Текст книги "…Вот, скажем (сборник)"

Автор книги: Линор Горалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

* * *

…Вот, скажем, предприниматель Ф., человек легковозбудимый, но при этом крайне разборчивый в деловых связях, предложил друзьям создать сайт со стартап-порнографией. «Представляете, – говорил мечтательно предприниматель Ф., – зашел – там идеи стартапов. Тысячи! По рубрикам. Коммуникации, IT, сервисы, медиа… Нет, не так: по сумме вложений. Нет, по типу инвестирования. Нет, по срокам реализации! Нет, нет! По потенциальному уровню публичности!» Тут предприниматель Ф. смущенно спохватывался и краснел. «Ну, в меру своей испорченности представьте себе, – скромно говорил он. – Так вот, заходишь туда, выбираешь себе… Такое что-нибудь. Смотришь. Заводишься бешено! Собственные идеи прут. Прямо представляешь себе: как, с кем… Вот так можно… Вот тут так еще… И еще так! И вот сюда вложиться! И вот это подтянуть! Сердце колотится, вены пульсируют… Ну и отпускает через пятнадцать минут. Встаешь себе, идешь жить дальше, ни волокиты, ни рисков, ничего».

* * *

…Вот, скажем, девочка лет семнадцати, вся в слезах и соплях, складываясь пополам от ярости, кричит вслед очень волосатому, очень надменно удаляющемуся мальчику: «Я с тобой трахаюсь понарошку! Я все с тобой делаю понарошку!..»

* * *

…Вот, скажем, топ-менеджер Х. рассказывает в компании своих друзей, тоже топ-менеджеров, что жена часто ругает его совершенно непонятно за что. В частности, во время совместного летнего путешествия в Прагу Х. пришлось выдержать довольно неприятный семейный скандал. Дело в том, что в Праге Х. и его жена, совершая романтическую прогулку по парку, попали под сильный дождь. Тут же появились какие-то ушлые восточные люди, торгующие очень плохими, но все-таки какими-никакими зонтиками по 10 долларов штука. Х., очень раздосадованный тем, что его собственный прекрасный зонт бессмысленно валяется в гостинице, купил у ушлых восточных людей десятидолларовый железный веник и укрыл под ним себя и жену. Десять минут спустя дождь прекратился. Тогда Х. извинился перед женой, на секундочку прервал романтическую прогулку, обыскал весь парк, нашел ушлых восточных людей, обедающих каким-то фалафелем, и после долгих напряженных переговоров сумел продать им несчастный зонт обратно – за 8 долларов. Обернулся всего за сорок пять минут. Жена топ-менеджера Х. почему-то отказалась с ним разговаривать, исчезла на весь день, а потом за ужином вызывающе кокетничала с канадскими футболистами.

– Почему такая реакция? – обиженно говорил друзьям топ-менеджер Х. – Нет, я понимаю, что потерял на сделке двадцать процентов, но существуют же какие-то элементарные законы рыночной конъюнктуры!

* * *

…Вот, скажем, литератор Г. объясняет, что его пожилой папа всегда был склонен к свойственному некоторым представителям советской интеллигенции конспирологическому видению большой политики. Касалось это не только иезуитствующего Политбюро, но и коварного НАТО, расчетливого Пентагона, лукавого Пекина – и так далее. Среди прочего, папа литератора Г. всегда разделял уверенность других таких же проницательных граждан в том, что на Западе существует специальный подрывной отдел, сочиняющий антисоветские анекдоты и переправляющий их в СССР. Литератор Г. всегда с удовольствием поддерживал такие папины теории, а один раз даже высказал мнение, что этот подрывной отдел пишет антисоветские анекдоты на маленьких бумажках, а потом плюется ими из трубочки через Берлинскую стену, – но тут папа почему-то обиделся.

