355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лина Вульфф » Любовники-полиглоты » Текст книги (страница 1)
Любовники-полиглоты
  • Текст добавлен: 2 ноября 2020, 11:30

Текст книги "Любовники-полиглоты"


Автор книги: Лина Вульфф



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Вульфф Лина
Любовники-полиглоты

Lina Wolff

DE POLYGLOTTA ÄLSKARNA

Серия «Шорт-лист. Новые звезды»

Published by arrangement with Bönnier Rights, Stockholm, Sweden and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

Перевод со шведского Виктории Петруничевой

© Lina Wolff, 2016 © Петруничева В., перевод, 2020 © ООО «Издательство АСТ», 2020

I. Эллинор

Путь затмения возникает в жизни каждой женщины, когда ее поглощает полутень мужчины.

Стивен Кинг[1]1
  Фраза приписана Кингу, на самом деле это цитата из книги «Stephen King: America’s Storyteller» by Tony Magistrale – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть]

Никогда не думала, что займусь поисками второй половины в Интернете. Мне казалось, это не мое. Есть в этом что-то от рынка, а кроме того, я никогда не писала объявлений о знакомстве, да и ничего другого, уж коль на то пошло, и понятия не имела, как запродавать себя посредством текста. Раньше я всегда встречалась только с совершенно обычными парнями из моей деревни. Первого звали, например, «Йонни», и в нем не было ничего особенного, во всяком случае внешне и во всяком случае до тех пор, пока не поймешь, что он реально больной. Мы учились в одном классе, и все началось с его вопроса: «Есть что-то такое, о чем ты всегда мечтала, чтобы мужчина сделал для тебя?»

Могу предположить, что он услышал эту фразу в кино и что он уже тогда на полном серьезе считал себя мужчиной. И еще я могу предположить, что он ожидал услышать совсем не тот ответ, который услышал. Что-нибудь в духе «о да, я всегда мечтала о мужчине, который сможет свести меня с ума в постели». Или какое-то конкретное желание, которое помогло бы ему достичь своей цели. А я вместо этого сказала:

– Я всегда хотела, чтобы кто-нибудь научил меня драться.

Увидев, что он удивился меньше, чем я ожидала, я добавила:

– Драться как черт.

Йонни медленно кивнул, сплюнул и сказал:

– Если ты реально этого хочешь, телочка, я тебя научу.

В тот же вечер он отвел меня в одно место, которое он называл «бойцовским клубом». Это была компания людей, посмотревших одноименный фильм. Он их вдохновил, но в отличие от героев фильма, они по-настоящему разбирались в боевых искусствах и встречались три раза в неделю в зале, чтобы драться. Сначала мы зашли в школу, потом спустились в подвал. Там все было покрыто матовым кафелем оранжево-коричневого цвета, но, что странно, в отличие от обычного кафеля, эта плитка, казалось, поглощала все звуки. Дальше мы долго шли подземными коридорами. Все шагали молча, босые и с сумками через плечо, в которых лежали тренировочные костюмы. Слышно было только гудение вентиляции. Наконец мы добрались до зала, куда приходили жители нашей деревни, которые хотели подраться. Одного на время назначили главным, а потом устроили общую разминку, чтобы разогреться. Все были очень гибкими, даже парни, и никто не стеснялся своего умения сесть на шпагат, например. Когда народ стоял, широко расставив ноги, многие звучно испускали газы, но неписаный закон запрещал ржать, наоборот. А потом мы начали драться. Я оказалась единственным новичком, и у меня была одна отличительная черта – смертельный страх. Когда человек смертельно чего-то боится, это дает ему преимущество над соперником. Так сказал Йонни. Если ты в самом деле чертовски сильно боишься, тебе многое дается задаром, тело умнее, чем ты думаешь, и если включить автопилот, оно способно сделать практически что угодно. Но потом ты должен взять его под контроль.

– Большинство впадает в ярость не потому, что на них напали, а потому что они не умеют защищаться, – сказал Йонни.

