Текст книги "Курс лекций сестры Фу или Тайная женская доктрина"

Автор книги: Лин Бао

Лин Бао
Курс лекций сестры Фу или Тайная женская доктрина

«Из мириад вещей, созданных Небом, самое драгоценное – человек. Из всех вещей, дарующих человеку благоденствие, ни одна не сравнится с интимной близостью. В ней он следует Небу и копирует Землю, упорядочивает Инь и управляет Ян. Те, кто постигает ее значение, смогут напитать свою природу и продлить свою жизнь; те, кто упустит подлинное ее значение, нанесут себе вред и умрут прежде времени».

«Наставление о любви учителя Дун Сюаня» («Дун Сюань Цзы»)

«Сестра Фу („Талисман“) была мастером любовного искусства пустоты, мастером внутренней алхимии, траволечения и хирургии. Она являлась личным советником госпожи Фан и преподавала для старших девочек „искусство наслаждений“. Она всегда радовалась новому общению. У нее был теплая улыбка.

Сестры из монастыря относились к ней с почтительным страхом. Ходили легенды, что она одним взглядом могла забрать у юношей и девушек их молодость и силы. Ко мне она отнеслась доброжелательно и была рада, что, имея попутчицу и помощницу, сможет в этот раз взять больше трав, книг и других необходимых для визита вещей».

«Тайна летающей женщины, или Исповедь Старейшины Чая» Лин Бао

ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ
МОРЕ ИНЬ

Дао как жизненный путь не является путём постоянства.

Сестра Фу закрыла глаза и долго сидела в тени цветущих абрикосовых деревьев, пока наконец не смолкли даже птицы, предчувствуя интереснейший рассказ и будучи вовлеченными в ее медитацию. Она открыла глаза и тихо начала перебирать 11 0 струны пипа. Голос ее был нежен и печален, так же как и повесть о двух красавицах прошлого – Юй и Ци.

Романс начинался так:

 
Воин в ста сраженьях победит,
Все пути постигнет и свершит.
Уский[1]1
  Уский – от названия местности У в древнем Китае, крюк – название изогнутого, подобно серпу, меча.


[Закрыть] крюк сверкает впереди,
Но врагов воитель сокрушит.
Тучи кос и омут синих глаз,
Бархат кожи, лент цветных атлас.
Дрожь в ногах? Где, воин, твой напор —
Пред красавицей стоит, потупив взор.
Воином великим был Лю Бан,
И ему ни в чем не уступал Сян Цзи,
Но они погибли не от ран,
А от страсти к юной Юй и Ци.
 

Было это на закате правления великого Первого императора – Цинь Шихуана. Еще будучи Циньским князем, завоевал он шесть царств: Чу, Янь, Ци, Чжао, Хань и Вэй. Присоединив их к своим владениям, стал он правителем Поднебесной, провозгласив себя императором. Так закончился период Чжаньго (период воюющих государств) победой царства Цинь и объединением их в империю Цинь (221–207 до н. э.), первым императором которой стал Цинь Шихуан (буквальный перевод – Первый император династии Цинь).

На юге покорил он пять вершин – пять горных хребтов: Даюйлин, Цитяньлин и Дуланлин, Мэнчжулин и Чэньюэлин.[2]2
  На границах современных Хунань, Цзянси и Гуандун


[Закрыть]

На севере Цинь Шихуан создал Великую Стену, когда стены, окружавшие отдельные древние царства, соединил в единую стену длиною в 10 тысяч ли с Востока до Запада, чтобы защитить свои земли от набегов кочевников сюнну.

На Западе Цинь Шихуан построил огромный дворец длиной более двух ли, в верхних залах которого могли бы поместиться десять тысяч человек.

Жесток и хитер был Цинь Шихуан, да, может, и есть в том мудрость правителя, кто знает, – нет пересудов, да нет и смуты. А по сему по его приказу живыми закапывали ученых и сжигали рукописи.

Летопись гласит, что в 213 г. до н. э. он повелел сжечь все конфуцианские сочинения. Да и другие книги приходилось прятать, разрешалось оставлять только медицинские трактаты и гадательные книги.

Сравнялся было уже с небом по величию своему Первый император, и ничто не предвещало его падения. Да не зря в «Дао-дэ цзин» сказано: «Кто действует – проиграет, кто имеет – потеряет». Как ни был велик и могуч великий Цинь Шихуан, а все ж и его жизненные силы стали иссякать. Ведь где это видано, так нарушать праведный путь.

