Текст книги "Забытые письма"
Автор книги: Лия Флеминг
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Лия Флеминг
Забытые письма
Leah Fleming
Remembrance Day
© Добрякова М., перевод на русский язык, 2014
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес
* * *
Лэнгклифф не забудет пятнадцать своих мужчин, не вернувшихся с фронта домой.
Что за закон такой, чтоб умирать в лугах?
Кто повелел тропинкам кровью обагриться?
Чьим промыслом в садах хороним кости павших?
И кто усеял холм кровавыми останками живых?
Лесли Коулсон
11 ноября 2000
Церемония готова вот-вот начаться. Шарканье ног и покашливание постепенно смолкают, прибыли высокие чины – кто-то в военной форме, кто-то в сутане, на чьей-то груди позвякивает медальон мэра. Но вот тишина сковала толпу. Утро стало строгим, торжественным.
Мы стоим перед новым памятником героям войны на площади Вязов; телеоператоры сдавленно препираются, выгадывая себе место с удобным обзором. Сегодня одиннадцатое ноября, День святого Мартина [2]2
Отмечается католиками и некоторыми православными церквями.
[Закрыть] , и с севера, как обычно, несет ледяным ветром, но мне в моем инвалидном кресле тепло – толща подушек и плед хорошо согревают.
Наконец-то спустя много лет справедливость возобладала, и мы можем почтить память тех, кто погиб, каждого назвать по имени. Эти камни, когда-то прильнувшие к земле от давнего горя, впитавшие слезы и кровь, теперь сияют надеждой и гордостью. Я и не надеялась дожить до этого дня.
Никто теперь не станет учинять распри из-за того, чего не поправить, никаких больше расколов не будет в деревне… Имена погибших на мраморных плитах будут сами говорить за себя.
В мои-то преклонные годы чудо уже то, что я сумела добраться сюда и все увидеть своими глазами. Взгляд туманится, руки дрожат, не слушаются. Как известно, старость не приходит одна, и вот сердце мое колотится, когда я вижу всю эту толпу. Надеюсь, наши мужчины гордились бы, что мы наконец сделали всё как положено.
Мы терпеливо ждем на морозном воздухе. Жители Вест-Шарлэнда полны надежд и привели с собой всех родных, кого только смогли, и стоят теперь, излучая благополучие – в толстых черных пальто и респектабельных черных шляпах, окруженные подросшими внуками, вытянувшимися, подобно молодым деревцам; кое-кто держит на руках правнуков, притихших перед скорбностью действа.
Есть и незнакомые лица, но в их чертах проглядывают наши же деревенские, что давно отошли в мир иной. Что ж, новая жизнь, новые ее побеги, и это прекрасно.
Облака чуть раздвинулись, и в щелку прорвался солнечный луч, золотыми нитями прошивший венки. Алые, словно кровь, маки горят на лацканах, точно медали. Золотистая полоса света скользнула по зеленым холмам и каменным ограждениям, коснулась покатых крыш знакомых домов, и мои глаза привычно обращаются в сторону кузницы на Проспект-роу, но ее давно уже нет.
Меня усадили впереди как почетную гостью, рядом со знаменитостями нашей округи; я для них – просто старуха, предвечная древность, выжидающая тут очереди выказать свое уважение. Собираются после взять у меня интервью! Но не выйдет. У меня планы другие.
Мне вспоминаются фотографии прежних лет, старые, потускневшие, и в тени поодаль одно за другим проявляются лица с них, целый сонм призраков – они смотрят на нас и тоже застыли сейчас в ожидании. Это лица тех, кто погиб на войне и познал лишь страдания, жертвенность и позор. Что сказали бы они нам о нынешнем дне?
Моя дочь стоит очень прямо. Да, бюст с возрастом стал у нее прямо-таки выдающийся… С каким же упорством она отстаивала нашу правду! Я горжусь ею. Рядом с ней ее внук, точная копия своего прадеда, – ладный, как молодой дубок, на обветренном лбу солнце прочертило морщинки.
И нет никого, кто мог бы узнать меня, хотя кое-кому и известна немного моя история. Нет, я просто одна из гостей, ничье внимание мне не нужно. Я столько лет не была здесь, но это место на всю жизнь запеклось в моем сердце.
