Текст книги "Роль «зрелой женщины», или Чувствительные истории"
Автор книги: Лина Серебрякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Ирина посмотрела на продавца.
– Понравился? – спросил тот.
– Хороший жилет, – уважительно кивнула она.
– Какой размерчик желаете?
– Размерчик… – она стала в тупик. – На плотного такого мужчину выше среднего, как вон тот, – и показала на кого-то в толпе.
– Найдем, – он снял жилет с плечиков. – На свитер в самый раз. Не мужу, стало быть?
Она замерла от неожиданности.
– Нет, – ответила врасплох.
Он приблизил голову, заглянул в глаза, складный, тонкий.
– Такая милая женщина и без мужа, – произнес вполголоса так, что ее бросило в жар. – Встретимся? Сегодня. Давай?
Она смутилась. Хотела отшутиться и не нашлась. Он не отводил от нее светло-карих, подсвеченных солнцем, глаз.
Она отрицательно помотала головой. Он не согласился.
– А я б тебя любил, и ты б меня любила. Я вижу. Встретимся? Я подъеду, куда?
Она потерялась. Как давно с нею не разговаривали так, не просили ее… Мгновение было упущено.
Он тряхнул головой.
– В общем, не жилет, а кладовка. Все под рукой, все по уму – сигареты, закусон, а сюда… – от легкого движения его пальцев в боковой карман словно скользнула бутылка. – Обмыть, чтобы долго носить.
Он вложил покупку в яркий пакет и протянул ей, нежно коснувшись запястья.
– Зря расстаемся!
– Может быть, – грустно улыбнулась она.
– Будь здорова, голубка, – нежно попрощался он.
В субботу с цветами и с тем же пакетом в руке она позвонила в знакомую дверь. Открыл Павел, плотный, уютный. Они обнялись. Ирина развернула свой дар. Из внутреннего кармана торчала бутылка «Смирновской», в других блестела пачка сигарет, где-то тарахтели охотничьи спички.
– Ух ты! – усмехнулся Павел. – Карман на кармане. Я в них не запутаюсь?
– Семнадцать штук с рюкзачком для одеяла.
– Не слабо.
Он подергал клапаны с липучками, расстегнул и застегнул молнии, надел и повернулся в обнове.
– Все под рукой, все по уму,– сказал словами продавца.
– Не широк?
– На свитер самый раз, – опять слово в слово ответил он.
Они вновь обнялись.
– Пашенька, – зашептала Ирина, – сорок лет – это не страшно?
– Какие сорок? Это Иван Иванычу на десятом этаже сорок, а мне двадцать пять.
– Все шутишь.
– Ну, сорок и сорок, – небрежно ответил он.– Что делать? не я первый… Вперед и с песней!
– А я дрожу как лист.
– Стыдись, Иришка.
– Ой, Пашенька!
– Не трусь, артистка.
– Не тру-усь… Значит, не просто?
Павел посмотрел на нее ласково и серьезно.
– Ах, ты, пичуга малая, – тихо проговорил он, лучший друг ее погибшего мужа. – Смелей, Иришка. Потерявший мужество теряет все.
– А не потерявший?
– Черпает силы в каждом дне.
Гостей пока не было. В гостиной уже белел скатерью длинный стол, уставленный соусниками, солонками, перечницами и стопками тарелок. Праздник ожидался немалый, хватило бы стульев и табуреток.
Настя окликнула ее.
– Пришла? У нас с тобой три часа на все про все.
– Успеем.
– Бери халат, передник, здесь все свои.
Они принялись перебирать рис, мелко резать баранину, морковку для настоящего среднеазиатского плова, каким угощались в Нуреке. Одновременно подходило пышное сдобное тесто, начинки, приправы.
– Мои пироги весь дом знает. Дух на все этажи.
– Студень порезать?
– Хрен не забудь.
– Сделано. Ух, и злой! Аж слезы.
– Зелень возьми.
– Как тебе идет быть хозяйкой!
– А я везде хозяйка. Надо лишь поставить себя, – она понизила голос.– Думаешь, Пашка не хотел командовать? Ого! А я тихенько-тихенько, и снова королева. Пашенька! – крикнула она. – Не откажись, милый, протереть всю столовую посуду и рюмки с бокалами? А?
Павел вздохнул.
– Просто мечтал об этом. Скатерть я ту постелил, генерал?
– Именно ту самую. Умница моя.