На востоке по приказу Цинь Шихуана засыпа– v ли большое море. Согласно легенде, древнему преданию, дело было так. Жила-была в одной деревне красавица Мэн Цзян. И был у нее суженый под стать ей. И свадьбе был срок определен. Да вот тем более жестока судьба, чем более страсть сильна и любовь чиста. Да разве может на Земле такая страсть ужиться, все ее небеса зовут! И приданое было готово, и гости уж во снах вкушали угощенья, да утром ранним под причитания родни угнали жениха на строительство Великой Китайской стены.

Мэн Цзян долго ждала своего суженого, а потом сшила теплую зимнюю одежду и отправилась на север в дальнюю дорогу на поиски своего возлюбленного. Добравшись до самой границы, где тысячи крестьян работали от зари до зари не зная отдыха, увидела она своих односельчан. Как только глянули они на нее, так в землю глаза и опустили. От них узнала она, что ее суженый погиб, а останки его замуровали в стене.

Безутешным было горе Мэн Цзян, дни и ночи плакала она не переставая так, что слезами своими подточила стену. Узнал об этом жестокий Цинь Шихуан и приказал схватить красавицу и доставить ее к нему во дворец.

Схватили Мэн Цзян и в колодках отправили в столицу. Но ни вьюга, ни ветер, ни злые насмешки солдат не смогли тронуть отважное любящее сердце красавицы, хранящее в глубине своей образ любимого.

В рваной одежде, в колодках доставили Мэн Цзян во дворец Цинь Шихуана. Он как раз с охоты возвратился, видит, что солдаты по двору кого-то в лохмотьях волокут, спрашивает:

Что это за чудище вы ко мне приволокли?

Это Мэн Цзян, государственная преступница, по вашему приказанию доставлена. Это она о женихе своем плакала так, что Великую Стену слезами подточила.

Рассмеялся Цинь Шихуан, слез с коня, концом плетки приподнял лицо Мэн Цзян – и застыл как вкопанный. Сраженный ее красотой и твердостью духа, долго не мог он оторвать от нее глаз. Но твердости и ему было не занимать. Усмехнулся он и говорит:

– Что ж, красавица, обидел я тебя. На тебе плетку, побей своего обидчика.

Взяла Мэн Цзян плетку (для деревенской девушки инструмент знакомый) да как начала его хлестать, что только брызги крови вокруг полетели, откуда только силы взялись!

Бить она его била, да не убивала, как скотину непослушную. Проходил мимо евнух Гао Цзу (Чжао Гао), недовольно глянул на забавы императора, забрал он у Мэн Цзян плетку, а ее бросил в темницу. Заперев ее там, пошел снова к императору.

А император уже лежал в своих покоях. Лекарей прогнал, только языком зализывал раны на своих руках и слезы сглатывал. А надобно сказать, что не плакал ни разу в своей жизни этот жестокий правитель. Увидел он, что Гао Цзу встал на пороге, и спрашивает его в недоумении:

– Что это?!

Гао Цзу отвечает:

– А это те самые слезы, мой драгоценный император, которыми Мэн Цзян подточила Великую Стену.

Так и лежал Цинь Шихуан, зализывая раны и глотая слезы целый день, и только одна мысль его точила: «Что же это она, и убить могла меня, да не убила, получается сильнее меня себя считает…»

Вечером подозвал он к себе евнуха своего Гао Цзу и приказывает: «Займись этой крестьянкой, одень ее как царицу, и чтобы к одиннадцатой страже она здесь, на твоем месте, стояла».

Не понравилось это евнуху, но приказ есть приказ, и через два часа уже привели Мэн Цзян к императору. Поднял он глаза на нее и обомлел: не видал он еще красоты такой, а может, и вообще не существовало для него красоты, пока у него со слезами и лед из сердца не вышел. Может, впервые в жизни сердце его открылось, и он произнес:

– Будь моей женой!

Он уже и знак сделал Гао Цзу, чтобы тот все приготовил, но Мэн Цзян вдруг заговорила:

– Сердце мое навеки отдано моему суженому.

Уж и говорить не надо, как взбесился Цинь Шихуан! Прельщенный ее красотой, решил он силой завладеть ею.

– Не хочешь быть моей достойной женой, так станешь жалкой наложницей!

Бросилась убегать от него Мэн Цзян. Быстро бежала, да только сил у нее не так много осталось, да и платье мешало, украшения тяжестью своей давили. А Цинь Шихуану это было как развлечение – за дичью бегать. Вот совсем уж выбилась пташка из сил, совсем было настиг ее Цинь Шихуан, некуда ей было уже бежать, уж и двери в покоях альковных захлопнул за ними Гао Цзу…

Но из последних сил рванулась Мэн Цзян и выскочила на балкон. Глянула вниз, а там, далеко внизу, – синяя прохлада воды. Как горная лань запрыгнула она на деревянные ажурные перила балкона – и бросилась вниз, в воду.