Здесь всё, как раньше, но всё другое. Знакомый воздух Йоркшира кажется мне таким нежным после сухости Аризоны, грачи на кронах ясеней возле церкви так раскричались, что даже мои сдавшие позиции уши смогли их услышать. Я и забыла, какие они горластые и заполошные.
Около каждого деревенского дома – машина, а сами дома разрослись от пристроек и всевозможных сараев, на всем свидетельства зажиточности и комфорта – мы о них в детстве только мечтали.
В памяти теснятся воспоминания. Возвращение в Вест-Шарлэнд замыкает круг: я сдержала слово, почтила память людей, самых близких мне, но боль за страдания, которых они не заслужили, трудно держать в груди. Меня привело сюда, именно сейчас, на пороге ухода из этой жизни, неодолимое, невыразимое словами стремление – такую тягу, наверное, испытывает путник, возвратившийся на священную землю, чтобы обрести душевный покой перед долгим сном. Дней впереди все меньше. Но какое это имеет значение?
Мало просто жить долго. Душа, год от года мудрея, постигает смысл своего начала и своего конца, находит ответ на подаренную ей свыше жизнь. За годы я многое передумала и не раз порывалась все записать, сохранить на бумаге свою историю. Я мысленно ворошила страницы и задавалась вопросом: где я была бы сейчас, если б то, что случилось и стало далеким прошлым, можно было бы переиначить? А с тех пор как умер мой муж, я думала об этом почти постоянно. Они не позволяли мне лететь обратно, поэтому в самолете, в воздухе Атлантики, я заново перебрала главы и прожила те годы жизни, которые и перенесли меня из Вест-Райдинга в Новый Свет и обратно.
Этот дневник попадет в архивы Вест-Шарлэнда только после моей смерти, и ни днем раньше. Возможно, кто-то полистает его с интересом, и мой опыт его чему-то научит. Да уж, страшно вспомнить, сколько тайн сокрыто в нашей деревне, а ведь в них и разгадка того, почему здесь до сих пор не было памятника тем, кого забрала война.
Но довольно. Извечная церемония начинается. Духовой оркестр плавно бредет с холма, обрастая толпой – точно так же, как это было тогда, тем последним летом одна тысяча девятьсот четырнадцатого… Какими же доверчивыми, глупыми, невинными мы тогда были! Едва ли кто-то из нас догадывался, какие страдания ждут нас впереди…
Часть 1. Два золотых лета
Йоркшир, 1913–1914
Глава 1
Август 1913
Это был обычный, ничем не примечательный день в Йоркшире посредине лета, но он навсегда переменил их жизни. Молодежь семейства Бартли занималась привычными делами: в субботу спели в хоре, хоть жара стояла и утром; напоили лошадей, которые ждали, когда же их переведут в тень у зарослей бузины на пастбище позади кузницы. Ньютон и Фрэнкланд, чьи широкие плечи загорели так, что больше походили на кожаные башмаки, качали воду из колодца в жестяной бак на заднем дворе, чтобы отец смог принять ванну. Ему пора было готовиться к занятию по Библии в воскресной школе, а Эйса Бартли очень не любил прикасаться к Священной Книге грубыми руками кузнеца.
Сельма, младшая его дочь, как обычно, обходила деревенские лавки с материнской ивовой корзинкой: обрезки для холодца от Стэна, мясника; щепотка соды для омовения в понедельник от миссис Маршбенк из «Ко-опа». Остановилась поболтать с соседями, благо их рабочий день на текстильной фабрике подходил к концу, и подобрала уже читанный кем-то номер местной «Газетт». Этот день был один из самых жарких за все лето. Дома стояли раскрытыми нараспашку, в дверных проемах покачивались, обдуваемые легким ветерком, ленточки с бусинами для отпугивания мух; на окнах развешено постельное белье, чтобы солнечный жар получше выбелил его, а в тени расставлены табуреты и скамеечки, чтобы проходящие мимо соседи успели обронить крошки свежих сплетен. Собаки, высунув языки, пыхтели в тени, а Джезабель, кошка с кузницы, лениво вытянулась у ограды.
