Текст книги "Тайны Васильков, или мое нескучное лето (СИ)"

Автор книги: Лина Филимонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Если бы я была поэтом, то немедленно сочинила бы хвалебные душераздирающие стихи. Или изобразила бы все это на огромном холсте, если бы была художником. Но, так как никакими талантами я не обладаю, придется просто впитать все в себя, и там оставить. В заветном уголке памяти, где хранятся самые красивые воспоминания.

Тут я вспомнила про землянику, села на траву, наклонилась… да ее тут видимо-невидимо! А сразу и не заметно. Такого вкуса, как у этой земляники, не бывает больше нигде…

Когда пришло время обеда, мы расположились под толстенным дубом, крона которого запросто могла бы укрыть, к примеру, весь наш четвертый курс, который в наступающем учебном году будет уже пятым. Галка достала вареную картошку, огурцы, хлеб и сало. Я извлекла из рюкзачка бабыгрушины пирожки со щавелем и с капустой, коробку шоколадного печенья с орехами и пару апельсинов. Дядя Вася вынул из-за пазухи пол-литровую бутылку с мутной жидкостью.

– Это что? – строго спросила Галка.

– Как что? – удивился дядя Вася. – Самогон.

– Убери сейчас же. Понял? – Голос Галки стал выше на несколько октав, – чтобы я этого больше не видела.

– Е-ершистый ёж! – с глубоким чувством сказал дядя Вася и посмотрел на Вовку. – Ты со своей бабой сам будешь управляться, или тебе помощь нужна? Ну и молодежь пошла, растудыть ее в ноздрю!

– А я что? – обиделся Вовка. – Я не возражаю. Но не больше пятидесяти грамм.

– Само собой, – сразу согласился дядя Вася. – Я же, понимаешь, за рулем…

– Вот именно! – надулась Галка. – То, значит, мне ехать нельзя, потому что трясет, то – пожалуйста, поезжай с в дюпель пьяным водителем, который тебя запросто в канаву вывалит и не заметит!

Дядя Вася шмыгнул носом, всем своим видом показывая, каких трудов ему стоит сдерживаться, чтобы не ответить этой склочной женщине. Он извлек из внутреннего кармана своего потрепанно жизнью коричневого пиджака два маленьких граненых стаканчика, вставленных один в другой, наполнил их и протянул один Вовке.

– Ну, будем, – произнес он, опрокинул в себя белую жидкость, закусил извлеченной из другого кармана уже очищенной луковицей, прихватил пару пирогов и шмат сала, после чего удобно устроился прямо на траве, положив под голову собственную кепку.

Вовка тоже быстренько, под недовольным взглядом Галки, вылил в рот содержимое стакана и принялся активно поглощать разложенные на полотенце припасы.

Я жевала пирожок с капустой и наслаждалась тишиной, запахом травы и земляники, стрекотом кузнечиков и жужжанием пролетавших мимо пчел.

– Говорят, у тебя кавалер завелся, – нарушил тишину Галкин вкрадчивый голос.

– Кто говорит? – разозлилась я. – Нет у меня никаких кавалеров.

Начинается. Вот так здесь всегда. Ты только подумаешь, что хочется чихнуть, а тебе уже с другого конца деревни кричат «будь здорова».

– Ну, бой-френд. Или хахаль. Как тебе больше нравится, – Галка обижено пожала плечами.

– Да ни говорил я ничего такого, – вмешался Вовка. – Я только сказал, что видел его возле Катькиного огорода. И все.

– Ну, все понятно. Огородами к ней пробирался, – сказала Галка. – Чтоб не увидели и болтать не начали.

– А чего прятаться то? – возразил Вовка. – Это ж не преступление какое…

– Вот-вот. Все равно же все узнают, – подтвердила Галка.

– Да кто прятался-то? Объясните, наконец, – возмутилась я. – А то все уже знают, а я не в курсе.

– Да ладно, не в курсе, – усмехнулась Галка.

– Представь себе. Хотя кое-какие догадки у меня есть. Так кто это был?

– Антон, кто же еще, – сказал Вовка.

– Антон?!

Видно, изумление мое было настолько искренним, что Галка сразу поверила.

– Ну вот, ошибочка вышла, – сказала она и с упреком посмотрела на Вовку. – Так, значит, ты и Антон не… это самое?

– Какое это самое? Я его несколько раз встречала, поздоровались, и все.