Умела плавать Мэн Цзян, да только золотые украшения да драгоценные камни тяжелы слишком были, не смогла она освободиться от них, да и платье водой напиталось и ноги и руки связывало. Так и утонула Мэн Цзян во всем царском убранстве, но сохранила верность своему погибшему возлюбленному. Она предпочла смерть, бросилась в море и утонула, чтобы не достаться Цинь Шихуану.

Весь дворец замер от звериного крика Цинь Шихуана:

– Не-е-ет!

От этого крика вены налились у него на висках, набухли на шее, а сознание его погрузилось в туман.

Вне себя от гнева император отдал приказ засыпать море, чтобы отыскать утопленницу. Днями и ночами сидел Цинь Шихуан на балконе в надежде увидеть Мэн Цзян. Когда море стало мелеть, тогда дочь Царя Драконов, владыки моря, приняла облик Мэн Цзян и предстала перед Цинь Шихуаном, отчего у него случился-таки удар.

Так, в конце III века до н. э.[3]3
  206 г. до н. э. до н. э. – приблизительно династия Цинь 246–207 гг


[Закрыть] всю фактическую власть захватил жестокий евнух Гао Цзу (Чжао Гао). Как раз после удара, который случился с Цинь Шихуаном, когда к нему явилась дочь Царя Драконов.

Его правление было таким несносным, что уж настолько разные по сути, как лед и пламень, как ян и инь, как солнце и луна, два богатыря поднялись против него в едином порыве.

На юге свое войско поднял правитель Западной Чу по фамилии Сян, по имени Цзи, по прозвищу Юй.

А в Шаньдуне собрал войска и пошел походом против Гао Цзу другой смельчак – Лю Бан, который был в то время правителем Царства Хань. Уничтожили они ненавистного временщика Гао Цзу и поделили покоренную Поднебесную между собою по реке Хунгоу, которая разделяла царства Хань и Чу.

Поднебесную они поделили, да не поделили красавицу, женщину по имени Юй, красотой своею повергавшей в прах целые города. И в сраженьях не расставался с ней Сян Цзи ни днем ни ночью. Знал он, что Лю Бан и выпить был охотник, да сладострастник отменный. Тогда Сян Цзи воспользовался хитроумным планом полководца Фань Цзэна[4]4
  Фань Цзэн (275–204 гг. до н. э.) – один из мудрых советников, прославившийся своим умением составлять хитроумные планы


[Закрыть] и в схватке, а она была семьдесят второй в его жизни, разбил войско Лю Бана.

Да, на каждую косу есть свой камень. Пока тешились голубки, пока наслаждались любовью красавица Юй и богатырь Сян Цзи, Лю Бан собирал свои силы и во сне видел луноликую Юй, идущую к нему навстречу по серебряной лунной дорожке. Кровь закипала в его жилах при мысли о том, как нежатся эти две уточки-мандариночки на костях его доблестного войска. Желание мести холодным клинком резало ему сердце. Не радовали его ни красота, ни мудрость его жен и наложниц. Только подушка императрицы Люй «J знала, сколько та слез пролила и сколько мук стерпела. Никак не мог он выкинуть из головы красавицу Юй.

А надобно сказать, что был у него доблестный полководец Хань Синь.[5]5
  Хань Синь – имя полковника, одного из участников междоусобной борьбы в конце эпохи Цинь и в начале эпохи Хань


[Закрыть]

И вот однажды выждал Лю Бан момент, когда Сян Цзи забыл об осторожности, и с помощью Хань Синя разбил его войско.

Ночью бежал Сян Цзи, преследуемый вражескими войсками, в Иньлин. Искал он спасения на востоке от Янцзы. Но даже окруженный врагами, не смог он расстаться с красавицей Юй. А как укрыться, когда чуские песни со всех сторон? Кто же в царстве Чу не знал своего бывшего правителя? Преданных подданных и в расцвете власти не много, а когда за голову бывшего правителя огромная награда назначена, кто ж будет о верности печься?

Свои же и предали. Кольцо окружения все ближе, и конь быстрый не спасет уже. Спросил тогда Сян Цзи у своей возлюбленной:

– Нефрит мой драгоценный, не молчи! Что делать мне, любимая, скажи!

– Мой князь, – отвечала ему Юй, – мне горько, что я причина вашей погибели.

– Нет, – отвечал Сян Цзи. – Это я был не в силах расстаться с тобой! Насмеется над тобой Лю Бан, прости, что не смог тебя защитить.