Грачи, как ни странно, вдруг примолкли, затаившись высоко в ветвях ясеней около церкви Святого Уилфреда в Вест-Шарлэнде. Сельма, решив срезать путь, вприпрыжку бежала по узкому переулочку между Мейн-стрит и кузницей, ее одежда липла к телу, полосатая хлопчатобумажная блузка – к груди и лопаткам, длинные юбки – к худым ногам. Она чувствовала, что сейчас просто сварится, и мечтала только о том, чтобы поскорей нырнуть в воду.
– Я иду купаться на речку! – объявила она, входя в дом с газетой и сдачей.
Эсси сворачивала лучший коврик, расстилаемый по субботам, и собирала остатки обеда: хлеб, сыр, соленые огурчики. Для нормальной еды было слишком жарко. На комоде стоял кувшин с лимонадом, накрытый салфеткой с бусинами и уже готовый отправиться обратно в шкаф под лестницей – самое прохладное место в доме.
– Нет, не ходи одна, – отозвалась Эсси. – Подожди, пока Фрэнк и Ньют вернутся с хора. Ты ведь знаешь, мне не нравится, когда ты ходишь туда одна. Это частная земля. Я не хочу, чтобы ее светлость снова появилась у меня на пороге и так презрительно смотрела на прихожан неангликанской церкви.
В Вест-Шарлэнде все принадлежало Кантреллам. С жителями деревни они держались отчужденно, полагая себя благородными джентри, а не презренными крестьянами. Полковник служил в армии, а его мальчики учились где-то в закрытой школе. Сами-то они исправно ходили в церковь, не то что какие-то там сектанты-нонконформисты. Жили они в Ватерлоо-хаусе со своими сыновьями, прислугой, имели собственный выезд. Леди Хестер почитала себя королевой округи, отец как-то упомянул, что очень уж она высокомерна. Сельма никогда не встречала ее сыновей, лишь однажды видела издали на ежегодном крикетном матче между деревенскими и командой школы.
– Мама, ну сейчас я сварюсь в этих юбках и складках, а они еще когда только придут! – заныла Сельма.
Да, вот если бы ей тоже можно было все скинуть и сигануть в воду в одних трусах, а лучше и вовсе голышом! Но она была младшенькой, к тому же единственной девчонкой в семье, поэтому ей приходилось болтаться за братьями в школу, а потом в молельню. Лучшие ее подруги, Сибил и Энни, жили на отшибе на фермах, и, чтобы поиграть с ними, надо топать две с лишком мили в гору.
Тропинка от деревни до речушки Фосс была хорошо утоптана пятками деревенских детишек. Вела она к потайной пещере – уютному укрытию, в котором ручеек, почти полностью скрытый свесившимися к нему деревьями и папоротником, с шумом перепрыгивал через серебристые камни; тут прятались лосось и форель, а каменистое дно так приятно освежало босые ноги. Здесь всегда кто-то резвился и плескался, но вода была холодной, то мелкой, а то вдруг неожиданно очень глубокой. Прыгать, не зная дна, в этом месте нельзя. Говорят, сюда частенько наведывается привидение разбойника с большака, который в старые добрые времена разбился насмерть о камни, спасаясь на этой дороге от доблестных преследователей.
Но вот прошло полчаса, и Сельма вприпрыжку едва поспевает за братьями. Эхо доносит из-за скал чей-то веселый визг, обрывки смеха. Небось там уже собрались все наши деревенские, толкаются, как обычно, не могут поделить лучшее местечко для прыжка; глупые девчонки хихикают, разглядывают парней. В прохладной тени деревьев Сельма немножко замерзла. Все это кокетство вдруг показалось ей неловким. Ну вот куда девать глаза, когда мальчишки снимают шорты?
Но у ручья на противоположном берегу сидели незнакомцы. Какие-то мальчики, которых она прежде еще не встречала, одетые в настоящие купальные костюмы; рядом с ними на коврике стояла корзина с едой. Они уставились на нежданных гостей, кивнули, но ничего не сказали.
– Да это же, наверное, те самые близнецы Кантреллы, – прошептал Ньют, почтительно кивнув в их сторону. – И вправду не различишь…
Сельма с интересом разглядывала мальчиков. Долговязые, немного неуклюжие. На вид лет по пятнадцать. Волосы такие светлые. А сами стройные, чисто тополя, и никаких тебе мозолей или грубого «подметочного» загара, как у ее братьев. Ей никогда прежде не доводилось видеть юношу в настоящем купальном костюме!
