Текст книги "…Вот, скажем (сборник)"

Автор книги: Линор Горалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

* * *

…Вот, скажем, продюсер Каширская жалуется, что уронила на себя телефон «и рассыпала по себе все циферки».

* * *

…Вот, скажем, средних лет округлый восточный господин в очках и тугом костюме с искрой настойчиво тычет пальцем с тяжелым перстнем в прилавок цветочного магазина. «Доставка, да?! – громко говорит он оробевшей маленькой продавщице. – Открытка, да?! Красиво на открытке напиши. Синей ручкой красиво. Красиво напиши: „Кристина, уходи!!!“» На этих словах господин разворачивается и направляется к двери, но внезапно спохватывается: «Нет, черной, черной ручкой красиво напиши!»

* * *

…Вот, скажем, молодой отец нетерпеливо тискает руку своей беременной жены во время сеанса УЗИ. Наконец он не выдерживает и нервно вопрошает: «Когда уже мне сообщат пол моего сына?» И узиолог, не отрываясь от работы, равнодушно отвечает: «Пол вашего сына – девочка».

* * *

…Вот, скажем, предприниматель Т. с изумлением рассказывает друзьям о своем новом подчиненном: «Такой прекрасный еврейский мальчик пришел ко мне на собеседование – умный, живой, сосредоточенный. Про продажи все понимает, про команду понимает, правильные вопросы задает. Вышел на работу в понедельник – чистое счастье. В четверг на летучке говорит: „Простите, но мне надо завтра в четыре уйти – у меня шаббат“. Отлично, говорю, не проблема. В следующий четверг после летучки подходит ко мне, говорит: „Мне, извините, завтра в четыре уйти придется – у меня шаббат“. Легко, говорю, не проблема. А потом Катю спрашиваю: „Кать, а что такое шаббат?“ Так вот, оказывается, у них каждую неделю шаббат!»

* * *

…Вот, скажем, безумного вида старушка в цветочек яростно торгуется на лондонском блошином рынке с не менее безумного вида пожилым продавцом. Предмет торга изящное трехстворчатое трюмо. Старушка возмущенно указывает сухоньким пальчиком на то, что у зеркал облезла амальгама, из деревянного винограда повыпадали ягодки, а правая дверца криво ухмыляется. Пожилой продавец возмущенно указывает сухоньким пальчиком на изящные березовые барельефы, на элегантные петли для щеток и флаконов и на резные полочки ручной работы. Наконец старушка хватает клатч и возмущенно шипит: «Это же мое трюмо, нахал ты этакий! Ты украл мое трюмо!» На что пожилой продавец шипит не менее возмущенно: «Будешь знать, как разводиться со мной после сорока двух лет брака!»

* * *

…Вот, скажем, мрачная девушка с элементами поздней готики в одиночестве прогуливается вдоль Патриарших прудов и назидательно беседует с равнодушными толстыми утками: «Утки! Вы можете представить себе такую меру отчаяния, утки? А я, утки, могу».

* * *

…Вот, скажем, строгий научный человек в дружеской компании зачитывает свое письмо к даме-оппоненту: «В рамках сверхценной задачи сохранения общего вектора исследований в русле определенной философии Ваши усилия кажутся мне потенциально разрушительными. Базовые предпосылки исследования в данный момент таковы, что видится совершенно необходимым отделить неоправданные транзиентные веяния постоянно меняющейся гуманитарной моды от подлинно основательных научных построений; видится бесспорным тот факт, что будущее подтвердит мои предположения по этому поводу. Примером может служить отмирание одной из тенденциозных постструктуралистских ветвей гуманитарной мысли, результатом которой стало превращение когда-то доминирующего дискурса в азбучный элемент распространенного медийного шарлатанства, в то время как более сильные ветви того же дискурса стали пусть и архаичной, но важной составляющей сегодняшней культурологической теории». Дочитав до этого места, научный человек вопросительно смотрит на друзей. «Ну-у-у, мне кажется, это ты чересчур, – неуверенно говорит его жена. – Мне кажется, это ты задеваешь ее чувства. Замени, может, „в то время как“ на „однако“?»