– Что же он делал на твоем огороде? – Галка наморщила лоб. – Странно.

– Да уж, – сказала я.

– Может, человек просто мимо проходил, – произнес Вовка.

– Ты же говоришь, он по моему огороду пробирался.

– Это не я говорю, а Галка. Я только сказал, что видел его возле твоего огорода. Позавчера вечером. Он стоял у ограды и, вроде бы, что-то высматривал. Как будто искал место, где удобнее перелезть. Так, во всяком случае, мне показалось.

– И все? – спросила я.

– И все, – ответил Вовка.

– Ну и буйная у тебя фантазия, – сказала я Галке, а сама подумала: «Интересно, что же он на самом деле там делал? И как раз в тот день, когда произошло странное происшествие с книгами».

С Антоном я была знакома, но и только. Он начал приезжать в Васильки, когда я уже заканчивала. У него здесь появились родственники после того, как его старшая сестра вышла замуж. Он мой ровесник, ходит обычно в сильно драных джинсах, у него длинные волосы и очень задумчивый взгляд. Вот, пожалуй, и все, что я он нем знаю. Да, еще его футболки с философскими надписями, вроде: «У меня сегодня понедельник» или «Ненавижу белые носки». Особенно меня впечатлила последняя: «Кто мы?!».

Надо расспросить о нем Ваню. Кажется, они проводят много времени вместе.

Есть в нем что-то странное. Или подозрительное?

Глава 7, рассказывающая о новых страшных шутках

Я проснулась посреди ночи. Прямо напротив моего окна в небе висела полная луна. Лунный свет проникал в комнату сквозь тонкие тюлевые занавески, окрашивая все молочным золотом. Какая-то птица, шумно махая черными крыльями, пролетела мимо. И тут я поняла причину своего пробуждения. На чердаке кто-то ходил. И не просто ходил, а с громким, размеренным топотом. Шаги были неторопливые и очень тяжелые. Мне сразу представился огромный толстый гоблин в чугунных башмаках. Больше никто не смог бы так топать. Я знаю, что, когда ходят по чердаку, в доме этого не слышно. Во всяком случае, когда там ходят нормальные люди с обычным весом.

Даже не знаю, испугалась я или удивилась. Скорее всего, и то и другое. Я села в кровати, протянула руку и накинула на плечи халат. На всякий случай. Потом я встала, запахнула халат, завязала пояс и убрала волосы в хвост. Шаги продолжались, не меняя ритма. Я встала и подошла к окну. Лестница на чердак находится с другой стороны дома, там, куда выходят окна гостиной, ванной и библиотеки. Так что в мое окно все равно ничего полезного не увидишь.

Я в нерешительности повернулась к двери. Конечно, я не боюсь. Чего мне бояться? Кто-то развлекается на моем чердаке и мне очень хотелось бы поймать этого шутника за ухо и сказать ему пару слов. Или хотя бы увидеть, кто это. Сделав глубокий вдох, я быстрыми и очень решительными шагами направилась к двери, распахнула ее и вышла в коридор. Меня обступила темнота, и моя решительность сразу уменьшилась примерно на одну треть. Но две трети еще оставались! Когда страшно, главное – не думать, а действовать.

Не оставляя себе времени на раздумья, я пошла по коридору в сторону гостиной. Дверь в нее была закрыта, поэтому темнота по мере моего продвижения постепенно сгущалась, и эти несколько метров показались мне невероятно длинными. Дверь тихонько скрипнула, и я вошла. Шторы были не задернуты, так что видимость из окна была прекрасная. Правда, чтобы увидеть лестницу, нужно было открыть окно или прижаться лицом к стеклу и повернуть голову вправо.

Как раз в тот момент, когда я, прижавшись щекой к холодному стеклу, пыталась разглядеть очертания лестницы, и раздался этот жуткий смех, от воспоминания о котором у меня даже сейчас кровь стынет в жилах. Точнее, в венах. Это был даже не смех, а нечеловечески злобный, леденящий душу хохот, от которого все тело покрывается испариной и пропадает вера в светлые идеалы.

У меня нет никакого сомнения в том, что звучал он не на чердаке, а над самым моим ухом. Я очнулась возле двери, метрах в пяти от окна. Как я там оказалась, не знаю. Видимо, отпрыгнула. В критических ситуациях у людей иногда появляются сверхъестественные способности. Похоже, это как раз такой случай. Значит, от страха у меня повышается прыгучесть.

