Текст книги "Тайна Летающей Женщины или Исповедь Старейшины Чая"
Автор книги: Лин Бао
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
В ПОКОЕ ОЖИДАТЬ УТОМЛЕННОГО ВРАГА
Ши пришлось расстаться на время с женой и уделить время отцу.
Целую ночь они провели вместе, и Ши рассказал ему все о своем походе и о том, какая опасность надвигается на них. Эта опасность была новой для Наисветлейшего, о ней только говорили торговцы из Бухары, но невозможно было здесь, во дворце, представить, что этот мифический объединитель племен может совершать такие далекие переходы и что он имеет такую армию. Она, как голодная саранча, не знает границ и пределов, она не знает расстояний, трудностей пути и погодных условий. Сейчас зима, но она все же теплее и мягче, чем и северной пустыне, так что переход не страшит монгольское войско Темурджина. Они действительно могут прийти в те края, в которых никогда не бывали, но о которых так много слышали. Все вокруг, где бы они ни появлялись, превращалось в такую же пустыню, как та, из которой они пришли. Они и раньше заходили на территории, измотанные войной с чжурчжэнями, но даже эти разоренные и сожженные земли были для них плодородным и богатейшим раем по сравнению с бескрайней и безжизненной пустыней, где в поисках следующего источника воды приходилось идти целые месяцы. Огромный красивый город, где более полутора миллионов домов, с множеством водных каналов, расположенный, как жемчужина, среди озер Сиху, не мог не манить северного пустынного хана, который был воплощением Духа Воина.
Этим же утром был отдан приказ о сборе новой армии. Ши предложил устроить тайно теневой кабинет, чтобы в случае гибели высших чиновников при нападении на столицу управление остальными районами не было потеряно. Они также обсудили возможность переезда двора на юг, но горькие чувства утраты настолько овладели ими, что они решили не думать об этой возможности. Не давая шансов себе проиграть, но и не имея никакой возможности выиграть противостояние, отец и сын должны были действовать, и они действовали.
Однако приготовления к защите города и сбор новой армии воспринимался всеми как ненужная истерика молодого императора, потерявшего в походе свое войско в результате слабого управления, и желание доказать всем, что он может повести за собой военных. Никто не мог даже вообразить, что такой огромный город может подвергаться какой-либо опасности: разве где-то может собраться в одном месте больше людей, чем в этом городе?
В столице было спокойно. Беспечно шумели васы – музыканты, певцы, сказители, танцоры и акробаты сменяли друг друга всю ночь напролет. В таких васах можно было увидеть даже целые спектакли, где было пение, драматические диалоги, танцы и настоящие представления мастеров ушу Богатые чиновники считали делом чести иметь самую лучшую труппу в городе и даже своих драматургов. Впрочем, хорошая труппа давала васу солидный доход, и это вовсе не было праздной прихотью хозяина. Жизнь была прекрасной и беззаботной в этом благословенном городе, на улицах которого можно было встретить купцов со всего мира, включая Индию, Европу, арабские страны и даже Восточную Африку Они могли не только заниматься торговлей, но даже сдавать государственные экзамены «кэцзюй» и занимать должностные посты в правительстве. Множество частных школ давало им возможность подготовиться к таким экзаменам.
Торговцы и чиновники больше были озабочены построением новых судов и вопросами навигации, чем сбором новой армии для защиты города. В повседневный обиход начал входить компас с таинственными и магическими свойствами, покоривший сердца и умы горожан, который сразу же стал использоваться не только в навигации, но и в строительстве зданий, обеспечивая правильную ориентацию по частям света и создавая благополучие в доме. Совершенно невероятными приспособлениями выглядели ткацкие станки, приводимые в движение водой. Ведь теперь, когда были изобретены суда с водонепроницаемыми переборками, нужно было производить больше тканей для продажи в других странах, куда устремились самые дерзкие и предприимчивые купцы, побывавшие уже во многих удивительных уголках Земли.