Павел рассмеялся, подмигнул Ирине.
– Видала?
– Про Костю Земскова еще не рассказала тебе, – говорила, смеясь, Анастасия. – Однажды возле студии он покупал яблоки на улице. Взял одно, другое, третье и стал подбрасывать все три. А продавец тоже умелец оказался, и давай перекидывать тоже по три яблока сразу. Так они и бросали друг другу, пока один гражданин из очереди осторожно не поинтересовался, мол, эти яблоки вообще-то продаются или как? Талантливый, не откажешь.
Собирались гости, становилось шумно. Ирина переоделась, на Анастасии тоже оказался другой наряд, в мелкий синий горошек с открытым белым воротником. Толстые альбомы времен гидростроительной молодости заняли всех. Их листали, покачивали головами, вздыхали. И выпивали по-маленькой.
– Строили, строили… а для кого? Дяде в карман.
– Хозяйки, несите закуски, мы уже начали!
– Начали так начали. Ириша, отнеси им селедочки и грибочков с луком. Холодец уже там. Пусть вспомнят молодость.
Наконец, пришли все. Уселись. Были прочитаны стихотворные поздравления, оглашены первые тосты. Застолье началось. Плов внесли на блюде дымящейся горкой: желтоватый рис, мясо, фрукты и горячий бесподобный дух.
– Настя, дай рецепт!
– Ешьте, угощайтесь, пока горячий. Всем напишу, – раздавала тарелки хозяйка.
– Помнишь, Павел, прежние деньки? – вздохнули гидростроители, – Целыми баранами угощались!
Праздник зашумел.
Ирину представили как подругу детства хозяйки дома, известную артистку кино. Кто-то, действительно, вспомнил ее лицо, но вниманием надолго овладел плов, избавив Ирину от вопросов. Ее соседом слева оказался молодой человек лет двадцати пяти. Загорелое лицо, капризные губы.
– Меня зовут Виталий, – простодушно улыбнулся он, наливая вино в ее бокал.– И я никому не известен, я робок и стеснителен. Удостойте меня капелькой внимания. Чессо-слово. Вам, знаменитой, это же ничего не стоит?
Она рассмеялась. Вино уже туманило ее голову, делая все чудесным и доступным.
– Будем знакомы.
Он вновь наполнил ее рюмку.
– Ах, что за духи! Я покорен, чессо-слово.
– Так скоро? – она засмеялась.– А впереди еще много всего, – и показала взглядом на разноцветные бутылки.
– Я никого не знаю. Вы спасли меня от одиночества. Честно-слово.
И все подливал ей, подливал, наполнял тарелочку то рыбкой, то салатом, и вновь подливал, подливал. И все проще и ближе становилось им сидеть друг возле друга.
– За вас, – поднял он бокал.– За ваши глаза, за то, что они обещают.
"Плосковато,– полу-отметила она.– Не по-мужски как-то".
Они выпила за нее, потом за него.
Его лицо сияло молодостью. Свежесть щек, стройность шеи, прихотливость губ… Как он молод! Как веет от него силой! Ах, дивно, прекрасно! Как же она жила-была? В душе она все та же!
Гости вдруг вспомнили про актрису. Пришлось отвечать на вопросы, но, на ее счастье, появились пироги и все отвлеклись. А она ощутила свою руку в горячих ладонях соседа..
– Зовите меня просто Вит, – он провел пальцем от ее локтя до кисти. – Вы необыкновенная. Единственная из единственных.
– Ой, – она поморщилась.
Он не заметил. Он бросал быстрые взгляды на сидевших за столом женщин, потом вернулся к Ирине.
–Я видел все ваши фильмы. Чессо-слово!
– Ириша! – поманила ее хозяйка.
Пора было подавать сладкое.
Смеясь, Ирина оперлась на его плечо и поднялась из-за стола. Плечо, крепкое мужское плечо!
На кухне царил порядок, словно невидимые руки собрали и вымыли использованную посуду, таган, даже вынесли мусорное ведро. А ведь хозяева почти не покидали гостей.
– Очаровала молодца, – поздравила ее Анастасия. – Та якого гарного! Побудь, побудь с мужчиной, размыкай свое вдовство. Ты слишком серьезна, отпусти себя.
– Ни-ни-ни, Настенька, – замотала головой Ирина. – Эти мужчины… знаешь, они стали моложе меня.
– Расслабься, и помолодеешь. А какой парень! Кто-то же привел его. Наверное, друзья сына.
