Текст книги "Мышь под судом"
Автор книги: Лим Чже
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Луань, чья слава не уступает славе Феникса, – не менее мудрый, чем Священный Журавль[91]91
Священный Журавль. – По китайским поверьям, бессмертные – герои даосских легенд – ездили верхом на журавле, потому-то журавль и считался священной птицей.
[Закрыть], – услыхал зов Духа, сел на облако, спустился на землю и в своем пятицветном наряде предстал перед судьей:
– Обитель моя на небесах, там веду я дружбу со святыми и потому далек от дел мирских. По утрам срываю я цветы коричного дерева, что растет на Луне, и питаюсь ими, ночью засыпаю там же, на Луне, у Перламутрового озера. В мире природы различаю я подлое и благородное, в мире Людей – доброе и злое. Имя мое известно всякому. Случается, меня понапрасну порочат, обвиняя во всяких мерзостях, но я то знаю, что невиновен, и не считаю нужным оправдываться.
Затем к судье подошел Журавль: в белой кофте, черных штанах, с красной шапочкой на голове спустился он на небесном облаке.
В давние времена покинул он землю и с тех нор не ведал превратностей судьбы: падений и взлетов, умирания и расцвета, бедности и богатства, позора и славы. Вздохнув трижды, заговорил он печальным голосом:
– Родился я в горах Циньтянь, теперь же обитаю в белоснежных облаках. При лунном свете тоскую я в одиночестве; найдя Цветок Сливы, грациозно танцую. Отшельника, поселившегося в горах, известил я о приходе гостя[92]92
Отшельника, поселившегося в горах, известил я о приходе гостя. – По преданию, китайский отшельник Линь Бу (420–479 гг.), катаясь на лодке, заметил летящего журавля. Решив, что к нему едет гость (а гость действительно ехал), отшельник поспешил домой.
[Закрыть], у крепостных ворот Ляодуна вздыхал о судьбах мира[93]93
…у крепостных ворот Ляодуна вздыхал (я) о судьбах мира. – По преданию, на столб у ворот главного города китайской провинции Ляодун уселись журавли и произнесли стихи о величии минувших дней.
[Закрыть]. Друг святых, я не стану отвечать на клевету этой подлой Мыши. Гнусная тварь покрыла меня позором… Лучше буду молчать.
* * *
Допросив Луаня и Журавля, Дух-хранитель поселил их в саду подле кладовой, повелел Воинам строго охранять пленников и призвал к себе Мышь.
– Луань и Журавль – священные птицы, не могли они быть сообщниками столь ничтожной земной твари, как ты. Довольно лгать! Признавайся во всем!
И тогда обвинила Мышь в подстрекательстве Феникса и Павлина.
Разгневался Дух, услышав, что Мышь называет этих священных птиц соучастниками своего преступления, и изрек громовым голосом:
– Я поверил твоим лживым речам, заключил в темницу множество птиц – даже Луаня и Журавля, и от этого пострадала моя добрая слава мудрого судьи. Теперь ты посмела оговорить священного Феникса, чье имя прославлено в веках! Обвинила в тяжком преступлении Павлина – красивейшую птицу на земле! Бесстыжая ты тварь!..
Ударил Дух кулаком по столу, где громоздились листы с записями допросов, и стал изливать на лгунью потоки брани.
А старая Мышь смиренно пала ниц, закрыла голову лапами и повела почтительную, однако преисполненную достоинства речь.
– Осмелюсь признаться, я уже почитала себя обреченной и потому солгала вашей милости, чем заслужила укоризну и брань. Говорят, нет птицы, мудрее Феникса. Но если он действительно мудр, то почему же равнодушен к тому, что алчные хищники – Ястреб, Сокол, Сова и Коршун – пожирают слабых тварей: Фазана, Петуха, Зайца и Сайгу? На клювах стервятников не просыхает свежая кровь, в лесах и горных долинах не перестают раздаваться жалобные вопли тех, у кого хищники отнимают жизнь! Но Феникс – а ведь он почитается старшим над всеми двумястами шестьюдесятью видами птиц – прикидывается, будто ничего не знает об этих убийствах! Лицо Феникса увидеть труднее, нежели лицо императора, восседающего в своем неприступном дворце! Кто знает, как выглядит Феникс? Может быть, у него голова Рыбы и лицо Дьявола? А может быть, тело Змеи и голова Вола? Говорят, Феникс-самец и его подруга-самка не встречаются ни днем, ни ночью, а лишь издали перекликаются друг с другом. Ни о ком, кроме себя, эти птицы не думают! Сама я, правда, Феникса не встречала, но не так давно передал он мне через пролетавшего мимо Гуся письмо[94]94
…передал он мне через пролетавшего мимо Гуся письмо. – По поверьям, дикий гусь приносит письма, весточки.