Свои истории они могли рассказывать не только своим близким, но и тысячам других людей, так как изобретение книгопечатания с подвижными литерами давало возможность сделать не одну, а много копий текста, к тому же сильно снизив цену на книги. Библиотеки стали довольно обычным делом, дававшим приличный доход их владельцам. Поэтами были все – от неграмотного грузчика до самого императора. Не писать «цы» означало не жить. Известные поэты были тенями Будды на Земле. Каллиграфия и живопись достигли совершенства, за которым могут стоять только миражи снов и легкость взлетающей ласточки. Тонкость и чувство живописи никогда не были потом такими чистыми, пронзительными и завершенными, как в это время. Живописные картины были как алмазные грани совершенного сознания и как проявление отражающейся в них полной гармонии внутреннего ментального пространства. Людям, склонным к неврозам или неуверенным в себе, я бы рекомендовала ежедневные пятнадцатиминутные созерцания таких картин для исцеления.
Была зима, и ночи были длинными. Вечерний город представлял собой феерическое зрелище – разнообразные фонари, иногда в форме драконов или львов, превращали сумерки в ожившие мифы. Около особенно дорогих игорных васов стояли зазывалы с бамбуковыми коленцами, начиненными порохом. Эти своеобразные петарды производили целый переполох среди гуляющих, наверняка привлекая их внимание. Любители острых ощущений не могли пройти мимо. Город жил своей обычной жизнью.
И только молодой император в минуты короткого отдыха, как во сне, видел тучи коней, несущих тучи крепких воинов по бескрайним просторам, но по направлению к его городу Он взывал ко всем воплощениям Будды, моля о помощи, он взывал ко всем мифическим зверям, родовым деревьям, ко всем мыслимым и немыслимым божествам, ко всем совершенномудрым бессмертным и ко всем простым смертным. Конский топот войска Темурджина с водил его с ума. Две тысячи ли, всего две тысячи ли... Двадцатидневный переход для хорошего войска.
Может быть, он все-таки двинется в Индию? Но он там уже был. Индийские самоцветы украшали его шапку. Темурджин стоял на Шелковом Пути, а значит, у него было только два направления, в одном из которых он уже совершал поход. Сомнений не было, была только надежда на чудо.
В это время Бао вышивала к Новому году картину, как мифический зверь «цилинь» приносит в дом младенца. Конечно же, младенец был вылитый Ши, отчего Бао лукаво улыбалась. Рядом она изобразила меня в одежде Хэ Ксиан Гу с новогодним фонарем в виде прекрасного розового лотоса, с красными вздернутыми кистями по обе стороны фонаря и с новогодним пожеланием счастья, очень похожим на смешное студенческое дацзыбао. Себя она начала уже вышивать по бумажной картинке, приложенной к шелку, но почему-то ей хотелось в первую очередь в деталях вышить фарфоровую вазу и цветы дикой сливы на изящно изогнутой веточке, рядом с которой красовались остролистные бамбуковые побеги.
Шел уже девятый лунный месяц жизни нашей маленькой вселенной. Он уже готов к приходу в этот мир, он просто еще набирается сил. Уже миновал месяц Урана, уже сформировано стремление к свободе и восприятие путешествий как бытия космического Странника, способность к пониманию вселенской природы вещей, центр ясновидения. Шел месяц Нептуна, дающий любовь ко всему живому и человеческую мудрость. Бао часто бывала на природе, любила играть с огромным дворцовым котом, в ее комнате всегда стояли свежие цветы из оранжереи. Она часто приходила к пруду к той иве, веточка которой спасла Ши, как думала Бао, и благодарила ее, глядя в бездонное небо, отраженное в темной неподвижности воды. Мысли ее были посвящены всеобщей любви и обращены к радости.
Между тем я стала замечать, что грудь у Бао не становится больше и не готова к кормлению ребенка. Конечно, найти кормилицу не было проблемой, но я была обеспокоена другим. Что-то вызывало во мне тревогу. Поэтому я попросила сестру Фу приехать как можно скорее.