* * *

…Вот, скажем, в Иерусалиме выпадает горстка снега, и возбужденные иерусалимские дети, до этого, почитай, не видавшие снега в глаза, волокут отвыкшего от низких температур послесоветского отца на улицу. Отец ведет себя как сибирский мужик в сорокаградусный мороз: топает, растирает нос себе и чадам (чада возмущенно визжат) и размышляет о всяких высоких материях, украшенных тройками и бубенцами. Лишенные чуткости дети не понимают этого момента высокой ностальгии и требуют, чтобы отец отвечал за былой базар, – то есть за рассказы про снеговиков, санки и опасную игру с киданием снежных шариков друг в друга (можно выбить глаз). Снега при этом – примерно как Снегурочка наплакала, но отступать отцу некуда. Поэтому он быстро лепит снеговика прямо на скамейке во дворе: попа у этого снеговика – с мелкую дыньку, середина – с умеренный апельсин, голова – с крупный орех. Ручки – палочки, глазки – камушки, ну понятно. Дети в восторге, но смекалистого старшего мальчика что-то явно беспокоит.

– Как же вы, папа, ему вместо носа морковку приделывали? – спрашивает смекалистый старший мальчик, сосредоточенно хмурясь. – У него от морковки вся голова рассыпется.

– Врал он все, – говорит хитрая младшая девочка, постоянно чешущая кудрявую голову под непривычной кусачей шапкой. – Небось они просто оливку втыкали вместо носа. Папа, признавайся: вы же просто оливку втыкали вместо носа?

Папа покорно соглашается, что преувеличивал свои советские подвиги, и дети, пожурив его за хвастовство, дружно идут просить у матери оливку.

* * *

– …Возьмите горчицу! – кричит продавец приправ на Даниловском рынке вслед немолодой интеллигентной паре в одинаковых беретках и длинных черных пальто. – Горчица крепкая, как до революции!..

– …Возьмите горчицу! – через две секунды кричит тот же продавец крупному мужчине в шерстяной кепке и спортивных штанах. – Горчица крутая, как при Сталине!..

* * *

…Вот, скажем, несколько русских писателей стонут на предмет невозможности читать столько, сколько нужно. Ну потому что нет сил, времени, опять сил, времени вообще, никаких сил – и так далее. Все чувствуют себя неучами, дикарями и тупицами. Всех ест совесть.

– Можно пойти на курсы скорочтения, – говорит стонавший громче всех писатель К., тычась в Гугл. – Вот тут обещают, что за вечер ты научишься прочитывать триста страниц.

– Прекрасная мысль, – раздраженно отвечает писатель Т. – Так я просто мучаюсь, что не прочитал ни хрена, а так я буду мучиться, что не прочитал аж триста страниц.

* * *

…Вот, скажем, предприниматели Л. и Н. отправляются в московское представительство одной очень маленькой страны, для того чтобы получить визы в эту очень маленькую страну. Досмотр в посольстве зверский, охранники строгие, снаружи мороз. Л. и Н. неприятно поражены тем, что охранник, стоящий на входе в основной зал, каждый две минуты покрикивает в совершенно советской манере: «Дверь!..» и «Вы что, не видите, сколько здесь народа?!» Зато когда Л. подходит к этому самому охраннику, чтобы узнать, где туалет, выясняется, что охранник ни слова не говорит по-русски: он заучил только две приведенные выше фразы. Их полностью хватает, для того чтобы граждане: (а) входили по одному; (б) не толпились; (в) соблюдали очередь; (г) самоорганизовались по спискам; (д) не лезли вперед показывать свои документы, – и так далее.

* * *

…Вот, скажем, китаист Ф. водит по еврейскому кварталу Праги небольшую толпу китайских туристов. Перед Ф. стоит нелегкая задача: подавляющее большинство членов группы вообще не очень-то понимает, что такое евреи и почему это так сложно. Ф., будучи талантливым просветителем, во всем находит какие-нибудь аналогии с китайской культурой – и в логике гетто, и в теме изгнания, и в истории пражского кладбища… Наконец, дело доходит до голема.

– По одной из легенд, – говорит Ф., – после того как голема слепили, ему в рот была вложена магическая записка, наделявшая его особой силой. Если записку вынимали, вся сила голема исчезала. Это похоже на… на…

– …на еврейский fortune cookie?.. – услужливо подсказывают из группы.

