Текст книги "Физическая экономика"

Автор книги: Линдон Ларуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

2. Смит, Рикардо и Маркс как экономисты британского империализма, экономисты «нулевого роста»

В частных беседах и в широко распространенных публичных заявлениях в течение 1983-85 гг. я многократно предсказывал коллапс системы Варшавского договора приблизительно в 1988 г., если Москва откажется от той формы сотрудничества, которую предложил президент Рейган в своих первоначальных выступлениях о стратегической оборонной инициативе (СОИ), обнародованной 23 марта 1983 г. Я также предупреждал подобным образом, начиная с 1983 г. и позднее, что если останется в силе англо-американская политика, проводимая как тогда, так и теперь, западная экономическая система также окажется под угрозой одной из форм системного коллапса, гораздо худшей, чем какая-либо простая циклическая депрессия. В течение октябрьской 1988 г. американской президентской предвыборной кампании я предупреждал в транслировавшемся на всю территорию США телевизионном выступлении о таких вещах, как надвигающаяся угроза развязывания определенными сербскими течениями общебалканской войны, а также предсказал воссоединение Германии в ближайшее время, в условиях надвигающейся цепной реакции коллапса Восточного блока. Коллапс обрушился на бывшую советскую систему в 1989 г., а англо-американская система в настоящее время качается на краю бездны.

Коллапс обеих систем был приведен в движение политическими установками, введенными в глобальную практику, главным образом, после убийства президента Джона Ф. Кеннеди в ноябре 1963 г. Общая особенность этих 20-ти последних лет коллапса обеих доминирующих на планете экономических систем (англо-американской и советской) состоит в том, что в обоих случаях коллапс был определен, главным образом, общими дефектами мышления, формирующего политику. Эти дефекты аксиоматически уходят своими корнями в школу Хэйлибури Британской Ост-Индской компании – школу Адама Смита, Иеремии Бентама, Давида Рикардо и др.

Чтобы понять, как мировая экономика вошла в спираль коллапса последних 30 лет, необходимо признать, что этот коллапс был порожден исключительно воздействием тех идей нулевого роста экономики, которые были внедрены в качестве аксиом в мышление Адама Смита и Карла Маркса, а совсем недавно – в системный анализ, введенный в экономику после 1938 г. радикальным позитивистом Джоном фон Нейманом. Нужно также признать, что, в противоположность известному мнению, экономист Карл Маркс был последователем британской школы практически во всех соответствующих сферах, а не только поклонником того, что он часто объявлял неоспоримым научным достоинством этой смит-рикардовской школы. Весьма примечателен также тот факт, что фактически всю свою взрослую жизнь, вплоть до 1871 г., Маркс был вполне управляемым приобретением двух главных контролеров службы иностранной разведки лорда Пальмерстона – лондонского резидента Джузеппе Мадзини и шефа-контролера марксова образования в экономике Давида Эркарта из Британского музея.

В рамках этой работы нас интересует только наиболее узкий аспект пальмерстоновского контроля над Марксом. Хотя его работа в области экономики обычно ассоциируется с понятием «прибавочной стоимости», судя по всем характерным для него способам формальной аргументации, прослеживаемым через три тома его «Капитала», математически он является экономистом «нулевого роста». В этом отношении нет аксиоматических различий между Марксом и теми, кого он постоянно признавал своими учителями, особенно Смитом и Рикардо. Мы подчеркиваем, что формальную сторону марксова «Капитала» легко переформулировать как относительно более изощренный вариант нулевого роста фон-неймановского «системного анализа», то есть, как система линейных неравенств. На это указали послевоенные экономисты Кембриджского университета, группирующиеся вокруг Джоан Робинсон и Николаса Калдора.

Кембриджская группа системного анализа Калдора, тесно сотрудничавшая с Римским клубом лорда Солли Цукермана и Александра Кинга, явно воздействовала на направление советского политического мышления в области экономики в течение 1970-х и начале 1980-х. Это воздействие, оказываемое через такие каналы, как Международный институт прикладного системного анализа (МИПСА) лорда Цукермана и Джермена Гвишиани в Лаксенбурге (Австрия), не вызвало коллапс советской экономики. Тем не менее, для тех из нас, кто наблюдал за этим воздействием в то время, было очевидно, что через МИПСА и другие каналы осуществлялось воздействие британского системного анализа на Москву, что определенно закрыло глаза многим соответствующим деятелям СССР на истинные причины катастрофы, находящейся тогда в процессе вызревания.

На англо-американской стороне коллапса просто и прямо просматривается влияние Адама Смита. Радикальная версия смитовской догмы включена аксиоматически в политическое мышление, которое уже скоро приведет англо-американскую финансовую систему к системному коллапсу.