[Закрыть], в котором писал: «Мы с супругой наелись плодов бамбука, и у нас заболели животы. Припаси нам под дриандрой, что растет подле кладовой, хотя бы сом белояшмового риса – мы тайком прилетим к тебе подлечиться». Феникс так умолял меня, что я, желая заручиться его расположением, согласилась похитить зерно. Воины схватили меня еще до того, как я успела унести рис. Я полагаю, вашей милости ясно теперь, что представляет собою Феникс. Единственное его достоинство – громкое имя. Впрочем, недаром иероглиф «Феникс» состоит из знаков «Заурядный» и «Птица»! Ведь в древности его вовсе не почитали священным, а видели в нем ничем не примечательное, заурядное создание.
Позвольте еще сказать: Павлин – птица яркая, оперенье у него разноцветное. Но красив он только с виду, по сути же это обыкновенный Петух! Вид у Павлина благородный, а душа грубая, – значит, он обманщик! Повстречает он нарядных женщин или детей и от зависти готов заклевать их. Любит он одного себя, а больше никого. Вот каковы его «добродетели»! Однажды, находясь в кладовой, подсмотрела я в щелку: распустил Павлин свой пятицветный хвост – и танцует, и красуется. Потрясла я тогда своим неказистым хвостом и стала перед Павлином сытой жизнью бахвалиться. Подумал Павлин, что хвост у меня «счастливый», и предложил поменяться с ним хвостами, – я же, смеясь, отказалась. И вот почему: хоть у Павлина хвост и хорош, но пользы от него никакой – один вред, уж очень он в глаза Человеку бросается. Поймает меня Человек, и разом кончится моя сытая жизнь в кладовой, лопнет, как мыльный пузырь. Хвост Павлина ему на погибель дан, мой же простенький хвосточек – мне на счастье! Когда Павлин предложил поменяться хвостами, я возгордилась и подумала: «А ведь я счастливее его!» Вот Павлин в отместку и принудил меня совершить преступление!
* * *
Призадумался Дух, сбитый с толку хитроумными речами: «Право же, и среди Людей бывают такие! Вот, скажем, даосы: скрываются они в лесах и горах, народу и стране от них пользы никакой! А ведь у них и добрая слава, и положение! Разве они не под стать Фениксу? К тому же, ходят они в одеждах и шляпах, какие носят ученые мужи, – выглядят так благородно! А на деле? Ночью лазают через ограду ко вдовам, преклоняют колени у порога власть имущих, выучившись грамоте, пишут высокопарные слова, а сами ни талантов, ни воображения не имеют, завидуют простым Людям и вредят им любыми способами. Разве не похожи они на Павлина?»
Подумал так Дух и повелел Святому Воинству с помощью талисмана вызвать в суд Феникса и шелковой сетью изловить Павлина.
Повадки у Феникса журавлиные, держится он, как Луань. Надменным голосом заговорил он:
– Я одна из четырех священных птиц, родом из Красных Пещер. Походка моя – совершенство, голос – музыка. Слушал я песни Шуня и танцевал у него во дворце[95]95
Слушал я песни Шуня и танцевал у него во дворце. – Существует предание: однажды, когда император Шунь играл на цитре, прилетели фениксы и стали танцевать.
[Закрыть]; сидел я на ветках дриандры, когда правитель Чжоу играл на цитре[96]96
…сидел я на ветках дриандры, когда правитель Чжоу играл на цитре. – По преданию, во дворец Чэн-вана (1115–1078 гг. до н. э.) слетались фениксы и танцевали под аккомпанемент цитры, на которой играл Чэн-ван.
[Закрыть]. Питаюсь я побегами бамбука, вью гнездо на ветвях деревьев, а зерна не ем, как бы ни был голоден. Мог ли я быть сообщником этой грязной Мыши? Жить в бедности плохо, но лучше умру, нежели воровать стану!
Затем, распустив веером яркий хвост, то и дело косясь на свою тень, повел речь горделивый Павлин:
– Я уроженец Южного Китая, меня считают красивейшей птицей. Имя мое напоминает людям о мудреце[97]97
Имя мое напоминает людям о Мудреце. – Первый слог слова «павлин» обозначается тем же иероглифом, что и фамилия Конфуция.
[Закрыть], прозвище я себе избрал Голубая Птица. Охотно засматриваюсь я на свою тень и кичусь своей красотой; перья мои нежны, как Большой Снег; когда раскрою клюв – во рту расцветают жемчужные цветы. Обитая в садах Небожителей, сторонюсь я дел мирских. Разве похожи между собой небесное облако и прах земной, или яшма и простой камень одно и то же?
* * *
Отправил Дух-хранитель Феникса и Павлина туда, где уже находились Луань и Журавль, и молвил:
– Феникс и Павлин – священные птицы, не могли они вступить с тобою в сговор. Кто же подбил тебя на преступление?
Называет лгунья птицу Пэн и Кита, обитающих в море, и говорит:
– Пэн – коварная птица. Вранью обучалась она у Чжуан Чжоу[98]98
Чжуан Чжоу – древнекитайский философ Чжуан-цзы, писал о птице Пэн.