* * *

…Вот, скажем, художница Т. и ее муж Ф., недавно ставшие убежденными вегетарианцами, испытывают серьезные трудности после того, как Т. по возвращении домой из отпуска находит под супружеским диваном кусочек колбасы. Мужские друзья Ф. убеждают его сказать, что он жрал колбасу, женские – сказать, что он приводил бабу. Так или иначе ситуация патовая.

* * *

…Вот, скажем, переводчики С. и В. во время визита в Батуми стоят посреди какой-то маленькой площади с картой и пытаются сориентироваться. К ним подходит небольшой приятный старичок и интересуется, не евреи ли они случайно. С. и В., оба круглолицые блондины, изумленно подтверждают, что они – да, евреи. Очень обрадованный старичок говорит, что он так рад видеть в Батуми евреев, что в Батуми очень не хватает евреев, что все евреи из Батуми уехали и Батуми стал совсем не тот.

– Даже в синагогу ходят армяне, – говорит старичок со вздохом.

– Вы, наверное, еврей? – осторожно спрашивают переводчики С. и В.

– Армянин, – печально отвечает старичок.

* * *

…Вот, скажем, питерский таксист везет двух московских менеджеров по довольно срочному делу. Таксист – человек спокойный, неторопливый; на пятой минуте он задумчиво говорит: «Интересно, куда ж это я еду?..», на десятой: «Откуда тут мостик-то?», на пятнадцатой: «Вы же не очень торопитесь?» Через сорок пять минут московские менеджеры стоят на обочине совершенно неизвестного им тупикового питерского переулка и, натурально, кричат на водителя очень плохими словами. «Что это за х… позорная», – говорят они, и «Какого х… вы не посмотрели в карту», и «Что за п… вы тут устроили», и «Е… можно», и даже еще хуже. На каждый яростный выпад таксист в отчаянии кивает, извиняется, клянется, что он в жизни себе этого не простит, что зря его мама на свет родила. Наконец, возникает усталая пауза, и один московский менеджер, понимая, что встреча, от которой так много зависело, уже не состоится, со вздохом говорит: «Что ж ты, мужик, наделал…» И тут питерский таксист багровеет, взвивается и возмущенно орет:

– Что это вы мне тут тыкаете?!

* * *

…Вот, скажем, молодая мать пытается запихнуть двоих очень израильских детей, шести и восьми лет отроду, в машину. Молодая мать измучена пляжным днем, дети голодные, усталые и бьют друг друга по голове надувными палками для плавания. Пока дети выясняют между собою, кто больший козел, молодая мать пытается засунуть в багажник машины сумку-холодильник, сто двадцать игрушек, резиновый пуфик, мешок с недоеденными яблоками и бог знает что еще. Пуфик не поддается. Молодая мать решает все начать сначала и вываливает содержимое багажника на асфальт. В этот момент младший ребенок пытается засунуть голову старшего ребенка в ведро с формочками для песка. Тогда молодая мать обещает, что сейчас засунет младшего сына в багажник и он будет лежать там до приезда домой.

– Я подам на тебя в суд! – немедленно говорит лукавый младший ребенок. – Это ущемление моих прав в семье.

Тогда молодая мать обещает, что засунет обоих сыновей в багажник, по справедливости.

– Мы оба подадим на тебя в суд! – говорят умные сыновья. – Это насилие над детьми.

Тогда молодая мать залезает в багажник, сворачивается в клубок и закрывает глаза.

Несколько секунд дети пребывают в растерянности.

– Мы подадим на тебя в суд! – наконец радостно говорит старший. – Ты оставила нас на улице без присмотра!

* * *

…Вот, скажем, нью-йоркский журналист К. беседует со своим коллегой геем о его, коллеги, приближающейся свадьбе. Коллега и его бойфренд уже наняли модного дизайнера интерьеров оформлять их новую квартиру, потратили две недели на составление списка из трехсот тщательно отобранных гостей и едва не разошлись, выбирая маме одного из женихов идеальное вечернее платье. Но главное, они решили как можно скорее усыновить ребенка. Журналист К. спрашивает, как быстро это можно сделать.

