Текст книги "Пес по имени Бу"

Автор книги: Лиза Эдвардс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Инструкторы располагают двумя способами заставить собаку сосредоточиться. Прежде всего, это вознаграждение в виде угощения или игрушки, которое используется для привлечения внимания. Если же собака продолжает игнорировать дрессировщика, он может прибегнуть к наказанию, к примеру, дернув за поводок, или использовать что-нибудь похуже. Все инструкторы традиционной школы в один голос твердили:

– Ты должна быть строгой, чтобы он понял, кто тут хозяин.

Послушав их, я купила для Бу пластмассовый ошейник-удавку. В тот единственный раз, когда я его применила, Бу, вопреки ожиданиям, не переключил внимание на хозяйку, а еще больше отдалился, скрывшись в своем мире, недоступном для меня, том, в котором считал себя невидимым для окружающих. Точно так же поступала в детстве я, уходя в себя и закрываясь от травмирующих событий. Поразмыслив над происходящим с этой позиции, я пришла к выводу, что мне придется изыскать для обучения Бу рычаги поэффективнее боли и страха. Научные исследования ясно показывают, какие методы работают и почему. Они же предсказывают возможные последствия наказаний, среди которых могут быть сравнительно легкие реакции, подобные практикуемому Бу уходу в себя, но также и серьезные нервные срывы, и прямая ответная агрессия. Я с радостью вернулась к позитивным поощрениям и начала упорную работу над воспитанием в Бу уверенности в себе, освоением им новых навыков и согласием принимать угощение в постоянно усложняющихся условиях.

Темпы обучения Бу были убийственно медленными, особенно на фоне быстро прогрессирующей болезни Чака. Я и думать не хотела о том, что не успею предоставить брату помощь. В письмах и беседах все продолжали строго придерживаться правил этикета, принятых в семье Эдвардс, – ни малейшего обнаружения чувств, никакой личной информации и прочих неуместных подробностей. Никто никогда не говорил об усугубляющемся состоянии Чака. Упоминались лишь новые его потребности: полная зависимость от компьютера в процессе общения, необходимость оснастить дом пандусом для инвалидной коляски, а также тот факт, что очень скоро он уже не сможет работать. С учетом того, что произносилось вслух и что умалчивалось, было нетрудно понять, с какой ужасающей скоростью прогрессирует болезнь.

Одним из достижений на той стадии обучения Бу стало то, что он заинтересовался людьми. Он полюбил ходить на длительные прогулки и ездить на занятия, потому что это предоставляло новые возможности для общения. Я просто должна была научиться поощрять его за пределами дома. Однажды я подумала: У меня совершенно нестандартная собака, почему же я пытаюсь использовать стандартные способы поощрения?Тогда я надела на руку вывернутый, застегивающийся на молнию мешочек, сунула пальцы в банку с арахисовым маслом, сгребла целую пригоршню этого деликатеса и снова вывернула мешочек изнанкой внутрь. Позже, когда мы вошли в зоомагазин, я попросила Бу сесть, держа у него перед самым носом восхитительно благоухающий мешочек. И он сел! Самым первым вознаграждением для него стал именно запах. Затем он получил капельку масла на нос, что означало, что он может дополнительно насладиться, облизнувшись. Он снова уселся, ожидая вознаграждения, и я поняла, что изыскала способ поощрять Бу.

