Текст книги "Дорога домой"

Автор книги: Линда Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Анна глубоко вздохнула и отказала себе в том, чего хотела сильнее всего.

Я не могу дать тебе ответ прямо сейчас, – прошептала она и увидела, как напряглось его лицо. – Я не уверена, что это будет правильно. Я хочу сказать да, Саксон, я хочу этого больше всего, но я не уверена, что это будет верное решение.

Нет, верное, – резко возразил он.

Если верное, то оно останется таким и через месяц, и через два. Так много всего случилось за такое короткое время… ребенок… ты. Я не хочу ошибиться. Мне кажется, что сейчас я руководствуюсь не разумом, а эмоциями.

Его глаза, сосредоточенные и невероятно зеленые, горели непреклонной решимостью.

Я не могу заставить тебя сказать да, – медленно ответил он низким голосом. – Но я могу повторять это снова и снова. Я могу заниматься с тобой любовью и заботиться о тебе до тех пор, пока не сможешь представить себе жизнь без меня.

Ее губы задрожали.

Я и сейчас не могу этого представить.

Я не собираюсь сдаваться, Анна. Когда я добиваюсь чего-то, то не останавливаюсь, пока не заполучу желаемое. Я хочу тебя, и ты будешь моей.

Она точно знала, что он имел в виду. Когда он принимал какое-то решение, то сосредоточивался на нем, не видя ничего вокруг, и не успокаивался до тех пор, пока не достигал своей цели. Ее слегка обескураживало то, что она стала объектом его устремленности.

Затем он улыбнулся весьма хищной улыбкой.

Можешь положить мои слова в банк, малышка.

Глава 7

Брак. Эта мысль вертелась у нее в голове днем и пробиралась в ее сны ночью. По нескольку раз на дню она порывалась отбросить всякую осторожность и сказать ему да, но какая-то ее часть просто была не готова сделать столь серьезнейший шаг. Раньше она соглашалась довольствоваться ролью его любовницы, теперь же не могла согласиться стать женой. Ей было нужно, чтобы он любил ее, признал ее любовь к нему и осознал свою любовь к ней. Она видела, что он действительно любит ее, но до тех пор, пока он не придет в согласие с собственными чувствами, она не сможет на него полагаться. Он был способен сказать «Я тебя хочу», но не «Я тебя люблю». Она не могла осуждать его за проблемы с выражением чувств. Иногда, оставаясь одна, она оплакивала его судьбу: сначала отвергнутый младенец, затем одинокий, запуганный ходунок, и, наконец, всячески унижаемый мальчик, который ни к кому не мог обратиться за помощью. Никто не смог бы вынести такое детство, не получив душевных ран, не утратив способность любить и принимать любовь. Когда она пробовала взглянуть на все это со стороны, то понимала, что он тянулся к ней намного сильнее, чем можно было ожидать.

Она, действительно, не ждала большего, но ей так этого хотелось.

Она не могла выбросить из головы чету Брэдли. По его словам, он провел с ними шесть лет: с двенадцати и до тех пор, пока ему не исполнилось восемнадцать. Шесть лет – достаточно долгий срок, чтобы растить ребенка и ничего к нему не почувствовать. Могло ли быть, что они заботились о нем не только из чувства долга, а он в то время просто был не в состоянии это понять? И что они должны были чувствовать, не получив от него с тех пор ни одной весточки?

Если у них была к нему хоть капля человеческой теплоты, то, конечно же, они беспокоились. Они вырастили его от мальчика до молодого человека, обеспечив ему ту единственную стабильную семейную жизнь, которую он знал, пока Анна не стала его любовницей и не создала для него прибежище в их квартире. Вполне возможно, что дело обстояло именно так, как он помнил – потеря собственного сына не позволяла им чувствовать по отношению к нему ничего кроме долга и жалости. Жалость! Он ее ненавидел. Если он чувствовал, что они его жалеют, неудивительно, что он не вернулся.

Хотя это беспокоило ее уже несколько дней, она понимала, что одним только беспокойством ничего не добьется. Если она хочет узнать все в точности, то должна съездить в Форт Морган и попытаться найти чету Брэдли. Вполне возможно, что поездка будет бесполезной, ведь с тех пор прошло девятнадцать лет. Они могли уехать или даже умереть.