[Закрыть] – вот и умеет ловко обманывать Людей. Когда, перелетая с Северного моря в Южное, взмывает птица Пэн ввысь, волны бушуют на протяжении трех тысяч ли, а высота их, говорят, достигает нескольких тысяч ли. Как-то пригласила меня птица Пэн в гости, а я, старая, и подумала: «Погружу-ка я зерно из Королевской кладовой на ее широкую спину, перевезу все в безбрежное Южное море и заживу вдали от Людей без забот и печали». Как видите, ваша милость, птица Пэн меня, честную Мышь, и соблазнила! Что до Кита – он, как известно, владыка морей, одним глотком выпивает он тысячу чашек воды и проглатывает сотни рыбешек. В подражание ему я и решила уничтожить горы зерна в Королевской кладовой. Ясно, что Кит своим примером оказал на меня столь пагубное влияние.
Удивился Дух:
– Где еще на свете найдутся такие обжоры? Подобные твари вредят просвещенному миру!
Призвал Дух свое Воинство, разделил его на две части, направил одну к Южному морю – ловить птицу Пэн. Раскинули Воины в волнах Южного моря металлическую сеть, длиной в тысячу палей.
Завидев Воинов с сетью, разгневалась птица; взмахнула она крылами, и от поднявшейся бури лопнула сеть; Воины же разлетелись в разные стороны, как разлетаются от ветра опавшие листья. С пустыми руками вернулись Воины к Духу, обо всем рассказали ему. Увидел Хранитель кладовой, что своими силами ему с птицей Пэн не справиться, направил послание Дракону Южного моря Квалли-вану; сообщив ему суть дела, повелел он доставить птицу в суд. Ответил Хранителю кладовой Квалли-ван:
«Квалли-ван, владыка Южного моря, дважды низко кланяется Хранителю Королевской кладовой и доносит следующее. Весть о суде над Мышью достигла Водного царства, но я нерадиво отнесся к своим обязанностям, за что прошу милостиво простить меня. Вы, судья, выполняете волю Небесного Повелителя, и я обязан повиноваться вам. Но выполнить ваше повеление я не могу. Птицу Пэн можно изловить, лишь послав за ней миллионы Воинов. Доставить же ее в суд удастся, только заковав в цепи длиною в десять тысяч ли. Все это не в моей власти. Если же вы полагаете необходимым допросить птицу Пэн, прошу вашу милость лично явиться в мои владения и действовать, как сочтете нужным».
Получив такой ответ, Дух-хранитель немедля отбыл к Южному морю. За ним последовали сотни чиновников судебного ведомства и тысячи солдат Святого Воинства. Полетели они, окруженные знаменами, на ветряной поводке, в которую впрягли облачных коней. Наконец опустились на одном из необитаемых островов Южного моря.
От Квалли-вана птица Пэн получила указание: «Старайся достойно выслушивать вопросы и достойно на них отвечать». Сложила Пэн подобно вееру свои могучие крылья и погрузилась в воду, высунув наружу один только клюв, превосходивший размерами остров Чечжудо[99]99
Чечжудо – самый большой остров на юге Кореи.
[Закрыть]. Когда же заговорила птица Пэн, пена изо рта ее полетела в небо, подобно хлопьям снега, а голос загремел, словно майский гром.
– Я самая большая из всех живых тварей. Жизнь моя – море и ветер, обитель – земля и небо! Спина моя – шириной в тысячу ли, крылья раскинулись на сто тысяч ли. Раньше была я китом и обитала в Северном море. «Истинный человек Южного Китая» почитался моим лучшим другом[100]100
«Истинный человек Южного Китая» почитался моим лучшим другом. – «Истинный человек Южного Китая» – почетный титул древнекитайского философа Чжуан-цзы. У Чжуан-цзы сказано, что мифическая птица Пэн – перевоплощение кита.
[Закрыть]. Некогда насмехались надо мной Цикада и Горлица[101]101
Некогда насмехались надо мной Цикада и Горлица. – Однажды, гласит притча, птица Пэн задумала переселиться из Северного моря в Южное. Медленно поднялась она ввысь, покружила над морем и лишь потом направилась на юг. Наблюдавшие за ней цикада и горлица смеялись: «Мы, как захотим, можем сразу полететь… А если не долетим, то сядем на землю. Зачем надо подниматься на девяносто тысяч верст, да и лететь так далеко к Южному морю?»
[Закрыть], ныне опозорила меня Мышь! Но могла ли эта ничтожная, неприметная тварь пробраться с земли на небо?
Выслушал Дух речь птицы Пэн, повелел Квалли-вану стеречь ее, пока не свершится правосудие, а сам отбыл на родину. Попутно заглянул он на берега Восточного моря, чтобы допросить Кита.
Высунув из моря спину, огромную, как крыша дома, шириной в двенадцать канов[102]102
Кан – мера длины, равная примерно двум метрам.
