Текст книги "Танец на кладбище"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

20

Д’Агоста привел с собой целый отряд – двенадцать вооруженных полицейских в форме до отказа заполнили лифт. Нажав на кнопку тридцать седьмого этажа, он уставился на светящееся табло над дверью. Чувствовал себя лейтенант вполне уверенно. Ледяное спокойствие – вот как это можно было назвать.

Д’Агоста считал себя приличным человеком. Если с ним вели себя уважительно, он всегда отвечал тем же. Но с козлами разговор у него был особый. Лукас Клайн был типичным козлом, причем наипервейшего разбора. И сейчас д’Агоста намеревался ему объяснить, что посылать подальше полицейского – не самая лучшая идея.

Он повернулся к своей гвардии.

– Не забудьте, что я сказал на инструктаже. Будьте предельно внимательны. Работайте парами – я не хочу никаких проблем с уликами. Любое противодействие и всякие там штучки пресекать в корне.

В рядах полицейских возникло оживление, послышались щелчки фонарных выключателей и звяканье батареек, вставляемых в беспроводные отвертки.

Двери лифта разошлись в стороны, открывая вид на обширный холл фирмы «Цифровая точность». Несмотря на позднее время – было уже половина пятого, – на кожаных диванах сидела парочка клиентов, дожидаясь назначенного приема.

Отлично.

Выйдя из лифта, д’Агоста прошел в середину холла. За ним потянулась вся его команда.

– Я лейтенант д’Агоста из нью-йоркского департамента полиции, – объявил он громким, хорошо поставленным голосом. – У меня имеется ордер на обыск данного помещения.

Он бросил взгляд в сторону клиентов:

– Вам лучше прийти в другое время.

Побледнев, те быстро вскочили и, подхватив свои портфели и пиджаки, резво устремились к лифту. Д’Агоста повернулся к секретарю:

– Как насчет того, чтобы спуститься вниз и выпить чашечку кофе?

Через пятнадцать секунд в холле не осталось никого, кроме д’Агосты и его молодцов.

– Здесь у нас будет подсобное помещение. Оставьте ящики для вещдоков – и вперед. А вы трое пойдете со мной, – скомандовал он, указывая на сержантов.

Через минуту они уже стояли в приемной Клайна.

Д’Агоста улыбнулся испуганной секретарше.

– На сегодня достаточно. Почему бы вам не уйти пораньше?

Он подождал, пока она исчезнет. Потом открыл дверь в кабинет. Клайн опять говорил по телефону, положив ноги на стол. Увидев д’Агосту в сопровождении полицейских, он спокойно кивнул и сказал в трубку:

– Я вам перезвоню.

– Забирайте все компьютеры, – распорядился д’Агоста.

Потом повернулся к чудо-программисту.

– У меня ордер на обыск, – объявил он, сунув бумажку тому под нос. – Когда будет время, почитаете.

Листок упал на пол.

– Я ожидал, что вы снова пожалуете, – сказал Клайн. – И проконсультировался со своими адвокатами. В ордере на обыск должно быть указано, что именно вы ищете.

– Там все есть. Мы ищем свидетельства того, что убийство Билла Смитбека было спланировано, совершено или оплачено вами.

– А зачем мне планировать, совершать или оплачивать подобное деяние?

– Потому что вы испытываете патологическую ненависть к профессиональным журналистам – например, к тому, который уволил вас из газеты.

Клайн чуть заметно прищурился.

– Поскольку свидетельства могут находиться в любом из помещений, мы обыщем весь ваш офис.

– Но они могут быть в любом месте, даже у меня дома.

– Туда мы пойдем в следующий раз, – пообещал д’Агоста, садясь на стул. – Вы правы, они могут быть где угодно. Поэтому мы конфискуем все ваши CD, DVD, жесткие диски, персональные цифровые секретари и все, на чем может храниться информация. Смартфон у вас есть?

– Да.

– Это тоже вещественное доказательство. Давайте его сюда.

