Текст книги "Магия Отшельничьего острова"

Автор книги: Лиланд Модезитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

XLVIII

– Интересно, кто это? – пробормотал Дестрин, заслышав стук.

Я посмотрел на Бострика, стоящего с рубанком в руке. Посмотрел столь выразительно, что он подпрыгнул, положил инструмент и поспешил к двери.

Несмотря на летнее тепло, работавший над скамьей Дестрин держал дверь и окно закрытыми, поддерживал в очаге слабый огонь и носил под фартуком старую вязаную фуфайку.

Дела вроде бы шли неплохо, но всякий раз, когда я собирался похлопать себя по плечу, случалась какая-нибудь пакость – вроде памятного затопления конюшни. Причем обвинять, вроде бы, было некого. Даже после обнаруженного мною гнезда хаоса на улице Шлюх я не мог приписать капризы погоды проискам Антонина. Сложность заключалась как раз в полной невозможности отличить беспорядок, изначально присущий Фенарду, от магически привнесенного.

Другая сложность заключалась в сильной ограниченности моих познаний и навыков по части работы с гармонией. Да, я мог поддержать силы Дестрина, усилить природную склонность Бострика к порядку или помочь нескольким изначально добрым душам противостоять порче хаоса. Но на этом мои возможности исчерпывались.

Задумавшись, я печально покачал головой.

– Леррис, с тобой все в порядке? – спросил Дестрин.

– Все хорошо.

По правде сказать, так оно и было. Если меня что и угнетало, то лишь некоторые мысли и жара в мастерской.

Утерев лоб, я снова всмотрелся в волокна белого дуба, спрашивая себя – зачем я согласился взять заказ на этот стол? Без выцветшей книги рисунков Дормана дело обстояло бы еще сложнее, но даже при наличии чертежа мне пришлось использовать всю свою способность к сосредоточению, чтобы, глядя на необработанную древесину, мысленно представить себе детали изделия и собрать их вместе.

– Вот, хозяин, – Бострик вручил Дестрину плоский конверт и тут же вернулся к кухонному столу, который обстругивал рубанком.

Я знал, что наседаю на рыжеволосого парня даже основательнее, чем наседал на меня дядюшка Сардит. Но мне приходилось торопиться. Сколько времени у меня в запасе и скоро ли Бострик успеет освоить ремесло в достаточной степени – я не знал. Впрочем, он уже обращался с инструментами ловчее Дестрина, что же до Дейрдре... Она постарше его, но душа у Бострика добрая, а какие-то несколько лет не являются непреодолимой преградой.

– Леррис!

Вскинув глаза, я увидел, что Дестрин побледнел. В следующий миг он схватился за стул, зайдясь в приступе кашля.

Бострик посмотрел на меня.

– Смотри, чтобы все было по линии, – сказал я ему, огибая конец лавки.

– Ты только глянь! – прохрипел Дестрин, кидая мне плотную бумагу.

Я пробежал глазами уведомление.

«Понеже префект вынужден поддерживать оборонительные сооружения государства Галлос против возрастающей угрозы вторжения со стороны самодержца Кифриена, равно как и в связи с необходимостью противостоять настроениям, порожденным в малых княжествах Восточного Кандара Черной магией Отшельничьего, государственная казна нуждается в пополнении, каковое осуществимо лишь путем повышения ежесезонных податей».

То был стандартный текст, под которым, уже другим почерком и более темными чернилами, сделали приписку:

«Дестрин, столяр-краснодеревщик. Ежесезонный сбор – пять золотых».

Первоначально было написано «три золотых», но потом «три» вычеркнули и заменили на «пять». Внесший изменение подписался инициалом «Дж.». Снизу уведомление скрепляла тяжелая печать из синего воска.

– Первый раз, может, и заплатим... Но есть будет нечего, кроме супа. Второй сбор мне не выплатить нипочем, даже в конце года. Ежели отдавать по пять золотых в три месяца, нам и дерево-то покупать будет не на что, – прерывисто дыша, Дестрин тяжело опирался о скамью.

Горе могло ухудшить состояние этого, и без того недужного человека, чья внутренняя структура приходила в упадок, несмотря на все мои усилия.

– Мы что-нибудь придумаем, – заявил я, силясь придать голосу уверенность, которой на самом деле у меня не было и в помине.

– Что тут придумаешь? – мастер зашелся в кашле.