Йонни умел не только драться, он еще умел стрелять, и иногда мы ездили на стрельбище между нашей деревней и соседней. Мы ходили по полигону в оранжевых наушниках и глазели на тех, кто стреляет из пистолета, потом на тех, кто стреляет из винтовки. Йонни показывал, как надо стоять, расставив ноги, поднимал ружье и сбивал летящие тарелки. Сначала на симуляторе, потом настоящие мишени. Однажды он сказал, что теперь может взять меня с собой на охоту. До отъезда он постоянно говорил об этой охоте, о том, что придется идти на нее ночью, пускать в ход способность видеть в темноте и все время молчать.

В тот раз, когда с ними была я, они стреляли только раз, по кабану. Выстрел разорвал тишину, было слышно, что кабан продолжает бежать, но не так, как раньше, а неуклюже, ломая ветки, и наконец еле волоча ноги, словно понимал, что скоро умрет, терял ориентацию и в панике пытался пробраться сквозь кустарник. Мы пошли вперед, и Йонни вдруг посветил вверх фонариком. Я увидела, что голые ветви буков тянутся в ночное небо, напоминая длинные темные кости. Йонни взял меня за руку, зажал фонарь ногами, а свободной рукой провел по своим стриженным ежиком волосам, вперед и назад, я хотела спросить, зачем он это делает, но промолчала. Он хотел прошептать что-то мне на ухо, и, мне кажется, это было нечто важное, что-то, что касалось его и меня, но нам помешал один из охотников, объявивший, что нашел кабана. Он осветил его фонариком. Выстрел был идеальный, пуля попала в лопатку, и кровь заливала черную щетину. Это оказалась крупная кабаниха, и ее пришлось тащить на шесте к пикапу всем вместе. На следующий день ее предстояло разделывать на участке возле дома приятеля Йонни. Мы отправились туда после завтрака. Когда приехали, всё было перепачкано кровью и щетиной, потому что никто, собственно говоря, не умел разделывать туши. Все рубили как попало, и все время твердили, что надо делать это быстро. Больше я с браконьерами на охоту не ездила.

Однажды вечером я сказала Йонни, что если он готов, то я тоже готова. Он улыбнулся мне, и мне пришло в голову, что я впервые вижу его зубы, крупные и белые, как куски сахара, они ровной подковой сидели у него во рту, и это странно контрастировало с неправильными чертами лица, покрытого шрамами от прыщей. Мы занялись этим на погрузочной платформе пикапа Йонни, и куртка, которую он подложил мне под попу, оказалась измазана кровью.

– Сейчас у девочек в первый раз обычно не бывает крови, так нам сказала школьная медсестра на уроке полового просвещения. Они ездят верхом, на велосипеде, прыгают и бегают, так что девственной плевы у них не остается.

Видимо, у меня было очень спокойное детство, потому что моя плева точно была на месте. Когда Йонни увидел кровь, ему не стало противно, зато он кончил всего через несколько секунд. Я не знала, что сказать, когда это произошло. Но я уже тогда чувствовала, что с Йонни надо вести себя осторожно, так как он, как и большинство парней в нашей местности, конечно же, склонен к насилию, малообразован и похотлив, и таким и останется на всю жизнь. Но было в нем что-то помимо этого.

– Не знал, что у тебя это первый раз, – сказал Йонни.

– А у тебя? – спросила я.

– Тоже, – ответил он. – У меня тоже первый.

Потом он посмотрел на свою перепачканную куртку и добавил:

– Что ж. Надо же с чего-то начинать.

В следующий раз все прошло намного лучше. Не говоря уж о третьем, четвертом и пятом разе. Тогда Йонни заявил, что, по его мнению, мы трахаемся как порнозвезды.

Когда нам было шестнадцать лет, я сломала Йонни нос тыльной стороной кисти. Это произошло случайно, в том смысле, что я этого не хотела, рука просто машинально взмыла, и это не имело никакого отношения к боевым искусствам. Как бы то ни было, шум поднялся страшный, потому что мы тогда учились в гимназии, и все прознали о том, что произошло: и учителя, и медсестра, и родители Йонни, и мои тоже. Мама Йонни сказала:

– Я не хочу, чтобы ты продолжал встречаться с этой девочкой.

Мы стояли во дворе школы, и из носа у Йонни текла кровь. Его мама прибежала туда, как только обо всем узнала, и бросала на меня презрительно-надменные взгляды.