Даже перед неминуемой смертью не о себе он думал, не о царстве своем, а о своей прекрасной возлюбленной, что ждет ее после его смерти. Увидела Юй печаль в его глазах и сказала ему:

– Смерть лучше позора.

Попросила она у Сян Цзи его знаменитый меч и заколола себя. В отчаянии и Сян Цзи покончил с собой.

Долго горевал Лю Бан о красавице Юй, да смерть нашел также по причине женской красоты. А ведь какой богатырь был! Пять лет тому назад, еще будучи в царстве Хань начальником тина[6]6
  Тин – административная единица. Один тин состоял из десяти ли – деревень


[Закрыть] в Верхней Сы,[7]7
  Сы – название реки в провинции Шаньдун


[Закрыть] он мечом в три чи[8]8
  Чи – мера длины около 30 см


[Закрыть] отрубил голову Белой змее,[9]9
  Белая змея – знак рода Цинь Шихуана


[Закрыть] всего за два года покорил Цинь, а через пять лет победил Чуского князя Сян Цзи, став единовластным правителем Поднебесной.

Неизвестно, сколько бы еще горевал он о красавице Юй, но его околдовала женщина из рода Ци. Призрачная надежда, поселившаяся после смерти Юй в сердце жены Лю Бана, императрицы Люй, развеялась, как летнее облачко. А как сказано в даосских трактатах, нельзя злить женщину.

Чего только ни делала императрица Люй, каких только нарядов ни надевала, каких только украшений ни заказывала – все было в ее власти, да только сердце мужа было ей неподвластно. И геоманты, и доктора готовили ей и снадобья, и при вороты, да ничего не помогало. Верным средством оставалось лишь одно – яд. Решила императрица Люй из-за бессилия и обиды погубить Лю Бана.

Красавица Ци чувствовала приближающуюся беду. Не радовала ее уже даже улыбка сына ее и Лю Бана – князя Чжао Жуй.

Император постепенно стал угасать, яд неумолимо оказывал губительное действие. Видит красавица Ци, что совсем плох стал Лю Бан.

Любимый, – обратилась к нему красавица Ци, – кто защитит меня после кончины вашего величества?

Завтра я созову советников и лишу престола сына императрицы Люй, а нашего сына Чжао Жуй назначу моим наследником.

Со слезами на глазах поблагодарила Ци императора за высочайшую милость.

Однако, как говорят в народе, «и у стен есть уши» и «то, что знают двое, знает и камень». Все эти планы тут же донесли императрице Люй. Да уж и говорить не надо, как разгневалась императрица. Отменила она все аудиенции и поклялась отомстить за такие дерзкие планы любовникам: видано ли, законного наследника престола лишать, древние законы нарушать – сына наложницы на престол сажать!? Вызвала она к себе на тайное свидание Чжан Ляна,[10]10
  Чжан Лян – (умер в 189 г. до н. э.) – знаменитый политический деятель, один из главных помощников и советни-ков Лю Бана


[Закрыть] стала на заговор против законного наследника жаловаться, стала заслуги Чжан Ляна восхвалять, целый лян золота с поклоном поднесла.

Чжан Лян тут же отправился на поиски старцев-отшельников, живших высоко в горах, для охраны законного наследника. Утром следующего дня белое облако опустилось на императорский дворец. Удивился Лю Бан, вышел из своих покоев. Когда облако рассеялось, увидел он почтенных фанши[11]11
  Фанши – даосский святой


[Закрыть] в праздничных одеждах, которые стояли, обратив свои взоры на четыре стороны света, а в центре стоял его законный наследник. Вздрогнул Лю Бан и спрашивает:

– Кто вы, почтенные старцы? Один из старцев, повернувшись к Лю Бану, отвечал:

Мы те, кто следит за всеми сторонами света в Поднебесной, имена наши – что плеск воды. Мы приходим, когда нас зовут.

Но разве звал я вас?..

– Тебе не надо нас звать, ты сам к нам давно зван. А законный наследник твой трон сохранит.

Мурашки пробежали по спине Лю Бана, мрачнее тучи вернулся он к своей возлюбленной Ци.

– Они уже пришли за мной, и я не в силах ничего изменить.