Еще одно небольшое событие произошло во торце. Приехали Чжоу из рода Хай-Лин и Хо из рода Шао-Цзюнь, чтобы бракосочетаться с Ши. Ши никак не был настроен на эту церемонию, но он выполнил все ритуалы, и Чжоу с Хо поселились в специально отведенных для каждой павильонах. Однако все мысли Ши были о Бао, с ней он проводил каждую свободную минуту, постоянно разговаривая с малышом, который отвечал ему легкими толчками в стенку живота. Глаза Ши светились, когда он чувствовал своей рукой такой ответ на свои слова.
Наступал праздник – первое число первого лунного месяца, начало Нового года. Праздник Весны – самый важный для каждого в Поднебесной, от ребенка до седого старца, когда молятся о ниспослании в новом году благополучия и удачи, когда изгоняют нечистую силу, когда радуются по поводу хорошего урожая. Во всех домах шла предпраздничная суета, генеральная уборка, выбрасывались старые вещи. По обеим сторонам дверей вывешивались парные надписи, выполненные на длинных красных листах бумаги, которые содержали пожелания счастья и благополучия, хорошего урожая. В домах торговцев надписи выражали пожелание процветающей торговли и обогащения. Кое-где на створках дверей вывешивали изображение бога дверей, который, по поверью, способен уберечь дом от нечистой силы и бедствий. На стенах внутри домов вывешивались картины, посвященные надеждам на мир и благополучие.
В этой праздничной суматохе никто не заметил, как в дом вошла сестра Фу, хотя, впрочем, она могла это сделать и безо всякой суматохи. Бао, увидев ее, была очень обрадована, однако слезы радости были смешаны с воспоминаниями о родительском доме. Сестра Фу была явно чем-то озабочена, однако, видимо, было не время рассказывать о том, что ее беспокоило. Наступало время, когда вся семья должна была собраться за праздничным столом.
В большом зале для праздничных церемоний было много народу. Мыс Бао вошли в зал последними, когда все уже были готовы начать праздничную трапезу и ждали только нас. Место рядом с Ши было свободным, однако по другую сторону от него сидели Чжоу и Хо и весело щебетали, уставшие от скуки в своих павильонах.
Бао и я сели за стол. Началась праздничная трапеза. Бао сидела и тихо улыбалась. Вдруг она увидела, как Чжоу поцеловала Ши. Кусочек сладкого рисового пирожка выпал из ее палочек. Она вопросительно посмотрела на меня, растерянно ища оправдания увиденному. Я объяснила ей, что у Ши должно быть несколько жен, и это те, кого выбрали для него астрологи. Она с улыбкой вернулась к трапезе, однако в уголках ее прекрасных глаз поселилась печаль.
Когда дети спрашивают, почему трава зеленая, иногда лучше всего ответить, что она действительно зеленая, а не рассказывать им о химии. Да, у Ши должно быть несколько жен. Это порядок, но как трудно это принять! Все люди знают, что они должны умереть, но иногда так не хочется умирать, а иногда, наоборот, хочется просто заснуть и не проснуться. Желаний может быть много, поэтому придуман порядок. Есть жизнь, и есть смерть. Солнце встает утром и заходит вечером. Трава зеленая. И Путь должен быть пройден.
После трапезы все собрались в дворике перед павильоном для официальных дворцовых приемов. В честь Нового года для семьи императора было устроено специальное красочное традиционное представление, напоминающее массовые уличные гулянья – танцы «драконов», танцы «львов», хороводы «янгэ», костюмированные шествия на ходулях и целое театральное представление, подготовленное частными труппами и учениками цзяофан с участием акробатов и мастеров ушу Барабаны, колокола «бяньчжун», тарелки, гонги, многоствольные флейты пайсяо, цитры, гусли потрясали своей мощью и создавали праздничную атмосферу ликования.