Как только она приняла решение ехать, то почувствовала себя лучше, хотя знала, что Саксон будет категорически против этой идеи. Однако не собиралась позволить ему остановить себя. И не намеревалась трусить.

Вечером, после ужина она заявила:

– Завтра я еду в Форт Морган.

Он напрягся, прищурив глаза.

– Зачем?

– Попытаюсь найти Брэдли.

Он раздраженно свернул газету.

– В этом нет никакого смысла. Я рассказал тебе, как все было. С какой стати ты об этом забеспокоилась? Все это было девятнадцать лет назад. Какое нам сейчас до этого дело? Тогда ты меня даже не знала.

– Отчасти, мне любопытно, – совершенно откровенно ответила она. – А что, если ты не прав в отношении их чувств? Ты был так молод. Ты мог просто-напросто неправильно понять их. И если ты ошибался, то они провели девятнадцать лет, чувствуя себя так, словно потеряли двух сыновей вместо одного.

– Нет, – заявил он, и, по его властному тону, она поняла, что он не только отверг ее предположение, но и отдал приказ не ездить.

С легким удивлением в глазах, она вскинула брови.

– Я не спрашиваю твоего позволения. Я сообщаю, где буду, чтобы ты не волновался, если позвонишь, а меня здесь не будет.

– Я сказал нет.

– Безусловно, сказал, – согласилась она. – Но я больше не твоя любовница…

– Я чертовски ясно почувствовал, что ты была ею прошлой ночью, – оборвал он ее, сверкая глазами, от злости ставшими еще зеленее.

Она не собиралась спорить с ним. Вместо этого, она улыбнулась, и ее милое лицо зарумянилось, когда она окинула его теплым взглядом.

– Мы занимались любовью.

И это было чудесно. Секс между ними всегда был горячим и нетерпеливым. Но с тех пор как он перебрался к ней, секс приобрел новые грани, приобрел упоительную нежность, которой раньше не было. Их любовные ласки стали более длительными. Как будто раньше он всегда знал, что перед ним маячит необходимость встать и уехать, и осознание этого вело его. Сейчас он стал расслабленным и неторопливым, чего раньше себе не позволял, и результат того стоил.

При слове «любовь» его лицо на мгновение напряглось, но напряжение быстро исчезло, не оставив следа.

– Я не твоя любовница, – повторила она. – С нашим соглашением покончено. Я – женщина, которая любит тебя, живет с тобой и носит твоего ребенка.

Он окинул квартиру взглядом.

– Ты можешь думать, что ты больше не моя любовница, – сказал он несколько раздраженно. – Но по мне это выглядит именно так.

– Потому что ты меня содержишь? Но это было твое решение, а не мое. Я найду работу, если тебе от этого станет легче. Мне никогда не нравилось быть содержанкой.

– Нет! – А ему никогда не нравилась эта идея. Подспудно он надеялся, что если она будет полностью зависима от него, то уменьшится вероятность того, что она его бросит. В то же время он покупал ценные бумаги на ее имя, чтобы быть уверенным, что она будет финансово независима. Это парадокс всегда смущал его, но он хотел позаботиться о ней на тот случай, если с ним что-то произойдет. В конце концов, он много ездил и много времени проводил на строительных площадках, а это отнюдь не безопасно. Год назад он составил завещание, оставив ей все. Он никогда не говорил ей об этом.

– Я не хочу, чтобы ты одна ездила так далеко, – сказал он, наконец. Он хватался за соломинку, и она это понимала.

– Это займет не более пары часов. По прогнозу завтра будет ясно и солнечно. Но если ты хочешь поехать со мной, я могу подождать до выходных, – предложила она.

По выражению его лица она поняла, что это предложение не обсуждается. Он никогда не возвращался, и никогда этого не хотел. Брэдли относились к нему неплохо. Они были лучшей приемной семьей, из тех, в которых он жил. Но эта часть его жизни завершена. Он закрыл за ней дверь, когда уехал. Он провел следующие годы, вкалывая, как раб, чтобы стать тем, кто никогда снова не будет беспомощен.

– Они могли переехать, – сказала она в утешение. – Я только хочу узнать.

Он устало отмахнулся.

– Тогда найди их в телефонном справочнике и поговори с ними, если они все еще там. Но не втягивай меня в это дело. Я не хочу с ними говорить. Я не хочу их видеть. И я ничего не хочу менять.