 
Родившись, тигр не будет есть траву,
Еще мяукая, он мясо рвет когтями.
А подрастет – и грозный рык его
Разносится грозой под небесами.
Дракон, родившись, в речку не плывет,
Он бездну вод во власть себе берет.
Страх не для них, им дом отцовский тесен! —
И потому порядок в Поднебесной…
 

Успокоился император Лю Бан и ушел к Желтому источнику[12]12
  Желтый источник – обитель мертвых, загробный мир


[Закрыть]

Но императрице Люй этого показалось мало, не могла она спать спокойно, пока не погубила сына Лю Бана, напоив его отравленным вином. А что она сотворила с красавицей Ци, даже описания тех мук никакая бумага стерпеть не сможет.[13]13
  В «Исторических записках» Сыма Цяня (II–I в до н. э.) говорится, что из любимой наложницы государя сделали «человека-свинью»: ей отрубили руки и ноги, выкололи глаза, проткнули уши, дали выпить снадобья, вызывающегонемоту, и поместили жить в отхожее место


[Закрыть]

Вот и закончилась песня о трех государях.

Жесток и тверд был Цинь Шихуан, скольких врагов одолел, какую империю построил! А свела его в могилу кроткая Мэн Цзян, простая крестьянка. А каким воином был Сян Цзи, по прозвищу Юй? Но и перед смертью он не расстался со своей красавицей Юй: видно, из одного куска нефрита их господь сотворил.[14]14
  Юй – в переводе «нефрит»


[Закрыть] Да и Лю Бан, одолев всех соперников, не смог одолеть женщину, жену свою – императрицу Люй Хоу. После его смерти правила она страной еще восемь лет, не мечом побеждая, а жестокостью и коварством, по праву заслужив себе славу мастера дворцовых интриг.

Так и погибли эти три императора из-за любви. Но когда нет любви, ради чего жить? Разве не причина они, красавицы, доблести и воли этих богатырей? Когда не нужны ни узорные шелка, ни тончайший газ, ни жемчужная пудра, ни румяна – не нужны и государства.

Все течет, все меняется: государства, правители, – но все это ради женщин. Женщина все порождает, и женщина, как вода, как цунами, все забирает. Все, что есть жизнь, есть женщина. Как сказано в «Дао дэ цзин»: «Мягкое и гибкое живет, твердое и жесткое погибает».

* * * * * * *

Девочки сидели, очарованные музыкой и романсом. Даже бабочки, казалось, перестали порхать, а своими глазами-пятнами уставились в небо, чтобы не заплакать, чтобы слезы не смыли их нежные краски.

Наступило время обеда и послеполуденного отдыха.

Сестра Фу отложила пипа и произнесла: – Эту историю знает каждый житель Поднебесной. Много поэтов обращались к ней. Но в следующий раз я расскажу вам историю, о которой знают немногие, даже историки, но которую знает каждый даосский монах, а тем более бессмертный фанши.

ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ
ЯН, РОЖДЕННАЯ ИЗ ИНЬ

В контакте бытия и небытия осуществляется рождение.

Утро было прозрачным и нежным, все располагало к играм и дурачествам, но девочки неподвижно сидели, ожидая, когда Сестра Фу настроит пипа.

– Да… но была еще одна история, о которой знают немногие простые смертные, но которую знает каждый даосский монах.

Было это еще в период Воюющих государств (475–221 гг. до н. э.), когда удельные князья вели нескончаемые войны за верховную власть в государстве.

Однажды на Западе удельный князь Ван Чжоу вступил в сговор с предводителями кочевых племен, пришедших с Северо-Запада. Быстро двигались они к востоку от Хуанхэ, пока не достигли столицы Восточной Чжоу. Смерть и разрушение сеяли они вокруг. Как саранча, пожирающая все на своем пути, двигались кочевники к столице, которую обещали они отдать Ван Чжоу.

К началу третьей стражи[15]15
  1-я стража: 23–00 – 1-00, 2-я стража: 1-00 – 3-00, 3-я стража: 3-00 – 5-00, 4-я стража: 5-00 – 7-00, 5-я стража: 7-00 – 9-00, 6-я стража: 9-00 – 11–00, 7-я стража: 11–00 – 13–00, 8-я стража: 13–00 – 15–00, 9-я стража: 15–00 – 17–00, 10-я стража: 17–00 -19-00, 11-я стража: 19–00 – 21–00, 12-я стража: 21–00 – 23-00


[Закрыть] все войско было наизготове, как натянутый лук, готовый выпустить стрелу в кровавое путешествие, как тигр, притаившийся в засаде перед ничего не подозревающей жертвой. Тайно и стремительно продвинулся вперед передовой отряд Ван Чжоу к самым стенам Дворца. Тихо, как пантера ночью, прокрались убийцы во Дворец и обезглавили всю семью Сына Неба: и самого его, и всех его жен, и всех его наложниц, и всех его детей и мужского и женского пола. И прервался бы род его, если бы не было у его любимицы дочки накануне седьмого дня рождения, и не подарил бы он ей маленького смешного ослика.