– Как романтично! В вашем доме объявился прекрасный незнакомец.
Из столовой доносился шум удавшегося банкета. Закипали чайники, заварка уже поспела. Хозяйка резала на кусочки слоеный торт с яблочным желе, Ирина десертной лопаточкой укладывала их на плоский дубовый круг, схваченный серебряным чеканным ободом с двумя витыми ручками. Потом пришла очередь пахлавы, пирога с лимоном. Капустный был давно уже на столе и сейчас под водочку гости доедали его крошки.
Ирине хотелось плакать и жалеть себя.
– Ах, Настенька, как меня баловали!
– Представляю.
– И песню в мою честь сложили. Один сокурсник. Тра-ля-ля, тра-ля-ля…
Она украсила вазу с мороженым мелкими ягодами, полила ликером, и поставила на поднос вместе с розетками.
– Ну, неси, покрасуйся перед всеми.
– Ах, Настя! О чем ты говоришь…
– Все еще будет… Неси, неси.
Ирина расставила розетки, опустила на середину стола вазу с мороженым.
В столовой раздались аплодисменты.
Она вернулась на кухню и Насте вновь пришлось выслушивать ее воспоминания. Беда с подвыпившими подругами. Только бы не расплакалась окончательно.
– Однажды Сережа приехал на съемки и вошел с гитарой, а я, вот любовь-то! ах! и сползла по стенке.
На кухню осторожно заглянул Виталий. Не увидев соперника, он ободрился, сделал обиженное лицо.
– Это нечестно. Все меня бросили, а мне скучно. С кем я танцевать должен?
И увлек Ирину в коридор.
Музыка звучала по всей квартире. Балконная дверь была открыта, над горбатыми крышами светилось ранне-вечернее небо. Пора было освежиться, погулять внизу по скверику и вновь вернуться к столу, к фруктам, кофе. Гости шумно спустились по лестнице, захватив с собой ракетки и воланчик.
Виталий увлек Ирину в укромный уголок. О, волшебство! О, молодость! Где же она была, как жила? Из глаз лились слезы. Виталий поцеловал ее глубоким мужским поцелуем, от которого она ослабела вконец.
– Я позвоню. Завтра. О, что это будет!
Ночь в поезде набегает быстро. Сначала просто смотрят в окно, замечая, как уходят окраины города и мелькают северные короткие пригороды с деревянными домами и серыми стенками поленьев. Вот начались луга, сосны, поляны, полуосвещенные заходящим солнцем, длинные тени от невысоких холмов. Обильные темные леса сплошняком пошли вдоль полотна, насыщая истосковавшийся на морских просторах глаз.
Клим уже знал, что его попутчики Смирновы – дружная, многодетная семья. Старшая дочь их давно замужем, у нее свои дети, младшенькая – вот она, с родителями, а сыновья служат в армии, но, слава Богу, не в горячих точках, а старший сын всего неделю как демобилизовался и собрался жениться в Брянске.
– В Брянске? – вежливо удивился Клим.
Супруги поведали ему историю необыкновенной любви солдата и местной девушки, полностью одобряя его выбор.
– Раз невесту нашел, в Брянске-то, да решил у нее остаться, значит, на свадьбу туда и едем. Другой сын еще служит, у него еще все впереди, – тревога промелькнула на ее лице матери. Женщина прижала к себе пригревшуюся дочку. – Вот младшенькая, утешение наше.
Всем своим поведением показывала она, как крепко укоренена в жизнь, как неколебимо устроен ее мир.
– Одно слово, Смирновы. На каждом шагу друг другу нужны. И дети воспитаны так же. А вы к командировку?– без перехода спросила она, ожидая ответной откровенности.
Она не застала его врасплох. Твердыня этого семейства была ясна с самого начала. Поэтому ответил кратко.
– У меня иные обстоятельства.
– Что ж супруга не проводила?
Он не успел ответить. В проеме купе нарисовался босс, он протянул Климу тарелку апельсинов.
– Угощайся, капитан.
– Спасибо, Магомед.
– Угощайтесь, пожалуйста, – Клим посмотрел на девочку и протянул ей самый крупный апельсин.
Но та боязливо вжалась в мать.
– Вы с ним знакомы?– полюбопытствовал сосед.
– Да, – небрежно ответил Клим, – на моем корабле весь их товар прибыл. Не опасайтесь.