Сердце гулко билось. Кроме этих ударов, больше ничего не было слышно: ни шагов, ни смеха. Абсолютная, полная, давящая тишина. Не знаю, сколько времени я так простояла. Сердце постепенно успокоилось и снова стало стучать неслышно. По чердаку больше никто не ходил и никто не смеялся у меня над ухом. Может, мне все это померещилось или приснилось? Может, я до сих пор сплю? Ага. И хожу во сне. А еще прыгаю, как кенгуру.

Я на цыпочках подкралась к окну, потом, поколебавшись, открыла одну створку и высунула голову наружу. Видимость по-прежнему была прекрасная. Луна, как огромный фонарь, освещала улицу, двор, палисадник. И лестницу на чердак.

Тот, кто там ходил, по-прежнему находится на чердаке. Потому что другого пути отступления, кроме этой лестницы, у него нет. Жаль, что отсюда не видно, закрыта ли дверь чердака на крючок. Чтобы это увидеть, нужно выйти на улицу, а мне что-то не хочется. Прохладно. Хотя какие могут быть сомнения? Конечно, крючок не накинут. Не мог же этот кто-то просочиться на чердак через закрытую дверь.

Итак, я буду стоять, смотреть в окно, и, рано или поздно, увижу, кто это здесь куролесит. О том, как он (она, оно?) мог хохотать над моим ухом, находясь на чердаке, я вообще думать не буду. Завтра подумаю, при солнечном свете. Я с грохотом закрыла окно, чтобы обмануть бдительность неизвестного, но форточку оставила открытой, чтобы было лучше слышно. Я принесла стул и села у окна, подперев голову руками.

Через несколько минут мои глаза начали слипаться. Я упорно боролась со сном, растирая глаза и встряхивая головой, но сон оказался сильнее. Я задремала, а, когда проснулась, в окно уже пробирались первые солнечные лучи. Еле доковыляв до кровати на онемевших от неудобной позы ногах, я рухнула и уснула, даже не вспомнив, что нужно хотя бы взглянуть на дверь чердака.

Весь день я бродила по дому, как лунатик, натыкаясь на углы кроватей и комодов и спотыкаясь о некстати завернувшиеся коврики. Воздух казался мне густым и вязким, все предметы – чужими и странными, а в голове была похмельная тяжесть. Иногда так бывает во сне. Что-то ищешь в каких-то незнакомых непонятных местах, потом забываешь, а что, собственно, нужно было найти и, наконец, понимаешь, что окончательно заблудилась и искать нужно выход, а его нет…

Солнце сегодня и не думает показываться. На небе – исключительно серые оттенки, и даже ветер вялый и безжизненный. Лениво перебирает листочки яблонь, а разгонять нависшие над Васильками тучи – это не его забота. Лучше бы уж дождь пошел, чем так: ни рыба, ни мясо.

Ближе к вечеру пришли Белка с Алинкой и вытащили меня на свежий воздух. Оказывается, тучи уже убрались подобру-поздорову, и солнце, перед тем как окончательно скрыться за холмами, предстало благодарной публике во всей своей красе и сиянии. Теплый ветерок разогнал туман в моей голове, а звонкий алинкин смех окрасил мои воспоминания о вчерашнем в более жизнерадостные цвета. Ха! Да это же просто цирк! А я в нем – единственный зритель. Ну что ж, буду и дальше наслаждаться разыгрываемым для меня представлением.

– Знаешь, что я заметила? – спросила я Белку, которая пыталась накормить очень полезной овсяной кашей свою Алинку. Алинка вертелась, размахивала ложкой, и каша чаще оказывалась на столе или на ее щеках, чем во рту.

– Ладно, – решительно сказала Белка. – Не хочешь, не ешь.

Алинка, довольная, вскочила со стула, схватила со стола конфету и умчалась смотреть, как баба Груша загоняет корову.

– Пойди умойся! – крикнула ей вслед Белка, но как и следовало ожидать, была проигнорирована.

– Что ты там заметила? – спросила Белка, вытирая стол.

– В этом деле слишком много «в». Васильки, ванная, варенье… Ваня.

– Добавь еще «веселые шаги», – хмыкнула Белка.

– Почему это – «веселые»?

– Ну, они же смеялись…

– Смеялись…, – я вспомнила это смех и у меня мурашки пробежали по спине целым табуном.