Сунув руку в карман, Клайн вытащил смартфон и положил его на стол.

Д’Агоста оглядел кабинет. Один из сержантов снимал с черешневых стенных панелей картины, внимательно изучал их обратную сторону и складывал на пол. Другой брал книги с полок, тряс их, держа за корешок, и сваливал в кучу. Третий сдирал с пола дорогие ковры, осматривал изнанку и небрежно бросал в угол. Наблюдая за всем этим, д’Агоста тихо радовался, что закон не требует убирать за собой после обыска.

Из других кабинетов раздавался стук раскрываемых шкафов и выдвигаемых ящиков, шум и протестующие возгласы. Закончив с коврами, сержант занялся папками. Он открывал их, пролистывал документы и кидал папки на пол. Тот же, который снимал картины, теперь потрошил компьютеры, стоявшие на столе.

– Они мне нужны для работы, – сухо произнес Клайн.

– Сейчас они нужны мне. Надеюсь, вы сумеете их собрать.

Тут д’Агоста вспомнил совет Пендергаста.

– Вы не снимете галстук? – вежливо спросил он.

– Что? – нахмурился Клайн.

– Будьте добры.

Чуть поколебавшись, Клайн медленно поднял руку и ослабил галстук.

– А теперь расстегните, пожалуйста, верхнюю пуговицу рубашки и отогните воротничок.

– Зачем вам это, д’Агоста? – спросил Клайн, подчиняясь.

Лейтенант взглянул на тощую шею.

– Будьте любезны, вытащите этот шнурочек.

Клайн неохотно потянул за шнурок. И точно – на нем висела маленькая флешка.

– Я ее заберу, если не возражаете.

– Она зашифрована.

– И все же я ее возьму.

– Вы об этом пожалеете, лейтенант, – прошипел Клайн.

– Я вам ее верну, – пообещал д’Агоста, протягивая руку.

Сняв шнурок с шеи, Клайн положил флешку на стол рядом со смартфоном. Он продолжал сохранять прежнее хладнокровие. Только чуть порозовевшие щеки со следами от прыщей выдавали его истинные чувства.

Д’Агоста еще раз оглядел кабинет.

– Мы заберем кое-что из этих африканских масок и фигур.

– Зачем?

– Они могут иметь отношение к некоторым… э-э… экзотическим сторонам этого дела.

– Но, лейтенант, это очень ценные произведения искусства, – чуть запинаясь, произнес Клайн.

– Мы ничего не испортим.

Сержант, занимавшийся книгами, теперь демонтировал вентиляционные трубы, откручивая винты электроотверткой. Д’Агоста подошел к потайной комнате и открыл дверь. Но сегодня Чанси отсутствовал. Лейтенант посмотрел на Клайна.

– Сейф у вас есть?

– В другом кабинете.

– Не возражаете, если мы немного пройдемся?

В коридоре их взору предстали многочисленные сцены опустошения. Парни д’Агосты разбирали компьютеры, обыскивали шкафы, выдвигали ящики столов. Сотрудники столпились в холле, где рядом с ящиками для вещдоков выросла гора документов. Клайн покосился на весь этот разгром. Щеки его еще больше порозовели.

– Ваши ребята зовут вас Винни?

– Некоторые так называют.

– Так вот, Винни, похоже, у нас с вами есть общие знакомые.

– Не думаю.

– Особа, которую я имею в виду, не совсем моя знакомая. Но мне кажется, я ее хорошо знаю. Это Лаура Хейворд.

Д’Агосте потребовалось все его самообладание, чтобы не сбиться с шага.

– Видите ли, я заинтересовался этой вашей подружкой, вернее, бывшей подружкой. А что случилось? «Виагра» больше не действует?

Д’Агоста шел, глядя прямо перед собой.

– Мои источники утверждают, что вы по-прежнему очень близки. Она делает блестящую карьеру. Не исключено, что дослужится до комиссара полиции, если, конечно, будет играть по правилам…

Д’Агоста резко остановился.

