Текст книги "Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря"

Автор книги: Лилия Дубовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

На вкус и цвет…

Как бы обозвать сегодняшнюю историю? Скажем так: история о разнице во вкусах.

Эпиграф, если позволите.

«Лошадь сказала, взглянув на верблюда: «Какая гигантская лошадь-ублюдок». Верблюд же вскричал: «Да лошадь разве ты?! Ты просто-напросто – верблюд недоразвитый».

В. В. Маяковский. Стихи о разнице вкусов.

Историйка первая в качестве предисловия

Все, кто меня знает, в курсе, что я всегда одевалась довольно экстравагантно. Было сложно, так как на всех моих работах начальство стремилось довести мой внешний вид до принятого в обществе, то есть – до среднестатистического, а значит, для меня совершенно неприемлемого. Так было и с Немцовым.

У моего шефа был вполне «классический» мужской вкус. Настоящая женщина по-Немцову должна быть длинноногой блондинкой с волосами до самой попы, на каблуках, в платье, максимально подчеркивающем фигуру. А если к этому добавить еще и декольте или, что еще лучше, декольте и разрез, то это было бы совсем то, что надо. Я в образ такой блондинки никак не вписывалась.

И вот однажды (это было летом 1999 года) во время одной из предвыборных командировок опрос о разнице вкусов встал ребром.

Программа в Ярославле была полностью отработана. Мы должны были возвращаться в Москву. Ирина Хакамада и Борис были очень уставшими, так как предвыборный марафон был в самом разгаре, мы не слезали с самолетов и автомобилей, перестали соображать, когда одна гостиница менялась на другую, и не сразу могли вспомнить, какой сегодня город и день недели. А основную ношу этих тягот несли на себе номер 2 и номер 3 в тройке – то есть они самые – Немцов и Хакамада.

Светило солнышко, было тепло и совсем не хотелось ехать в родную столицу. Мы о чем-то весело болтали, и тут я что-то сморозила – что Немцову это видимо, не понравилось.

– Ира, вот смотри, что я от нее терплю. Что она себе позволяет? Одета черт знает во что. Разве это пресс-секретарь приличного политика? И он с подозрением посмотрел на мои широкие брюки а-ля Марлен Дитрих, сверху на которые была надета стилизованная юбка в складку, с разрезом до талии. Я молча взглянула на Иру.

– Да ладно, Немцов, ничего ты не понимаешь. Она у тебя классно одевается. Мне нравится, очень, я тоже так хочу. И, кстати, тебе от этого только польза. Ее сразу запомнят.

Я улыбнулась Ирине и посмотрела на шефа (честно, еле сдержалась, чтобы не показать ему язык).

– Все вы бабы одинаковые. Круговая порука, – Немцов обиженно отвернулся.

– Все, поехали.

Мы сели в свою машину, Ира – в свою. Я молчала. Немцов не выдержал и сказал:

– Да ладно, я же тебе ничего не запрещаю. Ходи в чем хочешь. Я уже привык.

Историйка номер два была чуть пожестче

Мы прошли в Думу. Начались трудовые будни. И вот меня вдруг приглашают к Борису в кабинет. В кабинете сидят Немцов и его друг Валера (официальной должности Валеры в тот момент не помню, но дальше он был руководителем аппарата фракции и оставался им до своей трагической гибели).

Они как-то странно переглядываются, словно не знают, кому и с чего начать. Молчание затягивается.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Понимаешь, – вздыхает шеф, – мы теперь в Думе. Я – лицо официальное. А ты – мой пресс-секретарь, значит, как бы и мое лицо. А ты так одеваешься…

– Что ты хочешь этим сказать? Тебе за меня стыдно? Я вульгарна? Безвкусна? Что?

– Да нет, Лиль, просто здесь так не ходят.

– Немцов, ты хочешь, чтобы я ходила как здешние тетки в белых блузках, с пучком, в юбках ниже колена грязно-коричневого цвета и в стоптанных туфлях (кстати, стоптанные туфли времен СССР были в думском аппарате каким-то особым шиком)? И еще. Пока как проклятые на выборах работали – все было нормально. А теперь не устраиваю?

Я пошла ва-банк:

– Знаешь, не нужна – уйду. Благо, у меня даже постоянного пропуска еще нет и я нигде не оформлена. С этим и откланиваюсь. До свидания.

Встаю и выхожу из кабинета.