Во время прогулки мы с Белкой всесторонне обсудили ночное происшествие и пришли к однозначному выводу: кто-то меня разыгрывает. Сейчас, ближе к ночи, этот вывод уже не казался мне таким уж однозначным. Но признаваться в этом я не собиралась.

– Последний пункт наиболее интересен, – Белка закончила уборку и села напротив меня на табуретку.

– Какой это? – я опустила глаза, не выдержав ее пристального взгляда.

– Возможно, вы влюблены, – проговорила она.

– Глупости, – сказала я. – Невозможно.

– Время – восемь вечера, – Белка показала на часы.

– Прекрати! – взмолилась я.

– Это ты обнаружила, что где-то здесь слишком много «в».

– Как-то само пришло в голову. Думала обо всем об этом, думала… и придумала.

– Это значит, что в твоей жизни наступило время «в», – торжественно провозгласила Белка.

– Ладно, пойду домой, – вздохнула я. – У меня там посуда не вымыта, и вообще.

– Возможно, встретишь Ваню, – сказала Белка.

– Ты опять!

– Да я так. Просто хотела сказать: встретишь, передай привет.

– С чего это я его встречу?

– Что-то мне подсказывает, что он околачивается где-то рядом. В блестящих доспехах.

Когда я подходила к дому, от забора отделилась широкоплечая фигура и перегородила мне дорогу.

– Привет, – сказал Ваня. Белка оказалась права.

– Добрый вечер, – вежливо сказала я.

– Гуляешь?

– Просто иду.

– А куда идешь? – спросил Ваня.

– Домой.

– Что-то мне так чаю захотелось, – Ваня сглотнул слюну. – Аж зубы свело.

– Хочешь меня скомпрометировать?

– Что? – не понял Ваня.

– Время позднее, – объяснила я. – Я живу одна. Что потом обо мне будет говорить деревенская общественность?

– Какая еще общественность? Тебя что, волнуют пересуды старушек, которые таращатся из-за занавесок?

– Я переживаю за свою репутацию. Мне в Васильках очень нравится. Вдруг я сюда насовсем перееду.

– И что?

– Мне не хочется, чтобы за моей спиной шушукались: а, это та самая вертихвостка, которая к себе по ночам водит симпатичных молодых мужчин, у которых неизвестно какие намерения, – иногда мне бывает трудно остановиться, даже если я понимаю, что уже пора.

– Я знаю, что нужно сделать, – уверенно заявил Ваня.

– Да, и что же?

– Сейчас мы пойдем к тебе пить чай, а завтра я лично обойду всех местных старушек, по списку, и сообщу им, что намерения у меня самые серьезные.

Я открыла рот, но, не придумав ничего остроумного, снова его закрыла и махнула рукой.

– Ладно, пошли. Фиг с ней, с моей репутацией.

Честно говоря, я была даже рада, что не придется заходить домой в одиночестве. Наступала ночь и то, что в обществе Белки и Алинки казалось пусть не очень смешными, но все же шутками, теперь приобретало зловещий оттенок. И мне вовсе не хотелось сейчас увидеть или услышать что-нибудь пугающее.

Ваня согласился с моим предложением выпить чаю в беседке и даже помог мне накрыть на стол. Я зажгла спираль от комаров, накинула на плечи мягкую бабушкину шаль и удобно устроилась в старом и продавленном, но очень уютном кресле. Ваня сел рядом на стул с высокой спинкой.

Мы пили чай с вареньем, печеньем и шоколадом, причем выяснилось, что Ваня – большой любитель варенья, особенно вишневого и клубничного. А еще он любит джем, мармелад и рахат-лукум. Я тоже люблю рахат-лукум, но только настоящий, а это такая редкость…

Сумерки постепенно сгущались. На веранде горел свет, но в беседке никакого освещения не было, поэтому предметы начали терять четкость очертаний, да и чай совсем остыл…

– Ты кого-то ждешь? – вдруг спросил Ваня.

– С чего ты взял? – удивилась я.

– Ты все время оглядываешься, – сказал он.

– Я оглядываюсь? – еще больше удивилась я. И поняла, что, действительно, с наступлением темноты усиливается мое беспокойство и мне все время хочется посмотреть, не подкрадывается ли ко мне кто-нибудь сзади.

Ваня молча смотрел на меня.