Маленькая Фэн (ветерок), и правда, была подвижной и непредсказуемой, как весенний ветерок. Вечером она пошла проведать своего ослика и рассказать ему сказку на ночь – каких только причуд не ожидали от нее домашние! Но, привыкшие к ее непредсказуемости, они смирились с ней и не перечили ей ни в чем. Малышка Фэн забралась в душистый стожок и заснула. Проснулась она от едкого запаха дыма и от крика своего ослика.

Ослик пытался сорваться с привязи и выскочить из загона. Она быстро развязала веревку, и обезумевшее животное потащило ее прочь от горящих построек прямо через пролом в стене по направлению к дикому лесу, который начинался сразу за задним двориком. Горный крутой склон, покрытый диким лесом, до сих пор был естественной защитой загородного дома Сына Неба.

Трудно сказать, мог ли он спастись, будучи в центре столицы, но так уж получилось, что вся охрана была вырезана.

В предрассветном тумане еще долго стоял запах гари, и удушливая дымовая завеса не хотела обнажать леденящую сердце картину. Только к началу восьмой стражи легкий ветерок всколыхнул дымовую завесу и потянул ее прочь, словно души забрал с собою в последнее путешествие к желтому источнику.

В это время высоко в горах на опушке лесной чащи лежала Фэн, на руке которой был обрывок веревки, за которую тянул ее любимец Ослик. После того как оборвалась веревка, еще некоторое время он бежал вверх, но потом силы покинули его, и он упал, согнул передние ноги, а затем и вовсе повалился на бок. Однако вскоре он успокоился, встал и пошел на поиски своей хозяйки. Подойдя к ней, он стал лизать ей лицо. Кровь запеклась у нее на щеках, одежда была изорвана в клочья, когда на их пути встали заросли дикого шиповника.

Фэн медленно приходила в себя. Первое, что она увидела, было облако дыма, проплывающее на Запад, и виновато смотрящие на нее глаза ослика. Она попыталась пошевелиться, но все тело заныло от боли. Однако оставаться на открытом солнце было опасно, и она, несмотря на боль, попыталась подняться.

«Скорее домой, надо позвать дворцового лекаря», – пронеслось у нее в голове. Медленно встав, она решила посмотреть вниз, как далеко она забралась со своим осликом. Подойдя к склону, с которого хорошо просматривался Дворец, она обезумела от увиденной картины.

По территории Дворца сновали неизвестные ей воины в пестрых одеждах, половина построек была разрушена или сожжена, а на площадке для игр лежали изуродованные тела всей ее семьи вместе со служанками и слугами.

Кочевники разбирали деревянные постройки и готовились сжечь следы своего ночного разгула. Руководил этими разбойниками не такой же, как они, кочевник, а воин, больше похожий по одеянию на чиновника.

Ни о каком возвращении домой не могло быть и речи. Ни звука не слетело с ее губ, только слезы беззвучно катились по щекам. Забыла она про боль и пошла еще выше в горы, где был ручей с прохладной и чистой водой.

Ослик медленно плелся за ней, привязанный невидимой нитью горя. Только обмыв раны в прохладной воде и утолив жажду, дала она волю своим чувствам. От ее рыданий ускакали испуганные олени, забились в норы лисицы, замерли осторожные зайцы, обезьяны замолкли. Вечерние тучи громадою своею затмили весь небосвод до самого горизонта. Река в их отблесках стала багровой, как пламя, как кровавая молния на склоне горы.

Ни голода, ни страха не чувствовала маленькая Фэн. А меж тем дело было к ночи. Уставшая, обняла она своего ослика, да так и заснули они вдвоем под защитой старого дуба.

Наступил новый день. Куда идти? Да некуда – только в горы. Кого искать? Да некого – никого не осталось. Вокруг животные дикие, хищники жестокие и страшные, змеи ядовитые, да люди еще страшнее. Пошли они с осликом куда глаза глядят, повыше в горы да подальше от разоренного гнезда. Много дней шли, высоко забрались, далеко ушли.

Однажды совсем затосковала Фэн. Что это за жизнь такая? Ни дома, ни родных, вокруг звери дикие и люди, страшнее зверей. Подошла она к обрыву и думает: «Сейчас брошусь камнем вниз и отправлюсь к Желтому источнику, соединюсь с родными, что мне терять здесь, в этой жизни. Вот только с осликом последний раз обнимусь – и все».

Подошла Фэн к ослику, обнимает его, а сама плачет. Вдруг чувствует, что кто-то смотрит на нее из-за кустов. Подняла глаза и видит: стоит перед ней старец – отшельник. «Вот и монах пришел, умереть как хорошо будет, а может, и умерла я уже, может, это сам фанши мне явился», – подумала Фэн.