Особенно понравился Бао фокусник с шелковым платком, который подошел к ней совсем близко и, видимо почувствовав грусть в ее взгляде, преподнес ей, одну за одной, целый букет хризантем, неизвестно как появлявшихся из его тончайшего шелкового платка. Прекрасная маленькая девушка, почти голая, с зонтиком в руке, весело прохаживавшаяся по канату, заставила Бао поволноваться, когда вдруг неожиданно сделала сальто и ловко опустилась опять на тонкий канат. Бао от неожиданности ахнула и почувствовала тягучую боль в спине. В общем возгласе удивления никто не обратил внимания на Бао. Да она и сама не придала этому большого значения, однако я почувствовала какое-то беспокойство и подошла поближе к ней.
В это время представление подошло к концу, и воздух взорвался тысячами огней из специально изготовленных петард. Одна из них взорвалась неожиданно громко, когда другие уже все потухали. Эта неожиданность заставила многих вздрогнуть, и я увидела, как Бао стала падать. Белые хризантемы веером выскальзывали из ее рук...
Я поддержала Бао и подозвала сестру Фу. Бао на носилках быстро перенесли в ее покои. Она не приходила в себя. Ее сердце остановилось или почти остановилось. Нам ничего не оставалось, как спасать ребенка. Сестра Фу приготовила инструменты, в комнате остались только мы вдвоем.
Смолистый факел ярко горел, позволяя стерилизовать инструменты. Сделав обезболивание двумя серебряными иголками, сестра Фу начала операцию. Она рассекла кожу живота специальным острым ножом по надлобковой с кладке, каждый раз после очередного рассечения отводя в сторону жизненно важные органы и прося меня придерживать их специальными серебряными палочками. Вот и лотос.
Осторожно, по миллиметру, движется острый нож. Сделав надрез в длину чуть более фаланги пальца, сестра Фу раздвинула края раны и левой рукой вытолкнула головку малыша. Осторожно, двумя руками я захватила головку малыша и вывела плечевой пояс, и далее извлекла прекрасного большого мальчика, который сделал судорожный вдох, как будто просто учился плавать. Мы положили его на грудь Бао, а сами занялись ее раной.
Сестра Фу накладывала один за одним швы специальными нитками. Поверх раны она приложила шелковую ткань, пропитанную специальным травяным настоем. Малыш восторженно дышал, все было нормально. Оставалось только ждать.
Я попыталась выдавить из груди Бао капельки молока, но у меня ничего не выходило. В это время в комнату доставили кормилицу, которая была уже заранее подобрана по моей просьбе. Она ловко взяла ребенка и приложила к груди; разработанная грудь оказалась легкой и желанной для малыша. Он без труда принялся сосать, однако через несколько минут устал и заснул. Кормилице было приказано прилечь и не двигаться, пока ребенок спит у нее на груди, несмотря на то, что мы пока не трогали пуповину. Мы накрыли кормилицу с малышом тонкой шелковой простыней, чтобы прилетавшие на запах крови мелкие мушки не беспокоили их. Я также зажгла благовония, изгоняющие всех злых духов и заодно всех вечерних насекомых из комнаты.
Сестра Фу достала серебряные иглы из точек обезболивания и поставила две специальные банки на запястье и на грудь Бао, так же, как она это делала и для матери Бао – Фан, когда той становилось плохо из-за слабого сердца. Я убрала в комнате и простерилизовала инструменты. Состояние Бао было неопределенным. Сестра Фу молилась за Бао, уйдя глубоко в себя. Я не смела прерывать ее целительной молитвы. Более того, мне хотелось присоединиться к ней, но я всецело была сосредоточена на малыше, и тихая радость и восторг охватили меня. Мой малыш жив, он рядом, он со мной!!!