– Обязательно придумаем. Поторопимся со столом для Бреттеля – уже подспорье, – бодро проговорил я, хотя у меня имелся повод для серьезных и совсем невеселых раздумий.

По мере увеличения доходности мастерской увеличивались и подати, однако размер последнего сбора составлял всего золотой и пять серебреников. Судя по приписке, эту ставку собирались удвоить, но потом кто-то добавил еще два золотых. Мне казалось, что такое внимание именно к мастерской Дестрина не случайно, хотя это оставалось просто бездоказательным предположением.

У меня не было ни малейшего представления о том, кто и каким манером устанавливает и распределяет подати. До сих пор все мое внимание и время полностью поглощались делами мастерской и попытками осмыслить содержание «Начал Гармонии».

– Тебе нужно что-нибудь выпить, – заявил я Дестрину. – Ну-ка посмотрим, что есть у Дейрдре.

Дестрин несколько удивился – с чего это я так раскомандовался? Однако лицо его стало уже менее бледным, и он позволил мне помочь ему подняться по лестнице, пробормотав:

– Ничего... я в порядке.

Не ответив, я провел мастера через комнату к его любимому креслу.

Завидев нас, Дейрдре отложила подушечку, над которой работала, и поднялась нам навстречу. Не промолвив ни слова, она перевела взгляд с Дестрина на меня, а к тому мгновению, когда я усадил ее отца в потертое кресло, уже налила ему кружку сока.

– Мне надо взглянуть, как там Бострик, – сказал я девушке, уходя вниз. Чем больше узнавал я о магии гармонии, тем больше опасался самообмана и самообольщения, порожденных слишком частым обращением к ней.

А еще я торопился открыть в мастерской окна, чтобы мы с бедолагой Бостриком не задохнулись.

XLIX

– Капитан Торман приказывает тебе занять тропу на холме и удерживать ее от мятежников, – лишь выпалив единым духом эти слова, гонец позволяет себе набрать воздуху.

– Как? – командир отряда смотрит на него с недоумением. – Мы ожидали, что на подмогу нам подойдет все войско герцога Хидленского.

– Это приказ! – произносит юный солдат со смущенным выражением на лице.

Предводительница отряда вздыхает и поджимает губы. Ветер сдувает со лба ее короткие черные волосы.

– Мы поняли, – говорит наконец она, вперив в гонца взгляд черных глаз.

Съежившись под ее пронизывающим взглядом, молодой человек салютует.

– Это все, командир?

– Да. Передай капитану, что приказ будет выполнен.

– Как?

– Передай капитану, что приказ будет выполнен, – голос ее холоден, и звучащий в нем металл подобен звону погребального колокола. – Будет выполнен, если он станет оберегать дорогу на Галлос.

– Если он станет охранять юго-западную дорогу на Галлос? – уточняет гонец.

– Вот именно. Он должен использовать оставшиеся силы, чтобы удержать юго-западный перевал.

Гонец взбирается на своего коня, ошарашено переводя взгляд с женщины с холодными глазами на выстроившихся позади нее солдат. Другая женщина, стоящая в строю, касается рукоятки ножа, и гонец снова переводит глаза на офицера.

– Это все! – повторяет предводительница.

Гонец щелкает поводьями и направляет скакуна вниз по склону.

Предводительница отряда смотрит вниз, на простирающуюся к северу долину, а потом переводит взгляд на сложенный квадрат карты. Дорого же пришлось заплатить ей за эту карту!.. Впрочем, иные сказали бы, что цена не так уж велика. Женщина глубоко вздыхает. Несмотря на принятую прошлой ночью холодную ванну, она чувствует себя нечистой, словно не мылась неделями. Она поднимает голову и всматривается в очертания высящихся на востоке холмов.

Ближайший к ней солдат, покосившись на своего командира, бочком направляет пони к другой женщине, светловолосой, с парой ножей на поясе. Единственной, кроме командира, женщине в отряде.

– Она не собирается выполнять приказ капитана... – шепчет он.

– Глянь-ка туда, вниз, – обрывает его блондинка, указывая на стелющуюся по дороге на дальнем конце долины пыль.

Неприятеля сверху не различить, но оба знают – враг там.

– Что скажешь?

– Торман убивал командиров и за меньшее... – не унимается боец.

– Тихо ты!