– На торговом флоте ходите?– осведомился сосед. – Кем, если не секрет?
– Старпомом.
– О-о.
Ответ всех успокоил. Смирновы потянулись за апельсинами. В купе запахло субтропиками. Климу хотелось забраться на верхнюю полку и, думать, думать, но дорожный обычай требовал беседы, и он выдерживал ее как мог. И проиграл. В воображении многодетной матери нарисовался образ шатуна, бросившего семью на произвол судьбы. Даже Шук, крепко обнявший отца у нее на глазах, не поколебал ее.
Клим лег на спину, стал думать, пока не заснул. Во сне увидел освещенную сцену, синее сияние, родное и близкое.
В рассветных сумерках, среди лесов и озер мчался длинный голубой состав. Сизые туманы лежали в долинах, просвеченные кое-где рыбацкими кострами, доносился запах дыма, речной воды, свежей примятой травы. Все это медленно поворачивалось, уходило вдаль, сменялось новыми реками, оврагами, полными росами, зеленой тяжелой листвой. Поезд мчался с севера на юг.
Клим стоял в коридоре. Что-то обдумалось ночью, дорешилось, он стоял, полный уверенности в том, что с ним происходит.
В вагонных купе еще мирно спали пассажиры, защищенные от утренних лучей оконными плотными занавесками, а мальчики-кавказцы с бесшумной проворностью уже сновали по тихому коридору с тряпками и маленькими ведрами в руках. Они работали "с товаром", под наблюдением босса. Это со стороны кажется, что купить-продать – это ничего не стоит. Как бы не так!
Клим старался им не мешать. Изредка на изгибах пути их прижимало, оба вежливо извинялись.
Подошел босс.
– Красивая природа, да? – заулыбался он.
– Да, – ответил Клим.– Ничего лучшего на земле нет.
– Есть, есть.
– Горы?
Кавказец поцокал языком.
– Горы, дорогой, горы.
В коридоре начинали греметь раздвижные двери купе, выпуская людей с полотенцами. Заря разгорелась, выкатилось солнце, пышные белые громады облаков с алыми, еще зоревыми, краями.
– В Москву едешь? – поинтересовался босс.
– Да.
– Москвич?
– Нет.
– Помощь нужна? – тихо спросил тот.
– Нет, благодарю.
Поезд гремел по мосту. Внизу, туманилось озеро, едва отражая солнце и бело-розовые облака. Опоры мелькали мимо окон.
– Подумай, капитан, – значительно сказал он.– Для хороших людей ничего не жалко.
– Для своих людей, имеется в виду?
– Конечно.
Ребята закончили дела, и исчезли за дверями купе.
– Крепко ты их держишь, – одобрил Клим.
– А как же, дорогой! На твоем корабле тоже крепкая дисциплина. Подумай, подумай. Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдется.
Клим усмехнулся.
– Может быть.
– Конечно, дорогой.
Они перемолвились еще парой слов, и тот отошел.
За окном зацветала темная липа. Её жёлтые шарики лопнули, цветочки раскрылись и разлили в воздухе медовый, ни с чем не сравнимый аромат, заполнивший все комнаты. Утро пришло свежее, летнее. Как много обещал день! Ирина потянулась и откинула одеяло.
– Как все получилось?– она сделала несколько наклонов и взмахов руками.– Волшебная сказка! Он придет. Сегодня.
Напевая, она прошлась по квартире.
– Что он мне говорил? Милый мальчик! Пусть будет все. Все! – Она запела. – Как он молод и свеж, как он любит меня!
По комнате летали пушинки, опускались и вновь взлетали от сквознячка. Это только снежинки летят вниз и вниз, а тополинки взмывают вверх в дуновениях ветерка, который слишком плотен для них!
– Восемь лет без любви! О, Вит! Неужели это возможно?
И вдруг спохватилась.
– Ах, растяпа! Жду в гости мужчину, а в доме одни фрукты. Мясо, острый соус, зелень, сыр. И бутылка хорошего вина.
Через Пятницкую у метро размещался маленький рынок. Ирина купила баранины, уже отбитой для жарки, взяла упругую свежую зелень, и душистую приправу. Скорее, все должно быть готово к его приходу.
В доме было тихо. Телефон молчал. Она посмотрела на него. Ах, он, верно, уже звонил, пока она покупала продукты. Конечно, звонил. Сейчас она разгрузит сумку, приготовит мясо, красиво разложит и прикроет салфеткой
– Сегодня, сегодня… Я должна быть ослепительна! Я умею быть ослепительной!