Мне не хватало воздуха от радости, улыбка сияла на моем лице. Мне хотелось прижать его к себе. У него были мои глаза. Моя принцесса и мой первенец уже давно ушли из жизни, и я встречалась с ними только во время своих путешествий в мир духов. Еще год назад я считано достаточным для себя, но теперь я понимала, что ничто не может сравниться с радостью смотреть на этот маленький живой комочек света с моими глазками. Рот же, напротив, был копией рта Ши. Во сне он очень серьезно поджал губы, совсем как его отец в последние дни. Да, как нам не хватало его улыбки в это время!
Я светилась от счастья. Наконец я осмелилась взять малыша и положила его на свою грудь, разрешив кормилице выйти и привести себя в порядок. О чудо, как только я прикоснулась к нему, у него на губах появилась улыбка. Я чуть не потеряла рассудок от накатившихся на меня радостных эмоций. Как будто мы всегда были вместе. Я назвала его «Пришедший прямо из рая».
Его райская улыбка покорила меня. Я поняла, что открытость, спонтанность, дружелюбие, чувство дома, творчество, умение играть и вовлекать в игру других будут свойственны ему от самого рождения, как нечто естественное.
Я наслаждалась своим счастьем, мне хотелось смеяться, плакать, прыгать от радости одновременно. Но я не могла даже пошевелиться, ведь малыш лежал у меня на груди и спал.
Через окно в комнату заглянул Ши. Он не знал, что произошло с Бао, но, увидев малыша, очень обрадовался. Я приложила палец к губам, давая ему понять, что надо соблюдать тишину. По моей радостной улыбке он понял, что все хорошо, подумав, что Бао просто отдыхает после родов. Он тихо зашел в комнату и погладил Бао по волосам, затем, наклонившись, поцеловал. И – о чудо, Бао открыла глаза и улыбнулась. Сестра Фу также вышла из своего состояния и дала знаками понять Ши, что все в порядке, но он должен выйти.
Счастливо улыбаясь, Ши почти выбежал из комнаты, однако сестра Фу сделала жест, означавший, что Ши должен подождать около двери. Убедившись, что с Бао все в порядке, она встала и, выйдя из комнаты, подошла к Ши. Он, ожидая новостей о рождении своего сына, был крайне удивлен, что беспокойство сестры Фу было связано не с рождением малыша, а совсем с другими событиями. Оказалось, что всего за чае до отъезда из монастыря сестры Фу из соседнего монастыря пришло сообщение, что войска Темурджина двигаются в направлении к Ханчжоу. О том, чтобы увезти сейчас Бао из столицы вместе с малышом, не могло быть и речи, так как ее состояние было очень тяжелым.
Наследник империи, которому астрологи пророчили долгие и счастливые годы правления, был в опасности. Ши верил предсказанием, гак как все они сбывались, но только я знала, какой ценой. Поэтому я также была обеспокоена всерьез приближением Темурджина. Единственное, что меня действительно обнадеживало, что при путешествии в долину духов, которое мы предприняли вместе с Ши во время ритуала в пещере, я не встретила никаких угрожающих жизни Ши обстоятельств. Да и он, пройдя ритуал победы над Темурджином, сохранял внутреннее спокойствие. Однако все это наше спокойствие больше напоминало беспомощность и безответственность.
Армию, необходимую для защиты города, так и не удалось собрать. Увезти наследника тоже не было возможности. Бао лежала при смерти, в неизвестности. Только малыш, моя маленькая радость, моя огромная вселенная, лежал на моей груди, как будто говоря: все будет хорошо, я же пришел к тебе, я пришел к тебе прямо из рая.
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
НАБЛЮДАТЬ ЗА ОГНЕМ С ПРОТИВОПОЛОЖНОГО БЕРЕГА
Ши был вдохновлен рождением сына, даже X смертельная опасность не нарушила его внутреннего спокойствия. Он не верил в смерть, он не верил, что городу угрожает опасность. У него не было армии Цинь-Шихуана, и, тем не менее, он чувствовал себя сильным и спокойным. Он вспомнил слова монаха-Учителя: «Я не буду учить тебя боевым приемам, пока ты не покажешь мне свое умение побеждать без боя».