Женщина в кожаном офицерском колете косится на перешептывающихся подчиненных, а потом направляет своего коня на восток, вдоль кряжа.

– А Торман-то послал ее не туда...

Командир не обращает внимания на донесшийся из третьей шеренги шепоток, Сосед по строю дергает высказавшегося за тунику:

– Вспомни Джирео, идиот!

Блондинка едва сдерживает улыбку, командир не сводит взгляда с пространства между холмами.

«...не нравится мне все это...»

«...заткнись...»

«...Торман, мерзкий ублюдок, готов загубить целый отряд...»

«...она права. На кой нам сдалось оставлять свои кишки на этой тропе в угоду Торману...»

«...мне все равно не нравится...»

«...что, есть идея получше?»

Переговариваясь вполголоса, воины следуют за черноволосой женщиной-офицером, направляющейся к дамбе. Облако пыли свидетельствует о том, что фритаунские мятежники приближаются.

Облако пыли успевает пересечь долину примерно на треть, когда командир спешивается у окованных железом ворот дамбы. Холодное железо укрепляет каждое соединение и каждое бревно красного дуба, позволяя закрытым воротам выдерживать мощный напор воды.

От южной, каменной стены водохранилища отходят четыре канала, питающих акведуки, несущие воду к засушливым степям южного Кифриена. Над каждым каналом возвышается железное колесо, но все колеса замкнуты железными засовами с двойными замками. Замками размером с кулак здоровенного хуторянина.

Качая головой, командир отряда внимательно рассматривает шлюзовый затвор и окованные железом балки.

«...что ей здесь...»

«...шшш... знает, что делает...»

Наконец она извлекает из промасленного свертка позади седла железный ломик и короткую изогнутую пилу с грубыми зубьями. С этими предметами в руках она приближается к воротам.

– Могут пострадать оливковые рощи, – бормочет женщина себе под нос, – но если это может сделать самодержец, то можем и мы.

Скользнув взглядом по бревнам, она начинает отдирать железную обивку.

На лицах ее солдат написано недоумение, но они молча сидят в седлах и ждут. Обнажив скрытый под железом красный дуб, командир окликает одного из солдат:

– Кассейн!

Плотный малый спешивается и отдает поводья блондинке.

– Да, командир.

– Возьми эту пилу и пропили бревно настолько, насколько сможешь. Пока полотно не зажмет.

– Зажмет?

– Да. Дерево будет схватывать пилу.

Командир переходит к следующей запорной балке и начинает отдирать железо, но тут вмешивается блондинка. Передав поводья двух лошадей третьему бойцу, она подходит к командиру:

– Я справлюсь с этим быстрее.

Командир отряда передает ей ломик.

– Я поднимусь наверх. Оставлю здесь вторую пилу. Проследи, чтобы бревна были надпилены, насколько это воз – можно.

Сделав пять быстрых шагов, она возвращается к своему коню и командует:

– Дарсо, останешься здесь и поможешь пилить. Алтра и Ферл, несите стражу и будьте бдительны. Потом поменяетесь – пилить будете по очереди.

– Я не...

– Знаю, ты кавалерист, а не плотник. Но если не станешь пилить, можешь считать тебя мертвым кавалеристом. Лошадей привяжи вон к тому корню.

Вскочив в седло, она кивает оставшимся пятерым солдатам, и они едут по покатой тропе на север, откуда заезжают на дамбу.

Спешившись там, командир смотрит на запад и, увидев, что облако пыли уже почти достигло середины долины, бормочет проклятие.

Сняв седельные сумы и стараясь не показывать, насколько они тяжелы, женщина осторожно ставит их на землю подальше от воды. Расстегнув застежки одной из них, она достает пропитанный маслом и воском кожаный мешок. Другая сума остается закрытой. С глубоким вздохом она поднимает промасленный мешок и, пройдя на плоский каменный бык, в который вмурованы железные петли шлюзового затвора, с чрезвычайной осторожностью опускает свою ношу на камень.

Некоторое время она смотрит вниз, пытаясь определить, не начали ли подаваться ворота, а потом свешивается с дамбы и спрашивает:

– Эй, много ты сделала?

– Пять бревен уже подпилено, осталось приблизительно столько же.

Офицер задумчиво смотрит на плещущуюся внизу, переливающуюся через край водослива воду, окидывает взглядом шлюзовый затвор, снова свешивается со стены и кричит:

– Заканчивай и поднимайся ко мне. Со всей командой!