Время шло. В квартире вкусно пахло зеленью и салатом. Мясо она пожарит при нем, после первого бокала вина. Ирина отутюжила шелковое платье, вышла на балкон, откуда виден был переулок, прислонилась к дверному косяку.
Телефон молчал.
Утро перешло в день, солнечная полоска со стены перешла на пол.
На душу набежала тень. Почему он не звонит, почему не спешит побаловать вниманием, где же его чуткость, право? На шее, близ железок, ощутилось слабое подергивание. Как у мамы. Она уселась в кресло… и улыбнулась.
– Он придет вечером! Вот что значит долго не встречаться с мужчинами. Я просто отстала от жизни. Раньше… Сережа… он звонил спозаранку, из любой командировки, спешил услышать мой голос. Но когда это было!
Телефон молчал.
День созрел, перешел за середину. В горле ощутился легкий укол. Он пронзил все существо, и воображение готовно нарисовало свою картинку.
– У него другая! Они любят друга, молодые … О-о!
С горлом творилось неладное. Пришлось обвязать шею теплым шарфом и придерживать рукой. Как мама. Раздайся сейчас телефонный звонок, он излечил бы ее мигом. Но в квартире стояла тишина, только изредка сигналили за окном потревоженные автомобили.
На кухне, готовое к трапезе, ожидало на столе угощение. Лишь ваза была без цветов, наполненная отстоянной водою.
– Что за страдание! Можно ли так поступать!
Боль охватила виски. Никогда с нею не случалось такого, она всегда была здорова, всегда готова к работе, к дальним съемкам. В девять раздался звонок. Помертвев, Ирина схватила трубку.
Звонила Киска.
– Алло, мамуля? Ты здорова?
– Конечно. Как ты ?
Но чуткая Киска уже уловила что-то.
– Мамуля, ты, правда, в порядке?
– Да, да. А что?
– Голос какой-то… смурной.
– Может быть, после вчерашнего банкета у Насти. Павлу исполнилось сорок лет, и вот… этот юбилей. До поздней ночи.
– Поня-ятно. Головка болит? А я уж стремнулась. Тогда приезжай завтра и привези ананас.
– Ананас?
– Я продула Ленке, а у нее день рождения. Въехала?
– Да, да, куплю самый спелый. Еще чего душа желает? Не ее, твоя?
– Жевачку кругленькую, синюю.
– Привезу. Целую тебя.
– До завтра.
Разговор с дочерью подбодрил ее, боль стихла. И она, было, встрепенулась, махнула рукой, но всё вернулось.
– Он кинул меня! – загорелось сердце. – Я старуха. Ста-ру-ха. Неужели?
Покачиваясь, она принялась ходить из угла в угол, глубже и глубже упадая в боль.
А в это время в кафе на Тверской сидела компания молодежи, девушки и юноши. В выходные дни вскладчину такие ребята коротают вечерок в сверкании огней, под звуки музыки, с бутылочкой сока или единственной бутылкой вина, сладостями, мороженым. Отношения просты и доверительны, все трудятся, никто ни от кого не зависит.
Был здесь и Виталий. И был он старше всех.
Он заметно отстал от своих ровесников. Школьные друзья закончили институты, переженились, стали серьезными людьми, и лишь он, словно мальчик, все ждал, что кто-то позаботится о нем, уладит его дела. Это было мучительно. Он злился.
Напитки пили из больших пестрых бокалов, бросая в них округлые кусочки льда. Шутили, танцевали. Виталий раз за разом упрямо приглашал девчушку из-за соседнего стола, словно не замечал своих, сидящих с ним рядом. Девушки переглядывались и пожимали плечами.
– И как они получают такие прозрачные ледышки? – поинтересовалась одна из них, рассматривая на свет слегка обтаявший кусочек льда. – В моем холодильнике без пузырьков не обойдешься.
Ребята задумались.
– Может, в струйном режиме?
– Я знаю, – поспешил Виталий. – Их замораживают под током.
– Классно. И под лаптем тоже, а, Вит? – съязвил плечистый парень.
– Ну, ты… – Виталий свирепо посмотрел на обидчика, вскочил со стула и убежал.
Ребята засмеялись.
– Он у нас мнительный.