– Может, и жду, – медленно проговорила я. – Но в гости я никого не звала…

И я, совершенно неожиданно для самой себя, рассказала ему обо всех странных происшествиях, которые происходили в последние несколько дней.

Ваня внимательно выслушал меня и сказал:

– Понятно. Кто-то развлекается. У меня прям кулаки зачесались – так хочется попробовать на прочность физиономию этого «кого-то»…

– Сначала неплохо было бы узнать, чья это физиономия, – сказала я.

– Обязательно, – согласился Ваня.

– Может быть, в следующий раз я не испугаюсь, возьму фонарик… конечно, если это будет ночью. А, может, следующего раза вообще не будет. Может, ему уже надоело. Или ей.

– Ей? – переспросил Ваня. – У тебя что, есть враги или недоброжелатели… женского пола?

– У меня вообще нет врагов, насколько я знаю. Может, это друг. Со специфическим чувством юмора.

– Все равно, хотелось бы посмотреть на этого «друга».

– В общем, ничего не понятно, – вздохнула я.

– Ничего, разберемся, – успокоил меня Ваня.

И мне в самом деле стало легко и спокойно. И даже захотелось, чтобы прямо сейчас кто-нибудь захохотал или бросил в меня каким-нибудь не очень тяжелым предметом.

– А, может, ничего этого вообще не было, – выпалила я неожиданно.

– Как – не было? – удивился Ваня.

– Я хочу сказать, – попыталась я объяснить свою мысль, что все это может быть… неправдой.

– То есть ты…

– Да нет, – я посмотрела на него с упреком, услышав сомнение и недоверие в его голосе. – Я не вру. У меня вообще такой привычки нет.

– Кать, не обижайся, я и не думал…

– Просто может оказаться, – медленно начала я, – что все это – всего лишь стечение обстоятельств. Разных событий, не связанных друг с другом. А еще – моих ошибок и фантазий.

– То есть ты сама себе не веришь?

– Конечно. Как можно в такое поверить? Может, я чокнутая? – спросила я Ваню.

– Не может, – твердо сказал Ваня и задумался.

– А ты на чердак поднималась? – спросил он после нескольких минут раздумий.

– На чердак… – протянула я, – вообще-то поднималась, но давно и совсем по другому поводу.

– Испугалась, – догадался Ваня.

– Кто, я? Ну вот еще. Просто как-то времени не было. Весь день то одно, то другое…

– Понятно. А завтра у тебя найдется время?

– Слазить на чердак?

– Да. Вместе со мной, конечно.

– Ну, если постараться, можно найти. Хорошо, я постараюсь. Приходи.

Мы попрощались, и я направилась в дом, совершенно забыв обо всех страхах и беспокойствах. Я даже что-то напевала себе под нос.

Уже засыпая, я вспомнила, точнее никак не могла вспомнить, был ли сегодня утром накинут крючок на двери чердака. Ладно, неважно. Кажется, был. Я же несколько раз проходила мимо и смотрела на эту дверь. Если бы что-то было не так, я бы заметила. А, может, и нет… Я сегодня весь день была сама не своя, как будто заколдованная.

Глава 8, в которой Катя пугается по-настоящему

– Что-то ты сегодня весь день носишься туда-сюда с таинственным видом, – сказала мне Белка, стоящая у калитки бабыгрушиного дома.

Я как раз возвращалась из магазина, с пакетами в обеих руках.

– С каким видом я ношусь? – переспросила я.

– С таинственным, – сказала Белка.

– Объясни, – потребовала я.

– Ну, не знаю. Просто по тебе сразу видно, что ты что-то задумала. То ли глаза у тебя слишком сильно блестят, то ли руками размахиваешь больше, чем обычно… А, может, у меня просто очень развита интуиция. Ну что, я права?

– Передай своей интуиции, чтобы ела больше фосфора, – сказала я и помчалась дальше.

– Значит, не скажешь? – спросила Белка у моей спины.

– Заходи в гости, сама увидишь, – прокричала я.

Ваня появился, когда солнце было в зените. Я уже успела переделать все свои утренние домашние дела и сидела в беседке, в своем любимом кресле, с книгой в руках.

– Доброе утро, – сказал Ваня.

– Утро? – я подняла одну бровь и посмотрела на него.

– Ну, день, – поправил себя Ваня. – Немного проспал. Сегодня тебя никто не беспокоил?

– Спала, как убитая, – сообщила я.

– Это хорошо. Ну что, приступим?