– Мама, Эллинор – не какая-нибудь маленькая девочка, – возразил тогда Йонни. – Она дама. Да еще какая дама.

Он улыбался мне, и челка падала ему на глаза.

– Да еще какая дама, – повторил он и улыбнулся еще шире, продемонстрировав свои куски сахара.

Меня охватило желание сказать ему, чтобы он лучше не скалился так, а вспомнил, как его возбудила кровь. Да ты больной придурок, Йонни, этого не скроешь. Я хотела сказать так, но, полагаю, из-за разбитого носа на меня нахлынули другие чувства, так что я подошла к нему и обняла. Для нас это был очень необычный жест. Мы всё делали вместе. Помогали друг другу осваивать удары и разные приемы, дрались и трахались, но никогда не обнимались. А теперь обнялись, и я почувствовала, как теплые капли его крови капают мне на шею.

– Теперь ты умеешь делать все, чему я хотел тебя научить, – сказал Йонни.

А еще он сказал, что, если я когда-нибудь снова использую то, чему он меня научил, против него, то он, не задумываясь, меня убьет.

– Если сумеешь, – ответила я.

– Не беси меня, – сказал он, и глаза его потемнели.

Вскоре секс для нас стал чем-то вроде рутины, хотя, возможно, нельзя говорить о рутине по отношению к тогдашним нам.

– Едем ко мне, – мог он коротко бросить в машине, просовывая руку мне между ног.

«К нему» означало в принадлежавший его отцу охотничий домик недалеко от деревни, где можно было остаться в покое. Это была небольшая изба с ярко-желтыми занавесками с белой оторочкой, которые, наверное, повесила Йоннина мать. В домике было две маленькие комнаты и гостиная с железной печью. Однажды мы зашли в одну из спален, и Йонни сказал:

– Раздевайся и ложись на кровать.

Пока я снимала с себя одежду, он пошел на кухню и сделал кофе. Потом вернулся с чашкой, подвинул к кровати стул и пил кофе, глядя на то, как я лежу на спине, раздвинув ноги. Мне казалось, он может заглянуть прямо внутрь меня, до самой глубины, если можно так выразиться, как будто через меня проходит темный канал, и если двигаться по этому каналу, выйдешь в каком-то совершенно другом месте.

– Тебе обязательно надо так пялиться? – спросила я.

– А ты подумай о звездах из порнухи. Для них не проблема показывать себя.

– А ты подумай о том, как я сломала тебе нос, – ответила я.

– Ты мне по зубам, – сказал он тогда и поднял чашку, словно произнося тост.

Так он и сидел, попивая свой кофе. Допив, он поставил чашку на полку и начал расстегивать брюки.

– Когда ты дашь мне в задницу? – простонал он однажды во время секса.

Тогда я сказала, что, будь я шофером грузовика, я бы никогда не припарковала свою машину в сточной канаве, если бы у меня был прекрасный удобный гараж прямо над ней. Йонни рассмеялся, но больше никогда не задавал этот вопрос.

Через несколько лет я поправилась. По-настоящему толстой я не стала, но и этого оказалось достаточно, чтобы Йонни перестал считать меня привлекательной. Мы встречались все реже, а потом он и вовсе перестал звонить. Однажды я собралась с духом и позвонила сама.

– Поедем как-нибудь постреляем? – предложила я. – Или подеремся?

Тогда он сказал, что у него появилась другая. Потом я видела их вместе в деревне. Она выглядела стройной и тренированной, и у нее были длинные темные волосы, собранные в конский хвост. Мне было интересно, какова она в постели и сидит ли Йонни у кровати, попивая кофе и пялясь на нее, и что она в таком случае об этом думает.

Я еще много лет ходила драться. Как другие люди, став старше, по вечерам играют в бридж, поют в хоре либо ходят на танцы несколько раз в неделю и находят в этом утешение, так сказать, находят, на что опереться в старости или хотя бы чем смягчить ее последствия, так и я отправлялась в подвал, где собирался народ. Драться было хорошо, и получалось это у меня все лучше, даже несмотря на возраст. Никаких похвал просто за то, что ты молодая и симпатичная, ничто не доставалось просто так, за все надо было бороться. Когда у меня потом появились друзья родом из других мест, я часто слышала от них, что они не понимают, как можно добровольно тратить на это свое время, когда можно провести его с хорошей книгой, в приятной компании, с бокалом вина.