Ньют и Фрэнк стянули рабочие рубахи и бриджи и собрались окунуться. В семье Бартли не было хороших пловцов, но они неплохо ныряли, выписывая круги под водой и выныривая далеко от места, где плюхнулись в воду. Сельма осторожно коснулась воды ногой и взвизгнула.
Незнакомцы на другом берегу, явно не желая отставать, возбужденно подскочили.
– Соревнование? – подтолкнул локтем один другого и закричал: – Бежим, покажем, как надо нырять!
Второй брат нерешительно притормозил, наблюдая, как сначала Ньют, а за ним Фрэнк, охваченные азартом и даже не заметив брошенной им колкости, оттолкнулись от выступа над водой. Сельма потихоньку зашла в воду прямо в платье, постеснявшись раздеться в присутствии посторонних. Ну ничего, пошлепаю на мелкоте, все лучше, чем хвастаться исподним, стиранным, известное дело, еще в понедельник[4]4
Старинная английская традиция, закрепленная и в детской песенке:
В понедельник белье постираем, во вторник погладим, в среду будем хлеб печь, в четверг пива наварим, в пятницу масло сбивать, в субботу штопать, а в воскресенье отправимся в гости.
[Закрыть].
Один из мальчиков вплавь пересек ручей и вскарабкался на сланцевый уступ повыше того камня, с которого нырнул Ньют. Сельма во все глаза таращилась на пловца, а тот примерился, весь пружинисто подобрался – и нырнул, и это был великолепный прыжок. Ухмыляясь, он вынырнул, и вот тогда-то она впервые и разглядела Гая Кантрелла. Второй близнец в это время лез еще выше, на скалу, с которой они никогда не осмеливались прыгать.
Фрэнк покачал головой:
– Не стоит, приятель. Слишком высоко. Опасно.
– Я тебе не приятель, – скривился мальчик.
– Энгус, не глупи! Послушай, что говорит этот человек! – закричал ему вслед его брат.
– Ладно, Ньют, я не позволю этим франтам потешаться над нами, – запальчиво начал Фрэнк.
– Вот уж не думал, что ты такой трусишка, Гай! – послышался крик сверху.
Сельма почувствовала, что сейчас случится что-то ужасное, чего уже не остановить.
– Фрэнк, только не прыгай, умоляю тебя, ради мамы! Не надо, не хвастай! К чему это? Ну пожалуйста! – бросилась она к брату.
Фрэнк в нерешительности остановился, озадаченный ее порывом, и едва сделал шаг назад, как Энгус Кантрелл уже летел вниз с самой высокой скалы и, с плеском коснувшись воды, ушел в темную глубину. Глубже, еще глубже – и не появлялся.
Все попрыгали в речку, понимая, что что-то не так. Гай метался, не зная наверняка, где искать. Сельма стянула юбку и глубоко нырнула, открыв под водой глаза и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Ньют был уже рядом, то и дело выныривая, чтобы набрать воздух и снова нырнуть. Наконец Фрэнк нашел мальчика – скрючившись, тот лежал на камнях на дне. Сельма и Ньют бросились к нему, чтобы помочь встать, но тот застрял.
– Сюда, скорей! – крикнула она, вынырнув, Гаю, который тщетно шарил в воде поблизости. И вот, дергая и толкая тело изо всех сил, они отвоевали его у каменистой ловушки.
С трудом вытащили его на поверхность. На голове сбоку виднелась глубокая рана. Он не дышал. Гай взглянул на него, надавил на грудь, поднял его руки, пытаясь заставить дышать.
– Давай же, Энгус! Кто-нибудь, бегите, зовите на помощь! Дай мне руку, – приказал он Сельме. – Помогай, нажимай вот сюда!
Фрэнк бросился за помощью. Казалось, прошли часы, прежде чем мальчик закашлялся и что-то прохрипел, но тут же снова лишился сознания.
– Он жив! – простонал близнец, и, когда он с благодарностью обернулся к ребятам Бартли, его ярко-синие глаза выражали одновременно тревогу и облегчение.