Волшебное ароматное вознаграждение в виде мешочка с арахисовым маслом (или, если у вас аллергия на арахис, со сливочным сыром или ливерной колбасой) оказывает воздействие на мозг собаки, пока она обнюхивает потенциальное угощение. В носовых полостях собаки имеется около двухсот пятидесяти миллионов обонятельных рецепторов. Для сравнения: у людей их всего лишь от пяти до сорока миллионов. Благодаря тому, что у собак очень большая часть мозга, начиная от переднего мозга и заканчивая лимбической системой (на полпути между которыми располагается наш старый друг – шишковидная железа, записывающая эмоциональные реакции организма на те или иные события), задействована в обработке запахов, резкие ароматы способны встряхнуть собаку и заставить сосредоточиться в тех случаях, когда все остальные рычаги не работают. Дело обстоит так, как будто дверь в думающую часть мозга плотно заперта эмоциями. Суперпахучие угощения несколько ослабляют эмоцию, позволяя нам чуть-чуть приоткрыть дверь туда, где осуществляется процесс мышления. Мозг собаки как бы говорит: «Я просто обязан полаять вот на это! Я должен полаять, и я сделаю это прямо сей… а-а-а, арахисовое масло? Интересно-интересно. Может, стоит взглянуть? Погоди-погоди, кажется, я кого-то собирался облаять? Да ладно, займусь этим позже. А сейчас мне предлагают арахисовое масло. Арахисовое масло, мням-мням. Ты сказала, сидеть? Ну конечно, я сяду. Ведь за это мне дадут арахисовое масло!»

Мешочки с вкусняшкой работали неплохо, но панацеей не стали. На умения Бу положиться было невозможно, и особенно это касалось самых базовых навыков, например привычки проситься на улицу. У него случались периоды безупречного поведения, после чего могла последовать целая неделя луж и куч. Вывести его в нужный момент не удавалось, потому что нужных моментов не существовало. Никакой стройной системы опорожнения у него не было. Поэтому я стала выводить его всякий раз, как только он моргнет. Лоренс возмущался, утверждая, что, если я буду придерживаться этой линии постоянно, Бу никогда не научится терпеть, ожидая возможности «вынести» все во двор. На это я отвечала, что не могу запирать его на целый день в клетку только потому, что ему не удается научиться терпеть в доме. Он просто станет п и сать в клетке. Порой я выходила с Бу на улицу, потому что мне казалось – ему необходимо облегчиться, но какой-то запах или звук мог так его очаровать, что он напрочь забывал о своей нужде и замирал, уставившись в пространство. В итоге на туалетное обучение Бу нам потребовался целый год.

Постепенно разочаровываясь и впадая в уныние, я все же продолжала работать над другими навыками, которые могли пригодиться Бу и Чаку. Распоряжение принести какой-то предмет – это целая цепочка базовых команд. В данном случае это команды «Выйди!», «Возьми!», «Неси!», «Дай!». Бу великолепно все отдавал, но гораздо хуже брал. Однажды я заметила, что он быстро трусит мимо меня, низко опустив голову. Обычно это указывало на то, что он держит в пасти нечто, с чем не хочет расставаться.

– Брось, – подозрительно произнесла я, и он выронил из пасти мою швейную подушечку, утыканную булавками и иголками.

За это он получил длинную тираду, состоящую всего из двух многократно повторенных слов: «Хороший мальчик!», и огромную порцию угощения, призванного сообщить ему, как хорошо он поступил, выронив добычу.

После того как вы добились от собаки надежного понимания команды «Принеси!», необходимо помочь ей запомнить названия предметов, которые она будет подавать своему хозяину. Бу по-прежнему не умел по команде поднимать и куда-то нести предметы, поэтому рано было знакомить его с их названиями. Пока его ставила в тупик цепочка, из которой состоит команда «Принеси!». Мы также отрабатывали команду «Тяни!», необходимую собакам, которым предстояло открывать двери или шкафы, оснащенные специальными ремешками, и помогать людям одеваться или раздеваться. Бу умел тянуть только мои носки. По моей просьбе он стаскивал носок с моей ноги и ронял его на пол. Затем я снова надевала носок, и все повторялось. Но когда речь шла о чем-то, не надетом на мою ногу, его смущало сопротивление, ощущавшееся на другом конце ремешка или веревки. Я надеялась, что это само собой исправится параллельно с его физическим развитием, но ничего не менялось. Он не умел тянуть, не умел поднимать предметы, не умел приберегать свои «подарки» до того момента, как его выпустят на улицу. Мы завязли в трясине, и мне казалось, что все мои планы и надежды идут прахом.