А старец тем временем из-за кустов вышел и спрашивает ее:

– Что же ты, маленькая Фэн, удумала такое?

– А что мне еще остается? Дома у меня нет, родителей нет, сестер и братьев тоже нет, даже по следней служанки, последнего знакомого нет. Все убиты. Да и меня убьют, если увидят. Что же мне, всю жизнь среди зверей так и жить одной?

– А кто же царство твое спасать будет? Кто за гибель невинных отомстит? Как же ты в глаза своим сестрам-братьям посмотришь, когда встретишься там с ними?

– Но что же могу сделать я, маленькая никчемная девочка, прожившая впустую семь лет?[16]16
  «Никчемная девочка, прожившая впустую семь лет» – образец этикетного языка, ответ на вопрос о возрасте дается с оттенком уничижения. Однако, будучи из знатного рода, она желает подчеркнуть, что рода уже не существует


[Закрыть] У них тучи воинов, горы мечей, а мне и зиму в горах не пережить одной.

– Годы твои прожиты не впустую.[17]17
  Намек на знатность рода


[Закрыть] А пока ты жива, и род твой жив. Есть тут недалеко пристанище мое, там можно и зиму пережить. А я научу тебя, как тебе к людям вернуться и как свое царство вернуть.

Пошли они по горной тропинке, а за ними и ослик вслед важно зашагал. «Чудно, – думает девочка, – только что с жизнью прощалась, а сейчас как будто даже и усталость как рукой сняло, и деревья добрыми стали».

Как зовут тебя, старец?

Зови меня Мастер By.

А как ты нашел меня?

А я давно за тобой иду. Беспокоить не хотел. Да вижу дело плохо. Вот и объявился.

Долго шли они вдоль ручья, пока не показалась легкая соломенная крыша под сенью извилистой сосны. Крышу поддерживали четыре столба, образуя подобие беседки. Под этой крышей находилось кострище и стояла кое-какая глиняная утварь. Поляна была небольшой и к северу заканчивалась крутым склоном, в котором угадывался вход в пещеру.

Так и стали они жить на этой поляне. Старец сделал для нее отдельную келью, сшил из грубой ткани платье. Научил готовить еду на огне, собирать травы и коренья.

Вечером они садились в беседке, где тлели угли очага, пили чай, любовались закатом, и он рассказывал ей интересные истории о правителях и воинах, о чиновниках и простолюдинах. Днем Фэн должна была научиться писать десять новых иероглифов, прочитать несколько страниц летописей и выучить новое стихотворение.

Кроме того, Мастер By обучал ее пению, игре на цитре (чжэн) и лютне (пипа), а также играм: иероглифическим загадкам,[18]18
  Иероглифические загадки – загадки, отгадкой в которых является один иероглиф, состоящий из нескольких значимых отдельно иероглифов. Например, иероглиф Лин – роща – состоит из двух элементов, обозначающих дерево. Загадка: два дерева, отгадка – роща. Имя Бао – драгоценность – состоит из двух элементов: золото и крыша. Загадка: золото под крышей, отгадка – драгоценность


[Закрыть] шашкам, костям, двойной шестерке.[19]19
  Двойная шестерка – игра, при которой, бросая кости, двигают фигуры на доске


[Закрыть]

Когда солнце еще только готовилось озарить близлежащие склоны, Мастер By уже стоял на поляне, лицом к Востоку и, казалось, своими кистями с длинными пальцами втягивал в себя всю Вселенную, помогая солнцу рождаться из темноты ночи.

Когда еще не успела скрыться луна, а солнце еще не вступило в свои права, он левой рукой ловил убегающие лунные лучи, а правой – предрассветные послания солнца и соединял их воедино в себе, совершая тайный магический ритуал.

Постепенно и Фэн стала также рано вставать и повторять за ним эти упражнения. Постепенно она освоила дыхание тигра и дракона, выучила позы животных, начала изучать дантянь-ци-гун и тайци-цигун. Ее движения становились плавными и сильными. Много раз она просила Мастера By обучить ее практикам «Железной рубашки» и искусству боя, но Мастер только улыбался в ответ.

Однажды он сказал ей, что пришло время, и он обучит ее искусству боя, но такому, что не будет ей равных во всей Поднебесной.

Силен огонь. Все может сгореть в пламени. Но сильнее огня Вода, которая потушит любой огонь. Красный цвет – цвет огня. Черный[20]20
  Иероглиф черный, темно-синий, то есть цвет воды


[Закрыть] цвет – цвет воды.