* * *

…Вот, скажем, историк Р. печально говорит сыну, только что вернувшемуся от адвоката по бракоразводным делам: «А я тебе еще в самом начале говорил: «Посмотри, у нее в ЖЖ три тэга: собачки, лошадки и апробативная этика…«»

* * *

…Вот, скажем, художник П., лепя из пластилина небольшую умную голову, внезапно говорит жене:

– А знаешь, как мы в детстве реализовывали свои садистические побуждения? Мы лепили самолет – так, знаешь, с огромным тщанием, по книжкам, детали, все такое. На самолет потом лепили из другого цвета всякие украшения, звезды, фломастером подрисовывали. Потом лепили пилота – с очочками, шарфик, погоны из фольги делали, всё это делали. Сажали его в самолет, ремни ему крест-накрест лепили тоненькие, всё лепили. Потом писали листовки крошечные-крошечные, мелко-мелко, вот так вот резали бумажку (показывает пальцами квадратик в сантиметр) и писали. И клали пилоту на заднее сиденье. А потом со всей дури ба-ба-а-а-ах! – и кидали этот самолет в стену…

Тут художник П. перестает лепить и смотрит на жену сложным взглядом.

– Вот же интеллигенция, – говорит жена художника П. с большим интересом. – Нет бы, как все люди, кота брить.

* * *

…Вот, скажем, упрямый мальчик Саша спорит со своей мамой по поводу необходимости ехать на праздники к бабушке.

– Бабушка кладет меня спать в девять часов! – оскорбленно говорит Саша. – И заставляет меня есть салат, и у нее в телевизоре мало программ, и ее соседка меня за щеки дергает!

– А ты зануда, и слишком много смотришь телевизор, и ешь одни котлеты, и не ценишь любовь незнакомых старушек! – говорит безжалостная мать, запихивая Сашины кроксы в рюкзак.

– А ты… А ты козявки к низу стола клеишь! – выпаливает Саша.

Сашина мать медленно оборачивается и недоуменно смотрит на сына.

– Прости, – вежливо говорит Саша. – В запале ссоры я склонен судить о людях по себе.

* * *

…Вот, скажем, женская компания заводит характерный разговор о том, какие ласкательные имена мужчины для них придумывали. Вспоминают «пусю», «чувиху», «лялю», «бэбика», «клушу» и другие ужасы.

– Последний мужчина, которого я любила, называл меня «выдра», – со вздохом говорит некоторая дама.

– Ну ладно тебе, – говорит поэт Идлис. – «Выдра» – это комплимент. Выдра долго не линяет.

* * *

…Вот, скажем, во время празднований Лаг-ба-омера (когда израильские дети с радостными воплями устраивают костры из всего, что попадется под руку, а израильские взрослые нервно визжат, отбивая у чада то семейный альбом, то поставец красного дерева, вывезенный из Черновиц в 1913 году с риском для жизни и разума, то полное собрание сочинений Станюковича), олдовый иерусалимский хиппи К. попытался научить своих и соседских детей прикостровой песне «Милая моя, солнышко лесное». Дети К., коренные израильтяне, по-русски говорили так себе, но культурные родители недаром чередовали русскую няню с английской и китайской, – худо-бедно «лесное солнышко» было освоено и отлично зазвучало в небольшом иерусалимском парке, возле уютного семейного костра. Постепенно к поющей компании стали подтягиваться другие дети, лишенные, к сожалению, счастья беседовать с русской няней два раза в неделю. Ласковый хиппи К. стал махать им большой бородатой головой – давайте, мол, подпевайте, как можете.

– Давайте, давайте! – закричали на иврите ласковые дети олдового хиппи К. – Это клевая песня! Это русская военная песня про десантника!

* * *

…Вот, скажем, литератор Л. сообщает литератору И., что вчера у него случилось просветление. Дело было так: литератор Л. с какой-то стати припомнил старый детский стишок:

– Где ты была сегодня, киска?

– У королевы у английской.

– Что ты видала при дворе?

– Видала мышку на ковре.

А припомнив с какой-то стати этот стишок, литератор Л. неожиданно сообразил, что всю свою жизнь полагал, будто мышки на ковре на самом деле, естественно, не было. Потому что откуда в королевском дворце мышки? А у кошки, как у настоящего мономаньяка, была галлюцинация.

– И только вчера я сообразил, – просветленно говорит тревожный литератор Л., – что этот стишок не про мономанию, а совсем даже про другое.

– Конечно, про другое, – отвечает несколько удивленный литератор И. – Он про невозможность полноценных коммуникаций. Он про то, что на ковре была мышка и кошка совершенно твердо это знает, а окружающие ей не верят, потому что считают, что она мономаньяк и у нее была галлюцинация.

Некоторое время литератор Л., литератор И. и кошка литератора И. молча разглядывают ковер.

* * *

…Вот, скажем, предприниматель Г., вернувшийся из деловой поездки в далекий сибирский город, объясняет коллегам, что очень устал, поскольку «по вечерам ходил с коллегами пить чай и так за неделю обошел все стрип-бары города».