За спиной слышу:

– Ну, Валера, ты-то что молчал. Уезжаю домой. Поздно вечером звонок:

– Лиля, прости. Глупо все как-то получилось. И Валерка этот… Короче, завтра жду на работе.

Честно, схулиганила я на следующий день по полной. Надела на себя что-то совершенно безумное. Ну, очень, даже для меня. Здороваюсь с Борисом, а сама смотрю, что будет.

Он, как я думаю, все понял, но виду не показал.

– Ну, – говорит, – ведь можешь же. Очень мило. Скромно так. А сам смеется.

Вот вам и разница вкусов. Лошадь – верблюд. Лошадь – верблюд. Впрочем, всегда можно договориться, если ты действительно этого хочешь.

Жена Гайдара и две конфетки

Эту зарисовку можно отнести уже только к «байкам после думы», так как речь пойдет об июне 2005 года.

Итак, история о том, как я целых пять минут выступала в роли жены Гайдара.

Замечательным летним днем возле храма Христа Спасителя наблюдалось удивительно большое скопление людей, и не просто людей, а очень известных, тех, кого мы регулярно наблюдали тогда на телеэкранах. Что же должно было произойти, чтобы там одновременно собрались Юрий Лужков, Алексий II, министр культуры Соколов, Егор Гайдар, Борис Немцов, Альфред Кох и еще много всякого более мелкого чиновничьего и политического люда?

Дело в том, что в этот день у храма состоялось открытие памятника царю Александру II Освободителю.

Патриарх и мэр – понятно. Но каким боком там оказался СПС?

Да очень просто. Это была идея и инициатива партии: восстановить в Москве памятник государю, который отменил в России крепостное право, и не только. Провел реформу суда и армии, ввел систему местного самоуправления, завершил кровавую Кавказскую войну, освободил братьев-славян от Османского ига и, видимо, именно за эти реформы был так «любим» своим народом, что погиб от рук террориста. (Что, к слову, наводит на грустные размышления о судьбе реформаторов в России). Лидеры СПС пробили идею, собрали с бизнеса деньги, провели конкурс, выбрали наиболее интересный проект скульптора Рукавишникова, договорились с руководством города и РПЦ о месте установки памятника, короче, честно поработали, а посему с чувством глубокого удовлетворения стояли и наблюдали, как их идея наконец-то воплощается в жизнь.

Патриарх отслужил чин, выступил с речью Лужков, после него – Немцов. А в это время в толпе тихо и незаметно наблюдал за происходящим Егор Тимурович. Я стояла довольно близко от него. И тут как-то вдруг набежали тучи и пошел дождь. У меня не было с собой зонта, а Гайдара быстро укрыл от непогоды его расторопный помощник. Егор Тимурович, увидев, что девушка мокнет, подошел ко мне и предложил спрятаться под его зонтом. Я воспользовалась его предложением. А чтобы было удобнее стоять, Гайдар взял меня под руку. Так мы и стояли рядышком. И тут к нам подошел какой-то случайный прохожий – такой просто одетый пожилой мужчина с авоськой в руках.

Он узнал Гайдара, радостно поздоровался и начал говорить о том, что всегда уважал Егора Тимуровича.

Гайдар как-то смущенно заулыбался, закивал головой и немного нервно затеребил рукой полу пиджака. Я подумала, что, наверное, ему редко говорят что-то приятное, а все больше кричат: «Распни, его, распни».

И тут неожиданный поклонник, посмотрев на меня, сказал:

– Егор Тимурович, а это жена ваша?

Я еще не успела ничего сказать, как Гайдар незаметно сжал мою руку и тут же ответил:

– Да, понимаете, вот с супругой пришли посмотреть на открытие памятника.

Мужчина почему-то несказанно этому обрадовался, начал рыться в своей авоське, достал кулечек с шоколадными конфетами, выудил из него несколько конфет и протянул нам:

– Вот, возьмите, кушайте, от всего сердца.

Мы с Егором Тимуровичем взяли по конфетке. Мужчина дождался, когда мы начнем их есть, и, удовлетворенный, отошел.

Гайдар, улыбаясь, повернулся ко мне и спросил:

– Аиличка, это ничего, вы не против, что я вас вынудил пять минут побыть моей женой? Так хотелось сделать ему приятное. Вы меня извините за столь смелое решение?.

– Егор Тимурович, о чем вы? Конечно, я не против, – ответила я. И добавила: – А тут еще и конфетка…

Вот такая маленькая история.