[Закрыть], Кит выбрасывал столбы воды, которые долетали до самого неба. Так резвился он в голубых просторах и вдруг попал в железную сеть. Вознегодовал могучий Кит – разгневанный, содрогался он всем телом, бил по воде хвостом, вызывая на море бурю.
– Сила во мне живет неизбывная, – сказал он. – Захочу – выпущу изо рта столб воды и небо протараню, захочу – все море выпью! Головой касаюсь я облаков – по моей спине великий Ли Тай-бо взобрался на небеса![103]103
…по моей спине великий Ли Тай-бо взобрался на небеса. – Согласно преданию, китайский поэт Ли Бо (701–762 гг.) утонул в озере, пытаясь достать отражение луны. Поэт Ду Фу сказал по этому поводу: «Ли Бо взобрался на небо по спине кита».
[Закрыть] Властен я над акулами и крокодилами, имя мое наводит страх на тигров и слонов! Ем я много, но в меру. Подобно тому как отличаю я воду от суши, отличаю я и чистое от грязного!
* * *
Окончил Кит свою речь. Повелел тогда Дух поместить его в специальный водоем; Воинам же, что вооружены были отравленными стрелами и длинными шестами, приказал охранять обвиняемого.
Возвратившись в суд, призвал Хранитель кладовой старую Мышь и обрушился на нее с гневными словами:
– Птица Пэн и Кит обитают в море, общего у них с тобой не больше, чем у Журавля и Земляного Червя. Подговорил тебя совершить преступление кто-то другой! Признавайся же кто!
Сморщив нос, призадумалась Мышь. «Коварны и упрямы твари земные, никак не проведешь их! Однако и те, что летают по воздуху и плавают по воде, защищаются упорно и терпеливо. Не знаю, как быть. Летающих по воздуху, и плавающих, и ползающих многое множество, должны же быть среди них несмышленые и трусливые! Но пока что все они усердно сочиняют что-то в свое оправдание – умом и красноречием они, пожалуй, и меня за пояс заткнут! Ну и глупа же я! Надо было честно во всем признаться, а я плела невесть что! Разиня я этакая! Но ведь предки мои всегда так поступали! Да, нехорошо вышло: пожадничала я, честь племени опозорила, семью погубила, да и сама-то… Право, жаль!.. Но что пользы в раскаянии? Попробую-ка лучше оговорить какое-нибудь глупое насекомое, какую-нибудь мелюзгу. Но беда, если никто не подтвердит эту выдумку, – пропала тогда моя головушка!»
Подумав так, устремила Мышь правдивый взор на судью и во всем «призналась»:
– Позвольте почтительнейше заверить: готова я открыть вашей милости все, что у меня на совести. Я уже говорила, что летающие и ползающие твари лживы и коварны. Не соверши я преступления, им и говорить было бы нечего. А тот, кто знает, но не говорит, должен быть строго наказан. Они же, презрев высокий сан судьи, осмелились скрыть правду. Либо сами они совершили преступление, но не сознаются, либо знали о преступлении, но отрицают это. Подобная ложь – преступление куда более тяжкое, нежели мое! Не желаю больше скрывать сообщников, кто бы они ни были, – признаюсь во всем чистосердечно!
И назвала Мышь Духу-хранителю Пчелу и Цикаду. Повелел Дух поймать сачком обвиняемых и доставить в суд.
У подножия гор, где веет легкий ветерок, под палящими лучами солнца порхал среди цветов пчелиный рой, собирая ароматную пыльцу. Жужжание Пчел напоминало кипение воды в котле. Нежданно-негаданно поймали весь рой в сачок и доставили в суд. Распустив прозрачные крылышки, спрятав жала, загудели Пчелы:
– Живем мы в горных долинах, строим дома в расщелинах скал и в дуплах деревьев. Весной, когда распускаются цветы, собираем пыльцу и ею кормимся. Мы никого не убиваем, но ни с кем и не дружим. Мед наш забирает Человек, на голод мы, однако, не жалуемся. Подчиняемся мы суровому распорядку – и трудовому, и воинскому. Живя по строгим правилам, можем ли мы помогать преступникам?
Свежим утром, в густой тени сидела Цикада и протяжно напевала однообразную песенку. Тут-то и схватили ее Воины. Шевеля легкими крылышками, уныло пропела она:
– В прошлой жизни обитала я на земле, теперь селюсь на высоких деревьях. Из груди моей льется музыка, крылья сделаны из тончайшего шелка. Осенней порою пью я прозрачную влагу дождя, когда же густеют сумерки, укрываюсь меж ветвей и пою свою неумолчную песнь. Усвоив учение даосов, превратилась я в священное существо[104]104
Усвоив учение даосов, превратилась я в священное существо. – Древние китайцы считали, что цикада питается воздухом и росой, а потому является символом чистоты, то есть соответствует идеалам даосов.
[Закрыть] и, преисполненная надежды, покинула мирскую суету. Пою я своим голосом, стану ли подпевать кому-то?
