понял ее. Стефан пришел в Феллс-Черч для того, чтобы вернуться к людям. А не для того, чтобы оторвать девушку от людей.

– Ты права, – сказал Мэтт. – Я как раз примерно об этом и думал. Они со Стефаном вполне могли придумать, как спокойно жить здесь. Или, по крайней мере, быть где-нибудь рядом с нами. Это Дамон. Он пришел, чтобы увести Елену против ее воли, и от этого все изменилось.

– И вот теперь Елена и Стефан от нас уходят. Они уйдут и больше не вернутся, – простонала Бонни. – Ну зачем? Зачем Дамон это затеял?

– Стефан как-то раз сказал мне, что Дамон любит затевать такое просто потому, что ему скучно. А сейчас он, скорее всего, сделал это, потому что ненавидит Стефана, – сказала Мередит. – Впрочем, я хотела бы, чтобы один-единственный раз он оставил нас в покое.

– А какая разница, – теперь Бонни плакала по-настоящему. – Значит, во всем виноват Дамой. Мне это уже неинтересно. Я просто не понимаю, почему все должно быть по-другому!

– Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Или даже один раз, если ты сильный вампир, – с кривой улыбкой сказала Мередит. Никто не засмеялся. Тогда она добавила очень мягко: – Может быть, ты спрашиваешь не у тех людей. Может быть, только Елена сможет сказать, почему все должно поменяться, если она вспомнит, что с ней случилось там. На Другой Стороне.

– А я не говорю, что все должно меняться...

– Но оно меняется, – сказала Мередит еще мягче и с грустью. – Не видишь? Тут не в сверхъестественном дело – просто такова жизнь. Все мы растем...

– Понятно! Мэтт получил футбольную стипендию, ты уезжаешь в колледж, а потом ты выйдешь замуж!Может быть, у тебя даже будут дети! – Бонни умудрилась сказать это так, словно речь шла о чем-то неприличном. – Я застряну в младшем колледже на веки вечные. А вы будете все такие взрослые, забудете про Стефана и Елену... и про меня, – закончила Бонни coвсем несчастным голосом.

– Стоп, – сказал Мэтт. Он всегда горой вставал на защиту обиженных и игнорируемых. В этот момент, несмотря на то что воспоминания о Елене были так свежи в сознании – и он не знал, сумеет ли хоть когда нибудь отделаться от ощущения этого поцелуя, – его потянуло к Бонни, которая стала такой маленькой и уязвимой. – Ну что ты такое говоришь? Я после колледжа вернусь и буду здесь жить. Не исключено, что я здесь и умру, в Феллс-Черч. И я будудумать о тебе. То есть, если ты не против.

Oн погладил Бонни по руке, и она не отдернула руку, как она сделала, когда к ней прикоснулась Мередит. Она наклонилась к нему и уткнулась лбом в плечо. Когда же ее тело слегка содрогнулось, он без раздумий обнял ее.

– Мне не холодно, – сказала она, но не попыталась сброситьего руку. – Сегодня тепло. Мне просто... мне не правится, когда ты говоришь что-то типа «не исклю чено,что я здесь и умру»... Осторожно!

– Мэтт, впереди!

– Ййе!.. – Мэтт, выругавшись, ударил по тормозам, выкручивая руль обеими руками. Бонни резко пригнулась, а Мередит застыла. Машина Мэтта была почти такой же старой, как его первая колымага, которой он лишился некоторое время назад, и никаких подушек безопасности в ней не было. По сути, это было лоскутное одеяло из деталей подержанных машин.

– Держитесь!– завопил Мэтт.

Машину пронесло вперед, завизжали шины, и, наконец, их всех сильно мотнуло, когда задние колеса съехали в канаву, а передний бампер ударился в дерево.

А потом все замерло. Мэтт выдохнул и отпустил руль, в который вцепился мертвой хваткой. Он стал поворачиваться к девушкам и оцепенел. Пошарив рукой, он включил лампочку, и то, что он увидел при свете, заставило его оцепенеть снова.

Бонни, как всегда в моменты сильной тревоги, повернулась к Мередит. Ее голова лежала на коленях подруги, а руки вцепились той в предплечье и в рубашку. Сама Мередит сидела вытянувшись, откинувшись назад, насколько это было возможно, – ноги уперлись в пол под приборной панелью, тело вжалось в сиденье, голова запрокинулась, а руки крепко прижали Бонни.

Лобовое стекло насквозь проткнула ветка дерева, похожая на шишковатое, ветвистое копье или сжатую руку какого-то дикого земляного великана. Она торчала вплотную к основанию изогнутой шеи Мередит, а ее нижние веточки нависли над маленьким телом Бонни. Если бы Бонни не смогла пригнуться из-за ремня безопасности, если бы она не успела юркнуть вниз так быстро, если бы Мередит не схватилась за нее...

Мэтт понял, что не может отвести взгляд от расщепленного, но очень острого конца ветки. Если бы его собственный ремень безопасности не помешал ему качнуться в эту сторону...

Мэтт услышал свое тяжелое дыхание. Машину заполнил запах хвои. Мэтт мог найти по запаху те места, где маленькие веточки поломались и стали выпускать сок.

Очень медленно Мередит подняла руку, чтобы сломать один из прутьев, нацелившихся ей прямо в горло, как стрела. Он не сломался. Пораженный, Мэтт тоже протянул руку, чтобы попытаться это сделать. Но, хотя веточка была ненамного толще его пальца, она оказалась слишком крепкой и даже не погнулась.

