Текст книги "Опасное наследство"

Автор книги: Лине Кобербёль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Спроси его, что он здесь делает? – велел Вальдраку чуточку спокойнее после того, как его «редкая птичка» снова оказалась послушной. – Почему он рыскал здесь наверху возле оружейной?

– Хладное железо и сверкающий меч – спроси дитя-сироту: какова цена их и его плеч? Сколько стоят железо, меч и плечи юнца – это пожар и кровь, – спроси мертвеца: может он прикупить их вновь? – прогнусавил бродяга.

Еще один дурацкий стишок. Но когда он произнес слово «меч», меж нами что-то произошло. Я увидела его руку, держащую меч, я увидела его недруга. Мечи, встретившись, запели.

– Жизнь нищего тяжела! Подай ему милостыню – и ты накормишь его досыта. Коли оставишь все себе самому – нищий с голоду помрет иль угодит в тюрьму!

Меча в его руке больше не было. Она была вытянута вперед – открытая, пустая, молящая. Но меч все же был. Этот бродяга некогда держал в руке меч и знал, как с ним управляться. Он пытался скрыть свою истинную историю за болтовней, но Вальдраку был прав: этот человек был совсем не прост, тут и не пахло жалким, наполовину спятившим бродягой.

– Скажи мне, – начала было я, но он перебил меня.

– Нет, – очень тихо, очень спокойно произнес он. – Прекрати это! То, что ты делаешь, неправедно, и тебе по силам прекратить это…

Его слова ударили меня также жестоко, как если бы их выговорила моя мать. «То, что ты делаешь, – неправедно!» Но если б я этого не делала…

Голова пошла кругом. Что-то лопнуло в моей душе, подобно струне лютни, когда слишком сильно ее натягиваешь. Миг – и я уже стою на коленях и не могу подняться, безразличная ко всему, как ни трясет меня Сандор…

– Мне худо, – выдавила я. – Не могу. Что-то разбилось на куски, я почувствовала это явственно… Я не могла делать то, что он просил меня, и даже самую малость не могла, точь-в-точь как калека не может ходить на сломанной ноге. От мысли о собственной беспомощности кружилась голова так, что в глазах чернело…. Меня снова вырвало.

Вальдраку отпрянул в сторону и выругался с отвращением в голосе.

– Дитя! – произнес он точь-в-точь так же брезгливо, как другие говорят: «Тараканы!»

– Она, видно, и вправду захворала, – осторожно сказал Сандор. – Даже девчонки не станут блевать зря.

– Пожалуй, – холодно согласился Вальдраку. – Пожалуй, не станут! Пусть отдыхает. Мы снова попробуем завтра. И найди Антона, я пущу в ход тот амулет, что она носила на шее.

– Ох! Это будет трудновато!.. – взволнованно ответил Сандор.

– Что это значит?

– Антона-то я приведу запросто, но украшение он, стало быть, продал.

– Продал? – Голос Вальдраку прозвучал уже так холодно, что показалось, будто уши мне заложило инеем, а Сандор, ясное дело, пожалел, что открыл рот. – Кому продал?

– Какой-то тетке из Соларка, которой оно показалось красивым. Слыхал, будто она отдала ему за него две марки меди.

– Вели Антону отыскать эту тетку! Ежели он, самое позднее, через три дня не вернется обратно с украшением, лучше ему держаться подальше… А не то ему придется объяснять Драконьему князю, почему я не могу послать кузену украшение, о котором он меня просил.

«Не видать мне никогда мой Знак Пробуждающей Совесть», – подумала я, почувствовав себя еще несчастнее. Но было тут и нечто утешительное: Вальдраку мой амулет тоже не получить.

ДАВИН
Украдены и убиты

Пороховая Гузка явился посреди ночи и забарабанил в нашу дверь.

– Где Каллан? – спросил он, когда я, еще не совсем проснувшись, отворил дверь.

– Думаю, что скорее всего внизу, у Мауди, – ответил я. – Почему ты спрашиваешь и с чего ты взял, что он здесь?