Чтобы понять специфические взаимосвязи плохой экономической теории и системного коллапса, мы теперь рассмотрим в порядке преемственности два следующих один за другим взаимосвязанных аспекта. Во-первых, следует выявить каким способом утверждения, лежащие в основе британской экономической догмы со времен XVIII столетия, укоренились в сегодняшней политике большинства правительств и в университетах всего мира. Во-вторых, мы должны строго выверить аксиоматические взаимосвязи между определенными классами идей и материальным воздействием этих идей на экономическую практику. Только с этой двуединой точки зрения можно понять критический экономический смысл современного системного анализа, включая то, каким образом этот радикальный вариант учений Смита, Рикардо, Маркса и других сотворил происходящий в настоящее время глобальный экономический коллапс.

В обоих этих аспектах рассматриваемого предмета его наиболее критической отличительной чертой является тот факт, что формальная сторона экономического обучения, воздействующая на формирование как советской, так и западной политики, была выведена из доктрины, которая формально не допускает никакой экономической политики, несовместимой с результатом «нулевого роста».

Рассмотрим кратко определение аксиом. Позднее мы определим, как ненаучные аксиоматические допущения Хейлибурской школы Британской Ост-Индской компании стали общепринятыми по всему миру в ведущих академических организациях XX столетия.

2.1. Коротко об аксиоматике

Позвольте нам проверить, правильно ли мы понимаем друг друга, когда используем термин «аксиоматика». В наиболее простом выражении мы подразумеваем практическое определение термина «аксиома» в классическом тексте евклидовой геометрии. Плохо то, что в настоящее время существует множество выпускников университетов, которые, будучи жертвами так называемого «новоматематического» учебного плана, утвержденного 30 лет назад, оказались лишенными надлежащей подготовки по геометрии. Тех, кто обладает подлинными основами геометрических знаний, просим любезно потерпеть, пока не объясним значение термина тем, кто этим не овладел.

Справедливо сказано, что в своем классическом употреблении «аксиома» означает утверждение, которое принимается без доказательства, т. е., принимается на основании недоказываемого допущения, что любое противоположное утверждение должно быть абсурдным (независимо от того, является ли это допущение справедливым или ложным). Например, «точка» в понимании евклидовой геометрии есть наименьший мыслимый образ в чувственном восприятии, а «прямая линия» представляется как кратчайшее расстояние между двумя точками.

После принятия этих и других аксиом как строительных блоков для данной разновидности геометрического мышления, никакое принятое утверждение[7]7
  proposition


[Закрыть] (теорема) не может быть несовместимым с любой из аксиом. Таким образом, как только мы примем определенные наборы аксиом и постулатов как фиксированное множество основополагающих предположений для некоторой формальной системы, тогда любое высказывание[8]8
  proposition


[Закрыть], генерируемое внутри системы, будет совместимым со всеми этими допущениями вместе и по отдельности; мало того, все до одного высказывания, которые вообще могут существовать в этой системе, подразумеваются заранее. Этот принцип формальных систем, всех формальных систем, математики в том числе, иногда называется «наследственным принципом» формальной логики – такой, как логика книги «Principia mathematica»[9]9
  «Принципы математики»


[Закрыть] Рассела и Уайтхеда.

Поскольку формальный аспект экономических систем Адама Смита, Карла Маркса и Джона фон Неймана – всех вместе и каждого в отдельности – претендует на то, чтобы объявить эти системы логически последовательными формальными системами, то это правило, так называемый «наследственный принцип», относится к каждой из них и ко всем вместе. Это вводит в игру второй формальный принцип всех логических систем – так называемый «принцип типов». Рассматривая каждую из этих экономических систем как подтип систем общего типа, мы можем определить просто и непосредственно причину происходящего в настоящее время всемирного экономического коллапса.

Для наших теперешних целей будет удовлетворительным следующее определение этого «принципа типов».

После того, как мы показали, что все и каждая из возможных теорем в некоторой логически последовательной формальной системе заключены неявно в единый «наследственный принцип», можно заменить перечень таких теорем простой формулировкой этого «наследственного принципа». Чтобы построить это утверждение (формулировку наследственного принципа) мы должны представить множество взаимозависимых аксиом в качестве принципа образования в упорядоченной тем или иным образом последовательности всех без исключения теорем, возможность существования которых в этой последовательности вполне подразумеваема.