«Как закаленная сталь», – мелькнуло в его смятенном сознании. Но это же бред. Это живое дерево, я же могу потрогать обломки веток.

– Уф!

– Можно мне выпрямиться? – тихо спросила Бонни приглушенным голосом, поскольку она говорила, уткнувшись в ногу Мередит. – Пожалуйста. Пока оно меня не схватило. А оно хочет.

Мэтт, ничего не понимая, посмотрел на нее и потерся щекой об поломанный кончик большой ветки.

– Оно не собирается тебя хватать.

Однако, пока он на ощупь искал застежку своего ремня безопасности, в желудке у него засаднило. Почему у Бонни возникла та же мысль, что у него, – что эта ветка похожа на огромную искривленную мохнатую руку? Бонни ведь даже не видела ее.

– Собирается. Ты сам знаешь, – прошептала она, и все ее тело пробила дрожь. Она опустила руку, чтобы отстегнуть ремень безопасности.

– Мэтт, нам надо передвинуться, – сказала Мередит. Она по-прежнему сидела, сильно откинувшись, и от одного только взгляда на ее позу становилось больно. Мэтт слышал, что ее дыхание стало тяжелее. – Нам надо сдвинуться в твою сторону. Оно пытается обвить мое горло.

– Но этого не может быть... – Но он тоже это видел. Только что расщепленные кончики небольшой ветки совсем чуть-чуть подвинулись, в них появился изгиб, и они нацелились на горло Мередит.

– Может быть, дело в том, что никто не может веч носидеть так, как сидишь ты, – проговорил он, сам понимая, что несет чушь. – Там в бардачке есть фонарь...

– К нему не добраться из-за веток. Бонни, сумеешь отстегнуть мой ремень?

– Попробую.

Не поднимая головы, Бонни пододвинулась вперед и стала вслепую шарить рукой.

Со стороны Мэтта казалось, что мохнатое ароматное хвойное дерево поглощает ее. Затаскивает в свои иголки.

– Черт, к нам в машину доставили рождественскую елку.

Он повернулся и посмотрел в боковое окошко со своей стороны. Чтобы ограничить обзор, он прижал ребра ладоней к удивительно холодному стеклу и уперся в него лбом.

Сзади к его шее что-то прикоснулось. Он подскочил, а потом оцепенел. Прикосновение не было ни теплым, ни холодным – как ноготь девушки.

– Черт тебя дери, Мередит...

– Мэтт...

Мэтту самому было досадно из-за того, что он подпрыгнул. Однако то, что прикоснулось к нему, его немного... оцарапало.

– Мередит? – Мэтт медленно убрал руку, пока не увидел отражение в стекле. Мередит к нему не прикасалась.

– Мэтт... не поворачивай голову... влево. Там длинный острый обломок, – обычно голос Мередит, холодный и чуть-чуть отстраненный, вызывал у Мэтта ассоциации с картинкой на календаре – голубое озеро, окруженное снегом. Сейчас же голос был приглушенным и сдавленным.

– Мередит! – вскрикнула Бонни до того, как Мэтт успел ответить. Голос Бонни звучал так, словно она говорила, накрывшись пуховым одеялом.

– Ничего страшного. Мне надо только... отодвинуть его, – сказала Мередит. – Не бойся, я тебя не отпускаю.

Мэтт почувствовал другой, более острый укол обломка. Что-то осторожно прикоснулось к его шее с правой стороны .

– Бонни, прекрати! Ты затягиваешь дерево вовнутрь! Ты тащишь его на Мередит и на меня!

– Мэтт , закрой рот!

Мэтт умолк. Его сердце бешено стучало. Больше всего на свете ему не хотелось заводить руку за спину. Но эт оже глупо, подумал он: ведь, если Бонни действительно затаскивает дерево вовнутрь, я по крайней мере смогу ей помешать.

Вздрогнув, Мэтт завел руку за спину. Чтобы хоть чуть-чуть видеть, что он делает, он смотрел на свое отражение в боковом стекле. Пальцы сомкнулись вокруг толстого узла, состоящего из коры и обломков.

«Когда я видел эту ветку, нацелившуюся мне в горло, я не припомню, чтобы там было утолщение», – подумал он.

– Получилось, – раздался приглушенный голос, и послышался щелчок расстегиваемого ремня. Потом этот голос сказал, сильно задрожав: – Мередит. У меня иголки по всей спине.

– Подожди, Бонни. Мэтт, – Мередит говорила с усилием, но очень спокойно, с теми интонациями, с которыми они все говорили с Еленой. – Мэтт, теперь тебе надо открыть дверь со своей стороны.

Бонни говорила с ужасом:

– И не просто иголки. Тут веточки. Они как колючая проволока. Я... не могу пошевелиться...

– Мэтт, открывай дверь, не тяни!

– Не могу!

Тишина.

– Мэтт!

Мэтт напрягся, он упирался ногами, теперь уже обе его руки схватились за чешуйчатую кору. Он отталкивался изо всех сил.

– Мэтт! – Мередит почти кричала. – Оно впивается мне в горло!

– Дверь не открывается! С этой стороны тоже дерево!

– Какое там может быть дерево? Мы стоим на дороге!

– А как может быть, что дерево растетв машине?

Снова тишина. Мэтт чувствовал, как обломки – расщепленные ветки дерева – впиваются ему в шею еще глубже. Если он не сделает что-нибудь в ближайшие секунды, то не сделает уже ничего и никогда.