В это же самое время Темурджин стоял в подземелье в гробнице самого Цинь-Шихуана, которую ему показал его Учитель. Слабый свет масляных фонарей играл на лицах двухметровых воинов, отчего они казались живыми, марширующими в полном боевом снаряжении. На мгновение Темурджину почудилось, что он слышит топот этого многочисленного подземною войска. Его ноздри стали раздуваться, как у боевого коня перед схваткой.
Священный мистический страх овладел им. Сливаясь с духом Цинь-Шихуана, он хотел разгадать тайну его силы. Он видел Великую Китайскую стену длиною в десять тысяч ли, он видел несметные богатства, спрятанные в гробнице Цинь-Шихуана, он мысленно просил его научить управлять другими людьми так, чтобы создавать такие богатства, осознавая, что разрушать завоеванные города – это не его цель. Его истинная цель – создать великое государство, подобное тому, что создал этот первый император – Цинь-Шихуан. Семь тысяч двухметровых воинов в униформе со всеми знаками воинских различий, выстроенные в безупречном порядке, и сотни боевых коней с ровно уложенными челками охраняли императора и после его смерти.
Темурджин увидел целый арсенал оружия и прекрасные боевые колесницы, которые заставили его сердце трепетно биться. Он невольно протянул руку, но Учитель крепко схватил его запястье, предостерегая от неверного движения. Осветив стену фонарем, Учитель перевел Темурджину записи, восхваляющие деяния императора Цинь-Шихуана. Из многих и слабых княжеств он создал единое государство с единой властью, принадлежащей самому императору, которая не ограничивалась ничем. Для простоты управления он разделил всю территорию на несколько административных районов, правители которых назначались лично императором. Цинь-Шихуан унифицировал письменность, деньги и метрическую систему. Даже дороги стали строить с шириной колеи, точно установленной императором. Таким образом, он ввел впервые в мире понятие стандартов. Все это способствовало быстрому хозяйственному процветанию всех районов за счет межрайонного хозяйственного и культурного обмена.
Введя единый язык, он пытался ввести и единую идеологию. В частном пользовании разрешалось иметь только сельскохозяйственные справочники, медицинские трактаты и гадательные пособия. Огонь пожирал древние рукописи, навсегда унося тайны тысячелетий для смертных. Сам же Цинь-Шихуан, одержимый поисками бессмертия, послал морскую экспедицию на поиски «эликсира долголетия». Но никто из ныне живущих не знает, нашел ли Инчжэн, правитель царства Цинь, провозгласивший в 221 г. до нашей эры себя первым императором – «Шихуаном», – эликсир долголетия за морями и стал ли он бессмертным. Он правил всего пятнадцать лет, видимо, его рецепт эликсира долголетия сгорел вместе с книгами на костраx, которые он сам разжег. Однако именно он создал Китай как единое государство, сохранившее все то, что другие государства отдали песку времени.
А что касается экспедиции, посланной за «эликсиром бессмертия» к островам блаженным , то даосские монахи Лушэн и Сюй Фу, сопровождаемые несколькими тысячами девиц и отроков, подарили Японии свои знания и мудрость, которые с благодарностью затем хранили и использовали правители этой страны. Многотысячная экспедиция разодетых в шелка юных красавиц и отроков, прибывшая на прекрасных кораблях и умело руководимая монахами, произвела на жителей японских островов в 220 г. до н.э. такое же впечатление, как пришествие инопланетян...
Глаза Темурджина трудно привыкали к свету. В глубоком раздумье он возвращался в свою юрту. Подъехав к расположению отряда разведки, он окинул взглядом своих воинов, больше напомнивших ему разноцветный табор цыган, чем то войско, которое он хотел иметь и которое он увидел в подземной усыпальнице «Первого Императора»[15]15
«Шихуан» по-китайски означает «Первый император».