– Можно сравнительно быстро, – говорит молодожен, – но в нашем случае быстро не получится. Мы хотим усыновлять ребенка в Малави, а это медленно и трудно.

И добавляет с уважительным вздохом:

– Малави – это Chanel в мире усыновлений.

* * *

…Вот, скажем, художник С. рассказывает, что его подруга, выращенная в советской строгости, но много читавшая, завела себе в детстве колокольчик, поставила его у кровати, звонила в него, кричала: «Девка, шоколаду дай!» – после чего отправлялась на кухню и варила себе какао. Вернувшись с какао в постель, непременно заглядывала в чашку и говорила: «Что за месиво! Пороть тебя, девка, пора!» Впоследствии ее психотерапевт купил себе два «мазерати».

* * *

…Вот, скажем, в предбаннике рентген-кабинета небольшой больницы медсестра ласково уговаривает немолодую пациентку: «Да вы раздевайтесь прямо тут, не стесняйтесь! Это ж не дискотека, никто вам между ног не заглядывает!»

* * *

…Вот, скажем, микробиолог З., двадцать пять лет назад удумавши жениться, столкнулся с типичной для молодоженов ситуацией: старшие родственники поинтересовались, что бы молодые хотели получить в подарок. На советском безрыбье выбирать предстояло между сервизом в горошек и вазой хрустальной «Тюльпан», поэтому молодые посоветовались и сказали, что хотят путевку в Ялту. И очень друг друга хвалили: «Какая тебе пришла в голову прекрасная идея!» – «Нет, это тебе пришла в голову такая прекрасная идея!» Ну, любовь, понятное дело. Так вот, отец микробиолога З., человек основательный, подошел к делу серьезно и работал над выбором санатория месяц. И выбрал. И так выбранный санаторий ему понравился, что он и себе купил путевку. На то же время. В один номер с молодыми. Однокомнатный. И каждое утро в семь поднимал молодых на пробежку, а каждый вечер заставлял делать гимнастику и слушать перед сном новости по радио «Маяк». А по выходным водил их на марш-бросок в горы. С ночевкой. И вот уже двадцать пять лет молодые живут очень счастливым и крепким браком, потому что все неприятное, что два человека могут вообще, в принципе, сказать друг другу, они за эти две недели уже сказали, ничего в загашниках не осталось.

* * *

…Вот, скажем, переводчик Ш. клянется, что если уронить новый айфон в воду, то он там будет красиво лежать двадцать секунд, а потом выдаст на экране надпись: «Эта атмосфера не подходит для нормального функционирования». Друзья, конечно, спрашивают у переводчика Ш., не выдает ли его айфон такую же надпись через двадцать секунд после въезда в Москву, но переводчик Ш. обижается.

* * *

…Вот, скажем, писатель Г. и композитор Ф. выясняют, что, несмотря на поколенческую и социальную близость, они почти не знают общих анекдотов. Например, писатель Г. не знает анекдота про мышку и папарацци, зато композитор Ф. не знает анекдота про «а утром у вас что бывает?». Зато композитор Ф. не знает анекдота про «да, это Бородино», а писатель Г. очень радуется, впервые услышав анекдот про двух русских и хромого крокодила. Анекдоты про мармозетку, про сине-черные штаны, про «не-пре-мен-но!» и про «восемь раз направо» тоже оказываются в новинку либо для одного, либо для другого. Пораженный этой ситуацией, писатель Г. осторожно спрашивает:

– Но хотя бы про француженку и сигарету?..

– Да, да! – радуется композитор Ф. – Про француженку, которая в постели и так и этак…

– И то и се… – подхватывает писатель Г.

– И наконец, все заканчивается…

– И она закуривает сигарету…

– И затягивается…

– И произносит…

На этом месте композитор Ф. и писатель Г. хором выкрикивают:

– Знала бы моя мама, что я курю!.. (композитор Ф.).

– Знала бы моя мама, что я курю в постели!.. (писатель Г.).

Секунду оба молчат.