* * *

Ответ пришел неожиданно. Однажды мы с Данте и Бу прогуливались в компании двух ветеринаров из местной клиники, Синди и Джули. На этой прогулке Данте с присущей ему лазерной точностью распределил свое внимание между мной, двумя черными лабрадорами Синди и золотистым ретривером Джули. Именно лабрадор Синди, Олимпия, в свое время сподвигла пятилетнего Данте на решительные действия, после чего мы всегда следили за тем, чтобы он не оказывался позади нее. Так или иначе, но он навсегда сохранил интерес к ней, затруднявший нам с Синди совместное посещение занятий.

Итак, мы прогуливались, а Бу то и дело бесцельно отбегал в сторону, врезаясь то в пни, то в стволы деревьев, как будто не смотрел или не видел, куда идет. При этом он даже забывал оглянуться, чтобы убедиться, что я все еще где-то поблизости. Когда я его окликала, он просто растерянно оглядывался и, похоже, не мог понять, где я. Всякий раз, когда он отбегал, мне приходилось идти за ним и возвращать его в наш небольшой коллектив. Всю обратную дорогу он трусил своей привычной рысью циркового пони, от которой его полувисячие уши развевались, как крылья птицы. За тот час, что заняла у нас прогулка по прекрасным окрестностям северного Салема, Бу отбежал в сторону не меньше десятка раз. Иногда он уже через несколько секунд возвращался, но, случалось, замирал на месте и, подняв голову, смотрел в никуда.

Спустя какое-то время Джули начала наблюдать за ним более пристально. Она поинтересовалась, всегда ли он бегает этим странным аллюром, придающим ему сходство с цирковой лошадкой. По ее словам, у этой особенности имелось медицинское название – дисметрическая походка.

– Да, – кивнула я, – он так дурачится.

Она начала расспрашивать о его склонности к замешательству, бесцельному блужданию, привычке смотреть в пространство.

– В этом весь Бу.

Джули обернулась к Синди.

– Тебе не кажется, что он страдает синдромом церебеллярной гипоплазии?

Я наблюдала за тем, как два опытных ветеринара прокручивают в голове всю имеющуюся у них информацию.

– Похоже на то, – кивнула Синди.

– Церебеллярная гипоплазия? – нерешительно переспросила я.

Они объяснили мне, что это состояние, которое возникает внутриутробно и заключается в том, что на момент рождения церебеллум (часть мозга, известная также как мозжечок) не успевает закончить свое формирование. У людей симптомы церебеллярной гипоплазии могут включать задержку развития, умственную отсталость, атаксию (нарушения координации), склонность к припадкам, тугоухость, сниженный мышечный тонус и многое другое. Симптоматика у собак, хотя несколько и отличается, в целом сходная.

Они сказали, что именно этим состоянием могла объясняться плохая обучаемость Бу, его необычная, с высоким подниманием лап неуклюжая походка, рассеянность и неспособность сосредоточиться. Было похоже на то, что проблемы Бу со зрением носят неврологический характер, острота зрения снижена. Поскольку частью церебеллярной гипоплазии являются затрудненность движений и тремор, теперь становилось ясно, почему Бу порой просто замирал на месте. Скорее всего, он пытался удержать равновесие. Я поняла, что годовалому Бу приходится намного труднее, чем я могла предположить.

Слушая Джули и Синди, я от изумления даже рот раскрыла, а мое сердце пыталось воспринять совокупность того, что следовало из этого диагноза. С одной стороны, у меня появились основания полагать, что медленное обучение Бу объяснялось вовсе не тем, что я никудышный учитель. Скорее всего, произошло совершенно обратное: мне удалось, пусть и медленно, многому обучить собаку с пороками развития. Я также должна была отметить заслуги Бу. Он изо всех сил старался соответствовать моим требованиям, несмотря на то что ему приходилось очень тяжело. Меня охватила неописуемая гордость за упорство своего ученика. С другой стороны, я была вынуждена взглянуть в лицо фактам. Мне пришлось признать, что эта псинка никогда не сможет освоить все необходимые навыки для того, чтобы стать служебной собакой и помощником Чака.