Ее не удивило его полное неприятие прошлого. Это были не те воспоминания, которые ему хотелось бы сберечь. И она вовсе не ожидала, что он поедет с ней.

– Я не хочу говорить с ними по телефону. Я хочу съездить туда, хочу увидеть дом. Возможно, я вообще к нему не подойду. Это зависит от того, что я обнаружу, когда там окажусь.

Она затаила дыхание, потому что он мог обратиться к ней с просьбой, которую она не сумела бы проигнорировать. Если бы он сказал: «Пожалуйста, ради меня, не делай этого!», она бы не поехала. Если бы он попросил что-то для себя, она бы никогда не смогла ему отказать. За всю жизнь ему приходилось так часто слышать отказы, что она была просто не в силах добавить еще и свой. Но она знала, что из-за тех прошлых отказов, он просто-напросто не может высказать такую просьбу. Он никогда не ставил во главу угла свои личные предпочтения. Он приказывал, он возражал, но он не мог сказать или попросить «Пожалуйста, не делай».

Он отказался продолжать этот разговор, и, не в силах усидеть на месте, поднялся и встал в дверях террасы, выглядывая наружу. Анна спокойно вернулась к своей колонке в газете, но ее сердце забилось быстрее, когда она поняла, что это была их первая нормальная семейная ссора. К ее радости, они разошлись во мнениях, но, что самое главное, при этом ничего не случилось. Он не уехал, и, казалось, не ожидал, что уедет она. Это было замечательно. Он уже доверял ей настолько, что не боялся, что это разногласие может покончить с их отношениями.

Она боялась, что он будет слишком остро реагировать на споры, являющиеся неотъемлемой частью любых отношений. У всех нормальных пар бывали разногласия, наверное, разногласия бывали даже у святых. Два года тому назад Саксон не смог бы стерпеть обсуждение столь личной темы.

А сейчас он действительно пытался, даже при том, что для него было необычайно сложно говорить откровенно. Обстоятельства вынудили его раскрыть свое прошлое, однако, но он не стал восстанавливать свои прежние ментальные барьеры. Казалось, он признал, что, однажды перейдя эмоциональные границы, он не уже сможет снова сделать их нерушимыми. Она не знала, чего хочет достичь, разыскав чету Брэдли. Возможно, ничего. Она просто хотела увидеть их, почувствовать, как проходили годы формирования его личности. Если они заинтересуются, то она хотела заверить их, что их приемный сын жив и здоров, что он преуспевает, и что скоро сам станет отцом.

Все еще стоя к ней спиной Саксон спросил:

– Ты боишься выйти за меня из-за моего прошлого? Ты хочешь разыскивать Брэдли потому, что сможешь задать им вопросы обо мне?

– Нет! – ужасаясь, воскликнула она. – Я вовсе не боюсь выходить за тебя.

– Мои родители могли быть кем угодно, убийцами, наркоманами. Моя мать могла быть проституткой. Вероятность этого достаточно высока. Может быть, в моем роду были душевнобольные. Поэтому ты и боишься выйти за меня. Но Брэдли не смогут рассказать тебе ничего, потому что никто не знает, кем были мои родители.

– Мне не интересуют твои родители, – ровно сказала она. – Я знаю тебя. Ты надежный как скала. Ты честный, добрый, трудолюбивый и сексуальный.

– Если я такая завидная партия, чего же ты не хочешь выйти за меня замуж?

Хороший вопрос, подумала она. Может, она сглупила, чего-то выжидая?

– Я не хочу очертя голову броситься во что-то, что будет неверным для одного из нас.

– А я не хочу, чтобы мой ребенок оказался незаконнорожденным.

– О, Саксон, – печально засмеялась она. – Обещаю тебе, что приму решение задолго до того, как ребенок родится.

– Но ты не можешь обещать мне, что скажешь да?

– Не более, чем ты сможешь обещать, что наш брак будет удачен.

Он бросил на нее из-за плеча короткий, сердитый взгляд.

– Ты говорила, что любишь меня.

– И говорю. Но можешь ли ты сказать, что любишь меня?

Он ничего не ответил. Анна наблюдала за ним. Ее глаза были нежны и печальны.