Сельма переплыла ручей и вернулась, держа над головой коврик, чтобы укрыть Энгуса.
– Умнее ничего не могла придумать? – фыркнул Ньют.
Сельма чуть не лягнула его.
– Да помолчи ты! Ему надо согреться. Погляди, какой он холодный. Давай накрывай его, клади всю одежду, какая есть!
Она чувствовала себя совершенно растерянной. Пока они ждут подмоги, надо держать Энгуса в тепле и сухости. Так ведь всегда делают, если лошадь заболела.
Прошла еще целая вечность, но вот показались слуги из большого дома: они привезли целую гору одеял и с рук на руки передавали Энгуса, пока не донесли его до повозки. Он по-прежнему не шевелился.
– Ах, ты ж… Мама нас просто убьет, – вздыхал Гай. Казалось, мгновение – и он расплачется.
Сельму так и подмывало подойти и дотронуться до него рукой.
– Молитесь Богу, что он жив, это главное, – прошептала она.
– Спасибо тебе и твоим братьям. Моя мать будет вам очень благодарна. Вот же угораздило нас! А я даже не знаю, как вас зовут! – Он протянул ей руку в знак приветствия. Пальцы его были как лед, губы дрожали от холода и испуга.
– Мы Бартли с кузницы. Это мои братья Ньютон и Фрэнкланд, а я Селима, но все зовут меня просто Сельмой. Простите, что вторглись на вашу землю.
– Да я благодарю Бога, что вы здесь оказались! Отныне вы можете приходить на это проклятое место, когда пожелаете, не стесняйтесь. Вряд ли я еще раз решусь сюда сунуться. Да и мать нам не позволит, когда узнает. Какие у вас имена необычные… А я Гай Кантрелл. Называй меня просто Гай. Как же нам отблагодарить вас?
– Да ничего не надо, – вспыхнул Фрэнк.
– Скажите отцу, чтобы подковывал лошадей только у нас, – не растерялся Ньют, старший из братьев. Он начал помогать отцу в кузнице, после смерти Эйсы Бартли дело перейдет к нему, поэтому последнее слово всегда оставалось за ним. Сельма, смутившись, вспыхнула и пихнула его локтем.
– Конечно… Наверное, мне пора. Мама скоро вернется, а отец будет вне себя. Думаю, мама захочет сама поблагодарить вас, – повторил Гай, снова с улыбкой обернувшись к Сельме.
Она посмотрела на него в ответ и не могла оторваться. Темно-синие озера его глаз притягивали как магнитом. Один такой взгляд – и тринадцатилетней Сельме показалось, что за три часа, проведенных здесь, она повзрослела сразу на три года. К речке Фосс прибежала девчушка, ребенок; отчего же ей кажется, что уходит отсюда молодая женщина? Внезапно она почувствовала себя раздетой, мокрые каштановые волосы повисли сосульками, в непросохшем белье – грубоватом, латаном-перелатаном – ее колотил озноб, и ей вдруг стало так стыдно быть всего лишь дочерью кузнеца. Мистер Кантрелл едва взглянул на нее, и она уже не знает, кто же она такая.
Приближаясь к дому, Хестер Кантрелл заметила новенький автомобиль доктора. Он перегораживал дорожку и не давал ей подъехать к парадному крыльцу. Раздражение мгновенно сменилось паникой. Зачем он приехал? Не дожидаясь, пока ей распахнут дверцу и предложат руку, она выскользнула из экипажа и бросилась по ступенькам Ватерлоо-хауса так стремительно, что невозможно было поверить, что ей уже пятьдесят три.
– Арки, что стряслось? – выдохнула она, проносясь мимо горничной и подлетая к миссис Аркхолм, экономке. Та стояла у подножия лестницы, беспокойно сжимая и разжимая ладони.
– Леди Хестер, мне очень жаль. Мастер Энгус… С ним произошел несчастный случай на ручье Фосс… Я осмелилась вызвать доктора Мака. Он сейчас с ним.
– Почему не известили меня тотчас же? Вы же знали, где я… Эти собрания совета попечителей в работном доме всегда такая трата времени!
– Простите, мэм, но мы не могли терять ни минуты.