Я также поняла, что между мной и Бу много общего. Возможно, он был призван помочь мне залатать мои старые эмоциональные раны. Ситуация напоминала заезженный прием из старого кино: экран постепенно заполоняет туманное облако – и зритель понимает, что герой мысленно перенесся в прошлое. Слушая рассказ Синди и Джули о церебеллярной гипоплазии, я вдруг услышала голос доктора Маглионе, объясняющий, что мои затруднения при чтении вызваны дислексией и что у меня весьма высокий уровень интеллекта, которому порой мешает проявляться упомянутое нарушение. Я так страстно хотела быть яркой и талантливой, и я знала, что Бу тоже очень хочется выполнить все, о чем его просят, но ни один из нас не мог достигнуть желаемого.

Затем, как и положено в кино, в моей голове зазвучал тихий голос, отчаянно пытающийся пробиться сквозь завесу жалости, которую я испытывала к себе и к Бу. Я вспомнила об одном из множества тестов, которые за несколько недель совместной работы дал мне доктор Маглионе. Я сочла то задание забавным и в итоге потрясла врача результатом, который он назвал блестящим и указывающим на мои выдающиеся способности. Тест заключался в том, что я должна была поместить кусочки дерева разнообразной формы в предназначенные для них ячейки. Все это предстояло проделать трижды – один раз с открытыми глазами, используя свою доминантную руку, второй раз с завязанными глазами, используя все ту же доминантную руку, и наконец с завязанными глазами, используя второстепенную руку. Доктор Маглионе сказал, что впервые в жизни видит такой невероятный результат. Он был потрясен и жаждал как можно скорее поделиться рассказом о моем даре с коллегами. Ни он, ни я не знали, как это можно применить, но у меня обнаружились выдающиеся способности! Позднее, купив машину, я поняла, чем, на самом деле, полезен этот навык. Никто не может уложить вещи в багажник с такой точностью и эффективностью, как я. Но если серьезно, то именно это умение находить и запоминать микромодели сделало меня столь успешным кинологом.

Если у меня имеется какой-то талант, то Бу тоже должен иметь определенные способности. Я просто должна была их раскопать. При этом я не собиралась сбрасывать со счетов или игнорировать особые потребности Бу. Он такой, какой есть, и я намеревалась предоставить ему любую необходимую помощь, чтобы с учетом всех обстоятельств он смог достичь наилучших результатов. Мне было все равно, каким тренером при этом буду выглядеть я. Даешь дурацкие, привлекающие всеобщее внимание звуки!

На мгновение я задумалась над тем, сможет ли Бу быть Чаку просто товарищем. Не служебной собакой, но хорошим компаньоном. Однако для этого ему все равно требовалась серьезная подготовка. К тому же семье Чака не нужна была собака с особыми потребностями, тем более в такое время, когда Чаку с каждым днем становилось все хуже. Бу неизбежно превратился бы для них в обузу. В уютную, любящую, мягкую, но тем не менее обузу. Несмотря на вновь обретенную гордость за питомца, мое сердце было разбито.

Вскоре после того, как я сообщила Лоренсу о диагнозе, который поставили Бу мои приятельницы-ветеринары, я заметила, что его отношение к малышу начало меняться. Может быть, узнав, что Бу страдает церебеллярной гипоплазией, Лоренс понял, что его медленная обучаемость объясняется отнюдь не упрямством и стремлением делать все назло. Просто мозг малыша не позволял ему усваивать уроки в навязанном темпе.

Я впервые заметила перемены в отношении Лоренса, когда однажды вечером вернулась домой и застала следующую картину: супруг носился по дому, держа Бу на руках и гоняясь из комнаты в комнату за Аттикусом и Данте. При этом он издавал звуки, напоминающие гул самолета и обычно издаваемые маленькими мальчиками.