На ее вопрос могло быть два ответа. Он любит меня, думала она, но не может это сказать. А, возможно, он чувствует, что до тех пор, пока эти слова не произнесены, он не взял на себя эмоциональных обязательства.

Наконец, он спросил:

– Это позволит тебе выйти за меня?

– Нет. Это не тест, который ты должен пройти.

– Ой ли?

– Нет, – по-прежнему настаивала она

– Ты говоришь, что не хочешь выходить за меня, потому что не знаешь, справлюсь ли я, но я хочу попробовать. Просто ты из тех, кто боится связывать себя обязательствами.

Она расстроено уставилась на него. Он был слишком силен в аргументации, ловко пользуясь ее прежними доводами и обращая их против нее. Она была рада, что он ощущал достаточную уверенность в ней, но прекрасно видела то, против чего она была бы в будущем, если бы они действительно поженились

Чтобы выиграть с ним спор, нужна была немалая решимость. Он наставила на него палец, хотя он стоял спиной к ней и не мог ее видеть.

– Я не боюсь связать себя обязательствами, просто я боюсь сделать это именно сейчас. Я считаю, что имею право проявить некоторую осторожность.

– Нет, если ты мне веришь.

То, что он стоял отвернувшись, вдруг вызвало у нее подозрения. Она окинула его изучающим взглядом, и внезапно поняла, что он повернулся к ней спиной, чтобы она не могла прочесть выражение его лица. Она сузила глаза, поняв, что он делает. Он вовсе не был так расстроен или возмущен, как это выглядело. Он просто использовал такую тактику как средство манипулирования, чтобы заставить ее согласиться выйти за него замуж. Все это являлось неотъемлемой частью его стремления добиться своего.

Анна поднялась и подошла к нему. Она обвила руки вокруг его поджарой талии и прислонилась к его спине головой.

– Это не сработает, – мягко сказала она. – Я тебя раскусила.

К своему удивлению, она почувствовала, как дрогнула его грудь от басовитого смеха. Затем он повернулся к ней в кольце ее рук и обхватил ее своими.

– Похоже, ты знаешь меня слишком хорошо, – пробормотал он, соглашаясь.

– Или тебе нужно брать уроки актерского мастерства.

Он снова тихо засмеялся и уткнулся подбородком в ее макушку

Но весь юмор исчез из его голоса, когда минутой позже он сказал:

Съезди к Брэдли, если это тебе так хочется. Но ты там ничего не узнаешь.

Глава 8

Форт-Морган был небольшим городком с населением тысяч в десять. Чтобы сориентироваться, Анна какое-то время поездила по городу, а затем остановилась у телефона-автомата, поискать адрес Брэдли. Что она будет делать, если их не окажется в телефонной книге, она не знала. Это могло означать, что они уехали или умерли. Или что просто не включены в телефонную книгу.

Она могла бы спросить у Саксона, но ей не хотелось выпытывать у него сведения, нужные ей для того, что он не одобрял. Кроме того, прошло девятнадцать лет, и не было никакой гарантии, что Брэдли все еще живут в том же самом доме, даже если они остались в Форт-Моргане.

Телефонная книга была не очень толстой. Она пролистала ее до буквы Б, затем провела пальцем по колонке вниз. Бэйли… Бэнкс… Блэк… Ботрайт… Брэдли. Гарольд Брэдли. Она записала адрес и номер телефона, а затем поразмышляла, не позвонить ли им, чтобы узнать, как к ним проехать. Но потом решила этого не делать, потому что ей хотелось застать их, так сказать, врасплох. Люди могут скрывать свои истинные реакции, если их заранее предупредить.

Так что она поехала на заправку, заправилась, и расспросила служащего как ей проехать. Десять минут спустя она медленно ехала по улице жилого района, разглядывая номера домов, и, наконец, остановилась у обочины перед опрятным, но скромным домом. Со старомодным крытым крыльцом впереди, он выглядел так, словно был построен добрых сорок-пятьдесят лет назад. Белая краска поистерлась, но это не означало, что дом нуждался в покраске. На крыльце, на солнышке, был выставлен ряд горшков с цветами, но в маленьком дворике не было никаких растений, и он казался каким-то голым. Рядом с домом, сбоку, стоял гараж на одну машину.