– Вот что я вам скажу, мистер Клайн. Если вы вообразили, что можете угрожать капитану Хейворд или запугивать ее, вы жестоко ошиблись. Она раздавит вас, как таракана. А если и решит проявить милосердие, то я уж точно вам не спущу. А теперь, будьте любезны, покажите мне ваш сейф.

21

Нора вышла из вагона на остановке «Двести седьмая улица». Пройдя к северному концу платформы, она поднялась по ступенькам к месту пересечения трех улиц: Бродвея, Ишам и Западной Двести одиннадцатой. Ей еще ни разу не приходилось бывать в северной части Манхэттена, и она с любопытством оглядывалась по сторонам. Дома здесь были похожи на гарлемские: довоенной постройки, без лифтов, красивые и внушительные. Несколько таунхаусов и зданий из бурого песчаника, дешевые магазинчики, винные погребки и маникюрные салоны вперемежку с сомнительными ресторанчиками и булочными, торгующими серым хлебом. Где-то недалеко находился дом Дикмана – единственное голландское здание, сохранившееся на Манхэттене. Нора всегда мечтала погулять там с Биллом в солнечный выходной день.

Она быстро прогнала эту мысль из головы. Вынув листок, распечатанный на принтере – это была фотография, сделанная со спутника, с указанием названий улиц, – Нора определила свое местоположение и пошла по Ишам в сторону Симэн-авеню и заходящего солнца.

Перейдя через широкую и людную Симэн-авеню, Нора продолжила путь по асфальтовой дорожке мимо теннисных кортов и большой бейсбольной площадки. Потом она остановилась. Перед ней возник в полном смысле слова девственный лес. На карте Индиан-роуд пересекала северную часть Инвудского парка, доходя до небольшого безымянного поселения, которое, вероятно, и было Виллем. Дорожка, по которой шла Нора, была более прямой и, хотелось надеяться, более безопасной. Она пересекала поле и исчезала в темной чаще дубов и тюльпанных деревьев, отбрасывавших длинные тени на густой подлесок. Осенняя листва, переливавшаяся золотом и багрянцем, создавала впечатление неприступной стены. Нора слышала, что это был последний уголок дикой природы на Манхэттене, и то, что она увидела, в полной мере оправдывало эту характеристику.

Нора посмотрела на часы: половина шестого. Солнце уже садилось, и в воздухе разливалась вечерняя прохлада. Она сделала шаг и остановилась, нерешительно глядя на темную чащу. Прежде она никогда не бывала в Инвудском парке и не знала никого, кто там бывал, поэтому о его безопасности в темное время суток у нее были весьма смутные представления. Не здесь ли убили человека во время вечерней пробежки?

Нора упрямо стиснула зубы. Не для того она проделала весь этот путь, чтобы сейчас повернуть назад. Еще совсем светло. Нетерпеливо тряхнув головой, она решительно двинулась вперед, словно бросая вызов деревьям.

Уйдя вправо, дорожка обогнула небольшую лужайку и нырнула под сень огромных деревьев. Нора быстро шла, наступая на тени от больших сучьев. Гудронное покрытие с паутиной трещин, сквозь которые проросла трава, было залеплено опавшими листьями. С обеих сторон на дорожку наступали кусты. Нора прошла мимо газового фонаря, который в прошлом, вероятно, служил украшением парка, но сейчас обветшал и весь проржавел. Дубы и тюльпанные деревья, толщина стволов у которых достигала пяти футов, перемежались кизилом и китайским гингко. Кое-где из земли торчали острые камни, похожие на лезвия ножей.

Вскоре асфальтированная дорожка сменилась грунтовой, которая поднималась в гору, петляя между стволов. В просвете между деревьями Нора увидела крутой спуск к грязному приливному озеру, на котором шумели морские птицы. Их крики продолжали преследовать ее, даже когда она стала подниматься по извилистой тропинке, расшвыривая ногами горы опавших листьев.