– Бревна эти! Они крепкие...

– Знаю я. Знаю!

Женщина, на вороте зеленого кожаного мундира которой поблескивает еще не успевшая потускнеть серебряная жар-птица, выпрямляется.

– Одного должно хватить... – бормочет она себе под нос, рассматривая облако пыли, под которым уже можно различить верховых солдат. Более тысячи мятежников, не принятых на службу новым герцогом.

Внизу пятеро воинов взбираются в седла и направляют коней по узкой тропе, ведущей на дамбу.

Пока блондинка ведет их на соединение с остальным отрядом, командир возвращается к своему коню и достает из седельной сумы тонкий моток вощеного шнура. С этим мотком она возвращается назад и останавливается, задумчиво глядя на темно-зеленую водную гладь позади шлюзового затвора.

Быстрыми, уверенными ударами она отсекает от мотка четыре равных отрезка, два из которых откладывает в сторону, а один, вынув затычку, вставляет в отверстие в мешке, которое тут же облепляет по краям воском. Второй отрезок привязывается к горловине все того же мешка. Очень медленно и аккуратно командир стравливает веревку, вокруг которой обмотан запальный шнур, пока мешок не опускается на глубину примерно четырех локтей. На ошарашенные взгляды своих солдат предводительница не обращает внимания.

Наконец она пропускает веревку через колесо, а два оставшихся отрезка кладет один к одному на камень, возле которого держит в поводу своего коня блондинка.

– Все назад! – командует она. – Наверх – и за тот бугор!

Даже не проследив, выполнен ли ее приказ, черноволосая женщина снова окидывает взглядом долину.

«Может быть, выждать еще? – мысленно спрашивает она себя. – Воздействие было бы сильнее. Но что, если...» Командир качает головой и снимает с пояса кресало.

За щелчком следует шипение: запальный шнур занимается, и струйка огня бежит к мешку с порохом.

«...дьявольщина! Она таскала это при себе всю дорогу!»

«...один завалящий Белый чародей... и мы все улетели бы в ад...»

«...демоны защищают своих...»

Вскочив в седло, черноволосая галопом мчится прочь от шлюза. Ее подчиненные никогда не видели, чтобы она так погоняла коня.

Оказавшись позади каменистого уступа, где укрылись остальные, командир останавливается и ждет. Ждет.

Ничего не происходит.

Выругавшись, черноволосая бочком направляет коня обратно к дамбе.

В этот миг раздается приглушенный грохот, и темно-зеленая вода вспучивается примерно на три локтя над затвором.

– И это всех – звучит чей-то голос, но он тонет в шуме и грохоте водопада. Сорвав ворота, неистовый водный поток, клокоча и бурля, несется по теснине, устремясь в долину.

«...милосердные боги!»

«...невероятно!»

«...теперь дошло, почему ей никогда не перечат!»

Черноглазая женщина, чьи очи, как кажется, стали еще темнее, направляет коня на гребень дамбы, откуда наблюдает за тем, как навстречу мятежникам неотвратимо катится свирепый водяной вал.

А над юго-западным перевалом, там, где пролегает единственная дорога, единственный путь к спасению, реет знамя Кифриена.

Оливковые рощи, увы, пострадают. Но обученные солдаты нужны самодержцу больше, чем маслины.

L

Чертеж был достаточно прост – деревянное кресло со спинкой о пяти спицах. Инструменты Дормана, хотя некоторые из них были очень старыми, для такого рода работы вполне годились. Выискав в выцветшей книге соответствующие рисунки, я решил, что мы с Бостриком можем делать кресла не хуже Джирла и за меньшую цену. Заняться столовыми гарнитурами означало составить конкуренцию Пэрлоту.

– Это нам по силам, – спокойно заявил я.

Золотистый отблеск в глубине мастерской подсказал мне, что Дейрдре наблюдает за нами из темноты у подножия лестницы.

– За восемь золотых или меньше? – спросил Дестрин, по-прежнему кутавшийся в поношенную фуфайку. Окошко, правда, было на сей раз приоткрыто, но только чуть-чуть.

– Запросим десять, – сказал я, утерев лоб. – Четыре золотых уйдет только на материал, даже с учетом имеющегося у меня в конюшне. И работа займет пять-шесть дней.