– Вчера видели, как он возвращался домой вместе с твоей матерью, – ответил Пороховая Гузка, отдуваясь. – Возвращались они поздно! А так как дома его не было, мы и подумали, что он здесь! Матушка навещала человека, который рубанул себе ногу топором. Она впервые не ночевала дома с тех пор, как ее ранили, и, даже если это была лишь небольшая прогулка, Каллан бывал непреклонен: она никуда не ездила без него.

– У нас не так много места, – сказал я. – Место есть у Мауди. Но зачем он тебе?

– Кто-то напал на Эвина и угнал его овец, – ответил Пороховая Гузка. – Если мы поспешим, может, еще схватим их!

Он был уже в седле и поворачивал назад свою щетинистую высокогорскую лошаденку.

– Увидимся!

– Погоди! – сказал я. – Я с тобой! Пороховая Гузка уставился на меня тем самым взглядом, вопрошающим: «Можно ли ныне положиться на жителя Низовья?» Затем кивнул.

– Ладно! – согласился он. – Но поспешай! Встретимся у Каменного круга! Я поскачу вниз и разбужу Каллана.

За моей спиной тут же вынырнула не совсем проснувшаяся Роза: на плечи ее была накинута старая коричневая шаль, подаренная Мауди, а светлые волосы – в диком беспорядке.

– Ты куда? – как-то смутно спросила она.

– Я с Пороховой Гузкой и Калланом. Угнали овец!

– Ты ничего не скажешь матери?

Мне показалось, что в словах Розы был упрек.

– Не успею! – ответил я.

Слова мои прозвучали немного невнятно, так как я как раз натягивал самую толстую кофту через голову. Штаны я успел надеть до того, как отворил дверь.

– Ты скажешь ей!

Я помчался через двор, уже не глядя на Розу. Ведь я и без того знал, как она стоит, пронзая меня взглядом, будто она Дина или мама. Мне повезло, что ни Роза, ни Мелли такими силами не владели.

«Двух Пробуждающих Совесть в одном доме предостаточно», – думал я.

И снова это настигло меня – бух! – судорога в животе, ведь ныне в этом доме осталась только одна Пробуждающая Совесть…

Чтобы отогнать мысль об этом, я сильно ударил в дверь конюшни – бум!

Кречет был строптив, капризен по-утреннему и упирался, когда я хотел взнуздать его. Ему казалось, что это непорядок – выгонять коня в такую рань из конюшни, не задав утреннего корма… Но в конце концов мы разобрались, и вскоре я уже вывел его во двор, вскочил в седло и устремился к Каменному кругу. Я прискакал первым, но Пороховая Гузка и Каллан уже взбирались в гору. Завидев меня, Каллан, сердито взглянув исподлобья, спросил:

– Что здесь делаешь ты?

– Я хочу быть с вами.

– Быть с нами? Это тебе вовсе не детская игра, малец! Да и у тебя нет даже меча!

– У меня мой лук!

– Хочешь сказать, мой лук! – упрямо произнес Каллан.

Ведь я по-прежнему стрелял из лука, что одолжил у него.

– И потом… Мы имеем дело с отверженными: людьми вне закона, с разбойниками, а не с оленятами или козлятами! Молокососа вроде тебя прихлопнут в два счета.

– Пороховой-то Гузке можно с тобой! – вырвалось у меня.

И Пороховая Гузка уколол меня ядовитым взглядом. Ему не очень-то пришлось по нраву, что и его сочли молокососом.

Каллан пробормотал:

– Тебе не кажется, что твоей матери хватит уже терять детей?

Я посмотрел на черную шею Кречета:

– Я ведь не могу вечно сидеть дома, Каллан! Не могу. Я ведь…

Я-то хорошо знал, что, вообще-то, я не очень много бывал дома; после этой истории с Диной я использовал каждую возможность уйти, удрать. Да и Каллан хотя это знал, но смолчал. Он только вздохнул:

– Ладно! Езжай с нами! Но держись подальше и позади! И делай что говорят!