* * *

…Вот, скажем, инженер Б. в ярости рассказывает друзьям, что его впечатлительную племянницу некоторое время назад захомутала какая-то беспардонная грабительская секта. Секта называется – ну, скажем, «Селестиальный институт альтернативной космогонии и сексуального манипулирования». Задача этого института состоит в том, чтобы обучать своих последовательниц, большинство которых является растерянными юными девами, этому самому сексуальному манипулированию при помощи селестиальной космогонии. То есть опытные гуру всего за 80% вашей зарплаты помогают вам в процессе полового акта чем-то таким крутить, космогнать и подмахивать, от чего другая сторона впадает в… эээ… в непреодолимую ментальную зависимость чакры сутра путра брана прана хурли мурли драмакришна. Неудивительно, что рационального инженера Б. космогоническая зависимость юной племянницы от этих жуликов невыносимо бесит.

– Ну они хоть научили ее чему-нибудь в плане этого самого манипулирования? – жадно интересуются циничные и закомплексованные друзья инженера Б.

– Еще как научили! – рявкает инженер Б. – Она уже так успешно ими манипулирует, что они там трахают ее всем скопом совершенно бесплатно!

* * *

…Вот, скажем, группа серьезных молодых людей, расположившись на травке тель-авивского университетского кампуса, обсуждает гражданскую акцию в защиту животных. Цель акции – дать гражданам понять, что животное нельзя дарить кому попало, потому что оно – не забава, а ответственность, ну и так далее. «Мы возьмем с собой наших животных, – говорят эти серьезные молодые люди, – и еду для наших животных, и воду для наших животных, и какие-нибудь приятные лакомства для наших животных, и подстилки для наших животных. Мы возьмем цветные мисочки для наших животных, и самые любимые ошейники наших животных, и такие специальные красивые погрызки в форме косточек и бантиков, и игрушки для наших животных, и одеяльца для наших животных, потому что вечером может стать холодно. Мы будем выглядеть по-настоящему устрашающе, – говорят эти прекрасные, очень молодые, очень серьезные люди, лежа на невообразимо зеленой траве тель-авивского университетского кампуса. – Они не смогут к нам не прислушаться».

* * *

…Вот, скажем, серьезная московская девушка П., менеджер многообещающей молодой компании, описывает коллегам встречу с представителями клиента. «Тетка хорошая, – говорит девушка П. – С ней можно нормально разговаривать. Дядька лысый тоже хороший – ничего не понимает, но хочет понять, с ним можно нормально разговаривать. А бойкий мальчик в пиджачке меня беспокоит. Мне кажется, с этим бойким мальчиком мы еще нахлебаемся». «Злобный? Глупый?» – спрашивают коллеги. «Нет-нет, – говорит девушка П., – как раз очень приятный мальчик, милый, все такое. Но сильное впечатление, что он или на чем-то, или под чем-то». И тут же поправляет себя: «В нормальном смысле слова! Или под коксом, или на ипотеке!»

* * *

…Вот, скажем, литератору Г. друзья пеняют на то, что он тяжелый, неприятный человек. О чем с ним ни заговори – он заставит свернуть разговор на тяжелые, неприятные вещи. И вообще он, короче говоря, прачный пудак. И очень просят его не поганить хоть один вечер и, когда придут гости, улыбаться и доставлять. Литератор Г. клянется доставлять и улыбаться. И весь вечер улыбается, как крокодил, и даже нормально отвечает на расспросы о старых знакомых: у Пети все хорошо, у Васи все хорошо, у Кати ребеночек болеет, но непременно выздоровеет – и тоже все будет хорошо, Пашу уволили, но он ищет работу, уже почти нашел, тоже все будет хорошо… Словом, очень старается и держится большим молодцом наш литератор Г. И вот гости начинают расходиться, кто давно не виделся – обмениваются мейлами и обещают найтись в Фейсбуке. «А дай телефон Васи? – просит у литератора Г. одна веселая девушка. – Я сто лет не виделась с Васей, повидалась бы». – «В смысле?» – спрашивает литератор Г. «В смысле?» – не понимает девушка. «Вася умер», – говорит литератор Г. осторожно.

* * *

…Вот, скажем, тому же литератору Г. поведали, что в Times или где-то еще недавно были опубликованы графики подростковых самоубийств за последние годы. «Красивые?» – спросил литератор Г. с интересом.