[Закрыть].
– Учитель, – произнес Темурджин, – если таков их мертвый император, то каков же их живой император? Я хочу его видеть.
Но ответа не последовало. Темурджин резко остановил коня, рослый вороной десятилетний мерин длинных линий, около шести чжанов в высоту, от напряжения встал на дыбы. Темурджин обернулся, однако Учителя не было. Развернувшись, он поскакал назад. Недалеко от входа в усыпальницу стоял великолепный белый мерин Учителя, а сам он неподвижно лежал на песке. На теле Учителя не было никаких ран, но он был мертв. Соколиные глаза Темурджина видели все, как при вспышке сильного света. Какое-то десятое чувство подсказало ему, что он должен уезжать отсюда, и чем скорее, тем лучше. Слышавший тысячи невероятных легенд об этой усыпальнице, Темурджин не осмелился подъехать к Учителю и с острой болью в сердце поскакал прочь.
Что значит быть одиноким среди стотысячного войска, которое подчиняется твоей воле? Богам тоже нужен отдых, и у богов тоже есть сердце. И сердце Темурджина болело. Однако картины его будущей империи стали возникать у него перед глазами, как будто яркие вспышки молнии выхватывали из пространства эти объемные видения. Он уже знал свой дальнейший путь. Он ясно видел свою цель. И самой первой картиной на его пути к его великой цели была картина прекрасного города, такого прекрасного, какого он никогда не видел, но который его воображение рисовало ему как ключ к овладению всем миром, как ключ его души.
Ханчжоу – жемчужина среди озер.
Утром следующего дня войско Темурджина выступило в Ханчжоу.
Взгляд Темурджина утопал в желтом терракотовом песке, а видения дарили ему картины драконообразных морских кораблей, стоящих на рейде в раскинувшемся среди живописной гавани огромном порту, в котором сновали тысячи грузчиков, несущих на корабли тончайшие расписные шелка невероятных цветов и оттенков, которых никогда не мог видеть пустынный хан наяву. И только вода, вода до самого горизонта, где сине-зеленая полоска касается пронзительно-голубого неба...
В Ханчжоу тем временем было обычное утро. Дети мирно спали после встречи самого прекрасного в году праздника. В семьях царило праздничное блаженство. Многие планировали походы в дома к родственникам и близким, кто– то – навестить своих учителей. Уличные торговцы уже спешили разложить свой товар, придавая улицам особый праздничный колорит, то тут, то там разливая пятна красного цвета – то бумажных вырезок, то расписных шелковых свитков, – тысячи раз повторяя в тысячах узоров иероглиф «счастье».
Отовсюду с новогодних картинок розовощекий младенец, летящий на золотом карпе и держащий двумя лишь пальчиками стебелек лотоса, отставив свой маленький пухленький мизинчик, улыбался, как маленькое солнышко, даря всем свою первозданную радость. Справа прядь волос была собрана в пучок и перевязана маленьким розово-фиолетовым цветком лотоса, а прядь слева была заплетена в косичку и перевязана красными лентами, и еще одна прядь волос, на темечке, была коротко выстрижена, видимо, для связи с космосом. Иероглиф «рыба» совпадает по произношению с иероглифом «достаток», поэтому образ рыбы используется в качестве символа богатства и достатка. По обычаю, к Новому году готовят блюда с золотым карпом, тем самым выражая пожелание богатства в новом году.
Есть притча об отважных карпах, которым удалось преодолеть Драконовый порог на реке Хуанхэ, отличающийся необыкновенной силой течения. Согласно притче, третьего месяца каждого года косяки карпов поднимаются против течения к верховью Хуанхэ, большинство из них погибают в пути, и лишь немногим удается преодолеть Драконовый порог. Такие смельчаки сами превращаются в драконов. Эту притчу часто вспоминают, когда речь заходит о претендентах—участниках экзаменов «кэцзюй» на занятие казенной должности. Проводится параллель между содержанием притчи и трудностями, ожидающими экзаменующихся на пути к карьере. Зато человека, выдержавшего экзамен с хорошими результатами, приравнивают к «карпу, перепрыгнувшему Драконовый порог и превратившемуся в дракона».