* * *
Отправил Дух-хранитель Пчел и Цикаду в темницу и говорит Мыши:
– Пчелы делают мед, Цикады поют на свой лад. При чем же тут ты? Говори, наконец, правду!
И тогда назвала Мышь своими сообщниками Паука и Богомола.
Летним вечером под карнизом старинного дворца сидел толстый Паук. Удобно примостившись, плел он шелковую паутину, выделяя изо рта слюну, наполнявшую его брюхо. В свои тенета ловил он пролетавших мимо крапивников, мух, цикад, комаров и других насекомых и пташек.
Вдруг откуда ни возьмись появились Святые Воины. Следуя правилу «бей врага его же оружием», связали они Паука паутиной и доставили в суд. Увидел Дух Паука, разгневался и давай его бранить:
– Жалкая букашка! Целый год можешь ты кормиться травинкой длиной в три чхи или стебельком намуля. Зачем же ты ткешь паутину и ловишь всякую мелюзгу, устроившись под стрехой в доме бедного ученого или на крыше старого дворца? Мерзкая тварь! В древности Фу Си[105]105
Фу Си – легендарный китайский император, живший якобы в III тысячелетии до н. э. Ему приписывается изобретение письменности, музыки, сетей.
[Закрыть] издал закон, разрешающий забрасывать сети для ловли рыбы. Ты же, ничтожество, издеваешься над мудростью святого: твоя сеть так густа, что ты ловишь в нее даже такую беззащитную тварь, как Однодневку! Нет другого, столь жестокого и жадного создания! Ты опутал своей паутиной порог Королевской кладовой, занавесил и вход и выход. Ты скрыл преступление старой Мыши! Кто же, как не ты, главный виновник пропажи зерна? Мышь во всем призналась, признавайся и ты! А вздумаешь запираться – обезглавлю и четвертую!
Услышал Паук громоподобный голос Духа, пал ниц – лапки трясутся, зубами лязгает, слова вымолвить не может. Вскоре, однако, пришел он в себя:
– Осмелюсь почтительнейше напомнить вашей милости, когда в древности Фу Си изобрел письмена, меня назвали Мудрым Насекомым[106]106
…когда в древности Фу Си изобрел письмена, меня назвали Мудрым Насекомым. – Иероглиф «паук» составлен из знаков «знанье» и «насекомое».
[Закрыть]. Когда я тку паутину, Люди считают это счастливым предзнаменованием. Когда ночные тени сгущаются за порогом дома, когда за дверью перестает лить дождь, выпускаю я нити длиной в сотни ча и тку широкую круглую паутину-ловушку. Рвать Эти нити – дурная привычка одного лишь Жителя Южных гор[107]107
Рвать эти нити – дурная привычка одного лишь Жителя Южных гор. – Житель Южных гор – так называл себя житель Древнего Китая, продавец лекарств Ван Шоу-и. Он всегда ходил с палкой и по пути сбивал ею паутину. При этом он говорил: «Я потому сбиваю паутину, что все животные добывают себе пропитание трудом, а паук – хитростью».
[Закрыть]. Для пропитания мне довольно и горсточки риса; у меня и в мыслях нет ловить насекомых. Никогда не вредил я Людям! Я не посмел бы и сунуться в Королевскую кладовую!
Паук замолчал. Грозно взглянул тогда Дух на Богомола и воскликнул гневно:
– У тебя и вид-то воровской: рот до ушей, глаза выпучены, брюхо толстое – ясно, что жаден ты не в меру. Шея у тебя длинная, глотка широкая – видно, любишь глотать чужое добро. Передние лапы у тебя словно серп, зубы во рту что пилы. Не ты ли помог Мыши уничтожить зерно в Королевской кладовой? Говорят, осенней порою пробрался ты в кладовую, чтобы выпросить у старой Мыши штаны, а заодно поел весь белояшмовый рис, что сгружали в кладовую тридцать семь дней подряд. Старая Мышь во всем призналась, признавайся и ты – заслужишь снисхождение. Ты ведь, как известно, хоть и немощен, да жесток, и этим бахвалишься. Лапы у тебя длинные, как палки: засунешь их между спиц колеса – повозку остановишь! Оставь тебя на воле, так ты, пожалуй, наделаешь бед не меньше, чем хищные звери!
Выслушал Богомол суровые обвинения, поднял лапы, приложил их ко лбу и, поклонившись низко, сказал:
– Вырос я в поле, и не имею ни чинов, ни звания. Желая высмеять человеческую глупость, Чжуан-цзы оговорил меня[108]108
Желая высмеять человеческую глупость, Чжуан-цзы оговорил меня. – У китайского философа Чжуан-цзы есть притча о богомоле, который, сложив лапы наподобие секиры, пытался остановить колесницу бога грома. Притча высмеивает людей, переоценивающих свои силы.
[Закрыть]; слушая бессвязный лепет детей, Люди называют их почему-то Богомолами, – это прозвище дала мне Кошка. Ползая по земле, то и дело попадаю я под ноги Людям, и они давят меня; летая, часто наталкиваюсь на бисерные занавески в Зеленом тереме красоток[109]109
Зеленый терем красоток. – Так называли в Корее «веселые дома».