– Приступим, – согласилась я.

И мы полезли на чердак. На первый взгляд здесь все было так же, как и в прошлый раз. И на второй взгляд тоже. Ваня внимательно осматривал и ощупывал стены и пол, я бродила туда-сюда, не зная, на чем остановить взгляд.

– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил Ваня.

– Я уже один раз обшарила весь чердак, – сказала я. – Несколько дней назад. И с тех пор здесь ничего не изменилось. Правда, тут есть одно место, куда я толком не заглядывала. Там очень темно и страшно.

– Где это?

– А вон там, – я показала рукой. – Там, за перегородкой, небольшой закуток. Совершенно темно, свет не попадает. Нужен очень-очень мощный фонарик.

Ваня хлопнул себя по лбу.

– У меня как раз есть такой. Я его принес, оставил у калитки, – он повернулся к выходу. – Размером с маленький телевизор, светит так далеко, что можно лунных человечков разглядывать.

– Ну, далеко-то как раз не надо. Там довольно тесно.

– Ну, понятно. Метра два-три, не больше.

Ваня задумался, стоя у перегородки.

– Двадцать один, – неожиданно выпалила я.

– Метр? – удивился Ваня.

– Год.

Ваня смотрел на меня и забавно хлопал глазами.

– Мне – двадцать один год. Ты спрашивал.

Ваня вздохнул с облегчением.

– А я уж думал…

– Что я чокнутая?

– Что я что-то недопонимаю. Двадцать один, значит. А я все думал: есть тебе восемнадцать или нет?

– А что – хочешь научить меня пить водку? Или продумываешь план соблазнения?

– Ну чего ты сразу кусаешься? Просто ты ведешь себя, как будто тебе лет четырнадцать. А выглядишь – максимум на семнадцать.

– Ладно, проехали. А тебе сколько лет?

– Двадцать пять.

– В армии был? – строго спросила я.

– Так точно, – по военному четко ответил Ваня.

– Женат? Дети есть?

– Нет…

– Образование? Привлекался? Родственники за границей?

– Может, ты анкету составишь, а я заполню?

– В следующий раз. А пока – иди за фонариком.

– Есть, командир.

– Я тут кое о чем подумал, – сказал Ваня, когда мы, наглотавшись пыли и не обнаружив ни одной стоящей улики, в том числе и в закутке, решили устроить перерыв с чаем и бутербродами.

– Да?

– Тут недалеко живет один человек, который мог бы нам помочь.

– Помочь в чем? Прогнать полтергейст? – хмыкнула я.

– Можно и так сказать, – медленно кивнул Ваня. – Только я бы лучше употребил слово «поймать». Мне так больше нравится.

– Полтергейст поймать нельзя. Он нематериальный, – объяснила я.

– Поймаем, тогда и разберемся, – сказал Ваня.

– А что за человек? Экстрасенс какой-нибудь?

– Гораздо лучше. Зовут его Степан Пантелеевич, а дом его примерно в двадцати километрах от Васильков. – Ваня поставил чашку с чаем на стол и уставился на нее в глубокой задумчивости.

Вот это новости! Неужели тот самый Степан Пантелеевич, возле которого в бабушкином блокноте нарисован глаз? Я во все глаза смотрела на Ваню и ждала продолжения. Но не дождалась.

– И что? – не выдержала я.

– Что – что? – спросил Ваня.

– Ты начал говорить про Степана Пантелеевича, который… не знаю что. Маг и волшебник?

Ваня пожал плечами.

– Я и сам толком не знаю. Но, когда один мой друг попал в очень непростую ситуацию, он ему здорово помог.

– Расскажи, – потребовала я.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал Ваня.

Я уже собиралась обидеться или попытаться воздействовать на него другими запрещенными методами, но тут у калитки появилась Белка, и мне пришлось заглушить свое любопытство. Это было нелегко, так как любопытство – одно из самых труднозаглушаемых человеческих чувств.

Белка выпила с нами чаю, а потом мы решили провести эксперимент. Ваня полез на чердак, я пошла в свою комнату, а Белка осталась снаружи, чтобы согласовывать наши действия.

– Начали! – крикнула Белка.

Я закрыла окно, оставив форточку приоткрытой, как было в ту ночь, легла на свою кровать и прислушалась. Ничего. Полежав минут пять, я высунулась в окно.

– Ну что? – спросила Белка.