Немцов, Чубайс и я между ними

Вот лежит передо мной книжечка. Борис Немцов. «Провинциал в Москве». На первой странице – к нам спиной, вполоборота – очень уставший мужчина, на последней – почти кокетливый и очень молодой с буйными кудрями, в костюме и при галстуке, явно позирующий пока еще вице-премьер правительства РФ Борис Немцов. Год издания 1999.

Я совсем недавно стала его личным пресс-секретарем. Мы активно работали с только что вышедшей книгой, используя ее как средство массовой пропаганды и агитации в начавшейся предвыборной компании. Книжка расходилась как горячие пирожки. Немцов просто не успевал подписывать. И после каждой встречи с людьми к нему выстраивались приличные очереди из желающих получить автограф автора.

– Борь, все, конечно, мило, но мне ты книжку так до сих пор и не подписал.

– Упущение, тащи сюда.

Так и оказались в моей домашней библиотеке записки «провинциала» с дарственной надписью:

«Моей изысканной и несравненной Лилечке от поверженного автора с благодарностью и трепетом» Немцов. 11.10.99.

«Ох, как нежно», – скажете. Да нет, всякое было. И не понимали друг друга, и во мнениях расходились, и спорили порой до крика, и обижались друг на друга. Через все прошли. И естественно это происходит, когда долго работаешь с человеком в такой жесткой связке. Но что мне нравилось, что действительно подкупало и за что многое можно было простить, так это то, что у Немцова всегда было – если его человек, значит – самый лучший. Помню, как он меня Гусинскому однажды представил: «А это Лиля, моя пресс-секретарь, лучший пресс-секретарь всех времен и народов». Что оставалось делать после этого всесильному в то время олигарху? Пожать мне руку и сказать какой-то не очень выразительный, но комплимент.

А еще, Немцов своих не сдавал. Об одном таком случае, более серьезном, расскажу позже. А сегодня вспомню, как он отстоял меня перед самим Чубайсом.

Был (почему-то) закрытый съезд. Журналистов в зал не пустили, что практически в СПС не практиковалось. Мои ребята томились без дела в фойе и выпрашивали: «Лиль, ну слей хоть что-нибудь». Я, по старой журналистской привычке набросала пару фраз, тянувших на маленькую сенсацию и сделала утечку. У нас с Борисом это было нормой, так как мы изначально договорились, что он профессионально занимается политикой, а я – профессионально освещаю. Но вот Чубайс своим такого не позволял. А посему в перерыве меня вызвали к руководству, и Анатолий Борисович потребовал меня уволить, так как я превысила полномочия. Все мои попытки доказать, что ничего страшного не произошло и мы даже имеем маленькую сенсацию, что только пойдет партии на пользу, успехом не увенчались. Немцов некоторое время сидел молча, а потом так спокойно:

– Ладно, Толь, моя пресс-секретарь, я с ней и разберусь. Накажу, как считаю нужным. Иди, Лиль.

Видно было, что Чубайс что-то хотел возразить, но не стал.

Я молча ушла. Борис так меня и не наказал, и не уволил. А сенсация все-таки случилась. Пусть и маленькая. И мне показалось, что Чубайс этот случай запомнил. Потому что позже, когда я стала пресс-секретарем партии, пару раз на съездах он мне так вскользь бросал: «Ну, ведите нас к камерам, Лиля, вы же лучше знаете, что надо». Но кроме меня этого никто не слышал. Так что поверьте мне на слово.

Как Немцов с Чубайсом мне место занимали

Итак, произошло это в давние времена думского периода истории СПС. Как-то раз разбираю конверты, пришедшие на имя Бориса, и обнаруживаю приглашение в «Ролан» на премьеру фильма Сокурова «Телец» – о последних днях Ленина. Сокуров – всегда интересно. Думаю, как бы туда шефа затащить?

Немцов не сильно всем этим увлекался и редко ходил на подобные мероприятия. А так как мне приходилось находиться на рабочем месте до тех пор, пока начальник в поте лица работает, то и я, как правило, была лишена такого удовольствия.

– Ну, не в этот раз, – решила я и отправилась соблазнять секретаря Бориса (нынешнюю жену) Ирину.

– Ирочка, – говорю, – уговори. Очень хочется посмотреть. Два приглашения на двоих, соберем команду из четырех человек и сходим, развеемся и Бориса проветрим, а то сидит в этой Думе как проклятый.