– Миленький, – осторожно говорит писатель Г., – мне кажется, это два принципиально разных анекдота.

* * *

…Вот, скажем, писатель Л. входит в номер поэта Ф., куда вечером набились отдохнуть участники фестиваля, и сообщает: «Вот вам, господа, история про величие русского языка. Тут, оказывается, есть такие пирожки, которые писаются, в смысле надкусишь – и бульон льется. Так вот, знаете, какое народ им дал историческое название, сохранившееся до наших дней? „Зассанчики“! Великий же язык! Верно, Леночка?» «Дддда, – смущенно говорит местная девочка Леночка. – Только они не „зассанчики“, а „посикунчики“». Великий язык, не поспоришь.

* * *

…Вот, скажем, инженер Х., прекрасный израильский отец, решает на Хануку сделать двухлетней деточке традиционные домашние пончики. Не разлапистые громадные магазинные пончики с какой-то хренью внутри, а маленькие, хорошенькие, толстенькие пончики с домашним вареньем и собственноручно произведенной сахарной пудрой. Колбасится на кухне часов двенадцать. Деточка смотрит на блюдо с пончиками и, не прикасаясь к ним, твердо говорит: «Не люблю», – после чего отправляется заниматься своими делами. Х. мысленно говорит ей вслед несколько крепких слов про девочек в целом, съедает два блюда толстеньких пончиков и потом долго тоскует, морально и физически. На следующий день он отправляется забирать деточку с детсадовского празднования Хануки. Деточка сидит на полу, рядом с ней сидит другая деточка. Другая деточка слизывает с расползающихся магазинных пончиков отсыревшую сахарную пудру и отдает их нашей деточке, наша деточка с большим энтузиазмом их ест. Х. пытается убедить себя, что все дело в сахарной пудре, но душевная рана все равно кровоточит. «За что мне это, мама?» – спрашивает он у своей матери тем же вечером. «А за пельмени», – говорит мать. И выясняется, что в раннем детстве Х. не ел домашние пельмени, которые мама заботливо лепила для него по ночам, зато в гостях отлично ел расползающиеся магазинные пельмени из картонной коробки, причем сначала раскусывал их, выковыривал мясо и съедал только тесто, а потом аккуратно ел серое мясо специально затребованной ложкой, глядя на родную мать невинными глазами.

* * *

…Вот, скажем, бойкий молодой человек в недорогом кафе сладко поет восхищенной девушке песню о том, что он свободный человек, он делает только то, к чему его зовет сердце, он веган, он буддист, он хочет открыть приют для пожилых лошадей… «Правда, совсем недавно я вдруг стал работать финансовым консультантом», – добавляет молодой человек смущенно. «Почему?!» – «Очень деньги нужны».

* * *

…Вот, скажем, главный редактор газеты, скандально известной жесткостью своего поведения по отношению как к авторам, так и к читателям, получает приглашение в Лондон от одной из тамошних журналистских ассоциаций – попреподавать в течение двух месяцев в некотором известном колледже. Редактор начинает оформлять документы на британскую рабочую визу и сталкивается, среди прочего, с необходимостью сдать экзамен по английскому языку. Проживший несколько лет в США и вообще отлично говорящий на английском, наш главный редактор идет на экзамен и справляется с ним за половину отведенного для этого времени. Через две недели главному редактору приходит табель примерно такого содержания: грамотность – 5, словарный запас – 5, сочинение – 3. У главного редактора, естественно, начинают от ярости вылетать изо рта разные фонемы. Умные друзья говорят ему, что можно позвонить в консульство и узнать, почему же это оно так вышло. Главный редактор говорит, что он знает почему, что это попытка недоброжелателей подорвать его карьеру, то-сё. Друзья подбадривают, кто-то уже набирает номер консульства. Главный редактор берет трубку, трубка вежливо говорит: «Да-да, у нас тут отмечено, что проблема не в грамотности или чем-то таком, а просто вы недостаточно раскрыли выбранную вами тему». Тема, выбранная главным редактором, была: «Раздраженное письмо редактору газеты от читателя, выражающего недовольство уровнем публикуемых материалов».