– Я ничего не слышала.

– Теперь попрыгай и потопай, – крикнула Белка Ване.

Я снова закрыла окно и подошла к кровати. Через некоторое время я услышала слабые приглушенные удары, доносящиеся как будто через толстый слой ваты.

– Чуть-чуть слышно, но совсем не то, – крикнула я Белке. – Иди сама послушай.

– Продолжай прыгать! – крикнула Белка Ване и влезла через окно в мою комнату.

Некоторое время мы вместе слушали, как Ваня беснуется на чердаке, хотя по звукам было совсем не похоже. Потом мы вылезли в окно и сообщили Ване, что он может прекратить свои упражнения.

Ваня слез с чердака слегка запыхавшийся.

– Ну что? – спросил он.

– Ничего, – сообщила Белка. – То есть, когда ты начал прыгать, были слышны какие-то звуки, но на тяжелые шаги они совсем не похожи.

– Да, – подтвердила я. – Похоже, ты слишком легкий для этого эксперимента.

– Я – легкий? – обиделся Ваня. – Да ты знаешь, сколько я вешу?

– Лучше не говори, – сказала Белка. – Она испугается.

Ваня почесал затылок. Мне очень захотелось повторить за ним это движение.

– Очень трудно представить, – сказала я, – человека, который весит раз в пять больше тебя, – я с сомнением окинула Ваню взглядом. – А, может, даже и в десять.

– Таких людей не бывает, – сказала Белка.

Я смотрела на дверь чердака, на крючок, который Ваня аккуратно закрыл, и по моей спине полз неприятный колючий холодок.

Алинка – очень мудрая женщина. Это я о том, как она управляется с колиными пацанами.

Сначала они перед ней выпендривались. Каждый старался показать, что он круче. Доходило до побоев и слез, в том числе под горячую руку попадало и Алинке. Но теперь она изменила тактику. Сначала одного похвалит, потом другого. Потом опять одного, и опять другого. В порядке строгой очередности и по справедливости. А те и рады стараться. И домики с ней строят, и воду для куклиной ванны на самосвалах возят, и чай пьют понарошку из крохотных чашечек. В общем, все довольны, а больше всех – Света.

Они с Белкой в это время сидят, загорают, языки упражняют. В основном на темы чем кормить, чему учить и как достичь правильного и гармоничного развития ребенка в сегодняшней непростой политической и экономической обстановке.

А я сижу, зеваю.

– Скучно, – сказала Светка, глядя на меня.

– Скучно? – удивилась я.

– А тебе, что, весело? – посмотрела на меня Светка с подозрением.

– Ну, не то чтобы весело… – замялась я.

«Скорее, страшно интересно. А временами просто страшно…», – вертелось у меня на языке.

– Я слышала, у тебя роман с Макаровым.

– С кем?

Светка растянула губы и пожала плечами.

– С Иваном Макаровым, – произнесла она раздельно.

– Это… что ли… с Ваней?

– Ты что, даже фамилию его не знаешь?

– Нет, – пролепетала я.

– Да-а. То есть вам точно не скучно, – сделала она неожиданный вывод.

– А кто он, этот Ваня? – спросила Белка.

Белка и Света смотят на меня одинаково вопросительно. Как так получилось, что разговор свернул куда-то совсем не туда?

– Тракторист, – ответила я.

– Что, правда? – удивилась Света.

Я пожала плечами.

– Он так говорит.

– Не стоит верить всему, что говорят мужчины, – назидательно сказала Белка.

– Я в курсе.

Мы помолчали, задумавшись о склонности мужчин ко лжи и вероломству.

– По-моему, между вами летают какие-то искры, – произнесла, наконец, Белка.

– С чего ты взяла? – возмутилась я. – Ничего никуда не летает.

– Может, ты сама еще не знаешь, а со стороны уже заметно.

– Как заметно?

– Ты цветешь, а Ваня чахнет на глазах.

– И что? Может быть, одно с другим вообще никак не связано.

– Все может быть. Но я точно знаю, что женщины от любви расцветают, а мужчины выглядят, как больные овцы.

– Кто это сказал?

– Точно не помню, кажется, мисс Марпл.

– Точно, она, – подтвердила Света. Еще одна любительница детективов.

– Никак не могу понять, почему это ты такая мудрая? Ты меня старше года на три, не больше, – обратилась я к Белке.