Хестер бросилась по лестнице, путаясь в длинной шелковой юбке; сердце бухало, на лбу выступили предательские капельки пота, щеки пылали. Но сейчас не время приводить себя в порядок.
Энгус лежал в постели: лицо распухло, все в порезах, глаза закрыты. На левом виске два шва.
Хестер обернулась к другому сыну:
– Что на этот раз?
Гай растерянно принялся бормотать, как Энгус забрался слишком высоко, что деревенские мальчишки предупреждали его, но он все равно прыгнул – и не рассчитал.
– Мне страшно подумать, что было бы, если бы не Бартли и их сестра. Если бы они не оказались там… Мама, это было ужасно, а я совсем ничего не мог сделать.
Энгус открыл глаза, бессмысленно обвел ими комнату и снова впал в забытье.
– Ну-ка, молодой человек, не стоит волновать мать, – вмешался доктор. – Все не так страшно, как кажется. У него шок от случившегося, но отдых и сон быстро поставят его на ноги.
– Ему надо в больницу, – сказала Хестер, внимательно разглядывая сына. Этот Макензи просто дурак: разъезжает тут на своем автомобиле, будто лорд, живет не по средствам со своей глупенькой женой – Амариллис! подумать только, что за имя! – и слишком уж накоротке держится с местными. Нет, я должна узнать мнение другого специалиста.
– Это было бы хорошо, но ближайшая больница в двадцати милях отсюда. Не стоит подвергать его тряске. Никаких лишних движений. Только покой. И никакого снотворного. Предупреждаю на всякий случай.
– На случай… чего? – потребовала она ответа.
– Если послезавтра ему не станет лучше, если вялость не пройдет, дайте мне знать. Но сначала он должен постараться выкарабкаться своими силами. Организм лучше знает, что ему нужно. Мальчик чудом спасся. Коварный Фосс едва не проводил его в мир иной. Ох уж эти мальчишки… Все-то им неймется!
– Благодарю вас, доктор. Мы пригласим вас позже, – кивнула хозяйка.
– Конечно, леди Хестер. Направить к вам сиделку?
– В этом нет необходимости. Я сама буду ухаживать за сыном.
– Я слышал, полковник сейчас за границей? – спросил доктор, складывая инструменты в кожаный саквояж.
– Совершенно верно. Я немедленно извещу его о происшествии. – Нет, она ни минуты больше не потерпит его в своем доме. Но доктор обернулся к Гаю, тот стоял у окна весь бледный.
– Думаю, вам не повредит глоток бренди, молодой человек. Сколько вам стукнуло? Как же летит время, вы так выросли, стали таким высоким… Не беспокойтесь, Энгус еще успеет вам надоесть, когда поправится. Вот когда он упал с лошади, было гораздо хуже.
Да как он смеет так фамильярничать с моим сыном?
– Арки, проводите доктора Макензи. Другие пациенты наверняка его заждались.
– Как ни странно, я никуда не тороплюсь. Сегодня слишком роскошный день, чтобы болеть. Я уже зашил все порезанные на сенокосе пальцы. Но вот если жара не спадет, старики доставят хлопот. Иные ведь беспечно отправляются прогуляться в самое пекло.
– Вы правы, – вздохнула Хестер. Уйдет наконец этот болван? – До свидания, доктор.
Она проводила его до дверей, опустила шторы, чтобы солнечный свет не бил в лицо Энгусу.
– Гай, попроси Шоррокс приготовить ванну, это поможет ему прийти в себя. А я скажу на кухне, чтобы принесли тебе яйцо «в мешочек» и длинненькие тосты.
– Мама, не беспокойся обо мне, со мной все хорошо… Энгус просто решил покрасоваться, как обычно. Очередная его оплошность…
– Стоит мне отвернуться на пять минут, как вы опять во что-нибудь ввязываетесь.
– Мы же не маленькие. Было очень жарко, и мы просто хотели искупаться.
– А что эти деревенские шалопаи делали на моей земле?
– Ну… ты же знаешь, все купаются в Фоссе, когда жарко. Так уж повелось.
– Только не когда мы в поместье. Я поговорю с приходским советом.