Минут через пятнадцать она остановилась у старой полуразвалившейся стены. Шум Манхэттена почти затих, сменившись шорохом качающихся на ветру ветвей. Солнце уже закатилось, и в октябрьском небе разлилось оранжевое зарево. Становилось все холоднее. Нора посмотрела на деревья, на камни и небольшие озерца, оставшиеся здесь еще с ледникового периода. Казалось невероятным, что в таком густо населенном месте, как Манхэттен, могло сохраниться двести акров первозданного дремучего леса. Она знала, что где-то рядом находились развалины особняка Штраусов. Исидор Штраус был конгрессменом и совладельцем сети универсальных магазинов «Мэйси». После того как они с женой погибли при крушении «Титаника», их поместье в Инвудском парке было заброшено. Похоже, эта стена когда-то огораживала их владения.

Дорожка вела на запад, в сторону от того места, куда направлялась Нора. Сверившись с картой, она, чуть поколебавшись, решила идти напрямую через лес и, сойдя с тропинки, стала пробираться сквозь заросли.

Земля под ногами круто уходила вверх, ее поверхность была усеяна выходящими на поверхность гнейсами. Нора карабкалась по склону, хватаясь за кусты и торчащие из земли пеньки. Руки у нее стали мерзнуть, и она пожалела, что не взяла с собой перчатки. Споткнувшись, она упала на каменистую землю. С проклятием поднявшись на ноги, стряхнула с себя листья, подняла сумку и прислушалась. Ни перепархивания птиц, ни возни белок, только тихое дуновение ветра. В воздухе стоял запах палых листьев и влажной земли. Через минуту она двинулась дальше, все сильнее ощущая скрытую враждебность лесного безмолвия.

Конечно, это было безумие. Темнело гораздо быстрее, чем она ожидала. Сумерки все сгущались, и на небе появился отблеск огней Манхэттена. На его фоне черные стволы деревьев казались нереальными, словно на картине Магритта, где свет неба растворяется в непроглядной темноте земли. Впереди показалась вершина хребта с призрачными силуэтами деревьев. Нора устремилась вперед, из последних сил карабкаясь по склону. Выбравшись наверх, она остановилась, чтобы отдышаться. Перед ней тянулся покосившийся от времени забор из проржавевшей металлической сетки. Нора легко нашла в нем прореху и оказалась на той стороне. Обогнув несколько валунов, она резко остановилась.

Перед ней открылся вид, от которого захватывало дух. Нагромождение камней под ногами круто обрывалось вниз, кончаясь лишь у кромки воды. Она находилась на самой высокой точке Манхэттена. Далеко внизу чернела река Гарлему несущая свои воды в Гудзон, мерцавший серебром в свете восходящей луны. За Гудзоном возвышались береговые скалы Джерси, казавшиеся черными на фоне закатного неба. Через Гарлем изящной дугой перекинулся мост, по которому проходила Гудзоновская автострада, стрелой вонзающаяся в Бронкс. По ней тек нескончаемый поток желтых огней – жители пригородов возвращались домой после работы. За рекой был виден Ривердейл, густо поросший лесом. К востоку от реки смутно вырисовывались кварталы Бронкса изрезанные дюжиной мостов. Это было изумительное зрелище, поражающее своим геологическим размахом: обширное живописное полотно, на котором первозданная красота природы органично соединилась с причудливым городским пейзажем, сложившимся в течение веков.

Но Нора недолго наслаждалась этой картиной. Посмотрев вниз, она увидела кучку грязных кирпичных строений, затаившихся в чаще леса. Они располагались на плоском островке земли как раз на полпути между ней и замусоренным берегом реки. С вершины горы туда было не добраться. По правде говоря, Нора вообще не представляла, как туда можно попасть, хотя между деревьями виднелась асфальтовая дорога, которая, возможно, вела на Индиан-роуд. Глядя на поселок, она подумала, что в густом лесу его практически невозможно заметить: ни с автострады, ни с берега, ни с холмов на противоположном берегу реки. В центре поселения возвышалось здание, превосходившее размерами остальные постройки. Очевидно, это была церковь. К ней прилепилось множество пристроек, в результате чего она стала совершенно бесформенной. Вокруг теснились маленькие деревянные домишки, разделенные узкими проходами.