– На пять. А причина моей мудрости вон там, шоколадку доедает, – Белка с нежностью посмотрела на Алину, которая облизывала вымазанные шоколадом пальцы.

– Что, от этого так мудреют?

– Да.

– Как-то ты невесело вздыхаешь…

– Может, тебе еще рано это знать, но с того момента, как у тебя появится ребенок, ты уже никогда не будешь по-настоящему беззаботной и безмятежной.

И она посмотрела на молчаливую Свету. Та кивнула.

Я была очень удивлена.

– Странно это от тебя слышать. Мне-то казалось, что ты – сама беззаботность. Такая же, как твоя дочка. Тебе как будто тоже пять лет.

– Конечно, мне тоже пять лет, – улыбнулась Белка. – Я, правда, вместе с ней снова переживаю детство. Но, знаешь, иногда, очень часто, я просыпаюсь среди ночи и бегу проверять, дышит ли она… Может, это задвиг какой. Это у меня с того самого момента, как она родилась. Я все время за нее боюсь. Хотя, конечно, не думаю об этом ежесекундно…

– Ну, ночью всем в голову разная ерунда лезет.

– Да-а. И днем, бывает, тоже.

– Наверное, это нормально.

– Да нет, в психушку мне точно рано, – сказала Белка. – Так вот, о мудрости… На многое смотришь по-другому, когда у тебя есть такое вот чудо. Замечаешь то, на что раньше не обращала внимания и начинаешь видеть немного дальше своего собственного носа.

Белка подергала себя за нос и мы рассмеялись. В этот момент Алина прикончила-таки шоколадку и со вздохом сказала:

– Я вся такая чумазая. Придется идти умываться.

И они пошли умываться. А я, может быть, впервые, всерьез задумалась о том, какой я стану, когда у меня появятся дети. Девочка. И мальчик. Может, еще девочка. Там посмотрим.

Подушка была такой прохладной и успокаивающей… Я закрыла глаза. Спать мне, в общем-то, не хотелось, просто я немного устала. Перед глазами замельтешили обрывки сегодняшних событий. Ваня, чердак, сундуки, мелкие пылинки, пляшущие в потоке света, проникающего в маленькое слуховое окошко. Бабушкины платья, шляпы, чугунные утюги в углу…

Я подскочила на кровати. Не было утюгов. В первый раз были, а сегодня не было.

Или были? Может, я просто не обратила на них внимания? Я попыталась сосредоточиться и увидеть чердак таким, каким он был сегодня. Вот я поднимаюсь по лестнице, смотрю на Ваню, который зачем-то стучит по крыше, принюхиваюсь к запаху нафталина, доносящемуся из открытого сундука… Почему открыт сундук? Это я его открыла в прошлый раз и забыла закрыть. Подхожу к сундуку и заглядываю в него. Вроде бы все на своих местах. Я брожу по периметру чердака, дохожу до того самого угла, сворачиваю… И что? Если бы там были утюги, я бы об них споткнулась. А я не споткнулась, следовательно, их не было. Логично? Вроде бы да. Но, может быть, я просто обошла их, не заостряя на этом внимания. Потому что как раз в этот момент я одним глазом наблюдала за Ваней, который стоял напротив окна и солнечные лучи, проходящие через его волосы, образовали вокруг его головы золотистое свечение, а лица его совсем не было видно, но я чувствовала, что он улыбается… Опять я не о том.

Уснуть все равно не получится. Я вылезла из-под одеяла и пошла на кухню выпить кофе. Хорошая порция кофеина никогда не мешала мне уснуть. В отличие от непрошенных мыслей.

Щелкнув выключателем, я сощурилась: слишком ярко. Поэтому я выключила свет на кухне, оставив тусклую лампочку в коридоре, и поставила чайник на плиту. Потом я подошла к окну и остановилась, неожиданно погрузившись в какое-то оцепенение. Я ни о чем ни думала, просто смотрела, как сгущаются сумерки, как силуэты яблонь и слив становятся темнее и выглядят совсем иначе, чем днем, на фоне серо-сиреневого неба. В сумерках все привычные предметы становятся необыкновенными и загадочными. Мне всегда нравилось именно это время… Но сегодня эта загадочность показалось мне какой-то тревожной. Как будто что-то недружелюбное притаилось в таком знаком саду. Чайник засвистел, сделав шаг в сторону плиты, я его выключила и снова вернулась на свой наблюдательный пункт.