Это ведет нас к важному, фундаментальному открытию, впервые детально разработанному Георгом Кантором. Это открытие нашло отзвук в работе математика XX века Курта Гёделя. Гёдель, воссоздавая основную особенность канторова доказательства, показал несостоятельность наиболее фундаментальных математических аксиом не только Бертрана Рассела, но и отца-основателя современного экономического системного анализа Джона фон Неймана. Не будем здесь рассматривать связанные с именем Кантора разработки несчетных последовательностей и мощности множеств. Подходы, соответствующие нашему обсуждению Смита, Маркса и фон Неймана, резюмируются следующими положениями.

В диалоге «Парменид» Платон раскрыл свой знаменитый онтологический парадокс: та объединяющая концепция изменения, которая как генерирующий принцип включает в себя и тем самым ограничивает все элементы коллекции, сама не может быть элементом этой коллекции. По-новому это высветил Кантор при помощи демонстрации, которую он определил явно с точки зрения платоновской работы и революционно развил относительно как формальных, так и онтологических особенностей всякого возможного математического мышления. Таким образом, если мы устанавливаем «наследственный принцип» любой формальной системы, например общепринятой в настоящее время математики, преподаваемой в университетах, в своей правильной форме как генерирующий принцип, то эта формулировка окажется вне формальной системы элементов, которую (имплицитно) определяет генерирующий принцип. Этот факт находится за пределами понимания сегодняшним математическим мышлением, но этот принцип, тем не менее, понятен и доступен для познания.

Это положение иллюстрирует история самой математики. Тот вид математики, который может быть выведен из множества аксиом и постулатов, представленных евклидовой геометрией, производит форму математики, именуемой «алгеброй» или «алгебраической системой». Это тот вид математики, который мы связываем с Рене Декартом или Исааком Ньютоном. В период с 1440 по 1697 гг. была создана более высокая форма неалгебраической математики, которую представили в более поздние времена, главным образом, Готфрид Лейбниц и Иоганн Бернулли. Более высокая форма неалгебраической математики стала известна как область трансцендентных функций. Евклидовы аксиомы о точке и прямой были отброшены и заменены аксиомой изопериметрического или кругового действия, также известного как «универсальное наименьшее действие». Установление превосходства неалгебраической математики по отношению к алгебраическим формам было продемонстрировано в 1670-е гг. удивительно точным измерением скорости света Оле Рёмером и успешным применением этих измерений к принципам рефракции Христианом Гюйгенсом, Лейбницем и Иоганном Бернулли.

Хотя Лейбниц и его друзья опровергли аксиомы алгебраического мышления, они не отбросили ничего из того, что представляло ценность для науки. Все ценное, что есть в алгебре, можно понять с точки зрения неалгебраической математики, но эти качества свободны от заблуждений алгебраического мышления. Это показало, что неалгебраическая математика внешним образом ограничивает алгебру, но в соответствии с парадоксом платоновского диалога «Парменид» истина неалгебраической математики не может быть произведена построениями из формальной алгебры. На языке Кантора, алгебраические и неалгебраические математические формализмы являются двумя отдельными разновидностями «наследственного принципа» или двумя различными «типами»; все справедливые положения[10]10
  propositions


[Закрыть] алгебры относятся к одному из подтипов неалгебраических функций. Подобным образом Кантор показал существование третьего, более высокого типа математики за пределами счетных последовательностей, который является более высоким типом математики, чем любой вариант из общепринятых учебных курсов математики.

Понятие (трансфинитных) аксиоматических типов приложимо к исследуемой здесь проблеме. Системы, представленные описываемыми математически положениями политической экономии Адама Смита, Давида Рикардо, Карла Маркса и Джона Стюарта Милля, принадлежат к общему канторовскому типу линейной схемы, которая по своему характеру энтропийна в том значении, как определял энтропию в механических моделях газовой системы или любой аналогичной системы Людвиг Больцман. Это же справедливо и для системного анализа Джона фон Неймана.

Сам факт, что больцмановская модель аксиоматически энтропийна, ведет прямо к следующему парадоксу. Если бы вселенная в целом подчинялась универсальному закону энтропии, как предполагает больцмановская механическая модель, сам Больцман никогда бы не смог появиться на свет и создать свою теорию. Таким образом, если бы больцмановская теория была бы достоверной, то ни Больцман, ни его теория никогда бы не существовали.

Ученый защитник больцмановской работы, выступая против нашего использования этого парадокса, выдвинул бы примерно то же возражение, что и сам Больцман. Это возражение было бы ссылкой на утверждение самого Больцмана, что неэнтропийное явление может существовать локально внутри вселенной, которая вообще является энтропийной.