– Если ты берешься это изготовить, я объявлю цену, – медленно произнес Дестрин. Лицо его, несмотря на все мои усилия, оставалось сероватым.

Меня не слишком вдохновляла перспектива делать работу для кого-нибудь вроде субпрефекта, но, несмотря на устойчивый доход от продажи лавок и неплохие приработки, денег едва хватало на уплату ежесезонных сборов. Стало быть, у нас оставался не слишком широкий выбор.

Дейрдре могла заключить соглашение и поступить на содержание к кому-нибудь из местной знати. Либо же сам Дестрин мог заключить соглашение о поставке всей своей продукции префекту или кому-либо из крупных купцов. Однако без меня Дестрин не смог бы выполнить условия такого контракта, а разрыв его оставил бы Дейрдре без гроша.

Правда, у нас имелась возможность выиграть предстоящие торги – они были открытыми, и Джирлу не удалось бы добиться успеха, используя интриги и связи.

Конечно, самый благоприятный результат означал бы для Дестрина и Бострика лишь выигрыш времени, в лучшем случае около года. Если налог не снизят, мастерскую все равно придется закрыть. Однако за год многое может измениться.

– Ты и впрямь думаешь, что мы с этим сладим? – снова спросил Бострик, пытаясь смахнуть с потного лба прилипшие опилки. На сей раз в его тоне не слышалось привычной насмешливой почтительности, из чего я заключил, что парнишка и вправду озабочен.

Я вздохнул – мне бы его заботы. Работа по дереву, даже самая сложная, представляла наименьшее из моих затруднений.

– Кто-нибудь хочет холодного сока? – послышался голос Дейрдре. – Осталось немного льда.

Я кивнул и снова утер лоб.

– Соку выпью, но безо льда, – промямлил Дестрин.

– А я со льдом, – заявил Бострик. – Сейчас-то мне точно не помешает охладиться.

В мастерской стояла такая жарища, что, получив сок из рук Дейрдре, я осушил кружку чуть ли не одним глотком. Дестрина все время знобило, а мне, при всех моих гармонизирующих способностях, гораздо лучше удавалось справляться с холодом, чем с жарой.

– Пойду прогуляюсь, – промолвил наконец я.

Ни Дестрин, ни Бострик не произнесли ни слова.

– К обеду вернешься? – спросила Дейрдре.

– Да. Мне нужно проветриться и пораскинуть мозгами.

Она кивнула и легкими шажками взлетела вверх по ступенькам.

Я вышел на улицу, еще не вполне представляя, куда же мне двинуться.

Справа находилась площадь, и я, набрав полную грудь свежего воздуха, обогнул оставшуюся после ночного дождя лужу и зашагал в том направлении. Всю последнюю восьмидневку солнце затягивали тучи. Весна не желала уступать место лету, точно так же, как ранее не желала уходить зима.

Печатая шаг по камням, я не спеша прошелся по Ювелирной и свернул на чуть более широкую улицу, где практиковали целители.

Отнюдь не все мое свободное время посвящалось чистке конюшни и поездкам к Бреттелю за древесиной. Помимо моих ночных штудий и попыток применить полученные знания на практике, я также бродил по улицам Фенарда, пытаясь уразуметь, что же именно создает в нем такую странную атмосферу.

Согласно моей настольной книге, ощущения предшествуют пониманию. Мне хотелось надеяться, что в моем случае временной разрыв будет не слишком долгим, потому как я ощущал тревогу. Особливо после того, как увидел Антонина и Сефию въезжающими во дворец префекта.

Стоило мне вспомнить о ней, как меня пробирало холодом. Почему-то даже сильней, чем при воспоминании о мысленном соприкосновении с Антонином. И уж всяко больше, чем случалось во время прогулок по улице Целителей.

У каждого лекаря имелась своя вывеска, и ближайшая ко мне, сделанная белыми буквами на красном фоне, излучала красноватую белизну.

Лишь усилием воли мне удалось сдержать порыв и не перебежать на другую сторону улицы.

Послышался стук копыт. Черный экипаж, запряженный вороным конем, отъехал от прикрытого козырьком входа и прокатил мимо меня.

«ЛЕЧЕНИЕ». Эти буквы были вырезаны на доске из белого дуба и окрашены зеленым цветом. Ни дверь, ни вывеску не окружала никакая аура. Возможно, там практиковал не маг, а обычный травник, а то и просто шарлатан.