– Мнительные пусть дома сидят, блин. Халявщик. Влез в колоду, так не зарывайся, – кипятился обидчик, накаченный парень с золотым перстнем на большом пальце.
Глупое поведение Виталия испортило вечер.
– Убежал, спрятался. Как ребенок…
– Вернется, никуда не денется, – пренебрежительно откликнулся кто-то.
И Виталий вернулся. Сел, надутый, ни на кого не глядя.
Время шло к закрытию. Все стали сбрасываться по счету. Затравленно озираясь, Виталий тихо обратился к своему обидчику.
– Займи мне и сегодня тоже, а? Я верну, чессно-слово. Сразу за все.
– Когда? – жестко спросил тот.
Все опустили глаза. Виталий заметался.
– Скоро, – залепетал он. – Как только …
– Когда?
И вдруг молния словно озарила Виталия.
– А-а… через час. Я кретин! – он схватился за голову.– Я совсем забыл! – и он расцвел на глазах, уверенно требуя внимания. – У меня есть любовница, актриса, старше меня. Чессно-слово! Красивая, известная. Ее все в лицо знают. Молодого ей захотелось, сама на меня вешается, а я что, отказываться должен? Чессно-слово! Эти старушки напоследок такое выделывают! Сейчас я ей позвоню, она сразу привезет. Чессно-слово!
Все молчали.
– Честно-слово! – уверял он. – Мне только позвонить.
Поворот событий заинтересовал всех.
– Звони, – обидчик протянул мобильный телефон.
Виталий поспешно порылся в карманах в поисках номера телефона. Посыпались истертые бумажки, квитанции. Нашел.
– Вот. Чессно-слово! Сейчас.
…Обвязанная шалью, Ирина горестно смотрела на экран. Что-то мелькало перед глазами, в голове звенело, болело горло. Она уже не ждала. Ей было страшно: вот так же, держась за горло, после сильного потрясения ушла ее мать.
Вдруг зазвонил телефон. Она вздрогнула.
– Привет! – весело сказал молодой мужчина.
– Ой… здравствуй!
– Ну почему же "ой", – капризно протянул он.– Ты ждала меня?
– Д-да.
– Тогда приезжай.
– Как?
– Молча, как.
– Прямо сейчас?
– А тебе не все равно?
Она молчала. Он исправил оплошность.
– Я соскучился. Приезжай скорее.
– Куда?– спросила Ирина.
– К Охотному ряду, к памятнику Жукову.
Это было совсем рядом, одна остановка. От Новокузнецкой до Театральной.
– Хорошо, – согласилась она.
– Захвати faive, – сказал он.
–Что?
– Пять.
– Чего?
– Баксов. Или, лучше, десять.
– Долларов?
– Да. Жду.
В трубке раздались гудки.
Ирине стало зябко в теплую летнюю ночь.
– Деньги… Вон как теперь.
Но это же Вит! Он ждет ее!
В светлом платье с чуть заметными блестками она выбежала из дома. Ничего, ничего, пусть бьется у горла этот странный пульс, все пройдет. Любовь излечит.
Подошел почти пустой состав, словно бы для одной Ирины.
Голова работала ясно, слишком ясно. Можно, можно ехать на свидание к молодому мужчине, но где взять молодое обмирание? Летучие страхи, восторги юных лет? Ах, в любви, как видно, по-прежнему одна сумятица. Зато есть страсть, зрелая страсть.
Виталия она увидела издали.
– Вит!
Он поднял руку, но не сделал навстречу ни шага. Пусть видит его компания, как подползет к нему эта известная (все узнали?) актриса, красивая женщина.
Компания наблюдала чуть поодаль. Вот бежит к Виталию эта красотка, вот он раскрыл объятия, вот она протянула деньги.
– Спасибо, – небрежно бросил он, – ты меня очень выручила. Я отдам. Чессно-слово, отдам. А сейчас меня ждут, – он оглянулся на своих. – Я тебе позвоню. Привет!
Ирина ахнула, схватилась за горло. Чувствуя себя обнаженной под взглядами его друзей, она повернулась и побежала назад, к метро.
Дома стало хуже. Постанывая, она бродила по квартире, наконец, в халате вышла из квартиры. В переулок.
Ночная темнота редела, окна в домах были темны. Стояли дорогие иномарки, летел с тополей пуховый снегопад, сбиваясь у тротуаров в пышные перины. Зачем она здесь? Ах, как плохо. Куда ей надо было ехать? В лагерь… с ананасом.