Опровержением этого возражения является вкратце то, что такая защита Больцмана полностью зависит от собственного больцмановского расчета на выбор некомпетентного определения «отрицательной энтропии» (негэнтропии). Для того, чтобы Больцман появился, он сам должен быть жизненным процессом, способным к прогрессивным и эффективным интеллектуальным открытиям, аналогичным по форме эволюционным моделям жизненных процессов в целом, а также похожим на такие неорганические формы эволюционного процесса самопреобразования, как порождающий принцип или тип, представленный развитой формой менделеевской периодической таблицы элементов и изотопов. Как реально существующий человек, Больцман, вопреки своим теориям, соответствовал такой эволюционной модели. Однако, эти эволюционные «модели», включая и самого Больцмана, невозможно выразить тем чисто механистическим понятием «отрицательной энтропии», которое математически определено больцмановской теоремой.

Поэтому, например, утверждение Норберта Винера, что больцмановская механистическая модель – это модель принципа жизненных процессов, является элементарным крючкотворством. К тому времени, когда Винер написал свою «Кибернетику», существовало хорошо установленное, строгое различие между двумя типами систем: энтропийными и неэнтропийными. Формальная история этого различия начинается с платоновской трактовки уникальной возможности построения правильных геометрических тел. В современной науке платоновский довод развит Лукой Пачоли, Леонардо да Винчи, а также стал главной отличительной чертой трудов Иоганна Кеплера. Плоды трудов Платона, Да Винчи и Кеплера получили новое обоснование в Лейбницевом analysis situs (анализе положения) и важных, более поздних трудах Гаусса и др. в этом направлении. Усовершенствование менделеевской периодической таблицы в ходе исследований начала XX столетия, вплоть до 1930-х гг., в сферах ядерного излучения, ядерного синтеза и расщепления атома, ясно показало, что мы должны иметь в виду, когда выражаем эмпирически и математически наше обязательство соблюдать строгое формальное различие между живыми и энтропийными процессами. Применение к неэнтропийным особенностям жизненных процессов понятия «отрицательная энтропия» (негэнтропия), как просто перевернутой во времени статистической энтропии, было поэтому лишь детской игрой слов. А применение Винером больцмановской статистической теоремы к задаче определения общего принципа человеческого общения и жизненных процессов – наглая софистика и обман.

Например, в физической экономике отрицательная энтропия правильно представлена следующим образом.

Общее потребление вместе взятых инфраструктурных, производственных и семейных рыночных корзин основных физических товаров соответствует величине, которую современная практика называет «энергией системы». Желаемое возрастание отношения общего выпуска продукции к «энергии системы», воплощенной ранее в производственном процессе, функционально соответствует относительной «свободной энергии» этого общества как процесса. Отношение этой «свободной энергии» к «энергии системы» коррелирует с продуктивностью этого общества, рассматриваемого в целом. Проследим за этим еще несколько шагов.

Эти величины рассмотрены в общем плане, но они также рассматриваются функционально на душу населения, на домохозяйство, на квадратный километр, а также на душу населения в расчете на квадратный километр. В случае успеха, возрастание производительности уменьшает количество производственных усилий на душу населения, требуемых для поддержания удовлетворительного уровня энергии системы на душу населения. Однако есть два других примечательных изменения, которые входят в то, что требуется для поддержания этого возрастания в отношении свободной энергии к энергии системы. Выраженная физическими величинами (в отличие от измерения рабочего времени) энергия системы на душу населения должна возрастать. Сходным образом, отношение всех инфраструктурных товаров в сумме с производственными товарами к товарам домашнего потребления должно также возрастать, хотя абсолютная, физическая величина содержимого потребительской рыночной корзины на душу населения также должна возрастать. Удовлетворение этих предпосылок обеспечивает модель того значения, которое должна иметь «негативная энтропия», если мы приписываем этому термину любую степень конгруэнтности с различительными антиэнтропийными характеристиками жизненных процессов. Эта модель иллюстрирует требуемое альтернативное определение «отрицательной энтропии», если этот термин подразумевает соответствие с различающимися между собой характеристиками любого процесса, который будет допускать существование самого Больцмана.

Это также модель, которой должен соответствовать экономический процесс, направленный на производство значительного объема того, что Маркс назвал «прибавочной стоимостью», или прибыли для человечества в целом. Что касается Адама Смита, Давида Рикардо, Карла Маркса, Джона Стюарта Милля, Уильяма Джевонса и Джона фон Неймана, систематического формализма их аргументов, то всем им свойственен тот же аксиоматический промах, который занимает центральное место в обоих (больцмановских и винеровских) ошибочных математических определениях «негативной энтропии». Они все без исключения принадлежат к сторонникам модели нулевого роста, которая, будучи используемой в качестве путеводителя для действующих политиков, аксиоматически приведет к энтропийному коллапсу любую экономику, если она достаточно безрассудна, чтобы терпеть их.