Вывеску над другой дверью вместо надписи украшало изображение змеи, обвившейся вокруг посоха. О том, что это значит, я не имел ни малейшего представления.

Женщина в тяжелом плаще и широкополой шляпе из черной кожи с черной вуалью выскользнула из двери почти перед моим носом и поспешила в направлении улицы Ювелиров.

Запах роз не мог скрыть от меня укоренившегося в ней недуга – и не просто недуга, а глубочайшей порчи, подобной той, с которой я впервые столкнулся на улице Шлюх. После того я заприметил ту же хворь у торговки гребнями на площади и даже у спутницы одного жреца.

Наверное, знающий Мастер хаоса мог бы устранить эту порчу, однако, по слухам, они заламывали цену куда большую, чем могло бы заплатить большинство женщин.

Покачав головой, я продолжил путь.

– Приворотные зелья... Приворотные зелья... – прошелестел из теней еле слышный голос. Уличная торговля за пределами площади категорически запрещалась, и то, что разносчик любовных напитков таился, удивления не вызывало.

«Тентерра – Природное Исцеление». Над этой вывеской покачивался тусклый красный фонарь, а опоясанная холодным железом дверь была закрыта на засов – не выраженное словами объявление, означавшее, что хаосу путь к Тентерре заказан. Впрочем, не исключено, что и гармонии тоже.

«...Приворотные зелья...»

Слова отдавались у меня в затылке и после того, как я, пройдя мимо еще трех закрытых дверей, добрался до черного козырька. Под ним оказалась дверь из черного дуба, окованная черным же железом. Без каких-либо вывесок и надписей.

Не уловив ничего, ни хаоса, ни гармонии, я повернул назад, к дальнему концу Ювелирной улицы, туда, где она поворачивала и выводила к Проспекту. Улицы в Фенарде были вовсе не прямыми, и, двинувшись по любой из них в одном направлении, вы запросто могли вскоре обнаружить себя шагающим в обратном.

Повернул я машинально, но, возможно, мне захотелось пройти мимо дворцовых садов. Солнце прорвалось сквозь туманные утренние облака и теперь припекало так, что даже в одной рубахе я начинал потеть.

Двое привратников лениво следили за моим приближением. Взглянув направо, я смог бы увидеть зеленые весенние листья на ветвях поднимавшихся над каменной стеной крон кленов и дубов. По другую сторону Проспекта тянулись величественные особняки и казенные здания.

– Эй, парень. Что ты тут делаешь? – рыкнул один из стражей, с угрозой выставив алебарду.

– Просто гуляю.

– Болтаются тут всякие шелапуты... – сердито буркнул он. Подойдя поближе и остановившись, я уловил окружавшее его невероятно плотное облако хаоса. Однако под этим налетом таилось нечто иное, создававшее впечатление, будто на него просто набросили сеть хаоса, а он оказался недостаточно силен чтобы сбросить ее, но и не настолько слаб, чтобы внутренне поддаться порче.

Не раздумывая, я потянулся к нему и усилил его гармоническое начало, которое тут же оттолкнуло наносной хаос.

– Ты прав, нечего мне тут делать. Ухожу.

Мои слова оставили его в полном замешательстве. Малый пытался прийти в себя и разобраться в новых ощущениях.

Мои каблуки застучали по полированным камням, мостившим Проспект перед казенными строениями. Второй страж шепотом спросил у первого:

– Кто это был, а?

Позади зацокали копыта. Оглянувшись, я отступил к стене и, укрывшись в тени, присмотрелся к проезжавшему кавалерийскому отряду.

Знаменосец, парнишка помоложе меня, гарцевал на гнедом скакуне, с ничего не выражающим лицом. От него исходил отвратительный запах хаоса.

Копыта прогрохотали мимо.

Привалившись к стене, я медленно собирал свои почти рассеявшиеся чувства, дивясь такой мощной концентрации энергии хаоса. Антонин и Сефия – наверняка, это их рук дело.

Я понятия не имел, на чем основано это убеждение, однако не сомневался в причастности Антонина, словно он расписался на стенах города.

Пропустив кавалеристов, я направился назад, в мастерскую Дестрина, размышляя о том, стоило ли мне помогать тому стражу? И мог ли я, в любом случае, поступить иначе?

Тем временем солнце снова скрылось за облаками, погрузив город в серое марево.