– Мало что в жизни сравнится с боем, – отвечала я им.

Я понимала, как это звучит в их ушах, но до сих пор считаю, что это так. Я никогда не находилась в такой близости с кем-то, как в подвале в те годы. Все дело в концентрации и в том, как ты читаешь по чужим глазам. Секс работает по-другому. Есть люди, которые закрывают глаза и занимаются онанизмом всю жизнь, сами с собой или между ног у кого-нибудь другого, но в их мозгах ничего не происходит. Зато стоя перед противником, в какой-то момент ты вдруг можешь заглянуть другому человеку в самую глубину и в точности понять, кем он или она является. Кроме того, и это я тоже говорила своим друзьям, человека нельзя назвать старым, пока он в состоянии врезать ногой по голове кому-то, кто выше его самого.

Иногда я думала о Йонни, и тогда я думала о том, что он больной придурок. А потом я поняла, что важно не то, что ты не больной. Важно то, что ты не одинокий.

* * *

За все эти годы у меня было немало мужчин, вполне нормальных, во всяком случае, в сравнении с тем, что мне предстояло. Я никогда не жила вместе с кем-то. Я скорее была человеком, который просто живет, принимает жизнь как есть и не накручивает себя без надобности. Ни один мужчина не входил в мою жизнь всерьез, пока не случилась история с Калисто и рукописью. А началась она с того, что я завела аккаунт на сайте знакомств, где написала следующее: «Мне тридцать шесть лет, и я ищу нежного, но не слишком нежного, мужчину».

Графу «Интересы» я заполнять не стала, и любимых писателей тоже не указала. Как и любимую еду и любимые места в мире. Написала только девиз: «Встретить вышеупомянутого мужчину». Потом я подумала, что девиз – это в принципе нечто другое, фраза или предложение, которые в разных ситуациях могут сойти за мудрые изречения. Но такого девиза у меня никогда не было, так что я оставила все как есть, даже если это скажет что-то обо мне и продемонстрирует недостаток красноречия, который может оттолкнуть от меня некоторых людей. С другой стороны, я и не искала общительного человека. Еще я выложила свою фотографию. Ее сделал мой друг. На ней я лежу в его постели на животе. Возрастные изменения не бросаются в глаза, потому что единственный источник света – несколько свечей, а, как не раз говорил мой друг, при свечах большинство людей выглядит очень неплохо. Прошла неделя, прежде чем я снова заглянула на сайт. Оказалось, я получила уйму ответов. Я с удивлением прочитала их все. Мне никогда не доводилось выслушивать комплименты. Однажды Йонни сказал, что я похожа на луковицу и надо счищать слой за слоем, чтобы добраться до сердцевины. Большинство девушек почувствовали бы себя оскорбленными, если бы о них сказали нечто подобное, но я понимала, что Йонни хотел мне польстить. И вот я каждое утро, проверяя почту, получала десятки ответов. Один немолодой мужчина обещал мне «отсутствие финансовых проблем» в обмен на то, что я три раза в неделю буду «удовлетворять» его сексуально. Двадцатилетний парень интересовался, могу ли я его обучить. Я сидела за компьютером с чашкой кофе в руке и хохотала вслух. Меня это всё растрогало, но не из-за того, что эти мужчины рассыпались в комплиментах (мое фото, как ни крути, было чистейшим жульничеством), а потому что я поняла, что писавшие мне и в самом деле верили в любовь, в том смысле, что я смогу дать им то, что они ищут.

Потом я какое-то время не заходила на сайт. В жизни что-то происходило, но, когда я, наконец, проверила входящие сообщения, я обнаружила, что некоторые из мужчин продолжают мне писать. Кто-то писал почти каждый день в течение нескольких недель. У двадцатилетнего парня, думавшего, что я смогу его чему-то научить, кажется, развилась какая-то прямо-таки навязчивая идея. В одном из сообщений он писал: «Я всегда встречался с девушками, которые говорят и говорят, они ничего не хотят делать, а только постоянно говорят, но ты кажешься бессловесной и настоящей». Бессловесной и настоящей. Красиво сказано, подумала я. И написала ему в ответ: «Наверное, ты просто-напросто располагаешь к разговорам. Попытайся предложить что-нибудь другое. Удачи! Э.»