* * *

…Вот, скажем, друг поэта Ф., человек сугубо русский, очень любит хумус. Есть бы ему хумус и есть, но у него, увы, имеется в квартире теща, дама странноватая и высокодуховная, твердо верящая и в гох и в чох, и во Всемирный Еврейский Заговор. Поэтому продукты, на которых стоит отметка о кошерности, она нести в дом запрещает. А на всем хумусе, который ее бедному зятю удается разыскать в магазинах, такая пометка стоит – хоть российская, хоть израильская. Остается только неприятно дорогой ресторанный хумус или какая-то несъедобная замазка из развесных. Поэт Ф., человек изобретательный, находит для друга решение: «Ты, – говорит, – перемешай кошерный хумус крупной такой креветкой. Ну, как ложкой. И скажи теще, что плюс на минус и т. п.». На следующее утро друг поэта Ф. входит на кухню к теще, в одной руке банка с хумусом с печатью какого-то там раввината, в другой – крупная креветка.

– Смотри, – говорит, – теща! – И перемешивает хумус креветкой, как положено. – Могу я теперь это есть?

– Брось креветку, Паша! – испуганно говорит теща изумленно. – На ней кошерный хумус, Паша!

* * *

…Вот, скажем, израильский скульптор Т. с мужем и семилетним дитем отправляются в зоопарк очень маленького европейского города, гордящегося, тем не менее, своим зоопарком. Привыкшее к иерусалимскому зоопарку с его бескрайними просторами и бессовестными лемурами, семейство скульптора Т. ожидает долгой прогулки и мимимишечного пресыщения. Но крошечный местный зоопарк оказывается неприветливым, тенистым и пустым. Иногда возле какой-нибудь зоопостройки мелькала чья-то мохнатая попа; толпа туристов, стуча копытами, устремлялась туда, перепуганная попа скрывалась в постройке, толпа неудовлетворенно мычала. Старательнее всех стучал копытами ребенок скульптора Т., большой любитель зоологии. Поначалу он пытался и возле пустых клеток занимать себя и родителей: читал вслух подробные информационные таблички, делился своими (довольно обширными) знаниями об устройстве клоачных и питании яйцекладущих, призывал зверей анималистическими звуками. Туристы слушали его с большим интересом, хвалили и вглядывались в темную глубину зоопостроек. Зоопостройки отвечали тишиной. Постепенно ребенок Т. утомился, скис и сник. Он, конечно, был умненький, но все-таки ребенок, и родители предчувствовали Большие Слезы. И вдруг в кустах что-то зашевелилось! Стадо туристов ломанулось к кустам, ребенок Т. несся впереди. Кусты затихли от ужаса, но потом как-то воспряли, и шевеление возобновилось. Однако видно по-прежнему никого не было. Туристы подкрались ближе. Кусты буйствовали, но плотный покров зелени не размыкался. И тогда ребенок Т. прислушался, потянул воздух носом, вытянул в сторону кустов перст и очень авторитетно сказал:

– Там трахаются барсуки!

И еще некоторое время зоотуристы слушали шум кустов в почтительном молчании.

* * *

…Вот, скажем, московский таксист в ожидании пассажира играет на айпадике в «Травиан». «Зерно – 5 в час, глина – 8 в час, древесина – 10 в час, железо – 6 в час… Герой – один».

* * *

…Вот, скажем, всегда отличавшийся крайней физической ленью инженер К. после микроинсульта обрел два странных свойства: во-первых, начал очень ясно мыслить во сне, а во-вторых, стал страдать кошмарами, в которых учитель физкультуры заставлял его, толстенького человека средних лет, сдавать какие-то нормативы. Поскольку в этих кошмарах К., как уже говорилось, очень ясно мыслил, то попытки учителя физкультуры грозить ему, скажем, двойкой или вызовом к директору ничего не давали: К. просто садился на кромочку бордюра и лениво ждал звонка с урока. Поэтому бессознательное К. начало давить на те болевые точки, которые и в реальной жизни К. работали отлично. В частности, К. приснился сон, где его вынуждали участвовать в командном забеге. К. не хотел бежать, а учитель физкультуры говорил ему: «Кирилл (например) Анатольевич, вы подведете команду!» Ясно же мыслящий К. отвечал ему: «Юрий Сергеевич, вы же все равно должны высчитывать средний арифметический результат! Я бегаю очень средне; соответственно, если я не побегу, на результат команды это никак не повлияет!» А учитель физкультуры отвечал: «Нет, Кирилл Анатольевич, так не пойдет, мы собираемся брать интеграл на всем множестве значений, причем не по Риману, а по Лебегу. Бегите!» Проснулся инженер К. очень утомленным – как умственно, так и, что особенно обидно, физически. Видимо, побежал.