Это был Билль, которому хотел посвятить свою последнюю статью Билл и который, как он считал, был главным местом жертвоприношений в Нью-Йорке. Нора смотрела на поселок со смешанным чувством страха и любопытства. Огромное здание в центре выглядело как во времена покупки Манхэттена: обветшавшая постройка из потемневшего дерева и кирпича с коротким толстым шпилем, возвышавшимся над массивной двускатной крышей. Нижние окна были заложены кирпичом, сквозь потрескавшееся стекло верхних пробивался тусклый желтый свет свечей. Залитый лунным светом поселок, казалось, дремал, погружаясь во тьму всякий раз, когда луна скрывалась за тучами.

Глядя на мерцающие огоньки, Нора все более осознавала, безрассудность своей затеи. Зачем она пришла сюда – посмотреть на кучку домишек? Что можно сделать здесь одной? Почему она так уверена, что тайна смерти ее мужа находится здесь?

Над Виллем стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев, трепетавших на ночном ветру.

Нора почувствовала озноб. Запахнув пальто, она пошла назад, возвращаясь к свету и теплу городских улиц.

22

– Здесь почему-то всегда туман, – заметил д’Агоста, когда «роллс-ройс» въехал на однополосную дорогу, пересекавшую Малый Губернаторский остров.

– Должно быть, это с болот, – отозвался Пендергаст.

Д’Агоста посмотрел в окно, Вдоль дороги действительно тянулись заросли тростника и рогоза, над которыми поднимались малярийные испарения. На фоне ночного Манхэттена этот пейзаж выглядел несколько чужеродно. Проехав по аллее из высохших деревьев, они очутились перед железными воротами, на которых красовалась бронзовая табличка:

«Маунт мерси»

Больница для невменяемых преступников.

Машина остановилась у небольшого домика, из которого вышел охранник в форме.

– Добрый вечер, мистер Пендергаст, – приветствовал он спецагента, ничуть не удивившись столь позднему визиту. – Вы к мисс Корнелии?

– Добрый вечер, мистер Гот. Да, у нас назначено свидание.

Ворота со скрежетом открылись.

– Приятного вечера, – улыбнулся охранник.

Проктор направил машину к главному корпусу – огромному готическому зданию из бурого кирпича, окруженному густыми старыми елями, склонявшимися под тяжестью собственных ветвей.

Через несколько минут они уже шли по длинным коридорам больницы, сопровождаемые местным доктором. «Маунт мерси», в прошлом самая большая туберкулезная клиника Нью-Йорка, была преобразована в больницу для убийц и других опасных преступников, которых признали невменяемыми.

– Ну, как она? – спросил Пендергаст доктора.

– Все так же, – коротко бросил тот.

К ним присоединились два санитара, после чего все долго шли по пустынным коридорам, пока не остановились у стальной двери с зарешеченным окном. Один из охранников отпер дверь, и вся компания вошла в так называемую «тихую» комнату. Д’Агоста хорошо помнил это место – в январе он приходил сюда вместе Лаурой Хейворд. Казалось, что с тех пор прошла целая вечность, но здесь все было по-прежнему: голые зеленые стены и пластиковая мебель, прикрученная болтами к полу.

Санитары скрылись за тяжелой металлической дверью в глубине комнаты, и вскоре один из них вывез оттуда кресло-каталку, в котором сидела старая дама. Одета она была с викторианской строгостью – в черное платье из тафты, отделанное черным кружевом, однако под ним д’Агоста заметил Смирительную рубашку.

– Поднимите мне вуаль, – недовольно скомандовала дама.