* * *

…Вот, скажем, очень юный человек строго выговаривает своей очень юной подруге, сидя на скамейке у мертвого фонтана в пыльном московском сквере: «Нет, я понимаю, если бы ты была пятнадцатилетним мальчиком, но ты же зрелая опытная женщина – почему штаны?..»

* * *

…Вот, скажем, два влюбленных представителя средневозрастной интеллигенции собираются отпраздновать в Иерусалиме Ту бе-ав (нечто вроде Дня святого Валентина) походом в какое-нибудь кафе. Оба наряжены, оба чувствуют себя немножко подростками, оба хихикают, вечер идет прекрасно. Решают спиртного не пить, потому что вечером детей укладывать, а завтра на работу. Официант говорит, что в честь праздника ресторан дарит каждой влюбленной паре двойной десерт на выбор. «Ой! – радостно говорит средневозрастной интеллигентный мужчина. – Любой безглютеновый, если можно». – «И без сахара, – добавляет его дама. – Я, простите, плохо переношу сахар». – «И лучше обезжиренный, – смущенно говорит мужчина. – Извините». Официант говорит, что сейчас пойдет спросит. «Подождите! – говорит женщина. – Йони, ну чего ты смущаешься? Не смущайся! Ему еще яиц нельзя, он от яиц чешется». Официант тихонько наклоняется над столом и участливо спрашивает: «Хотите, я вам просто молочка принесу?» Средневозрастной интеллигентный мужчина меняется в лице и говорит: «Катя, мне надо выпить».

* * *

…Вот, скажем, Игорь Померанцев, говорящий, что сейчас он прочтет подборку эротических стихотворений, и слушательница, тут же бессознательно поправляющая чуть завернувшийся подол юбки.

* * *

…Вот, скажем, фотопродюсер К. и ее муж мучительно пытаются решить, надо ли делать УЗИ беременной кошке. Решают, что надо, чтобы узнать, сколько там котят: «Вот они полезут – а мы даже не будем знать, это уже все или еще нет». «Поздравляю, – говорит на УЗИ ветеринар, – у вас мальчик, мальчик, девочка и мальчик». Вернувшись домой, вдохновленная фотопродюсер К. красит коробку для будущих котят в голубой, голубой, розовый и голубой цвета.

* * *

…Вот, скажем, книгоиздатель Г. объясняет поэту А., почему литературного критика Х он ценит, а литературного критика Y – нет. «С мнениями Х я не согласен никогда, но зато он исключительно последователен в своих суждениях, – говорит Г. – Его инструментарий – линейка. А когда мне предлагают нормальную прямую линейку, я, по крайней мере, могу ею что-нибудь измерить. Да, меня бесит, когда на линейку нанесены вместо сантиметров пяди, или мили, или скачущие белочки. Но измерить ей что-нибудь – можно. А если линейка цилиндрическая и на нее нанесена сложная гамма чувств, ею нельзя ничего измерить». – «Зато ею можно многих укатать», – уныло замечает поэт А.

* * *

…Вот, скажем, в вагоне поезда Москва – Магнитогорск маленький стриженый мальчик хорошо себя ведет на радость своей строгой, но ласковой бабушке. Мальчик тихо рисует звездочки по трафарету, потом тихо ест печенье, потом тихо смотрит в окно, потом учится писать под бабушкиным руководством. Мальчик пишет «маму», потом «папу», потом, после некоторых усилий, связанных с буквой «Ф», – «бабу Фиру», потом «бабу Таню». Наступает творческая пауза.

– Я хочу написать Настю! – говорит мальчик.

– Зачем Настю? – говорит бабушка. – Давай напишем Катю.

– Нет, Настю! – настаивает мальчик.

– Ты так хорошо с Катей играл! – говорит бабушка. – Катя тебе зайчика подарила. Пиши лучше Катю!