Весь город постепенно превращался в рыночную площадь, ремесленники выходили просто пообщаться друг с другом, вынося все свои сокровища. Глаза разбегались от множества расписных слоников, глиняных кукол, нефритовых рыбок, черепашек, бронзовых фигурок журавлей. На нижние ветки сосен и каштанов, растущих во дворах, да и просто на улице, были вывешены жертвенные подношения в виде разноцветных нитей, флажков с написанными на них пожеланиями. Многие почитали каштан и сосну как предков рода и вместилище духа годов.
Бродячие актеры устраивали целые представления под открытым небом, пользуясь благодушием горожан и усталостью артистов из васов. Дети и взрослые останавливались около театра кукол-марионеток, очарованные мастерством создателей кукол и фантастической игрой актеров, гримом и костюмами повторяющих своих кукол. Утро было посвящено детям и семье, а вечером город готовился к костюмированным представлениям и праздничным фейерверкам. Впереди еще было две недели веселья, до самого праздника фонарей, когда 15-го числа первого лунного месяца по лунному календарю, в первое полнолуние Нового года, начинается праздник Юаньсяо, и семьи собираются вместе, устраивают семейную пирушку, готовят вареные клецки из рисовой клейкой муки со сладкой начинкой.
Этот праздник был назван праздником фонарей потому, что в этот день было принято развешивать бумажные разноцветные фонарики. Обычай этот зародился во время правления ханьского императора Мин-ди, проповедавшего буддизм, который отдал приказ: в ночь Юаньсяо во дворце и в больших монастырях зажигать ритуальные фонари в честь Будды.
Как только солнце поднялось над вершинами кипарисов, Ши уже был около покоев Бао.
По его приказанию вокруг комнаты Бао, выполненной из белого теплого камня, были поставлены вазы с пионами. Яркие, роскошные, пышно-махровые цветы всевозможных красно-розовых оттенков, олицетворявшие знатность и богатство, окружили комнату живым венком любви.
Я наблюдала за состоянием малыша, а сестра Фу не смыкала глаз, постоянно следя за пульсом Бао. С улыбкой на губах она жестом разрешила Ши приблизиться к малышу, который лежал у меня на груди, прикасаясь ко мне своей нежной, шелковистой кожей.
Ши подошел ко мне, глядя на маленькое сморщенное личико, прячущееся между моих грудей. Через шелковое легкое покрывало он прикоснулся к нашему сыну, отчего я почувствовала теплую мощную волну в моем теле. Мы все были вместе, впервые в этом мире. Это мгновение мы будем вспоминать всю свою долгую жизнь. Слезы радости затуманили мой взгляд.
Миллионы людей спрашивают тысячи Будд, что такое счастье. Что же, пожалуй, я смогу им ответить. Видимо, это состояние передалось и Ши. Он, однако, принял это на счет своего первого свидания с сыном. В порыве чувств он поцеловал меня и сжал мне руку, не решаясь более прикасаться к маленькому нежному комочку, так сильно отличающемуся от полных розовых младенцев, изображенных на уличных лубочных картинках.
Встав, он подошел к сестре Фу, чтобы спросить о состоянии Бао. Но вдруг неожиданно обернулся и взглянул на меня с недоумением, сжимая правой рукой маленький кожаный мешочек, висящий на шелковом шнурке на его мускулистой шее. Мое сердце тревожно забилось, однако внешне я оставалась спокойно-безучастной.
Сестра Фу сказала, что пришлось сделать операцию и сейчас положение Бао неопределенно. Она в руках богов, и только они могут решить ее судьбу. Ши положил около спящей Бао золотой браслет с камнями зеленого редчайшего оттенка кошачьего глаза и молча удалился.