Один из санитаров выполнил ее просьбу. Из-под вуали показалось морщинистое злое лицо. На д’Агосту уставились маленькие черные глазки, в которых было что-то змеиное. Она саркастически улыбнулась, давая понять, что помнит его. Потом перевела взгляд на Пендергаста.

Спецагент сделал шаг вперед.

– Мистер Пендергаст, надеюсь, вы помните, что надо соблюдать дистанцию, – слегка раздраженно произнес доктор.

При звуке этого имени старая дама заметно оживилась.

– Ах, дорогой мой Диоген! Какой приятный сюрприз! – вскричала она.

Повернувшись к санитару, она громко заверещала:

– Принесите самого лучшего амонтильядо! К нам пришел Диоген!

Взглянув на Пендергаста, она одарила его улыбкой, зловеще исказившей ее изрезанное морщинами лицо.

– Или ты предпочитаешь чай, милый мой Диоген?

– Нет, спасибо, – холодно отказался Пендергаст. – Я Алоиз, а не Диоген..

– Глупости! Диоген, негодник, и не стыдно тебе обманывать старую женщину? Как я могу не узнать собственного племянника?

Пендергаст чуть помедлил.

– Вас не обманешь, тетушка. Мы были тут по соседству и решили вас навестить.

– Как мило. Ты, я вижу, привел с собой моего брата Амбергиса.

Бросив выразительный взгляд на д’Агосту, Пендергаст утвердительно кивнул.

– У меня есть несколько минут перед тем, как я начну готовиться к званому обеду. Ты же знаешь, на слуг сейчас нельзя положиться. Я собираюсь их уволить и буду делать все сама.

– Вы правы, тетушка.

Д’Агоста терпеливо ждал, когда Пендергаст закончит светскую беседу с теткой. Агент медленно и осторожно подводил разговор к своему детству в Новом Орлеане.

– А вы помните, какая неприятность случилась с Мари Лебон, нашей служанкой? Мы, дети, звали ее мисс Мари.

– Эта та, которая смахивала на швабру? Терпеть ее не могла. Она меня всегда раздражала, – сказала тетя Корнелия, передернув плечами.

– Ее ведь нашли мертвой, не так ли?

– Это ужасно, когда слуги позорят дом. А Мари была хуже всех. Не считая этого кошмарного месье Бертена.

Неодобрительно покачав головой, старуха что-то пробор-мотала себе под нос.

– А что же случилось с мисс Мари? Я ведь тогда был совсем маленьким.

– Мари была весьма распутной особой – она родилась на болотах, а там почти все такие. В ней была намешана французская, индейская и еще бог знает какая кровь. Она завела шашни с конюхом, а тот был женат. Ты его помнишь, Диоген? Он еще носил кок и воображал себя джентльменом, хотя был самой обычной деревенщиной.

Она посмотрела по сторонам.

– А где мой аперитив? Гастон!

Один из санитаров поднес к ее губам пустой картонный стаканчик для сбора фекалий, и она стала изящно «пить» через соломинку.

– Ты ведь знаешь, что я предпочитаю джин.

– Да, мадам, – сказал санитар, ухмыляясь.

– Так что же случилось? – настаивал Пендергаст.

– Жена конюха, благослови ее Господь, была совсем не в восторге от этой интрижки. Она решила отомстить. Ну и поработала немного разделочным ножом.

– Ревнивую жену звали миссис Дюшарм?

– Да, миссис Дюшарм! Здоровая тетка с руками, как окорока. Она-то уж знала, как управляться с ножом.

– Мистер Пендергаст! Я вас уже предупреждал, чем могут кончиться подобные беседы, – вмешался доктор.

Но Пендергаст не обратил на него внимания.

– А на трупе не было ничего необычного?

– Необычного? Что ты имеешь в виду?

– Ну, чего-то связанного с вуду?

– Вуду? Диоген! Это было не вуду, а обеа. Есть некоторая разница. Но ты же сам в этом неплохо разбираешься. И получше, чем твой брат, да? Хотя он тоже кое-что смыслит в этом деле, так ведь?