– Ты, кажется, получаешь удовольствие, играя с Бу? – поинтересовалась я.

– Я не играюс Бу, – возразил он. – Я использую его в качестве истребителя, преследующего Аттикуса и Данте.

– Ах, ну да, – кивнула я, пряча улыбку. – И как я сразу не сообразила?

Такие маленькие чудеса доставляли мне много радости.

* * *

Мы взяли Бу к себе на Хэллоуин 2000 года, а в сентябре 2001 года стало понятно, что приближающийся день рождения, скорее всего, станет последним в жизни Чака. Я уже смирилась с тем, что не смогу дать ему ничего, кроме писем и общения на праздники. При помощи интернет-переписки мы вновь вспомнили нашу любовь к старым фильмам. Я подсадила его на научно-фантастический телесериал «Вавилон-5». Мы с Чаком обожали научную фантастику, да и вообще мой брат увлекался как наукой, так и литературой. «Вавилон-5» напомнил нам наши любимые старые киноленты. Ничего лучшего для нас и быть не могло.

Когда я приехала к Чаку в Ломбард на свое, как оказалось, последнее Рождество с братом, я привезла ДВД-диски с несколькими сериями «Вавилона-5». Обычно ни жена, ни дочь Чака на пушечный выстрел не приближались к телевизору с подобным зрелищем на экране. Но на этот раз мы смотрели кино вместе. Возможно, они почувствовали, что это их последний шанс принять участие в освященной долгими годами кинотрадиции Чака и Лизы. Если только возможно найти что-то радостное в подобной ситуации, то несколько таких моментов у нас было. Когда мы не можем говорить, мы изыскиваем иные способы передавать свои чувства и мысли другим людям. Когда Чак смотрел на своих жену и дочь, его глаза говорили красноречивее любых слов. Его любовь к ним и грусть предстоящей разлуки заполняли пространство между ними, в котором больше не было места для слов.

В этот мой приезд жена брата упомянула о той роли, которую играли в жизни Чака кошки. Эти милые создания развеивали его тоску, когда он оставался дома один. Хотя они не могли поднимать упавшие предметы или открывать шкафы, одна из них часами сидела на подлокотнике его кресла, прижимаясь к плечу хозяина. А когда Чак уже не мог протянуть руку, чтобы их погладить, вторая кошка научилась забираться ему под мышку. Она повторяла это снова и снова, как будто взяла на себя заботу и о нем, и о себе. Наблюдать за этим было больно и трогательно. Меня очень огорчало то, что я не смогла дать Чаку Бу. Но я была счастлива, что у Чака есть животные, в общении с которыми он так нуждался.

6
Помощь собак после 11 сентября

Во второй вторник первого для Бу сентября мама и папа летели в Чикаго из Флориды, чтобы повидать Чака в его, как все считали, последний день рождения. Чак родился тринадцатого сентября. (Хэллоуин всегда будет ассоциироваться у меня с появлением в нашей жизни Бу, а тринадцатое сентября навсегда останется днем рождения моего брата). Я была дома, ожидая приезда специалиста по борьбе с насекомыми. Осенью нам всегда приходилось тщательно опрыскивать территорию вокруг дома для того, чтобы пауки, муравьи и прочие ползучие существа с наступлением холодов не решили переселиться в наше теплое жилище.

Бу завершал свой первый год жизни на нашей планете. Его подготовка в качестве служебной собаки для Чака неожиданно и резко завершилась, и в туалет он по-прежнему просился далеко не всегда, но по крайней мере теперь мне была ясна причина.