Ирина подумала и отправилась шефа уговаривать. Не уговорила. И не сходили бы мы в кино, и не посмотрели бы сокуровский шедевр, если бы не вмешалась судьба в лице самого Анатолия Борисовича. Ему нужно было с Немцовым пообщаться, а времени для встречи не было. Чубайс тоже получил приглашение на премьеру и пообещал своей тогдашней жене Маше там быть. Поэтому Анатолий Борисович позвонил Немцову и предложил встретиться в «Ролане» и там и переговорить.

Ура! Поехали. Борис, Ирина, я и советник Немцова по экономическим вопросам Дмитрий Наставшев.

Приехали в кинотеатр, там полно известных лиц. Беседуют, смотрят друг на друга, ждут сеанса. Немцов пошел к Чубайсу разговаривать, а мы отошли в сторонку попить кофе и зацепились языками с Людмилой Гурченко, которая одиноко стояла со своей чашечкой за маленьким столиком.

Смотрим, пора бы сеансу начаться. Чубайса с Немцовым в фойе уже не видно. Решили пойти в зал, так как пригласительные были без мест.

Заходим. Большая часть зала уже сидит. В самой серединке – Немцов, Чубайс и Маша. Мы собираемся где-то пристроиться. И тут Немцов встает во весь рост и зычным молодецким голосом кричит:

– Лиля, ребята, идите сюда. Мы тут с Чубайсом вам место заняли.

Мы идем. Выражение лиц окружающих – непередаваемо. Что это за люди, которым Чубайс с Немцовым места заняли? Все головы поворачиваются за нами, как подсолнухи за солнцем, шеи вытягиваются, слышен тихий шепоток. Доходим. Садимся. Чубайс сильно веселится. Маша улыбается. А Немцов в полном недоумении:

– Что-то не так?

Я громко:

– Все так. Молодец, Борис Ефимович, спасибо, что место занял.

Немая сцена. Занавес.

Еще только добавлю, что для Бориса это было совершеннейшей нормой. Никогда сверхчеловека из себя не изображал. За это я его и ценила. Хороший был начальник.

«Груз 200». Ну почему они не пришли?

Эта история случилось летом 2007 года. СПС плавно входил в очередную (третью в моей жизни) предвыборную компанию, но ее активная фаза еще не началась. Мы уже давно не были думской партией, мы уже не были за Путина, уже ушел с политической арены в тень Чубайс, с нами уже не было Хакамады, мы уже потеряли всякую надежду найти понимание с Явлинским, на нас уже повесили все грехи за «лихие девяностые», а всесильный Сурков уже собрал отряды юных путинцев по кличке «Наши». Чуть позже – осенью он даст команду «фас». И сурковские мальчики и девочки в перерывах между публичным преданием огню романов Сорокина, начнут носиться за Немцовым по всей стране и – исключительно на камеры, чтобы действо было запечатлено специально обученными телевизионщиками, – будут ловить его какими-то идиотскими сачками и осыпать мукой, кидать в него яйцами и просто гадить, как только можно. Нас изгонят со всех телеэкранов, а если и появится какой-то сюжет, то он не будет иметь ни малейшего отношения к объективности. Нас не будут печатать, у нас бесконечно будут конфисковывать агитационные материалы, сотни тысяч газет и листовок, нас бесконечно будут «мочить в сортире» в строгом соответствии с указаниями высшего руководства. Поэтому единственное, что нам останется – это встречи с людьми. Именно этим и будет всю осень вплоть до выборов второго декабря заниматься Немцов. Будет как проклятый мотаться по всей стране и выступать, выступать, выступать.

Сейчас я прекрасно понимаю, что со стороны партии это был настоящий жест отчаяния, потому что выиграть в выборах, которые на деле выборами не являются, было просто невозможно. Впрочем, где-то в глубине это уже тогда понимал каждый из нас. Но решение было принято. И оно выполнялось.

Все это будет позже. А сейчас – в конце июня, шла обычная партийная жизнь. Мы готовились, копили силы, разрабатывали планы кампании, и вот однажды мне позвонил Олег Ефросинин (он работал с нами еще в ГД) и сказал, что обращается с неожиданной просьбой. Случилось так, что в это время Алексей Балабанов снял свой одиннадцатый фильм «Груз 200». Они с продюсером Сергеем Сельяновым приложили все усилия, чтобы фильм вышел на большой экран, но уже через несколько дней его сняли с проката, так как кому-то из чиновников курирующего министерства показалось, что такой фильм не нужен простому россиянину, так как наводит его на неправильные мысли.