Я кивнул:

– Как скажешь.

* * *

В Эвине Кенси было что-то от чудака: молчаливый старик предпочитал общество своих собак компании людей. Быть может, оттого, что жил он так далеко от Баур-Кенси, на самом краю земель Кенси-клана.

У него была маленькая хижина, прилепившаяся к склону утеса на полпути вверх у Маедина – горной гряды, и Эвин спускался вниз в Баур-Кенси лишь дважды в год: весной, когда у него была овечья шерсть на продажу, да зимой, когда нужно было закупить припасы.

– Так что я, как увидел его, чуток удивился, – сказал Киллиан Кенси, ближайший сосед Эвина, разбуженный стариком посреди ночи. – А какой у него был вид! Кровь текла по лицу, а шатало его, будто хмельного! Моя Анни заставила его сесть и налила ему теплой водицы, хотя он, пожалуй, предпочел бы лучше горячительного. Но был он попросту как дикий зверь. Ему хотелось, чтоб я тут же, не сходя с места, понесся бы с ним – бац! – ловить этих дьяволов, он да я – и все! Однако же мы уговорили его остаться и посидеть спокойно. На свою рану он не обращал внимания, да и овцы, что убежали вместе с разбойниками, немного для него значили, но лиходеи подстрелили одну из его собак! Говорю вам, он от этого вовсе спятил!

Киллиану уже удалось сколотить небольшую кучку людей, человек двадцать, считая и меня с Пороховой Гузкой. Вполне достаточно, как говорил он, чтобы дать этим дьяволам взбучку, преподать им хороший урок.

На рассвете, ни свет ни заря, добрались мы до Маедина и того горного откоса, где было совершено нападение. Уже в самом начале было, пожалуй, ясно, каким путем прискакали эти дьяволы. Они погнали овец прямо через заросли терновника, так что кусты были сломаны и затоптаны и всюду на них висели клочья овечьей шерсти. Похоже, разбойники торопились поскорее уйти, а след вел напрямик в сторону владений Скайа-клана.

– Эвин говорил, что эти дьяволы были одеты в плащи со знаком Скайа-клана, – сказал Киллиан. – Я ему не больно-то верю. Скайа не станут так рушить мир меж кланами, говорил я сам себе. Да и кто увидит во мраке, какой этот плащ – черный или синий?! Но, похоже, вроде его правда!

– Поглядим, увидим! – произнес Каллан на своем исконно высокогорском наречии.

Однако вид у него был печальный и угрюмый. А я вспомнил, как он отказывался вмешиваться в дела другого клана даже тогда, когда мы думали, что один из Лакланов заманил мою матушку в ловушку.

– Что, коли это и вправду Скайа? – прошептал я Пороховой Гузке. – Мы тогда просто домой вернемся?

– Не знаю, – прошептал он в ответ.

Мы скакали по следу так быстро, как позволяли наши силы. К утру мы добрались до древней каменной осыпи, обозначавшей, что мы на пути в земли Скайа-клана. Каллан придержал своего жеребца.

– Если мы поскачем дальше, – сказал он, – я хотел бы услышать клятву от каждого из вас.

– Какую еще клятву? – спросил Киллиан.

– Каждый даст мне слово, что не поднимет там на кого бы то ни было меч, нож или лук. Пока я не скажу.

– А кто выбрал тебя в предводители? – брюзгливо пробормотал один из преследователей.

– Заткнись-ка, Валь, – произнес кто-то другой. И никто больше ничего не сказал.

Такого не было, чтобы Каллана предлагали в предводители: он просто был им, и даже брюзга Валь знал это.

Иной раз я даже завидовал Каллану.

– Ну, Киллиан, – сказал Каллан, – даешь слово? – Киллиан кивнул.

– Да, – сказал он. – Пожалуй, я так и сделаю.

Каллан спросил каждого из нас – даже Пороховую Гузку и меня. Мы все ответили: «Да!» И только после этого мы поскакали через границу в пределы страны Скайа.