– О, мама, Бартли спасли жизнь нашему Гусси! Тебе следует благодарить их, а вовсе не бранить! Я пообещал, что ты отблагодаришь их, – запротестовал Гай. И всегда-то он стоит на своем, точно как его отец. Какой славный из него получится солдат. Но я должна быть непреклонна.
– Гай, ты порой переходишь границу… Чрезмерная фамильярность с простолюдинами ведет к пренебрежительному поведению и неповиновению. Играть в крикет против команды деревенских – это одно, но кривляться перед ними – совсем другое. Ты должен подавать достойный пример, а не разбрасываться обещаниями от моего имени. Попроси Арки принести сюда чаю. Я посижу, понаблюдаю за Энгусом, просто на всякий случай… Все-таки следовало отвезти его в больницу.
– Как жаль, что папы нет дома. Он ведь обещал вернуться на каникулы.
– Он нужен в армии. Поговаривают о войне с Германией. В штабе обсуждают вероятность чрезвычайной ситуации. Мы не должны беспокоить его по таким пустякам. Ну же, беги. Тебе нужна горячая ванна, ты весь дрожишь в этом своем безобразном купальном костюме.
Хестер не терпелось остаться одной.
– Энгус кажется таким хрупким, весь растерзанный… Бедненький мой… Как смеет беда прикасаться к моим драгоценным мальчикам, моим птенчикам… Я так долго ждала их…
Ей было уже под сорок, и она боялась, что ей не суждено стать матерью, когда наконец они появились – той кошмарной ночью, когда, позабыв обо всем своем достоинстве, она в муках произвела их на свет. Сначала Гай Эртур Чарльз: он выскочил довольно быстро, а потом, не торопясь и ошарашив мать, показался второй малыш, Гарт Энгус Чарльз. Одна боль, двойное счастье, ее прекрасные мальчики, такие похожие между собой. Тогда за одну ночь вся ее жизнь перевернулась, она сразу и бесконечно полюбила их.
Оглянувшись на кавардак, царивший в спальне Энгуса – крикетная бита, рыболовные удочки, хлыстик для верховой езды, разбросанная по всему полу одежда, – она вздохнула. Мальчик не знает удержу, то и дело выдумывает новую шалость… Просто сорвиголова… Отличный наездник, уж сколько призов у него, на любом состязании рвется вперед… На стене оленьи рога, модели кораблей, бипланов… И карта, на которой помечены маршруты полковника Чарльза в Южной Африке. Дома близнецы просто один хлеще другого. А в школе – совсем иное дело. Их определили в разные классы, наказывают за любой проступок. Зато неизменно хвалят за успехи в спортивных состязаниях и военном деле.
Без мальчишек дома всегда так тихо. Она потому и упросила Чарльза позволить ей купить Ватерлоо-хаус: и на выходные им добираться ближе, и до Шарлэндской школы рукой подать, а в этой массивной крепости из серого камня на краю болота проходят все их открытые концерты.
Страшно подумать, что жизнь одного из них чуть было не оборвалась этим чудесным днем. Нет, после сегодняшнего приключения никаких конных прогулок и ночевок в поле, исключено, совершенно исключено до самого конца каникул! А ей следует проявить благородство и оказать теплый прием их спасителям. Вот только почему же Энгуса спасли именно они – дети этого кузнеца-иноверца?
Лишь на прошлой неделе она в экипаже объезжала округу с благотворительными визитами и как раз наткнулась на него. Эйса не торопясь шел вдоль узкой мостовой – как обычно, в кожаном переднике, закатанные рукава рубахи открывают мускулистые руки цвета орехового масла. Темные курчавые волосы – чересчур длинные, точно цыганские – выбиваются из-под кепки. Она взглянула на него из экипажа, ожидая, что он почтительно обнажит голову, но он равнодушно продолжил путь, не удостоив ее внимания, словно она ничего собой не представляла.
– Стойте! – приказала она тогда Бивену. – Догоните этого человека и спросите, почему он так груб со мной.
– Слушаюсь, мэм, – кивнул кучер и поравнял экипаж с Бартли. – Эй, ты, почему не выказываешь знаков уважения ее светлости?
– Ах, это вы, – отозвался Эйса Бартли, прямо взглянув на нее своими угольно-черными глазами. – Скажите вашей госпоже, я кланяюсь только своему Создателю, только ему, да!