Старуха злорадно захихикала.

– Так что же там было с трупом? – продолжал допрашивать Пендергаст.

– Да, ты прав, там была довольно странная история. К ее языку был приколот амулет – оунга.

– Оунга? Похоже, вы хорошо разбираетесь в обеа, тетя Корнелия.

На лице старухи появилось подозрительное выражение.

– Слуги болтали. Довольно странно слышать это от тебя. Я ведь не забыла твои маленькие… скажем так… эксперименты и то, какую реакцию это вызвало у mobile vulgus [4]4
  Переменчивая толпа (лат.)


[Закрыть]…

– Расскажите мне про оунга, – перебил ее Пендергаст, бросив быстрый взгляд в сторону д’Агосты.

– Хорошо. Оунга – это амулет в виде скелета или трупа» вымоченный в смеси золы, сожженной во вторник на масленой неделе, свиной желчи, воды, в которой закаливали железо, крови девственной мыши и мяса аллигатора.

– А для чего его используют?

– Чтобы забрать душу умершего человека и сделать его своим рабом, зомби. Да ты и сам все прекрасно знаешь, Диоген!

– Мне хотелось услышать об этом от вас, тетушка.

– После того как труп похоронят, он оживает и становится рабом того, кто прикрепил к нему оунга. Знаешь, что тогда произошло? Через шесть месяцев на Айбервиль-стрит умер мальчик – его нашли задохнувшимся в завязанном мешке. Так вот, все говорили, что это сделала мисс Мари, превращенная в зомби, потому что парнишка сорвал с веревки мокрое белье, которое развесила миссис Дюшарм. Когда раскопали могилу мисс Мари, оказалось, что она пуста. Во всяком случае, ходили такие слухи. Дюшармов мы, конечно, уволили. Нельзя держать слуг, компрометирующих приличный дом.

– Ваше время истекло, мистер Пендергаст, – сказал доктор, решительно поднимаясь со стула.

Быстро подскочив к креслу, санитары стали разворачивать его в сторону задней двери.

Обернувшись, тетя Корнелия взглянула на д’Агосту.

– Ты сегодня какой-то неразговорчивый, Амбергис. Язык проглотил? В следующий раз приготовлю тебе сандвич с водяным крессом. У вас в семье их всегда любили.

Д’Агоста молча кивнул. Доктор открыл перед дамой дверь.

– Приходи опять, Диоген, – бросила тетя Корнелия через плечо. – Ты всегда был моим любимцем. Я рада, что ты наконец исправил свой ужасный глаз.

Когда «роллс-ройс» выезжал из ворот, прорезая светом фар клубы тумана, д’Агоста наконец не выдержал:

– Простите, Пендергаст, неужели вы действительно верите в этот вздор про оунга и зомби?

– Дорогой мой Винсент, я ничего не принимаю на веру. Я же не священник. Я опираюсь на факты и их возможное толкование. Вера тут совершенно ни при чем.

– Да, я понимаю. Но «Ночь оживших мертвецов» не имеет ничего общего с действительностью.

– Довольно категоричное высказывание.

– Но…

– Что «но»?

– Для меня совершенно очевидно, что со всем этим чертовым вуду кто-то пытается пустить нас по ложному следу.

– Очевидно? – переспросил Пендергаст, слегка приподняв правую бровь.

– А вы что, допускаете возможность, что мы имеем дело с настоящим зомби? – раздраженно спросил д’Агоста.

– Я бы предпочел пока воздержаться от комментариев. Вы, вероятно, помните ту известную строчку из «Гамлета»?

– Какую Именно?

– «Есть много в мире, друг Гораций…» Дальше продолжать?

– Нет.

Откинувшись на роскошное кожаное сиденье, д’Агоста в очередной раз пришел к выводу, что разгадывать ход мыслей Пендергаста – занятие неблагодарное и бесполезное.