Теперь, оказавшись здесь, она странно неохотно вышла из машины, прошла по растрескавшемуся тротуару и по трем ступенькам поднялась на крыльцо. На нем, напротив окон, стоял диван-качалка с пятнами ржавчины, видневшимися там, где откололся толстый белый слой краски. Анна задалась вопросом, сидели ли здесь Брэдли летом, наблюдая, как соседи занимаются своими делами.

Дверного звонка не было. Она постучала по раме сетчатой двери и стала ждать. Серо-белая кошка запрыгнула на крыльцо и с любопытством мяукнула.

Минуту спустя она постучала еще раз. На этот раз она услышала торопливые шаги и от ожидания ее пульс зачастил. И тут же на нее накатила волна тошноты, и она в отчаянии сглотнула. Надо же, именно сейчас ее настиг редкий приступ утреннего недомогания. Она надеялась только, что не опозорит себя.

Дверь открылась, и она оказалась лицом к лицу с высокой, худой женщиной со строгим лицом. Их разделяла только тонкая сетка. Женщина не открыла сетчатую дверь. Вместо этого, она низким, хрипловатым голосом сказала:

– Да?

Столь явная недружелюбность заставила Анну приуныть и она стала придумывать оправдания, почему здесь оказалась, и собиралась уйти, вообще не упоминая Саксона. Но высокая женщина по-прежнему стояла с рукой на задвижке, терпеливо ожидая, пока Анна изложит суть дела, прежде чем открыть дверь. Усилием воли Анна заставила себя заговорить.

– Миссис Брэдли?

– Да, я миссис Брэдли.

– Я Анна Шарп. Я разыскиваю Брэдли, которые были приемными родителями Саксона Мэлоуна. Это ваша семья?

Внимание женщины возросло.

– Да.

Она по-прежнему не открывала дверь.

Надежды Анны таяли. Если Саксон не получил хоть какой-то любви даже здесь, где он вырос, то, возможно, он никогда так и не сможет отдавать и принимать ее. Что за брак тогда будет у них? Что даст ее ребенку отец, который всегда держится на расстоянии?

Но она приехала в такую даль, так что все равно стоило попытаться. К тому же ее интриговал жесткий и пристальный взгляд женщины.

– Я знаю Саксона, – начала она, и внезапным движением женщина щелкнула запором и толкнула наружу сетчатую дверь.

– Вы знаете его? – отчаянно требовала она ответа. – Вы знаете, где он?

Анна попятилась назад.

– Да, знаю.

Миссис Брэдли резким движением головы указала внутрь.

– Проходите в дом.

Анна осторожно вошла, повинуясь приглашению, больше напоминавшему команду. Дверь вела прямо в гостиную. Мельком оглядев комнату, она заметила, что мебель была старой и поцарапанной, но в маленькой комнате не было ни единого пятнышка.

– Садитесь, – сказала миссис Брэдли.

Она села. Миссис Брэдли тщательно заперла сетчатую дверь, затем вытерла руки о передник, который был на ней. Анна, следившая за движением этих сильных, натруженных рук, поняла, что это был, скорее, нервный жест, чем осознанное действие.

Она взглянула на свою негостеприимную хозяйку, и поразилась, увидев, что ее строгое худощавое лицо искажено волнением. Миссис Брэдли попыталась взять себя в руки, но внезапно одинокая слеза скатилась по ее впалой щеке. Она тяжело опустилась в кресло-качалку, комкая в руках передник.

– Как там мой мальчик? – спросила она прерывающимся голосом. – С ним все хорошо?

Они сидели с миссис Брэдли за кухонным столом. Хозяйка пила кофе, тогда как Анне пришлось удовольствоваться стаканом воды. Теперь миссис Брэдли почти успокоилась, хотя изредка вытирала глаза краем передника.

– Расскажите мне о нем, – попросила Эммелина Брэдли. Ее выцветшие синие глаза светились радостью и интересом, но в них хватало и боли.

– Он инженер, – ответила Анна, и увидела, как к чувствам хозяйки добавилась гордость. – У него своя компания, и он преуспевает.

– Я всегда знала, что так и будет. Умница! Боже, этот мальчик был очень умен. Мы с Гарольдом всегда говорили друг другу, что у него хорошая голова на плечах. Он всегда получал в школе высшие отметки. Он всегда так серьезно относился к своей учебе.

– Он закончил колледж, и был первым в своем выпуске. Его взяли бы на работу в любую самую крупную инженерную компанию, но он хотел иметь собственный бизнес. Какое-то время я была его секретарем.

– Подумать только, собственный секретарь! Когда он решал что-то сделать, то добивался своего, даже тогда, когда был мальчиком.

– Он все тот же! – засмеялась Анна. – Он говорит то, что подразумевает, и подразумевает то, что говорит. С Саксоном всегда знаешь, чего ожидать.

– Он мало говорил, когда жил здесь, но мы с этим смирились. Ребенку пришлось вытерпеть столько, что удивительно, что он вообще разговаривал. Мы старались не давить на него и ни к чему не принуждать. Порой просто сердце разрывалось, глядя как он кидался выполнять малейшую работу, о которой мы упоминали, а затем держался в сторонке и смотрел, считаем ли мы, что он все сделал, как надо. Думаю, он считал, что мы вышвырнем его, если он не будет делать все идеально, или даже начнем избивать, как в тех других семьях.

Анна так ясно представила его, совсем ребенка, худого и такого беспомощного, с настороженными и лишенными надежды зелеными глазами, что у нее ручьем полились слезы.

– Не плачьте, – отрывисто сказала Эммелина, и следом сама промокнула глаза. – Ему было двенадцать, когда мы взяли его, тоненького и неуклюжего. Он пока не начал тянуться вверх и все еще прихрамывал из-за того, что женщина, у которой он жил до нас, столкнула его с крыльца ручкой метлы. У него нога плохо двигалась в лодыжке. А на спине было несколько длинных, тонких синяков, похоже, по ней прошлась та же ручка от метлы. Думаю, там это было обычным делом. На руке у него была отметина от ожога. Понимаете, он никогда никому об этом не говорил, но соцработник сказал, что мужчина тушил на нем сигареты.

Ничто в его поведении никогда не говорило что он нас боится, но очень долго, когда мы пытались приблизиться к нему, он напрягался так, словно готовился драться или бежать. Казалось, ему спокойнее, если мы остаемся на расстоянии. Что мы и делали, хотя мне хотелось притянуть его к себе и сказать, что никто и никогда больше не причинит ему боль. Но он походил на побитую собаку. Он потерял к людям всякое доверие.

У Анны перехватывало горло, когда она сказала:

– Он все еще до некоторой степени держит дистанцию. Ему трудно выражать свои чувства, хотя здесь намечается кое-какое улучшение.

– Вы действительно хорошо его знаете? Вы сказали, что были его секретарем. Вы уже не работаете на него?

– Нет. Я работала у него в течение двух лет, – ее слегка щеки порозовели. – Мы ждем ребенка, и он попросил меня выйти за него замуж.

Глаза Эммелины поблекли, но взор остался таким же острым. Она окинула Анну оценивающим взглядом.

– В мое время мы делали это в обратном порядке, но времена меняются. Нет позора в чьей-то любви. Ха, ребенок? Когда ждете? Я так понимаю, что скоро получу внука?

– В сентябре. Мы живем в Дэнвере, так что это недалеко. Будет удобно нас навещать.

Морщинистое лицо Эммелины стало печальным.

– Мы всегда считали, что Саксон потом не захочет с нами знаться. Когда он закончил школу, то сказал нам «Прощайте», и мы знали, что именно это он и имел в виду. И, по-хорошему, его нельзя в этом винить. К тому времени, как он попал к нам, годы кошмарного детства так сильно сказались на нем, что мы понимали, он никогда больше не захочет вспоминать ни об одной приемной семье. Соцработник рассказал нам о нем все. Женщина, родившая его, должна за многое ответить. Ответить за то, что сделала с ним, за тот ад, в который она превратила его жизнь. Клянусь, если бы кто-нибудь узнал кто она, я бы выследила ее и прибила.

– У меня была эта же мысль, – мрачно сказала Анна, и на мгновение ее бархатные глаза утратили свою мягкость.

– Мой Гарольд умер несколько лет тому назад, – сказала Эммелина, и кивнула в признательность на тихое Аннино сочувствие. – Жаль, что его здесь нет, чтобы услышать, как преуспевает Саксон, но, полагаю, что он и так это знает.

Ее грубоватая, простая вера трогала больше, чем какое-нибудь многословное рассуждение. Анна обнаружила, что улыбается, потому что в уверенности Эммелины было что-то радостное.

– Саксон говорил, что вы потеряли собственного сына, – сказала она, надеясь, что не бередит все еще живую старую боль. Ни один родитель не должен испытать потерю своего ребенка. Эммелина кивнула, ее лицо приобрело отсутствующее выражение.

– Кенни… Боже, прошло тридцать лет с тех пор, как он заболел в последний раз. Он был слабеньким с самого рождения. Сердце. Тогда не могли многое из того, что делают сейчас. Когда он был еще малюткой, доктор говорил нам, что долго он не протянет, но осведомленность не всегда помогает вам подготовиться. Он умер, когда ему было десять. Бедный маленький крошка, он выглядел как шестилетний.

Через минуту задумчивое выражение покинуло ее лицо, и она улыбнулась.

– Саксон, это было заметно сразу, был сильным, даже при том, что истощал и был весь в синяках. Он начал расти на следующий год после того, как мы его взяли. Может быть, этому послужило нормальное питание. Видит Бог, я запихивала в него все, что только могла. И он так вымахал, что за шесть месяцев прибавил в росте целый фут. Едва мы покупали ему новые джинсы, как на следующую же неделю он из них вырастал. В мгновение ока он стал выше Гарольда, одни руки и ноги. Потом он стал набирать вес, и на него стало приятно посмотреть. Внезапно здесь появилось столько молодых девушек, разгуливающих по улице туда-сюда, что я представить не могла, как много их в пределах квадратной мили возле нашего дома. Они хихикали друг с дружкой и не сводили глаз с двери и окон, чтобы хоть мельком увидеть его.

Анна в голос расхохоталась.

– И как ему понравилось быть центром такого внимания?

– Он никогда не подавал виду, что замечает их. Ну, я уже говорила, он очень серьезно относился к учебе. И очень подозрительно относился к попыткам людей сблизиться с ним, так что думаю, что знакомства были не по нему. Но те девочки продолжали ходить мимо, и я не могу их за это осуждать. Он заставлял мальчиков его возраста чувствовать себя малолетками. Он начал бриться в пятнадцать, и это была настоящая растительность на лице, а не несколько неопрятных волосков как у большинства мальчишек. Его грудь и плечи стали широкими, и он нарастил отменные мускулы. Так что парень хоть куда.

Анна поколебалась, но потом все-таки решила снова вернуться к вопросу о Кенни. Эммелина имела привычку увлекаться, рассказывая о Саксоне, вероятно потому, что долгие годы была лишена такой возможности. И сейчас она наконец-то встретила того, кто знал его, и воспоминания хлынули потоком.

– Саксон говорил мне, что всегда чувствовал, что вы сторонились его, потому что он не Кенни.

Эммелина удивленно посмотрела на нее.

– Сторонились его? Не его вина, что Кенни умер. Позвольте заверить вас, если ваш ребенок умирает, вы никогда не перестаете по нему страдать. Но Кенни умер за несколько лет до того, как мы взяли Саксона. В любом случае, после того, как Кенни оставил нас, мы собирались усыновить или взять ребенка под опеку. После того, как у нас появился Саксон, вспоминать о Кенни стало не так больно. Словно Кенни был счастлив, что у нас появился кто-то еще о ком надо заботиться, и что присутствие Саксона спасает нас от тягостных мыслей. Как мы могли сторониться его, когда он прошел через такой ад? У Кенни не было здоровья, но он всегда знал, что мы любим его. И хотя он умер таким маленьким, в чем-то он был удачливее Саксона.

– Ему так сильно нужна любовь, – горло у Анны снова перехватило. – Но ему так трудно выказывать ее кому-то или позволить кому-то выказывать ее по отношению к нему.

Эммелина кивнула.

– Думаю, после того, как он понял, что мы не собираемся причинять ему боль, мы должны были быть понастойчивее, но к тому времени мы как бы привыкли держаться от него подальше. Казалось, что ему так удобнее, и мы его не трогали. Сейчас, я вижу, что мы могли бы что-то сделать, но в то время нам казалось, что мы поступаем так, как хочет он.

С минуту она посидела на деревянном кухонном стуле в тишине, слегка покачиваясь взад-вперед. А потом сказала:

– Сторонились его? Ни минуты. Никогда. Видит Бог, мы полюбили его с самого начала.