Поэтому ученики должны сначала укротить огонь, а потом только приручить воду.[21]21
  По иерархии поясов сначала красный, потом черный


[Закрыть] Мужчина силен – его стихия огонь, но лишь покорив воду, он становится Мастером. Когда же женщина начинает практиковать, то ее стихия – вода, которая подавляет огонь. Поэтому сила женщины может быть больше мужской, но только если она овладеет огнем.

На следующий день Фэн ждала Мастера By на площадке для занятий, предвкушая, наконец, что он принесет ей меч с алыми кистями, или копье, или цепь. Но Мастер, выйдя из своей кельи, сел на траву и достал из рукава нефритовое яйцо.

– Ты уже знаешь тайци-цигун, ты уже овладела дантянь-цигун и ты уже умеешь танцевать священные сакральные танцы. Теперь я хочу рассказать тебе то, о чем не знают даже многие просвещенные мужи и старые монахи. Я расскажу тебе об источнике силы. Ты можешь прикладывать сколько угодно чашку к своим губам, но если она будет пуста, то ты не утолишь жажду. Ты можешь сколько угодно делать упражнения тайци, но если в тебе не будет энергии ци, то все они будут бесполезны. Но и сама ци также имеет свой источник. И этот источник находится внутри тебя, я научу тебя, как открывать его.

С этого дня сила ее стала крепнуть, а красота расцветать. Ее огонь укрепился настолько, что поднимал ее над землей, и она могла стоять на куриных яйцах, как на твердых камнях. Она научилась в прыжке рубить мечом по три-четыре толстых ветки за один взмах. Она прочитала о науке, которую преподали три Девы Великому Хуанди. Она научилась использовать и делать разные вещички для постельных утех.

Осталась только одна наука – быть женщиной. Рисовать на рисовой бумаге куда проще, чем на собственном лице. Тяжело заниматься тайци, когда тело стянуто шелковыми шнурами. Но и это искусство освоила Фэн.

Однажды после вечернего чая Мастер By обратился к Фэн со словами:

– Я думаю, настало время сдать экзамен. Помни: у тебя есть только две оценки – жизнь и смерть. Готова ли ты к такому экзамену? Или ты хочешь просто уехать подальше от этих мест и жить обычной человеческой жизнью? Выбирай, пока у тебя еще есть возможность…

Долго сидела Фэн, закрыв глаза. Солнце уже скрылось вдалеке за кромкой лесных вершин. Но она так и не дала ответа.

Только утром, когда в утренней дымке виновато показался отблеск солнечного ушка, Фэн подняла голову и сделала свой выбор.

– Хорошо, – ответил Мастер By. – Я пойду в столицу и узнаю, что там сейчас происходит.

А в столице жизнь шла своим чередом. Мастер By видел, как в домах господ слуги поливали из леек цветы. Князья и аристократы отсиживались в дневную жару в тенистых беседках, у воды, на прохладных циновках с узорами волн. От знойного воздуха их защищали шторы из раковых усов,[22]22
  Раковые усы (креветочные усы) – легкий полупрозрачный занавес или полог, сплетенный их тонких волокон


[Закрыть] на которых были развешаны мешочки с ароматным розмарином, а ветряные колеса со всех сторон посылали прохладу. В павильонах в одних медных чашах охлаждались дыни и груши, корни белоснежного лотоса, сливы, в других – оливы, плоды земляничного дерева, в третьих – водные деликатесы.

Мастер By подошел к дому придворного сановника. Это был дворец среди прудов. На возвышении за домом вились ручейки, стекая в водоем. На открытых местах стояли беседки, продуваемые ветром. У нефритовых перил распускались заморские цветы и зрели диковинные плоды. В хрустальных чашах красовались груды агатов и кораллов.

Во флигеле, обвитом диким виноградом, на хрустальном столе стояли беличьи кисти слоновой кости в хрустальной же подставке для кистей; тушь Цанцзе[23]23
  Цанцзе – мифический изобретатель китайской письменности


[Закрыть] в тушечнице из Дуаньси,[24]24
  Дуаньси – местность в провинции Гуанси, славящаяся выделкой тушечниц


[Закрыть] а рисовая бумага томилась под гнетом из белой яшмы.

На перламутровой кровати с коралловым изголовьем среди подушек, расшитых утками-неразлучницами, прятался от зноя господин Цяо. В его обязанности при дворе входило наблюдение за императорскими наложницами. При виде монаха он оживился и прямо по-домашнему, в халате нараспашку, с распущенными волосами, вышел на крытую террасу и приказал слугам привести монаха к себе во флигель и подать чай.