Казалось, будто кто-то метнул волшебную палочку на след и, заколдовав его, стер. Какой-то миг след был широким и отчетливым, будто проселочный путь, а потом вдруг упрямо сжался и круто исчез, став почти невидимым. Внезапно похитители овец, видимо употребив немыслимые усилия, скрыли след. Они рассеялись по округе, они скакали по воде, они скакали, переваливая через скалистые утесы.

– Лис тоже осторожничает вблизи собственной норы, – сказал Киллиан. – Мы уже совсем близко.

Нам пришлось рассеяться.

– Вы двое поедете со мной, – велел Каллан Пороховой Гузке и мне.

Так мы и поступили.

Почти все последнее время мы провели в поисках, однако же не увидели ни лиходеев, ни овец, ни следов. Только когда солнце успело подняться на полуденную высоту, случилось нечто…

Это Пороховая Гузка нашел их. Нет, не разбойников, а овец. Нашел в расщелине утеса, почти скрытых под сенью березы.

– Здесь! – заорал он, но голос его дрогнул. В нем не слышалось ни торжества, ни радости. А подъехав ближе, мы смогли увидеть и услышать почему. Потому как все овцы были дохлые. Нескольких пристрелили, а остальным перерезали горло. Вся расщелина была набита дохлыми овцами, и мухи, будто черное облако, роились вокруг. Я невольно подумал о Предводителе и его истории о том, как пал Соларк.

– Я увидел мух, – стал рассказывать, побледнев, Пороховая Гузка. – И вот, нашел овец. Они все дохлые.

Он посмотрел на Каллана и на меня огромными удивленными глазами. Кто же, в конце концов, украл дохлых овец?!

* * *

Овцы, само собой, не были дохлыми, когда их украли, но я прекрасно понимал, что он имел в виду. Зачем, в конце концов, так утруждать себя, чтобы сначала украсть животных, а потом их умертвить? Это не могло быть сделано даже ради баранины, потому как там, в расщелине утеса, не пройдет и суток, как мясо протухнет. Не знаю я, кем нужно быть, чтобы есть эту баранину.

– За это ответит Скайа, – угрюмо произнес Киллиан, завидев дохлых овец. – Напасть на старика, застрелить его собаку, украсть его хлеб? Как прокормиться Эвину зимой?

– Мауди не даст ему голодать, – заверил Каллан. – Но твоя правда. Скайа должен ответить за это. Кому-то из нас придется ехать в Скайарк.

Больших надежд поймать негодяев теперь же, когда овец с ними больше не было, не осталось. После недолгих переговоров мы все поскакали в Скайарк, кроме Валя, который помчался обратно – рассказать обо всем Эвину и остальным из Кенси-клана.

Скачка в Скайарк отняла у нас большую часть дня, и, даже встреть мы по дороге кого-либо из Скайа-клана и минуй мы более одного селения, Каллан запретил нам говорить и делать что бы то ни было, кроме как учтиво здороваться.

– Мы обратимся с нашей жалобой к Астору Скайа, – сказал он. – Как подобает – таков обычай. И никто не посмеет обвинить нас в том, что мы рушим мир кланов.

Скайарк был настоящим городом-крепостью, единственным в Высокогорье. Астор же Скайа был на горной гряде единственным верховным главой клана. А высокогорцы прочили его не меньше как в князья из замка.

Скайарк располагался в самом устье Скаилер-ского ущелья и был очень важен, потому как в других местах большим караванам и фургонам никак было не проехать в горах. Об Асторе Скайа шла молва, что предки его слыли больше жёвдигами разбойников, нежели князьями из замка Скайа-клан, но ныне он немало зарабатывал на обычных торговых сделках да на плате, которую Астор взимал за проезд, чтобы предохранить ущелье от обвалов и бандитов.

Скайарк, озаренный послеполуденным солнцем, внушал искреннее почтение. От одного горного склона до другого тянулась городская стена, громадная и серокаменная, что твоя гора, а на башнях реяло знамя Скайа – синее сверху, черное снизу и с золоченым орлом посредине.