В некоторых сообщениях читалась легкая угроза. Не то чтобы они угрожали мне сами, но они рассказывали о мужчинах, которые угрожали другим женщинам на сайте. «Этот мир ничем не отличается от реального мира, – писал один. – Девушкам грозит опасность, как и везде, так что будь здесь осторожна». «Тогда я заблокирую тебя, псих», – ответила я, и с ним было покончено.

Иногда я думала: «Почему ты смылся, Йонни? Почему не стал заботиться обо мне? А теперь мне приходится плавать в этой ледяной воде, и черт его знает, удастся ли выжить».

Но я выжила, иначе не писала бы сейчас это всё.

Следующего моего парня звали Клаус Бьерре, и он был из Копенгагена. Ему нравилось, когда я называла его моим парнем, это позволяло ему чувствовать себя молодым, по его словам. По-датски говорят käresta. Он жил недалеко от героиновой улицы. В то время в Копенгагене еще были настоящие героиновые улицы, и там, где-нибудь на углу, можно было увидеть, как люди стоят и спят, окутанные декабрьским туманом. Клаус Бьерре утверждал, что они не опасны, и так оно и было. Я по большей части сидела дома, поскольку Бьерре частенько говорил, что «в Копенгагене может случиться всё что угодно», и махал рукой в сторону окна. Напротив стоял красный кирпичный дом. Мне всегда нравился Копенгаген, но я не понимала, почему Бьерре искал себе подругу из Швеции. Мне приходила в голову мысль, что в нем было нечто, что датчанки замечали сразу, и он надеялся, что шведки этого не заметят. Датчане думают, что шведы туповаты. И нет разницы, откуда человек родом, пусть даже из Сконе, одна фигня, считают они. Мы годимся на то, чтобы продавать еду, строить мосты, содержать в порядке лес, чтобы в выходные они могли приехать погулять. Может быть, мы еще годимся на роль жены или по крайней мере любовницы, и по-видимому, Бьерре хотел выяснить именно это.

– У меня только один небольшой недостаток, – сообщил он при первой встрече. – Я довольно много пью.

Тогда меня это не обеспокоило, потому что тогда я ничего не знала о пьянстве и думала, что это никак на нас не повлияет, во всяком случае вначале. Но после того, как Бьерре дотрагивался до меня, я начинала пахнуть его руками. Постель, в которой мы спали, тоже хранила его запах. Иногда я, просыпаясь, утыкалась носом в его подушку, и меня начинало мутить. Она воняла спиртным и грязью, телесной грязью, как будто тело не знало, как поступить с отравой, и начало производить собственное вонючее противоядие. В общем, поначалу меня от Бьерре тошнило, но со временем я привыкла. Мне нравилась квартира, в которой он жил, в районе Фредериксберг. В ней было тепло, и батарея располагалась прямо под кухонным столом, так что можно было прислонить к ней ноги, когда пьешь кофе.

В нашей жизни не происходило ничего особенного, ничего такого, чего не происходило бы с другими обычными парами. Главным событием был разговор о нашем будущем. Бьерре расписал его, словно открывшийся его взгляду замок, и в глазах у него мелькнуло нечто вроде отблеска счастья. Он даже забывал иногда выпить, пока говорил. По его мнению, я должна была переехать к нему, а он купит кровать побольше и другие вещи, которые мне захочется иметь. У нас будут друзья, мы станем приглашать их в гости, и он будет следить за тем, чтобы на счете в банке были деньги, сбережения на сумму годовой зарплаты на случай, если что-то случится.

– Я прослежу, чтобы так и было, – сказал Бьерре. – Я буду отвечать за все сам, со мной ты можешь быть спокойна. Не сомневайся, я буду рядом и все заботы возьму на себя.

Я ответила, что, если он хочет привести в порядок свою жизнь, первое, что он должен сделать, это бросить пить. Он кивнул и отхлебнул из стакана.