[Закрыть] и падаю в изнеможении. Нет у меня своего угла, всюду я непрошеный гость. Однако в нору старой Мыши я не забирался ни разу, – как же мог я подстрекать эту хищницу к воровству? Вероломная тварь оговорила меня! Слова ее – ложь, не покрывшаяся даже пылью!
* * *
Повелел Дух заключить Паука и Богомола в темницу и сказал Мыши:
– Выслушал я Паука и Богомола и убедился в их невиновности. Выдай же настоящих подстрекателей!
Назвала тогда Мышь Однодневку и Стрекозу.
Был тихий осенний вечер. Солнце село за горы, и вечерний туман разлился по берегу ручья.
Десятки тысяч Однодневок, обнявшись, плясали в небе, распевая веселую песню «Жить бы нам сто или тысячу лет!». Неожиданно появились посланцы Духа, замахали большими веерами, загнали Однодневок в кожаный мешок, похожий на монашескую суму, и доставили в суд. Перетрусили Однодневки. В такую минуту у всякого душа не на месте и кровь застывает в жилах. Но тут выступила вперед самая смелая из Однодневок, расправила все четыре крылышка, потрясла тонюсеньким хвостиком-ниточкой и от имени своих соплеменников едва слышно пропищала:
– Из всех насекомых на свете мы самые крохотные. То носимся мы стаями, то разлетаемся врозь – вот и кажется, что появляемся мы внезапно и так же внезапно исчезаем. В летний зной копошимся мы в ямах и канавах, укрываясь от жарких лучей солнца; когда сгущаются прохладные тени, порхаем в сыром тумане. Вид у нас неказистый, духом мы слабы: ведь мы рождаемся поутру, чтобы к вечеру умереть! Жаль, что жизнь наша такая короткая, – значит, она никому не нужна! Разве можем мы, убогие создания, пожелать чужого? Умоляем вашу милость: пощадите нас!
Расправив блестящие крылышки и сверкая ими в лучах вечернего солнца, Стрекоза беспечно гонялась за Бабочками и Пчелами, после дождя облетавшими цветы. Тут-то и схватили ее солдаты Святого Воинства. Доставили Стрекозу в суд. Испуганная, негодующая, выкатив глаза, она зарыдала:
– Глаза у меня большие – вижу я далеко, а живот тощий – ем мало. С закатом солнца сажусь я на чиге[110]110
Чиге – приспособление для перенесения тяжестей на спине.
[Закрыть] молодого дровосека; когда моросит мелкий дождик – на удочку рыбака. Я то мелькаю в цветах гречихи, то перепархиваю на листья редьки. Ду Фу воспел меня в стихах, написав, будто некогда я подожгла воду. Стоит мне залететь в селение – и ребятишки ликуют. Почему же я – бессловесное создание – должна погибнуть?
Допросил Дух Однодневку, потом Стрекозу и встревожился: ведь если Однодневка умрет до окончания суда, судьи лишатся ее показаний и не смогут добиться истины! Повелел Дух своим Воинам обращаться с Однодневкой как можно бережнее: доставить ее на тенистый берег реки, куда не достигают лучи солнца, и поить эликсиром бессмертия, чтобы сохранить ей жизнь на два месяца. Так был найден выход из затруднительного положения. Если правду говорят Люди, что Дунфан Шо жил три тысячи лет[111]111
…Дунфан Шо жил три тысячи лет. – Дунфан Шо, приближенный китайского императора У-ди (II в. до н. э.), поэт и писатель, прославился своим остроумием. С именем Дунфан Шо связано много легенд, по некоторым из них, он прожил будто бы более трех тысяч лет.
[Закрыть], то разве не может Однодневка прожить хотя бы два месяца?
Стрекоза тоже всего лишь слабое насекомое, однако Дух повелел соорудить под стрехой кладовой клетку и посадить туда Стрекозу. Потом сказал Мыши:
– Выслушал я ответы Однодневки и Стрекозы и понял, что ничего позорного они не совершили. Ты обвиняешь их, но в чем? Назови-ка лучше истинных виновников преступления!
Призадумалась Мышь. «Все, кого я называла – Цикада и Пчела, Паук и Богомол, Однодневка и Стрекоза, – вреда Человеку не приносят. Он не испытывает к ним вражды, потому-то они так смело отрицают свою виновность. Назову-ка я насекомых, которые у Человека не в чести, таких, что только жужжат, а толком говорить не умеют». И назвала она Муху и Комара. Услыхав, что сообщниками Мыши были Муха и Комар, судья раскрыл глаза и уши. Тотчас повелел Хранитель кладовой привести обвиняемых и допросить их.