Я бросил беспокойный взгляд на наш небольшой отряд. Шестнадцать запыленных, запотелых высокогорцев, собравшихся в путь второпях посреди ночи и с тех пор не слезавших в суровой скачке с коней. Шестнадцать запыленных высокогорцев да еще я.

Наша толпа не внушала почтения, а я, глядя на здешние крепостные стены, думал, что, заедь мы сперва сюда, Скайа щелкнул бы нас, как щипцы щелкают орехи. И значит, пролить кровь можно, если Скайа и вправду грабил наши земли и проливал кровь.

– Кто там? – окликнул привратный стражник.

– Люди из Кенси-клана! – воскликнул в ответ Каллан, и, даже чувствуй он себя орехом, зажатым щипцами, этого заметно не было. – У нас дело к Астору Скайа.

– А какое дело, Кенси?

– Права клана! – только и ответил Каллан, но голос его был тверд как железо.

Ворота отворились.

– Тогда входите, Кенси! – решил страж. – Во имя прав клана!

Астор Скайа принял нас в Сокольем дворе. Облаченный в кожу и с толстой сокольей перчаткой на руке, он, видно, собирался на охоту. Оседланный, начищенный, сверкающий, блестящий конь стоял наготове. Рядом на коньке помельче сидел необычный всадник: то был орел, привязанный сокольим ремнем и с украшенным перьями клобучком на голове.

– Какое у вас ко мне дело, Кенси? – нетерпеливо спросил Астор, косясь на солнце. – У меня не много времени.

Орлиная охота возможна лишь при дневном свете, из-за этого он так и торопился.

– Ночью напали на Эвина Кенси! – сообщил Каллан. – Застрелили его собаку и похитили его овец. Лиходеи были в плащах клана Скайа, и след их привел прямо сюда. Мы нашли овец на землях клана Скайа, овец уже дохлых. Астор Скайа! Это недостойное деяние, это – преступление! Оно требует ответа.

Астор Скайа, подняв подбородок, поглядел на Каллана так, будто от него дурно пахло:

– Он что, обвиняет нас в краже овец?

– Я требую ответа!

– Вот тебе ответ… Клан Скайа вовсе не овцекрады и никогда ими не был. Прощай!

Повернувшись спиной к Каллану, он подошел к поджидавшему его коню.

– Так дело не пойдет, Скайа!

Сначала я подумал, что это сказал Каллан. Но голос был другой – более хриплый и злобный. Их произнес всадник, въехавший на Соколий двор, старик, что мог быть только Эвином. Его длинные седые волосы торчали во все стороны, борода по-прежнему была в крови, а на одной стороне лица, там, где кровь из раны на лбу не была как следует смыта, виднелась ржаво-алая полоса. Его конь был мокрый от пота и спереди и сзади и, похоже, плохо держался на ногах. Но он по-прежнему слушался хозяина и сделал несколько неверных шагов вперед, чтобы Эвин мог взглянуть прямо вниз на Астора.

– Эвин! – воскликнул Каллан и протянул руку, желая остановить старика.

Но Эвин глядел сверху вниз только на Астора. Из свернутого шерстяного одеяла за седлом он вытащил меч – меч такой старый, что он вовсе почернел от времени.

– Глянь-ка хорошенько на этот меч, Астор! – произнес старик. – Это меч моего отца и моего деда. И прежде он уже не раз отведал кровь Скайа. И он снова вернется к этому, коли я найду того лиходея, что убил мою Молли. – И он плюнул Астору Скайа прямо в лицо.

На миг все мы, кроме Эвина, будто окаменели. Эвин же повернул своего усталого коня и поскакал прочь, не сказав больше ни слова.

Астор Скайа коснулся своего лица, словно не в силах поверить тому, что случилось.

– Молли? – спросил он. Голос его звучал скорее растерянно, нежели злобно. – Кто такая Молли?

Каллан откашлялся:

– Собака! Та, что они застрелили.