Балабанову было сказано, что это не наше советское, простите, не наше российское кино, что это грязь, чернуха, воспевание патологии, поклеп на советскую, а значит и на российскую действительность, ну просто – плевок в лицо партии, правительству и, чуть было не сказала – генеральному секретарю, а нужно – президенту.

Поэтому Балабанов снял за свои деньги зал Дома литераторов и пригласил туда лидеров всех партий, как проправительственных, так и оппозиционных, депутатов Госдумы и всех, кому, по его мнению, небезразлично то, чем живет страна. В СПС тоже послали приглашения. И Олег от лица Балабанова очень просил меня донести до руководства данную информацию. Я пообещала. Раз пообещала, то все сделала. Я всем все объяснила, раздала приглашения, получила заверения, что все обязательно будут.

Я особенно была уверена в Немцове, потому что он был ярым поклонником «Брата» и «Брата-2». Я думала, что уж он обязательно придет.

…У входа в Дом литераторов нервно курил Олег. Рядом с ним стояли Балабанов и Сельянов.

– Здравствуйте. Как дела? Все в порядке? – спросила я.

– Да, у нас все хорошо. Вот только народу что-то не очень. Твои придут? – ответил Олег.

– Обязательно, раз обещали.

Мы перекинулись еще парой слов и пошли в зал.

Я никогда не думала, что увижу то, что там увидела. Зал был даже не полупустым. Он был просто пуст. И только кое-где, разбившись на группки, сидели какие-то люди. Я заметила несколько знакомых лиц. Но тех, кого ожидала увидеть, там не было. Ни один из лидеров партий, ни один из знаковых думцев, которых режиссер пригласил к разговору, не пришел. Ни один.

Первой моей мыслью было сделать несколько звонков. Спросить: что случилось, где все. Но я посмотрела на стоящего у сцены Балабанова и почему-то этого не сделала.

Минут через десять, когда стало понятно, что ждать больше нечего, Балабанов поднялся на сцену, поблагодарил всех, кто пришел и предложил посмотреть фильм, а после, если появится желание, обсудить увиденное. Он стоял – такой растерянный, непонимающий, удивленный, такой маленький и нескладный человек в немного странной кепочке, в джинсовой курточке и какой-то нелепой трикотажной майке с надписью. Он стоял и смотрел в этот пустой зал. Смотрел и не видел тех, кого попросил прийти, с кем хотел поговорить, до кого хотел докричаться.

Потом был фильм. Фильм, от которого трясет, от которого ты становишься больным, которому ты веришь и который остается с тобой навсегда.

Когда зажегся свет, мы – все, кто был в зале – встали. Мы не аплодировали. На это не было сил. Мы просто стояли и смотрели на него – на человека, который это сделал.

Потом был очень хороший разговор. Что интересно, начал его тот самый Надеждин, который в моих записках уже фигурировал, тот Надеждин, который, я думаю, вызвал у вас улыбку. Он сказал что-то очень доброе, очень хорошее. Он признался Балабанову в любви от всех нас, поблагодарил его за фильм и сказал, что это нужно посмотреть каждому. После Надеждина были еще люди, они тоже что-то говорили, что-то спрашивали. Балабанов отвечал, рассказывал о том, как появилась идея фильма, как проходили съемки, благодарил за понимание и поддержку. А потом сказал, что не жалеет о том, что провел этот показ, потому что то, что произошло, очень многое ему объяснило.

Я подошла к Балабанову уже в фойе, извинилась за своих «правых», сказала, что фильм мучителен, что он меня потряс, но что я счастлива, что сегодня оказалась здесь. Балабанов предложил выпить по чашке кофе. К нам присоединились Олег с Сергеем Сельяновым. Мы прекрасно и довольно долго поговорили.

– А знаете, – сказал Балабанов, – фильм-то мой, на самом деле, ни о смерти, он – о любви.

Я и сейчас думаю: что он имел в виду? И почему я тогда постеснялась у него об этом спросить?

На следующий день позвонил Олег и сказал, что Балабанов передал ему для меня кассету с тремя своими последними фильмами. Но кассета до меня так и не дошла. Только этот день навсегда остался в моей памяти. А еще остался вопрос: ну почему они не пришли?