Хестер покраснела от такой дерзости и приказала кучеру ехать дальше. Может быть, у кузнеца и свое дело, но землю и дом он арендует в поместье Ватерлоо. Как же смеет он так грубить?
Такие, как он, не знают своего места. Все беспорядки в Англии от этих сектантов: и рабочее движение, и профсоюзы, и эти социалистические идеи о всеобщем равенстве, и женщины, которым вдруг вздумалось голосовать… Суфражистки имели наглость прикатить сюда агитационные фургончики и подстрекать работников лесопилки требовать повышения зарплаты. Конечно, кого ж еще винить во всех беспорядках, как не проповедников в этих каменных часовнях: они-то и вбивают в головы рабочих неподходящие идеи об их «положении».
«Благослови, Господь, помещика и его родню и сохрани для нас всё как есть» – так поется в гимне. Вот как устроено общество, и так и должно быть. Разве, к примеру, армия выстоит без дисциплины и званий? Звания и чины превыше всего. Приказы отдаются, и их надо выполнять – в этом секрет социальной стабильности. Генералы Чарльза и их офицеры знают, как выигрывать сражения, а рядовые пехотинцы должны выполнять приказы, не задавая вопросов. Так было всегда.
Бартли оскорбил ее титул и ее сословие непочтительностью, а она теперь должна кротко стерпеть это оскорбление и продемонстрировать христианскую силу духа – поддержать светскую беседу с его детьми. Но одно ясно наверняка. Никому из его детей никогда не будет позволено работать в поместье. Дети инакомыслящих слишком вольно ведут себя, задают слишком много вопросов. Этих жеребят не так-то просто объездить. Уж лучше их не замечать и держаться от них подальше: это другое племя, и пусть таким и останется.
Энгус дышал ровно, спокойно, так что она решила немного прибрать на полу. И что только доктор успел подумать об этом кавардаке? Что я не способна управиться с прислугой? Да один мой взгляд стоит двух моих рук… Но все-таки пускай Арки приберется в комнате к следующему его визиту. Вовсе не стоит давать ему повод для пересудов с его глупой женой.
Хестер краем глаза поймала свое отражение в зеркале. Писаной красавицей она никогда не была: высокая, сухощавая – если не сказать худая, но фигура изящно подчеркнута корсетом так, что грудь выдается вперед, как у ее идеала: новой королевы Марии. Тонкое кремовое платье, пожалуй, излишне фривольно для собрания попечителей работного дома, но сегодня так жарко. Да, вечная проблема жизни в деревне – постоянно помнить, что ты на виду и задаешь должный стандарт.
Супруга военного, она знала, как положено одеваться, как произвести впечатление на жен младших офицеров, чтобы те знали, к чему стремиться. Приходилось терпеть формальные визиты в школу – одеваться сдержанно, чтобы ничем не смутить мальчиков. Не забывать, что для матери она уже совсем не молода – так что никаких броских украшений или пышной отделки на широкополых шляпах. Тут все время балансируешь на грани – не перестараться, но и не пренебрегать, и, пожалуй, этим искусством она овладела вполне. Стоило ей облачиться в приглушенные тона: розовато-лиловый, бежевый, зеленовато-болотный, густо-серый или любимый ее серебристый, как настроение сразу же поднималось. У своей лондонской портнихи она заказывала нарядные платья для послеобеденных выходов и платья к чаю, юбки в мелкую и крупную клетку мягкой изысканной гаммы, меха и пестрое сукно. Шелк и шерсть, батист и отделка простым кружевом безошибочно подчеркивали ее принадлежность к высшему обществу.
Может быть, Йоркшир и покрыт дымом и сажей, но лучшие шерстяные ткани в мире появляются тут, прямо за этими вот холмами: в Лидсе и Брэдфорде. Спокойные оттенки придают ткани такое благородство. А в яркие цвета предоставьте наряжаться молодежи. Хестер – супруга полковника, дочь пэра, пусть и младшая из множества дочерей, а все же устроена достаточно хорошо, чтобы получать пригласительные открытки от Бирквитов из Веллерби-холла и леди Соммертон, родной тетушки директора Шарлэндской школы. Его жена Мод приходится кузиной лорду Бэнквеллу.