Когда явился рабочий, я отставила чашку с кофе и воспользовалась ситуацией для того, чтобы поработать над социализацией своих собак. Вполуха прислушиваясь к доносящимся из гостиной утренним новостям, я попросила гостя приласкать собак, особенно щенка. Независимо от того, чем предстояло заниматься в своей жизни Бу, его необходимо было адаптировать к обитанию в обществе. Мужчина с готовностью исполнил мою просьбу, прежде чем спуститься в темный и противный подвал. Этот сентябрьский вторник был самым обычным днем. Мы с рабочим стояли посреди кухни в окружении собак, и он читал инструкцию на баллончике с ядом, которым собирался опрыскивать территорию.

– Вы знакомы с этим веществом? – спросил он. – Мы использовали его в прошлый раз. Оно сохнет около двух часов, поэтому не выпускайте собак во двор.

– Ни в коем случае, – кивнула я, подписывая бланк.

– А вот эта бумага напоминает вам о том, что необходимо следить за тем, чтобы собаки не съели приманку. Я всегда раскладываю ее в недоступных для них местах, но…

– Срочное сообщение, – произнес диктор с экрана телевизора. – Перед вами очень пугающие кадры. Это Всемирный торговый центр. По неподтвержденным сообщениям, какой-то самолет только что врезался в одну из башен Всемирного торгового центра.

Мы замерли, поглощенные возникшим на экране изображением. Слов не было. Мы просто стояли, в ужасе раскрыв рты, глядя прямой эфир какого-то кошмара. Я понятия не имею, как долго мы вместе смотрели эти ужасающие новости, но в какой-то момент парень вспомнил, что он на работе. Он напомнил мне о токсичности аэрозоля, и я кивнула, как будто услышала. Я попыталась позвонить Лоренсу, но телефонные линии издавали частые гудки, что означало, что они либо отключены, либо перегружены.

Я забеспокоилась, вспомнив, что сегодня утром в Чикаго из Флориды должны прилететь мои родители. Впрочем, вскоре в новостях назвали города, из которых вылетели угнанные самолеты, так что по крайней мере об этом я могла больше не волноваться. Но тут возник второй вопрос: успели ли они попасть в Чикаго, прежде чем все воздушное сообщение было прекращено, или их посадили где-то между Тампой и О’Харой?

Я смотрела, как рушатся башни, сначала в режиме реального времени, а затем еще и еще в замедленной съемке. Я вспоминала Перл-Харбор, Хрустальную ночь, Лондонский блиц и другие страшные события времен Второй мировой войны, за которыми последовали месяцы и годы разрушений и отправка миллионов людей в лагеря смерти. Мое воображение уже создавало самые жуткие варианты развития событий. Связь уже была нарушена, воздушное сообщение, наверняка, тоже. Что дальше? Я знала, что отмщение неизбежно, но когда? Нарушится ли ход привычной жизни? Возможно, нас ожидает нехватка бензина? Нехватка продуктов?

Чтобы отвлечься от происходящего ужаса, я решила переключиться на что-то приятное и успокаивающее. А что в этом смысле могло быть лучше работы с Данте? Наша привычная обучающая прогулка в торговый центр могла предоставить возможность и другим людям погладить дружелюбного пса и на несколько минут забыть об этом безумии. Прежде чем выйти из дома, необходимо было вывести Бу, и мы с ним вышли во двор, совершенно забыв о токсинах на террасе и траве. Пока Бу отливал, я внезапно вспомнила о предостережении специалиста, в панике сгребла пса в охапку и бросилась обратно в дом, где тщательно вытерла ему лапы, чтобы он не отравился, облизав с них яд.