Испугалась Муха строгого судьи; трепеща от страха, закрутила она головой и, потирая лапки, прожужжала:
– Осмелюсь молвить: мы, Мухи, телом невелики, но поесть любим – как почувствуем запах пищи, так все пять внутренностей дрожат от голода; летим мы, привлеченные запахом пищи, не разбирая пути, – сквозь огонь и воду. Есть поговорка: «Водка водку пьет». Так и мы: чем больше едим, тем больше хотим есть. Подобно Бабочке, летящей на огонь, и бешеной Собаке, кусающей Человека, мы хорошо знаем, что деяния эти грозят нам гибелью, но поступаем так, ибо иначе поступать не можем. Мы помним все же, что если живы до сих пор, то лишь по милости Человека. Усевшись на хвосте Скакуна, переносимся мы за тысячи ли; равнодушно выслушиваем насмешки поэтов[112]112
…равнодушно выслушиваем насмешки поэтов. – Имеется в виду песня «Синяя муха» из «Шицзина», где выведен образ клеветника, наговоры которого подобны надоедливому жужжанию мухи.
[Закрыть]; пачкаем стол чиновника, однако в Королевскую кладовую и заглянуть не смеем. Можете казнить меня, но сказала я чистую правду!
Увидев перед собою Комара, вспыхнул Дух-хранитель гневом. Стукнул он кулаком по столу, словно хотел кого-то убить. Затряслись у Комара ножки и крылышки. Тоненьким голоском, будто схватили его за горло, пропищал он;
– Хоть и неловко говорить о себе, но должен заметить: тело у меня легкое, хвостик острый. Когда на землю спускаются тени, подлетаю я к человеческому жилью, нюхаю запахи, влетаю в комнаты; ношусь я, словно цветок Ивы; отведав крови, краснею вишневым цветом. Смеюсь я над глупостью Бабочек, летящих на огонь, но рано или поздно разделяю участь Мух, попадающих в суп. Мышь наносит вред Человеку, однако она умрет стократно, но не сознается в этом. Мне и во сне не снилось быть ее соучастником! Говорю это с чистой совестью и прошу вашу милость верить мне!
Повелел Дух заключить Муху и Комара в темницу и говорит Мыши:
– Муха и Комар, хоть и презирают Человека, всего лишь глупые насекомые: не могли они совратить такую пройдоху, как ты. Скажешь ли ты, наконец, правду?!
На этот раз назвала Мышь Жабу и Червя. Доставили их в суд.
Испуганная Жаба сложила лапы на груди, вздымавшейся от волнения, склонилась к земле и глухо заворчала:
– От рождения больна я проказой, – никакой зверь и подойти ко мне не смеет. Брюхо у меня большое и толстое, но ем я мало; двигаюсь неуклюже и медленно, а по тому остерегаюсь удаляться от своего жилища. Родословную веду я от Святой Девы[113]113
Святая Дева – богиня луны Хэн-э.
[Закрыть], но к несчастью, сослана я на землю и живу во прахе. Могла ли, однако, я – друг Яшмового Зайца – стать сообщницей Мыши?! Нет слов, чтобы ответить на оскорбление, нанесенное мне этой мерзкой тварью!
Затем подполз к судье длинный-предлинный Червь. Ничего не понимая, не смея поднять голову от страха, он прошептал: – Я животное бесполезное: тело у меня хотя и длинное, ум короток. Начнутся жестокие холода и ливни – прячусь я под землю, прекратятся ливни – высовываю голову из своего убежища. Ног у меня нет, передвигаюсь я с трудом, глаза потерял – тоскливо мне жить на свете! Но хоть я и глуп, зато не так коварен, как все эти волосатые звери! Ползаем мы по земле одинаково, да в норы залезаем по-разному.
Верьте моему слову, я всегда говорю только правду!
Отправил Дух Жабу и Червя в угрюмую темницу и сказал старой Мыши:
– Жаба и Червяк – беспримерно глупые твари, не то что ты! Нет, видно, подстрекал тебя на преступление кто-то другой. Долго ли ты еще намерена обманывать меня?
Старая Мышь оговорила уже всех, кого только могла, но уловки ее так ни к чему и не привели. Пришла в замешательство плутовка: если не свалить на кого-нибудь вину, объявят ее одну преступницей и казнят! Делать нечего – назвала она Рака и Краба.
Задержали Рака, в шлеме и панцире привели его в суд. Завидев судью, попятился Рак и сказал:
– Я из породы рыб, потомок Золотой Черепахи. Обитаю я в морях и реках, родня моя живет в ручьях и речушках. На спине могу удержать я Три священных горы[114]114
На спине могу удержать я Три священных горы. – Существует миф о трех горах-островах (Инчжоу, Фанчжан и Пэнлай), которые плавают в Восточном море, поддерживаемые гигантскими черепахами. По преданию, на этих горах растет трава бессмертия.
[Закрыть], мясо мое не уступает по вкусу любому из восьми прославленных яств старинной китайской кухни. Я ползаю по каменистому дну светлого ручья; завидев из укромной норы Человека, убегаю задом наперед. Только панцирь делает меня смелым, но стоит меня поймать – смиренно покоряюсь я своей участи. Вода и суша отделены друг от друга, так можно ли считать единым голос и душу? И нужно ли много говорить, когда все ясно без слов?!