… Длинные тени островерхого здания перекрывали половину привокзальной площади. Несмотря на ранний час торговцы уже выставили столики с красивыми горками фруктов. Электрички сменяли одна другую, толпы прибывавших в Москву пассажиров устремлялись к подземному переходу, к станциям метро, быстро исчезали, чтобы смениться новыми и новыми волнами. Ирина неуверенно пересекла площадь, купила ананас, неловко толкнула столик продавца, отчего рухнули и раскатились по земле нарядные фрукты, охнула от грубого окрика. В электричке нашла себе место у окна справа.
– Свежие газеты, последние новости, – прошел по вагону газетчик.
– Шоколад, открытки, жевачка.
Жевачка… Она купила сразу несколько.
– Мороженое, мороженое…
– Календари, карты, прищепки, носки… – продавцы шли чередой, зарабатывая свой хлеб.
Ирина сидела сжавшись. В душе творился хаос, он разверзался, утягивал, обдавал острым холодом и мраком. Закрыв глаза, она ехала станцию за станцией, ничего не слыша, не ведая, что ее надломленные брови привлекают внимание.
– Дочка, – осторожно окликнула ее старушка, сидевшая напротив вместе со старичком. – Не убивайся так, доченька!
Ирина открыла глаза.
" О, старость, старость, убогая, седая", – нервический озноб завьюжил по всему существу.
Поезд мчался дальше и дальше. Как наслаждалась она этим стремительным бегом по зеленому Подмосковью, как любовалась всегда на дальние холмы и взгорья, огромные облака, таинственные дороги к селениям!
Но не сейчас.
– Дочка! – изболелась за нее бабуля. – Что стряслось-то? Может, помочь как?
Ирина помотала головой. Она все дальше уходила во тьму. Уже не только горло, вся она была схвачена болью.
– Не приставай, – тихо одернул старик. – Мало ли.
– Да молодая же… Мы уходим, доченька, не пропусти станцию, – коснулась ее плеча старушка.
Поезд приближался к Святым ручьям, когда еще один сердобольный человек, скорее всего, врач, попытался помочь красиво одетой женщине.
– Мадам, – сказал он, наклоняясь к ней, – вам нужна помощь? Вам опасно быть одной.
Ирина вздрогнула.
– Оставьте меня! – вскрикнула жалобно, – вы все старые, некрасивые, на вас страшно смотреть!
Мужчина отпрянул.
– Больная, – проговорил кто-то.
– Несчастная.
Держась за горло, она выбежала в тамбур, и оказалась на платформе.
Отшумев, электричка длинно пролегла по насыпи и втянулась в арочные перекрытия моста через реку. Стало тихо. Дальние леса темными волнами очерчивали горизонт, спускаясь в широкую долину, по которой скользили тени облаков. Слева за деревьями по-прежнему высилась старая колокольня. Тишина и покой царили вокруг.
Но именно здесь Ирине стало совсем худо. Словно бы там, в вагоне, среди людей, они всем миром удерживали ее, охраняли, спасали, подбитую, но живую. Теперь она была беззащитна. Ужас и боль стучали в ней. Нетвердо ступая, не различая, она побрела зачем-то вверх по насыпи, дальше, дальше… Наконец, опустилась на рельсы как раз напротив старой колокольни. Было тихо. Вороны, сидевшие на замшелых кирпичах, беспокойно переступали и даже взлетали от волнения.
Стальные рельсы длинно и шелковисто блестели под солнцем. Щелястые шпалы, пропитанные ржавой смазкой и пылью, тяжело и тупо держали их, утопленные в гранитной щебенке. И качались, качались под ветром желтые цветочки сурепки.
Ох, как не понравился матери семейства этот молчаливый сосед! Смирнова словно клещами вытянула из него несколько ключевых слов, из которых составила о нем самое неблагоприятное впечатление. Да как он смел бросить семью? Зачем колесит по стране, не заботясь о жене и детях?! Наутро она пошла в наступление на того, в ком почуяла угрозу железному оправданию всей своей жизни.
– И где вы будете жить, тоже неизвестно? И детей своих вам не жалко?
"Так и будут говорить, – прищурился Клим, – ее правота – святые заботы матерей, без которых не вырасти ни одному человеку. Но выросши, он ищет себя в этом мире".
– Детей я обеспечил, – спокойно ответил он.