– Точно, – сказал он. – Ты говоришь не то, что я хочу услышать, ты говоришь то, что мне нужно услышать. Вот почему ты мой настоящий друг, Эллинор.

Говоря это, он смотрел на меня покрасневшими глазами. Они блестели, как будто он вот-вот расплачется. Бьерре взял меня за руку, у него были длинные пальцы с обгрызенными ногтями. Он нагнулся ко мне и хотел поцеловать, но от него так воняло, что я отвернулась. Он сделал еще глоток из стакана и сморгнул слезу.

– Когда я думаю о том, какую жизнь я хотел бы вести – спокойную, теплую, уютную жизнь с тобой, Эллинор, – я чувствую, что способен на все. Я готов сделать что угодно. Завтра вытащим все бутылки, которые я припрятал, выльем их в раковину. Это будет началом новой жизни.

Бьерре снова улыбнулся мне и сжал мою руку.

– Может, купим машину? – спросил он. – Тогда мы сможем ездить на выходные в Сконе. Гулять по лесу и покупать в Мальмё продукты подешевле.

Я ответила, что машина нам не нужна, что одно из преимуществ Копенгагена – это велосипеды, которые можно взять напрокат повсюду. А если хочется поехать в Сконе, то для этого есть поезда. Бьерре смотрел на меня озадаченно, словно машина была чем-то вроде необходимого условия для всего остального.

– А собаку? – сказал он.

Я покачала головой.

– Нам с тобой и так хорошо. Только ты должен бросить пить.

На следующий день мы собирались заняться спиртным. Вылить содержимое, выбросить бутылки и начать новую, стабильную жизнь. Клаус Бьерре в то утро встал рано, принял душ, побрызгался парфюмом и выпил кофе, не притронувшись ни к одной из стоявших на кухне бутылок. Когда он посмотрел на меня, я заметила, что белки его глаз уже не такие красные, как раньше.

– Вот увидишь, все наладится, – сказала я. – Если человек настроен решительно, все получается.

– Да, – согласился Клаус. – Пойду на работу. Когда вернусь, поужинаем. Пить будем только воду. А потом займемся бутылками.

Когда он выходил, я стояла у него за спиной в дверях. Подойдя к перилам, он обернулся, помахал мне и улыбнулся.

Я вернулась на кухню, села за стол и принялась за завтрак. Прошло, наверное, около получаса после ухода Клауса, когда раздался стук в дверь. Громкий, решительный стук. Я не слышала перед этим шагов на лестничной площадке и поэтому подумала, что стучавший какое-то время простоял под дверью. Набирался решимости, чтобы поднять руку и трижды сильно ударить по двери. Я дожевала и поставила чашку на стол. Наверное, какие-нибудь торговцы или свидетели Иеговы, предположила я. Но я знала, что ни те, кто пытается что-то продать, ни свидетели Иеговы так не стучат. Даже своим стуком в дверь они должны настраивать человека в квартире на дружеский лад, внушать ему, что они могут сделать его жизнь лучше. Я продолжала сидеть, и стук повторился. Громкий и требовательный, как будто стучавший точно знал, что в квартире кто-то есть, и давал понять, что не сдастся. Я поднялась со стула и встала посреди кухни. Я стояла в ночной рубашке, смотрела на дверь и не могла заставить себя открыть. Стук стал еще громче, и я услышала голос за дверью:

– Откройте, фру Бьерре, пожалуйста, фру Бьерре, откройте!

Я немного приоткрыла дверь. За ней оказалась одна из соседок Клауса. Я никогда не разговаривала с ней, но знала, что она живет на седьмом этаже вместе с дочерью. Клаус называл ее «чокнутой». Она была так же неуместно одета, как и я, даже хуже, потому что ее ночная рубашка была запачкана на груди то ли джемом, то ли кофе.

– Да? – сказала я в щель.

– Вы должны пойти со мной, – ответила соседка. – Регина заперлась в туалете и ругается.

– Регина?

– Моя дочь.

– Не думаю, что я могу чем-то помочь.

– Вы должны, – настаивала она. – Регина может умереть взаперти.