Закованный в броню большеголовый Краб при первом же окрике судьи струсил и в смятении забегал из угла в угол. Придя наконец в себя, открыл он глаза и взмолился:
– Я вышел из семьи воинов, и потому ношу броню, но, подобно отшельнику, никогда не покидаю я рек и озер, ни на кого не нападаю. Желудка у меня, насколько мне известно, нет, но духом я силен. Как ни коварна эта вероломная тварь, не удастся ей вырвать у меня признание, – пусть даже тычут в меня раскаленной пикой!
* * *
Выслушал Хранитель кладовой Рака и Краба, понял наконец, что старая Мышь водит его за нос. Отправил он Рака и Краба в темницу, а сам повелел тюремщикам заковать Мышь в цепи, подвесить ее вниз головой к перекладине и подвергнуть всем пяти видам пытки: хлестать плетьми, бить батогами, пытать огнем, водой и веревкой. А также приказал Хранитель кладовой вскипятить на всякий случай большой котел масла.
– Старая хищница! Изничтожу весь твой род! Не оставлю в живых ни одного соплеменника, – всех выловлю, всех казню! Собрал я великое множество тварей – больших и малых, летающих и ползающих, снующих меж небом и землей, – всех, кого ты оговорила. Оклеветала ты их, – ничем не смогла доказать хоть чью-нибудь вину. Преступница ты сама – тут и разговаривать не о чем!
И повелел Хранитель кладовой тюремщикам:
– Острыми ножами распорите этой твари морду и сдерите с нее шкуру. Затем оторвите ей лапы и проткните грудь. Потом оторвите хвост и уши, выколите глаза, отрежьте голову, опустите тело в кипящее масло и варите, и кипятите, и мешайте, и переворачивайте. А когда выварится весь жир – выбросьте!
Услышала старая Мышь грозное веление Духа – морда ее позеленела, как лист или трава, из глаз ручьем хлынули слезы. Взмолилась она, заклиная дозволить ей сказать последнее слово.
Спрашивает ее Дух:
– Ну, что же ты хочешь сказать? Пустила тут пройдоха в ход всю свою смекалку и, дрожа от страха, приготовилась держать речь.
* * *
Уселась коварная Мышь перед Хранителем кладовой и, глядя ему прямо в глаза, начала такими словами:
– Осмелюсь утверждать, все время говорила я правду: нет такого животного, которое хоть однажды не совершило бы провинности. Но ваша милость так добры – вы никого не покарали. Вот никто и не признался в своих преступлениях! Я же с самого начала не хотела лукавить. Вы считаете меня старой пройдохой, а ведь все эти звери в сто раз хитрее меня! Разве не досадно мне терпеть напраслину?
Возьмем, к примеру, Улитку: нет у нее ни пяти внутренностей, ни конечностей. Эта мелюзга, и согрешив, не ведает, что согрешила!
Или, скажем, Муравей: насекомое крохотное, хотя и рушит крепостные стены. Безо всякого права присвоил он себе королевское имя, образом жизни подражает Сыну Неба[115]115
Сын Неба. – Так называли в Китае императора.
[Закрыть]. Нет, лучше тысячу раз умереть, нежели оставить безнаказанными его дерзкие проделки! Уж если осмелился он присвоить себе королевский сан, то подстрекать меня на ограбление Королевской кладовой ему легче, чем, как говорится, лежа на боку бобы уплетать.
Светлячок, или как его еще называют – «Насекомое из собачьего дерьма»[116]116
«Насекомое из собачьего дерьма» – буквальный перевод корейского слова кэттонполлэ – «светлячок».
[Закрыть],– что сказать о нем? Большой огонь – Солнце и Луна, малый огонь – лампа и свечи. А Светлячок и ростом-то не более одного чхи: огонек у него слабенький; прилепится Светлячок к дереву, зажжет свой фонарик – огонек Этот и от воды не гаснет. Вот Светлячок и бахвалится, что умеет ночь превращать в день! А что пользы? Тоскуя в одиночестве, осенней ночью досадует на него покинутая жена; морочит он усталых, промокших от дождя путников, которым мерещится вблизи постоялый двор. Что же тут хорошего? Зато он освещает путь хитрой Лисе, коварной Рыси, свирепому Тигру и злобному Шакалу. Он помогает им преодолеть ограду, войти в дом Человека, натворить неисчислимые беды. Хоть он и мал, а вреда приносит, ей-же-ей, немало!
Ну, а Петух? Живет он в доме Человека, пользуется его милостями и должен бы Человеку служить. А Петух что? Человек трудится, выращивает овощи, – Петух топчет их, выклевывает зерно, которое Человеку дороже золота и драгоценных камней. Курица день-деньской кудахчет, а Петух – тот уже на заре горло дерет. Неблагодарный!