– Обеспечил! Парню-то отец нужен. Вон времена какие, глаз да глаз нужен, пока до армии, а не то свяжется с бандюгами. Мало наркоманов? Мало беспризорников? А почему? Потому что некоторые…
– Люся! – придержал ее муж.
Она затихла.
–То же и за дочерью надо, – обняла дочку и поцеловала ее.
Клим молчал. Ему захотелось вновь залечь на верхнюю полку, думать, переживать удивительный сон, но постели были скатаны, белье сдано, поезд мчался по Подмосковью, мимо дальних пригородных станций. За окном разворачивались холмистые равнины, поля, дачные поселки. Скоро, скоро и Москва, и неизвестность станут превращаться в действительность. Вот о чем надо бы думать. Надо, надо, надо… Он был спокоен.
Соседка уже не скрывала своего гневно-разоблачительного торжества.
– Чудно! – она скрестила на груди руки. – Жена-то ваша, поди, весь век только и ждала мужа с моря, только и ждала, смотрела вдаль.
– Как водится, – Клим смотрел на нее отдалено, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
– И дождалась. Бедная женщина! Ух, моя бы воля....
– Люся! – прикрикнул муж.
Она замолчала.
Клим опустил руку ребром ладони на стол.
– Все верно, но тут иной случай. И достаточно. Всем ясно?
Смирнова с дочерью возмущенно удалились в коридор.
Клим сосредоточился. Что-то, что-то… Но тут оживился муж хозяйки, скромный, с пролысиной, человек, похожий на бухгалтера.
– А вообще, как говорится, не боязно тебе?– проговорил он. – Не страшно одному? Ведь один, один!
– Там видно будет.
– Под этим делом не начудишь чего? – еще яснее высказался сосед и щелкнул себя по горлу.
Клим кивком дал понять, что понял его. Что-то уже привлекло его внимание. Знак, шорох. Что-то стало обретать уверенность.
Сосед же разговорился.
– Я тебе честно скажу, когда супруги дома нет, я, как говорится, сам не свой. Однажды сбежал от нее в дом отдыха, давно, еще по молодости. И не смог. Боюсь одиночества, не ручаюсь за себя. Недавно остался один на даче, красота вроде, работы много, а…
Но Клим не слушал его. Знакомое пересыпание стальных опилок явственно слышалось в ушах. Он привстал, осматриваясь по сторонам.
– Что происходит?
– Где? – сосед тоже оглянулся.
– Здесь, сейчас. Что? С кем? Успеть, скорее, скорее, – поезд грохотал по мосту, внизу голубела широкая вода, вдали показалась старая колокольня. Клим заметался. – Поезд! Остановите поезд! Где стоп-кран? Где связь с машинистом?
Распахнув дверь купе, он рванулся по коридору. Люди в растерянности расступились перед его напором.
– Остановите поезд! Срочно! Остановите поезд! – и помчался в конец коридора к стоп-крану,
Но тут соседка с истошным воем намертво схватила его за одежду.
– Держите его! Спасите! Я его знаю! Сюда, сюда!
Ей удалось замедлить его бег, на крик сбежались со всех купе, навалились, подмяли, чуть не раздавили под телами. Колеса уже грохотали по мосту, мелькали арочные опоры, мальчишка-кавказец в общей суматохе упал поверх всех, и только босс невозмутимо смотрел от своей двери.
– Помогите, – хрипел Клим из-под груды тел, – хоть кто-нибудь помогите же!
Этот зов ушел в пространство, в высокое небо. Там возникли два блика, два узких света и заскользили вниз, туда, где без сознания сидела на рельсах Ирина. Ветер трепал ее волосы, платье, разносил аромат ананаса.
– … Хочешь уйти? – послышалось из одного луча, и вся ее боль стихла, стало легко и покойно. – Хочешь? Мгновенно взлететь и парить, свободно, светло… Хочешь? – звук шел изнутри нее, и свежая прохлада уже овевала щеки.
Она слушала, как освобождение и готова была согласиться, когда возникло нечто иное, тоже из глубин ее существа.
– "Жить, жить, жить", – послышалось ей.
А поезд уже набегал с моста, и машинист жал на все гудки, рев сотрясал окрестности. Тщетно.... Эта женщина на рельсах ничего не слышит!
"Жить, жить, жить",– и вдруг она увидела перед собой свою дочь, Киску, повзрослевшую, в халатике, с ребенком на руках, на фоне незнакомой стены с двумя яркими тарелочками.