Я решила сказать ей, что именно сегодня у меня много дел, к тому же, я обычно не выхожу из дома в такую рань. Произнося это, я одновременно попыталась закрыть дверь. Но тогда женщина впала в совершеннейшую панику.

– Нет-нет, – закричала она. – Вы не понимаете, фру Бьерре, Регина может умереть взаперти, вы должны пойти со мной и помочь, а иначе она может умереть взаперти!

Не знаю, почему я это сделала, но я открыла дверь, вышла и остановилась на лестничной площадке, где была полная тишина. Как будто нас отрезало от копенгагенской жизни и суеты, как будто мы с этой женщиной, сами о том не подозревая, в двух разных квартирах создали нечто собственное, неприятное и пугающее. Собственный вакуум или больную вселенную. Так мне подумалось сначала, а потом – что мне не надо ничего знать ни о вакууме, ни о больных вселенных.

– Что вы от меня-то хотите? – спросила я.

– Вы должны помочь ей выбраться из туалета, – ответила соседка.

– Я болею, – зачем-то сказала я.

– Чем?

Я попыталась придумать какую-нибудь болезнь, и самое заразное, что пришло мне в голову, это оспа.

– Не вижу никаких высыпаний, – сказала соседка. – Какая оспа? Ветряная?

– Нет. Обычная.

– Обычная оспа?

– Что вы от меня хотите? – снова спросила я.

– Помогите нам. Мы должны помогать друг другу.

– Вам больше некого попросить?

– Только вы свободны в это время дня.

Она была права. Из всех жителей дома только я не была занята. Остальные двери были закрыты и заперты, и так будет часов до шести-семи, пока народ не начнет возвращаться домой с работы. В это время дня была свободна только я.

– Ладно, я сейчас приду.

Я вернулась в квартиру, взяла ключ и пошла следом за соседкой.

У них в квартире было душно и грязно. В нее почти не попадал солнечный свет, поэтому горели лампы. Посреди квартиры проходило что-то типа небольшой шахты, видимо, бывший мусоропровод, через который теперь в квартиры без окон на улицу или во двор попадал свет. Так что из некоторых помещений этой квартиры можно было заглянуть в другие: из кухни было видно ванную. Я остановилась и огляделась. Там, на другой стороне, сидела женщина, выглядывая в открытое окно. Она сидела совершенно неподвижно, всего в нескольких метрах от меня. Ее толстые очки искажали взгляд, и было сложно понять, что выражало ее лицо с вытянутыми в тонкую линию губами. На женщине была надета мешковатая ночная рубашка, под которой угадывались низко висящие груди.

– Вы можете показать мне дверь туалета? – спросила я соседку.

Мы прошли узким коридором.

– Вот она. Там внутри сидит Регина.

Я взялась за ручку и подергала. Действительно заперто. Я постучала.

– Э-эй! – позвала я.

– Фру Бьерре? – откликнулась из-за двери Регина.

– Да, – ответила я, хотя и считала, что это их «фру Бьерре» звучит нелепо.

– Нужно выбить дверь, – сказала мать.

– Хорошо, сейчас выбью.

Я подобрала подол ночной рубашки, засунула его под резинку трусов и постояла так несколько секунд. Взгляд соседки медленно и недовольно скользнул по моему телу.

– Я сейчас выбью дверь! – крикнула я находящейся внутри Регине. – Встаньте как можно дальше от нее! Слышите! Осторожно!

Я сделала шаг назад. Потом ударила ногой. Я впервые пыталась вышибить дверь и била, не сдерживаясь, как делаешь на тренировках, когда бьешь противника. Перенеся вес на левую ногу, я замахнулась правой и прицелилась, чтобы попасть ступней по двери. И ровно в ту секунду, когда я готовилась ударить, я услышала, как мать произнесла, быстро и тихо, словно пискнула:

– Подумайте о ком-нибудь, кого вы ненавидите.

И еще до того, как я успела подумать, до того, как я осознала, что, собственно, она сказала, я увидела перед собой лицо Клауса Бьерре. Я видела его лицо, его красные глаза, я чувствовала запах его нездорового дыхания. Его лицо криво улыбалось мне в тот момент, когда я изо всех сил врезала по двери. Моя пятка попала прямо в рожу Клауса Бьерре. Дверь слетела с петель и повисла в проеме. Потом упала на пол. Внутри на унитазе сидела Регина.