– Настю! – говорит мальчик и начинает медленно выдвигать обиженную нижнюю губку.

– Одни нервы от твоей Насти, – со вздохом говорит бабушка. – Ладно, пиши свою Настю.

* * *

…Вот, скажем, очень пожилой, очень чисто выбритый человек умывает первым снегом очень молодого, очень бородатого щенка терьера, сильно перемазанного селедкой из ближайшего мусорного бака, и строго выговаривает: «Василий! Кто из нас бывший боцман – вы или я?»

* * *

…Вот, скажем, приехавшая в гости к своей израильской подруге молодая дама, наслышанная про чудеса здешней спа-индустрии, выбирает, куда бы сходить в выходной. Находит профильный сайт на английском, читает отзывы, гуглит, то-се.

– О, – говорит она наконец, – вот это прямо отлично звучит. Полный день, бонусный маникюр, халатики такие красивые. И дешево, реально. Прямо сильно дешево. Это где находится?

Израильская подруга заглядывает даме через плечо.

– Это, котик, палестинские территории, – говорит она.

– А, – говорит дама, – То-то здесь написано: «Массаж горячими камнями».

* * *

…Вот, скажем, продавщица очень элитного гастронома тихо говорит другой продавщице очень элитного гастронома в довольно оживленном полуночном торговом зале: «Утром жрут, днем жрут, ночью вон тоже жрут… Сильно, видно, нервничают богатые люди».

* * *

…Вот, скажем, официантка в ресторане при гостинице наклоняется к уху одного из участников спора о том, как следует переводить на русский словосочетание happy hooker («бойкая блядь»?, «шаловливая шалава»?) и тихонько говорит: «Вы простите, но всякие такие слова можно потише? У нас тут не все гости поэты».

* * *

…Вот, скажем, в ходе очередной кухонной беседы про пораужевалитьиличто московская творческая интеллигенция интересуется друг у друга, какие конкретно гонения со стороны кровавого режима могли бы давать творческим людям право на политическое убежище. Ну, скажем, обмахивание выставки казацким кадилом – это уже да или еще нет? Непринятие статьи в региональную режимную газету – это уже нет или еще да? Ну и другие важные примеры. И главное, интересуется друг у друга московская творческая интеллигенция, как в наши времена просят политического убежища? Не вопят же «Остановите самолет и т. д.», пролетая над территорией ФРГ? А что делают? Идут в посольство? И тут художник М. говорит, что у него есть история про успешный запрос политубежища, очень воодушевляющая. Про кота.

Кот, как положено, шакалил у посольства одной европейской страны. Последовательно так шакалил, каждый день. Сначала вокруг забора отирался. Потом проник в калитку, стал по двору ходить. Потом, пару месяцев спустя, стал припадать к ступеням иностранного государства. С достоинством, но страдальчески мяучил про творчество, режим. Ну, его сначала не очень замечали, а потом начали подкармливать («Грантоед», – понимающе говорят сидящие у холодильника). И в результате один посольский иностранный чиновник, ласковая душа, решил этого кота взять к себе. То есть дать ему политическое убежище окончательно и официально. И получилось очень хорошо: коту, во-первых, предоставили небольшое, но персональное жилье на территории иностранного государства, то есть коробку от принтера с детским одеяльцем. Вылечили ему за счет новой родины зубы. Сделали прививки. Приняли у него экзамен на знание местных законов – то есть убедились, что он ходит в лоток. И наконец, выдали, реально, иностранный ветеринарный паспорт.

– И стал кот порядочным европейским гражданином, – заканчивает художник М. со значением.

Московская творческая интеллигенция под впечатлением и даже готова прямо сейчас начать приучаться к лотку. Но чувствуется, что художник М. хочет что-то добавить, однако смущается.

– Понимаете, – говорит он наконец, – есть нюанс.

– Ну? – спрашивает московская творческая интеллигенция.

Художник М. вздыхает и честно говорит:

– Кота кастрировали.