Астор Скайа уставился на Каллана, и видно было, что теперь ярость охватила его.

– Собака? – произнес он голосом, дрожащим от гнева. – Он оскорбляет меня, он угрожает мне, он плюет на меня… и все это из-за собаки?

– Он очень любил ее, – впервые неуверенно объяснил Каллан.

Это посещение Скайа-клана прошло вовсе не так, как он задумал.

Застенчивый мальчик-конюх протянул Астору Скайа тряпицу, и тот тщательно вытер лицо.

– Блестяще! Ну, ты изложил свое дело, Каллан Кенси. Скачи теперь домой! И скачи быстрее! Потому что завтра после захода солнца ни один Кенси не будет желанным гостем на землях Скайа.

* * *

Мы догнали Эвина неподалеку от Скайарка. Его замученная лошадь шагала так медленно, что он быстрее дошел бы пешком.

– Эвин! – сказал Каллан. – Это было глупо! Лицо Эвина было замкнутым и оцепенелым.

– Я был в моем праве! – только и ответил он. Каллан проворчал:

– Коли только и вправду за всем этим стоит какой-то Скайа. И даже тогда… Эвин, ты и в самом деле желаешь, чтобы Скайа и Кенси-кланы сражались, чтоб мужи убивали друг друга насмерть… из-за собаки?

– Да, – только и вымолвил Эвин и поскакал дальше.

* * *

То был долгий, тяжкий путь назад. Кони и люди валились с ног. Мы делали краткие передышки-привалы, чтобы лошади смогли добраться до дома, но никто даже не предложил разбить лагерь на земле Скайа-клана. Нам пришлось оставить лошадь Эвина, а не то бы нам никогда не поспеть в земли Кенси до восхода солнца. Эвин же поехал сзади на коне Пороховой Гузки – самого маленького и самого легкого из нас.

Стояла холодная и ясная звездная ночь, когда мы достигли каменистой осыпи, и многие из нас чуть не падали с лошадей от жуткой, непомерной усталости. Однако же было куда легче продолжить путь к усадьбе Киллиана, нежели разбить лагерь в ночной тьме. Так что только на сене в сарае Киллиана я наконец повалился такой усталый, что с трудом поднимал голову. А потом, уже лежа там, заснуть я все-таки не мог. Мне мерещилось гневное лицо Астора Скайа и лицо Эвина, окровавленное и ненавидящее…

– Пороховая Гузка, ты спишь?

– Не особо, – невнятно ответил он. – А что?

– Ты и вправду думаешь, что меж Кенси– и Скайа-кланами начнется война?

– Не знаю.

Сено зашуршало, и Пороховая Гузка повернулся ко мне.

– Но надеюсь, что так… Сдается мне, Скайа это заслужил.

Внезапно я разозлился на Пороховую Гузку. Ведь он не знал, что болтает. Война – это когда народ помирает. Война – это когда возвращаешься на пепелище и к дохлой скотине вместо дома. Как это было с нашим Домом Под Липами. Мы это уже однажды испытали. Если нам придется еще раз пережить все сначала, мне такое не вынести. А теперь еще и без Дины…

– Не знаешь, что несешь! – возмутился я. Но, по-моему, он не услышал, так как не ответил и вскоре захрапел.

* * *

Я ожидал, что мама будет гневаться или хотя бы печалиться из-за этого, во всяком случае печалиться из-за меня. Я-то хорошо знал: вместо того чтобы взвалить на Розу эту грязную работу, мне надо было самому сказать ей, что поеду с Калла-ном и Пороховой Гузкой. Но матушка распахнула дверь, лишь только услыхала стук копыт Кречета, а я едва успел спешиться, как она уже обняла меня.

– Давин! – молвила она, смеясь и плача. – Смотри! Смотри, что прислала мне Вдова!

Она поднесла что-то к моим глазам… да, оловянную пластинку на кожаном плетеном шнуре. То был Знак Пробуждающей Совесть, принадлежавший Дине!