Когда мы отправились в путь, Данте расположился на привычном месте в кабине грузовика, свесив набок свой необычно длинный язык. Мы ехали уже десять минут, как вдруг мне стало не по себе. Мое сердце билось очень часто, и я обливалась потом. Вдруг я поняла, что не помню, куда везу Данте. Я часто испытываю затруднения с определением направления. Лоренс даже пометил все деревья на территории вокруг дома, чтобы, возвращаясь с прогулки с собаками, я знала, куда мне идти. Но на этот раз мое замешательство было особенно острым. Даже сейчас, оглядываясь назад, я не понимаю, в каком месте я съехала с шоссе и каким образом очутилась возле пожарной части городка Кротон Фолс. Спасатели в тот мрачный день не находили себе места, стремясь хоть как-то применить свои умения. Едва я, пошатываясь, выбралась из грузовика, как они окружили меня со всех сторон. Я не могла ответить даже на простейшие вопросы – как меня зовут или куда я направляюсь. В любой другой день меня просто спросили бы, кому позвонить, и на этом вся помощь исчерпалась бы. Но в тот день они должны были кому-то помочь, и тут появилась я, безусловно нуждаясь в участии.

«Скорая» доставила в ближайший пункт неотложной помощи меня и Данте, который, «улыбаясь» до ушей, с радостью согласился отправиться со мной куда угодно. Кто-то связался с Лоренсом. В неотложке в тот день было непривычно пусто. Медики были в отчаянии от невозможности немедленно отправиться к упавшим башням. Все рвались оказать помощь хотя бы кому-нибудь. Я, в своем состоянии спутанного сознания, хотя бы ненадолго снабдила их подобной возможностью. Оказалось, что, вытирая яд с лап Бу, я напрочь забыла о себе.

Медики с помощью капельниц очистили мой организм от токсинов. Тем временем Данте успел стать всеобщим любимцем. Как только врачи и медсестры поняли, что я прихожу в себя, они занялись моей собакой. Больных людей они видели каждый день, но Данте… Я подозревала, что сегодня ему предстоит совершить доброе дело, только не знала, каким образом это произойдет. К тому времени, как в больнице появился Лоренс, туман у меня в голове рассеялся, сердце билось нормально и чувствовала я себя как полная идиотка. Но что такое чувство неловкости и смущения по сравнению с тем, что медики, встревоженные и не находящие себе места от невозможности оказывать помощь там, где в ней больше всего нуждались, испытали облегчение от контакта с добродушной и веселой собакой и несколько успокоились, поглаживая густую шелковистую шерсть общительного животного.

* * *

Весь остаток дня я продолжала думать о своем злоключении и о том, как Данте помог медикам и спасателям избавиться от чрезмерного напряжения и страха. Вечером мы с Дианой Пеннингтон уже обсуждали возможность создания команд для оказания психотерапевтической помощи тем, кто выжил после падения башен, работающим на месте трагедии спасателям и членам семей жертв 11 сентября. Мы еще не знали, как будем им помогать, но, как почти все люди нашей планеты, знали, что должны что-то делать. Мы готовили команды из собак и инструкторов, способных облегчать людские страдания и оказывать поддержку, проявляя милосердие. Я лично видела, как легко справился с этой задачей Данте, рассеяв уныние, царившее в пункте неотложной помощи. Мы только предполагали, что могут сделать наши команды для людей, пытающихся справиться с последствиями этого кошмара, вывернувшего их чувства наизнанку.

Всего тремя годами ранее специально подготовленные собаки с инструкторами потребовались Общенациональной организации помощи жертвам. Тогда, в мае 1998 года, один из старшеклассников, накануне убив родителей, открыл стрельбу в школе Терстон, в Спрингфилде, штат Орегон. Двое были убиты, еще двадцать четыре человека ранены. Синди Эхлерс (со своей собакой Бэр) и Сэнди Аррингтон (с Гартом) сделали первые шаги на этом поприще, предложив утешение и поддержку ученикам, учителям и родителям, пережившим эту трагедию. Тем не менее этот вид помощи до сих пор считался неразработанным, и нам не оставалось ничего другого, кроме как начинать его исследовать.

С каждым годом все большее число экспертов осознает, насколько эффективной может быть помощь животных людям, пытающимся справиться с эмоциональными травмами. Животные могут работать с детьми, которые готовятся дать показания на родителей в делах о насилии над ними, оказывать успокаивающее воздействие на психику готовящихся к экзаменам студентов, утешать раковых больных, проходящих химиотерапию, и выступать помощниками психотерапевтов, которые работают с пациентами, страдающими посттравматическим стрессовым расстройством. Исследования, проведенные в 2008 году, показали, что после того, как пациенты с психическими расстройствами начали общаться с собаками, 84 % из них сообщили, что их состояние улучшилось, а 66 % снизили количество употребляемых лекарств. Но в 2001 году, веря в то, что собаки могут оказать помощь родственникам жертв теракта 11 сентября и работающим на месте трагедии спасателям, мы опирались лишь на опыт таких первопроходцев как Синди Эхлерс да еще несколько других человек.

В течение ближайших дней мы договорились о сотрудничестве с организациями, занимающимися тем же, чем мы, и частными лицами, такими как Лиз Тил – мой самый первый эксперт и руководитель. Все мы знали, на что способны наши собаки в минуты чужого горя и эмоционального смятения. Мы видели, какую помощь они оказывают во время наших регулярных визитов в дома для престарелых, больницы, психиатрические клиники, детские онкологические центры и другие подобные учреждения. Мы рвались в бой, несмотря на пестроту и разнородность наших рядов, напоминающих батальон, собранный из членов вязального кружка и летчиков-истребителей.

Как только город объявил о создании Центра семейной помощи, у нас появился пункт назначения. В этом центре Красный Крест совместно с другими государственными и частными организациями намеревался оказывать поддержку семьям и близким людей, погибших в башнях-близнецах и самолетах, которые в них врезались. Это превосходное решение позволило собрать в одном месте всех тех, кто был способен помогать людям, пережившим трагедию. Родственники могли обращаться в этот центр за помощью в поиске пропавших. Если поиски оканчивались печально, что, к сожалению, происходило слишком часто, людям требовалось содействие в получении свидетельств о смерти, страховых выплат и иной социальной помощи. Помимо чисто практических услуг, все пострадавшие нуждались в эмоциональной поддержке. Кому-то не с кем было поговорить, кто-то искал людей, способных поговорить с их детьми, кому-то требовалась непрерывная помощь. Мы подозревали, что это событие может обернуться своего рода психологической черной дырой вселенского масштаба. Одновременно мы не сомневались в том, что наши собаки способны удержать многих от погружения в бездонную депрессию и помочь им адаптироваться в их изменившемся мире.

Центру семейной помощи предстояло иметь дело с таким горем, гневом, обездоленностью и смятением, что мы понимали – для создания эффективных команд нам требуется специализированная помощь. Мало кто из нас готовил своих собак к таким всплескам эмоций, которые ожидали нас в этом центре. Инструкторы должны были четко осознавать собственные возможности, чтобы не перегореть, помогая своим собакам справиться с теми эмоциями, которые им предстояло поглощать. Собаки подобны эмоциональным губкам, и инструкторы должны были проложить им путь через глубокие воды человеческого горя, чтобы нашим животным хватило сил оказать помощь, обычно оказываемую профессиональными психотерапевтами.

Мы попросили Лиз Тил и Морин Фредриксон помочь нам понять, с чем могут столкнуться наши собаки в подобной работе и как их должны поддерживать инструкторы. Как Лиз, так и Морин были вовлечены в работу Организации по оказанию психологической помощи с участием животных с момента ее основания. Они помогали разрабатывать принципы ее деятельности и совершенствовать сам процесс психотерапевтических посещений. К следующему после 11 сентября воскресенью комната, в которой работали Лиз и Морин, была до отказа набита инструкторами, стремящимися облегчить последствия трагедии. Мы собирались помогать родственникам, утратившим близких, и спасателям, переживающим эмоциональное истощение от постоянного контакта с горем и смертью. У всех глаза были на мокром месте, когда Лиз рассказала нам ту историю. Она хотела донести до нас мысль о том, что собаки зачастую лучше нас, людей, знают, чтонеобходимо страдающему человеку.