С косоглазием, тяжелыми грудями и до смерти напуганная. Женщина рядом со мной издала ликующий вопль:

– Фру Бьерре открыла дверь! – кричала она. – Вот видишь, Регина, не понадобилось никаких мужчин!

Регина встала с унитаза, подошла ко мне и упала мне на грудь. Потом и ее мать тоже принялась меня обнимать. Так мы и стояли там, окутанные запахом пота от их подмышек и, возможно, от моих тоже, мне кажется, человек чувствует запах своего пота как-то иначе. Затем они потащили меня на кухню, хотели угостить ликером и печеньем.

– Пойдемте, фру Бьерре, садитесь, позвольте нам отблагодарить вас.

Их голые ноги, торчащие из-под ночных рубашек, сновали по линолеуму. Я видела их сухие потрескавшиеся пятки, отросшие ногти и следы, которые подошвы оставляли на полу, который, казалось, был покрыт жирной пленкой.

– Мне пора идти. Господин Бьерре скоро вернется.

Они закивали с понимающим видом. Пока я спускалась по лестнице, они всё махали и махали мне вслед. Открыв дверь в квартиру и войдя внутрь, я вдохнула запах Клауса Бьерре, полный безысходности. Я постояла какое-то время, окинула взглядом кухню. Завтрак на столе. Батарея. Кирпичная стена за окном. Бутылки, которые мы собирались выбросить вечером. Наше маленькое житье-бытье, которое нам удалось создать.

Я зашла в спальню, достала сумку и упаковала свои вещи. Вышла из квартиры, прошла по переулку в сторону Ховедбанегорен. Остановилась и несколько минут смотрела на толпу под стеклянным потолком, на продавщицу цветов неподалеку. Вскоре я уже сидела в поезде, везущем меня домой в Сконе.

* * *

Людям на сайте нравилось отправлять фотографии из своей жизни. На некоторых были машины и яхты, огромные экраны крутых телевизоров перед диванами в гостиной. Некоторые присылали фото своих половых органов. И все писали что-нибудь приятное о моем портрете. Я человек к комплиментам не привыкший, а это правда, что таким людям легко польстить. Так что я сидела перед экраном, улыбаясь и думая о том, что, несмотря ни на что, идея насчет сайта была не так уж безумна. Еще мне приходило в голову, что ничего лестного во всем этом не было. Все это не имело ко мне никакого отношения. Я ответила на одно из сообщений так: «Спасибо за письмо, но не строй насчет меня ложных иллюзий. Мне тридцать шесть, а фото сделано при свечах… Вот настоящая фотка». И отправила свой снимок, как я выглядела в тот момент, в трусах и лифчике при обычном освещении (я отредактировала фото, убрав лицо). Не вдаваясь в детали, могу только сказать, что этот портрет был далеко не такой удачный, как прежний, и я успела поржать, представив, какой расхолаживающий эффект он произведет на адресата. Но буквально через минуту-другую от него пришел ответ: «Помимо того, что твой возраст дает возможность вести множество интересных разговоров и ты с большой вероятностью умеешь готовить очень вкусные ужины (я же выберу вино), твое тело, я уверен, сулит массу удовольствий, как и многим, думается мне, до меня. Твое влагалище наверняка скрывает целый склад грязных приемчиков, которые могли бы порадовать и меня».

«Вот скотина!» – тут же ответила я.

Но осталась сидеть за компьютером. Честно говоря, меня удерживало любопытство. Любопытство к мужчине, но еще и к мужественности. Мужественность так устроена, что чем больше ее узнаешь, тем меньше ее понимаешь, но все равно больше и больше очаровываешься. Я имею в виду не только секс. Во всяком случае, я серьезно подумывала продолжить переписку с этим мужчиной. Мне пришло в голову, что то, что он написал, было свидетельством чего-то вроде непристойной искренности, которой он не стыдился. Может быть, мне стоило бы договориться с ним о свидании. Такого рода приключение в темное время года, наверное, хорошо бы на меня подействовало, а то я впадаю в уныние, когда постоянно темно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю