Текст книги "И в Бергамо придет весна"

Автор книги: Лидия Оськина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Весь день я слонялась по квартире как сомнамбула, периодически подходя к окнам гостиной, которые притягивали меня как магнит. И хотя я знала, что в такую погоду он вряд ли выйдет на балкон, я тешила себя мыслью, что он, как и я, подойдет к своему окну, откроет штору, и я хоть увижу, что он там, у себя дома.

«Ха, где ему ещё быть?»

Только под вечер, когда стемнело и я увидела свет в его окнах, я успокоилась. И хотя я не видела его, потому что он ни разу не подошел к окну, но я знала, что он там. Может, читает книгу, а может, смотрит телевизор, слушает музыку или, ещё лучше, играет на гитаре.

Мне стало так приятно на душе, когда я представила его в своей квартире, сидящего на диване с гитарой в руках и тихонько напевающего ту самую мелодию, что я слышала в детстве. Моё воображение было настолько реальным, что я дала волю своим фантазиям, которые словно по мановению волшебной палочки переместили меня из моей комнаты в его комнату.

Мягкий свет освещал небольшое уютное помещение: диван, стол с компьютером, шкаф с книгами. Я сидела напротив дивана в мягком кресле, слушала музыку и любовалась моим незнакомцем.

«МОИМ незнакомцем?»

«Да, моим», – прогнала я свой насмешливый внутренний голос, который мог спугнуть волшебную атмосферу моих фантазий.

Музыка убаюкивала меня, возвращая в детство, когда мой папа играл на гитаре для меня эту же самую мелодию, возвращая в то волшебное время, когда каждый день просыпаешься с радостным ожиданием чуда.

15 марта

Разбудил меня звук очередной сирены за окном. Сколько раз я так просыпалась в течение ночи? Сегодня мне опять приснился тот самый сон, что часто вижу в последнее время: я убегаю от чего-то неизбежного, сама не зная от чего. Оно гонится за мной и громко кричит сиренами машины скорой помощи. Может я вижу этот сон почти каждую ночь потому, что постоянно их слышу во сне?

Поднимаюсь с кровати и подхожу к окну. Солнце ещё не встало, но серый рассвет уже осветил улицы города. Прижимаюсь лбом к стеклу в надежде увидеть за окном мир, который подаст хоть какие-то признаки жизни, пусть не гулом машин по забитому пробками проспекту, а хотя бы дуновением ветерка, криком галок, лаем собаки. Но нет, всё та же тишина. Город замер в безмолвии. «Лишь сирены машин скорой помощи нарушают его тишину» – проговорила я про себя, слушая как очередное «виу-виу-виу» приближается ко мне издалека. «Как красиво бегут по мокрому асфальту голубые огни и как они ярко вспыхивают, отражаясь в лужах… Зачем мы замечаем красоту даже в том, что заставляет сердце сжиматься от боли?»

Смотрю на тёмные окна домов, в которых вспыхнувшие на миг синие огни уже потухли, а теперь отражаются повисшие над городом мрачные тучи, и чувствую себя маленькой испуганной девочкой. Да, мне страшно. Но не потому, что я могу заболеть. Не этого я боюсь. Мне страшно потому, что я увидела, что наша стабильная жизнь оказалась не такой уж стабильной, и что в будущем может случиться всё что угодно. Любой сценарий любого катастрофического фильма может стать нашей реальностью. И на этот раз мы не будем беспечно говорить: «Да ну. Этого с нами не произойдет. Такое бывает только в кино». Вот что больше всего меня пугает – неизвестное и непредсказуемое будущее.

Я себя чувствую маленькой девочкой ещё и потому, что никак не могу понять: как же мои родители и другие взрослые видят какой-то выход из всего этого? Я не строю иллюзий насчет того, что наша жизнь когда-нибудь станет прежней. Никогда она уже такой не станет… даже когда всё это закончится и изобретут лекарства и вакцины. Как прежде уже не будет никогда. Потому что мы уже стали другими. Стоит один раз обжечься, и уже не будешь смотреть в будущее так безаботно, как раньше.

«А не случись вся эта ситуация, нам бы и в голову не пришло искать их, эти возможности», – говорит мой папа. Как они – взрослые – видят какую-то логику? Что-то понимают во всём этом? Видят возможности?! Я ничего не понимаю, и их оптимизм мне кажется фальшивым.

И ещё говорят: «Смотри вперёд, найди смысл жизни…» Словно этот так просто: взять и найти какой-то смысл во всем этом.

А может, убеждая меня, что всё будет хорошо, они таким образом убеждают себя? Хотела бы я найти ответы на все эти мои вопросы. Но не могу.

Ухожу на кухню и пока пью кофе, наблюдаю через открытую дверь в гостиную за моей мамой. Она занимается йогой. Плавными движениями не спеша меняет позы, спокойно глядя перед собой, а потом закрывая глаза и сосредотачиваясь на своих ощущениях. И я вижу, что еле заметная улыбка на её губах – искренняя, а её тихая и безмятежная радость – неподдельная. Она действительно наслаждается тем, что чувствует, и не испытывает никакой тревоги или дискомфорта в своей жизни. «Как у неё это получается?» – недоумеваю я.

Закончив завтракать, выхожу в гостиную и плюхаюсь на диван.

– Может, присоединишься ко мне? – спрашивает меня мама.

Молча мотаю головой и смотрю за окно. Моего соседа я не видела со вчерашнего утра. И если вчера он не выходил по причине дождя, то сегодня-то утром мог выйти. Погода была безветренная, теплая, солнце уже встало и проглядывало сквозь рассеивающиеся облака. Самое то выйти подышать свежим воздухом на балкон.

И продолжая смотреть за окно, снова ловлю себя на мысли, что стоит мне подумать о соседе, как у меня сразу же поднимается настроение, словно кто-то заряжает давно севшие во мне батарейки.

– Ты права, мам. Пожалуй, я к тебе присоединюсь. Где у тебя второй коврик?

– В шкафу, в кабинете Диего.

Прохожу мимо кухни, где вижу моего отчима, который взялся что-то готовить. «Да, сегодня воскресенье же. Он что-то вкусненькое придумает для нас». Что мне нравилось в моем отчиме, так это то, что он готовил получше любого повара. И по воскресеньям он всегда старался устроить нам какой-нибудь вкусненький сюрприз.

Зайдя в кабинет Диего, я открыла шкаф и, найдя там коврик для занятий йогой, уже было направилась к двери, как вдруг мой взгляд упал на свернутую газету, что лежала на кресле, наполовину прикрытая пледом. По оформлению страниц я узнала её – это была местная газета, что печаталась в Бергамо. Но что меня поразило на этой странице, так это малюсенькие фотографии людей. Одна к другой, словно из них составили пазл. Я вытащила газету из-под пледа и мгновенно почувствовала, как пол уходит у меня из под ног. Это некрологи! Словно ошпарившись, я швырнула газету на прежнее место и уже было повернулась к двери. Но что-то остановило меня. Любопытство? Не знаю.

Когда у нас три недели назад закрыли все школы и я позвонила своей однокласснице, чтобы уточнить у неё домашние задания, а в ответ она мне сказала, что у неё только что умерла бабушка, я искренне выразила ей мои соболезнования и перезвонила другой однокласснице. Но когда и та сказала, что ей не до уроков, потому что у неё умер дедушка, я почувствовала, что что-то огромное и чёрное накатывается на меня. Я больше никому не звонила. Я перестала просматривать в соцсетях посты в аккаунтах своих друзей, перестала смотреть телевизор и была рада тому факту, что и мама попросила Диего не смотреть при нас новости, а газеты, которые он покупает, держать только у себя в кабинете. Мы с мамой отключились от внешнего мира: она, чтобы сосредоточиться на ребенке и сохранять душевное спокойствие, я – чтобы больше не слышать, что у кого-то из моих знакомых или друзей умерли близкие. Да, мы отключились от внешнего мира, но сирены машин скорой помощи мы выключить не могли.

Я подняла с кресла газету с напечатанными на последней странице некрологами и развернула её. На весь лист – мелкие фотографии людей. Многие некрологи без фотографий, только тексты. Рассматривая фотографии, поняла, что ищу знакомые лица. И я увидела! Увидела его. Это был водитель нашего школьного автобуса. С тех пор как я поступила в лицей, я его больше не встречала. Но я, конечно же, не забыла этого никогда не унывающего мужчину, который часто по дороге к школе шутил с нами.

Дрожащими руками я перелистнула лист, открыв предыдущую страницу. Те же самые некрологи! Я стала листать ещё и ещё. Одиннадцать страниц некрологов! У меня потемнело в глазах, и швырнув газету на кресло, я выбежала из кабинета Диего. Но в коридоре я остановилась: «Мне нельзя к маме!» Юркнув в ванную комнату, я постаралась отдышаться. «Так, успокойся, дорогая. Маме нельзя волноваться», – уговаривала я себя. Я открыла кран и стала умывать лицо холодной водой. Мне стало лучше. Успокоившись немного, я присела на краешек ванной.

«Но почему?! Почему же столько людей умирает? Ведь папа и Диего говорят, что в нашем госпитале самое новейшее оборудование, что он – один из лучших в Европе! И вон он огромный какой, там столько врачей работает. Почему в Китае ничего подобного не произошло, а у нас столько людей умирает?» Надо мне Диего расспросить, что происходит. Но как мне сделать, чтобы мама не услышала?

Собравшись с мыслями, я вновь вернулась в кабинет и, стараясь не смотреть на газету, взяла коврик и вышла.

«Мама не зря занимается йогой», – мелькнуло у меня в голове. Может, мне это тоже поможет научиться контролировать мои эмоции и сохранять спокойствие, как она. Принужденно улыбнувшись маме и развернув на полу коврик, я постаралась заставить себя забыть то, что только что видела. Если бы это было так просто! Тревожное ощущение от того, что что-то вышло из под контроля в нашей размеренной, привычной и такой стабильной жизни, не покидало меня. Словно понимаешь, что оступился и начинаешь катиться под гору, но зацепиться не за что. А внизу пропасть. Её не видно, но ты знаешь, что она там. И продолжаешь скользить вниз.

Я встряхнула головой, стараясь отогнать от себя эти беспокойные мысли. «Делай, как мама», – приказываю сама себе и, сосредоточившись на музыке и повторяя мамины движения, я с облегчением понимаю, что дышу всё ровнее и ровнее. Ощущение умиротворения наполняет меня вместе с музыкой, которая своей волшебной мелодией окутала комнату. Успокаиваюсь постепенно. Дышу медленнее и чувствую, что тревога уходит. Меняю очередную позу вслед за мамой, и невольно мой взгляд снова останавливается на окне. Тут же испытываю легкое разочарование, заметив, что балкон моего соседа всё ещё пустой.

– Зачем прикидываешься, что хочешь позаниматься йогой? – улыбнулась мама. – Отнеси ты коврик на место, а возьми стул и сядь у окна. Так лучше видно будет.

Я резко повернулась к ней. Мои глаза, видно, настолько округлились, когда я в буквальном смысле слова уставилась на неё, что моя мама не выдержала и негромко рассмеялась. Чем и вызвала любопытство Диего, который тут же вышел к нам из кухни и, глядя на смеющуюся маму, с улыбкой спросил:

– Поделитесь веселой новостью.

– Это наше, женское, – быстро проговорила моя мама, за что я взглядом поблагодарила её.

А когда Диего вновь ушел, заговорщицки проговорила:

– Ну рассказывай. Шила в мешке не утаишь.

– А что рассказывать?

– Это тот, что на гитаре играл?

– Откуда ты знаешь кто там на гитаре играл?

– В окно видела, как ты на балконе слушала его.

Мне стало не по себе: «Она видела мои слёзы?» Но вслух я проговорила:

– Рассказывать нечего. Симпатичный парень. Хорошо играет на гитаре. Ничего особенного.

– Ну раз ничего особенного, то чего ты, как караульный, заступила на свой пост с утра?

– Мама, – запротестовала я, но не обижаясь на неё. Мне и хотелось, и не хотелось поделиться с нею всеми моими переживаниями. Но тут по комнате мелькнул солнечный зайчик, который отразился от открытого кем-то окна в соседнем доме. Я вскочила на ноги. Да, это был ОН! Мой сосед вышел на балкон.

Видя мою реакцию, моя мама снова тихонько рассмеялась.

– Ну иди, иди, что ждешь-то?

Я пулей выскочила в коридор, но стоило мне сорвать с вешалки куртку, как неожиданно возникшие в душе сомнения охладили мой пыл. «Если сразу выскочу, подумает, что я его и вправду караулю у окна… Хотя… Пусть себе думает. Что я буду строить из себя неизвестно что?»

Что это было такое «неизвестно что», я даже не стала задумываться. Я чувствовала, что увидеть его было моё самое искреннее желание, а значит, нечего прикидываться и делать вид, что мне этого не хочется.

На этот раз он сразу заметил моё появление. Облокотившись о перила, он отвлеченно смотрел по сторонам, но, увидев меня, тут же сделал легкий взмах рукой. И улыбнулся.

«Ну зачем у него такая сногсшибательная улыбка?! Так, дыши, девочка, дыши, приходи в себя». Мой внутренний голос, подтрунивающий надо мной, развеселил меня. Я помахала в ответ. И не сводила глаз с него. Несколько секунд мы просто стояли и пялились друг на друга, а потом вновь рассмеялись, как вчера.

Куда делись мои тревожные мысли? Как легко этот незнакомец помогал мне забывать обо всем, даже об одиннадцати страницах некрологов? А может, я цеплялась за него, как утопающий цепляется за спасательный круг, чтобы не видеть, не слышать, не знать ничего, что происходит вокруг нас? Одно я знала: стоило мне увидеть этого парня, как я с легкостью забывала обо всем плохом и с радостью отдавалась приятному ощущению чего-то хорошего, что ожидает меня.

Мой сосед стал делать мне какие-то знаки руками, и я сразу поняла, что он имеет в виду созвониться по телефону. Замечательная идея! Мне понадобилось две секунды, чтобы сбегать в мою комнату за телефоном. Но, вернувшись на балкон, я задумалась. А как же мы узнаем номера друг друга? Не кричать же будем на весь двор. Он явно тоже был в замешательстве. Но тут я вспомнила девочку, которая жила этажом ниже нас. Когда ей в январе исполнилось пять лет, она всем встречным на улице сообщала об этом и с гордостью показывала пять пальцев.

И тогда я на пальцах, как это делают дети, стала показывать мой номер телефона. Через минуту мой мобильник пропиликал.

– Привет, – услышала я мягкий бархатистый голос.

– Привет, – с нескрываемым волнением ответила я.

– Ну, давай знакомиться.

– Давай, – еле переводя дыхание, я тоже улыбалась, глядя на его улыбку. И вдруг почувствовала, как у меня начинают гореть щёки. К счастью, на таком расстоянии он не мог этого заметить.

– Как зовут?

– Джулия. А тебя?

– Красивое имя… Почти Джульетта.

Он шутил, но шутил ласково, по-дружески.

– Я – Маттео.

– Красивое имя… Почти Ромео, – пошутила и я, и мы вместе тихонько рассмеялись.

– Ну что ж, Джульетта. Как же мне добраться до твоего балкона?

Я замешкалась с ответом, пытаясь подобрать какую-нибудь остроумную фразу. Но тут снова послышалась сирена – эта невыносимая сирена! Сначала далеко, а потом ближе, ближе, завывая, оглушила нас на миг и мгновенно стала затихать, удаляясь всё дальше и дальше, пока совсем не умолкла.

Мы подождали, пока наступит тишина, а потом я спросила уже не шутливым тоном, а отрешенно, словно спрашивала про погоду:

– Я тебя раньше не видела. Ты недавно приехал?

– Да. Мои родители сняли эту квартиру в декабре. А я учился и жил в Милане. Как только университет закрыли, я и приехал к ним.

– А до Милана где ты жил?

– В Нембро. Тут неподалеку. Знаешь?

– Конечно. Я родилась в Бергамо. Все окрестности тут знаю.

– А я в Нембро родился.

– Сколько лет тебе? – поинтересовалась я.

– Двадцать один. А тебе?

– Ого! Уже совсем совершеннолетний, – вновь начала шутить я. – А мне только пятнадцать.

– Ещё совсем несовершеннолетняя, – пошутил и он в ответ.

– Да уж, – вздохнула я.

– Чего вздыхаешь? Поскорее вырасти хочется? – улыбнулся он.

– А тебе не хотелось?

– Хотелось. Особенно права получить.

– Знаешь, та мелодия, что ты играл вчера на балконе, – это мелодия из моего детства.

– Серьёзно? – удивился он, – Песня-то совсем не детская.

– Мой папа её часто слушал, когда я была маленькой. И тоже играл её на гитаре. Как она называется?

– «Nothing else matters», Metallica.

– Красивая мелодия.

– Да, одна из моих любимых.

Не знаю, сколько времени мы с ним так продолжали болтать о том о сём: о музыке, о нашей жизни, об учёбе, о наших родителях и вообще обо всём на свете. Но во время разговора мне вдруг пришло в голову, что мы с ним болтаем так, как будто сто лет друг друга знаем. Словно давние друзья, которые долго не виделись и вдруг встретились и не могут наговориться. Наверное, мы так проговорили бы весь день по телефону, если бы к нему на балкон не вышла женщина. Мельком бросив на меня взгляд, она что-то сказала Маттео и ушла.

– Твоя мама? – спросила я.

– Ага. Зовет обедать. Тебе тоже, наверное, уже пора на обед.

– Наверное.

– Приятного аппетита, – улыбнулся он и добавил: – И приятно было познакомиться.

– Взаимно, – улыбнулась и я и зашла домой.

Снимая куртку в коридоре и вдыхая заманчивый аромат, я попыталась понять по запаху, какое блюдо нам сегодня приготовил Диего, а потом весело крикнула, чтобы мама на кухне услышала меня:

– Что это вы там такого вкусненького приготовили? У меня уже слюнки текут. Неужели лазанья?!

Я влетела на кухню и воскликнула:

– Лазанья! Точно!

Не знаю, что такого было на моем лице, но мама и Диего буквально остолбенели, увидев меня.

– Чего? – улыбнулась я, словно извиняясь за свой энтузиазм.

– Ничего, – почти одновременно и с улыбкой до ушей ответили они.

Мы накрыли стол в гостиной. Мама достала белоснежную скатерть, праздничный сервиз, бокалы для вина.

– Сегодня какой-то праздник? – удивилась я.

– Нет, просто воскресенье. Воскресный обед. – Она пожала плечами.

– Но праздничный сервиз ты не достаешь в другие воскресенья.

– Ты права. Сегодня у нас небольшой такой праздник… У тебя на душе праздник. Вот мы его-то и отметим.

Так получилось, что когда мама произносила слово «праздник», я посмотрела на Диего. Выражение его лица поразило меня. Он старался выглядеть спокойным, но по глазам его было видно, что такое понятие, как «праздник», давно неуместно, даже если мама искренне радуется моему хорошему настроению.

Я взглянула на себя в большое зеркало в коридоре. Вот почему мама и Диего потеряли дар речи, когда я вошла на кухню. Из зеркала на меня смотрела искренне улыбающаяся девчонка. И хотя мне трудно было сдержать свои радостные эмоции, я была согласна с Диего: О каком празднике может идти речь? «Хотя мы всего лишь пообедаем, как и в любое другое воскресенье».

Давно мы так душевно не проводили время за столом. Мы непринужденно разговаривали, вспоминая прошлое, особенно наши путешествия. Энтузиазма, конечно, не было. Мы просто болтали, как добрые друзья. Но когда мама стала рассказывать забавные случаи из моего детства, желая поднять наше настроение, я увидела, что у Диего был какой-то потухший взгляд. Он не хотел или, вернее, не мог поддаваться маминой радости.

Я вдруг встретилась глазами с моим отчимом, и у меня замерло сердце. Он никогда так многозначительно на меня не смотрел. В его взгляде было что-то очень важное, что он хотел мне сказать. Но он тут же отвел глаза и стал доливать вино в наши уже почти пустые бокалы. «Пир во время чумы», – усмехнулась я про себя.

– Джулия… – начал он, но вдруг смутился. И то ли словами боялся умалить значение этого чего-то важного, о чём говорили его глаза, то ли по другой причине, но он вдруг передумал говорить то, что хотел. Еле заметно улыбнувшись, он приподнял свой бокал:

– За тебя, Джулия… И за тебя, Анна.

– И за тебя, – добавили мы с мамой вместе.

Потом мама достала фотографии наших путешествий прошлого года, и мы просто стали рассматривать их, вспоминая места, где мы проводили выходные и куда ездили в отпуск. Ностальгия прошлого захватила нас троих. Так приятно было поддаться впечатлениям той беспечной жизни, которая была у нас всего лишь месяц назад.

– Если б у нас был ещё и тортик сегодня, – мечтательно проговорила мама.

– Не проблема. К следующему воскресенью куплю всё, что нужно для торта, – непринужденно ответил Диего.

И тут вдруг что-то в один миг разрушило магию беззаботной атмосферы. Словно хрупкий стеклянный купол, накрывавший нас и защищавший от внешнего мира, разбился. Разбился, как в замедленной съемке, плавно и беззвучно.

И мы тут же поняли, почему он разбился. Во время обеда мы говорили только о прошлом. Не о настоящем, не о будущем. А о прошлом. О ТОЙ жизни. Которая была. Была, но не вернется. И стоило Диего заговорить о следующем воскресенье, как нас из сказочных воспоминаний прошлого выбросило в реальность настоящего. Мы не озвучили эти наши мысли. Но мы поняли, что думаем об одном и том же.

Мама попыталась спасти атмосферу и улыбнулась.

– Возможно, к следующему воскресенью и вправду понадобится торт. Ведь срок-то у меня – к концу недели.

– Уже?! – испуганно спросила я. В одно мгновение передо мной пронеслись картинки, мелькающие одна за другой. Как Диего увозит маму на машине в роддом. Как её там встречают акушеры в этих белых скафандрах. Как на маму одевают маску, кладут её на покрытые белой тканью носилки и увозят… увозят неизвестно куда. Я почувствовала, как у меня холодеют руки.

Мама встала из-за стола, подошла ко мне и обняла. Её голос, спокойный уверенный голос повторил мне ту же самую фразу, которую она мне не раз говорила в последние дни.

– Не переживай. Всё будет хорошо. – А потом ещё раз повторила, глядя мне в глаза и произнося слова с расстановкой: – Всё… будет… хорошо.

Это подействовало. Я попыталась улыбнуться, и мы обнялись. Крепко-крепко.

– Ну, кто моет посуду? – с принужденной улыбкой сказала я, пытаясь показать моей маме, что я уже больше не волнуюсь.

Когда мы убрали стол и помыли посуду, мама усадила меня рядом с собой на диван и, словно моя самая лучшая подружка, заговорщицки сказала:

– А теперь расскажи мне о нем.

– Что рассказывать? – начала отнекиваться я, хотя мне жутко хотелось рассказать ей всё-всё-всё про Маттео.

Диего ушел в свою комнату, не желая стеснять наши «женские разговоры», как он их называл. Но я позвала его. А когда он пришел в гостиную, я обратилась к нему:

– Когда Маттео узнал, кем ты работаешь, он сказал, что после окончания университета сделает запрос на Fer-GLT, потому что он ещё со школы мечтал работать только у вас.

– На кого он учится?

– На инженера. Но он не хочет проектировать оборудование, или станки, или как вы их там называете. Он не хочет работать здесь, на предприятии в Бергамо, а хочет как ты – быть техником-инженером, чтобы устанавливать ваше оборудование в разных странах. И ездить по всему миру!

– Ты разве не сказала ему, что я давно не «езжу по всему миру», а в последние годы работаю практически только в Китае?

– Нет, Маттео, конечно, знает об этом. Но всё равно. Иногда же ты бываешь и в других странах. Кто нам сувениры привез из Австралии и из России в прошлом году? – улыбнулась я, – В общем, Маттео ещё со школы мечтает делать тоже, что и ты. Забавное совпадение, не правда ли?

– Забавное, – небрежно повторил Диего и задумался о чём-то при этом.

– И возможно даже, ты знаешь его отца, потому что тот работает на фабрике, которая вам что-то там поставляет. Маттео говорит, что его отец часто ездит на ваше предприятие по работе. Потому-то Маттео так хорошо знает всё, что делается на Fer-GLT.

– На какой фабрике работает его отец?

– Не помню названия.

– А зовут как?

– Ой, тоже не помню, – улыбнулась я. – Но фамилия у них Бальди.

– Что-то знакомое. Может, если вспомнишь имя, то и я вспомню.

Немножко перед ужином и даже после мы снова вышли с Маттео на балкон и болтали, болтали не переставая по телефону. Порой даже перебивая друг друга в нетерпении высказать свои мысли по тому или иному вопросу. Единственное, что заставляло нас делать паузы – это периодически оглушающие нас сирены. Мы умолкали, ожидая когда они стихнут, а потом продолжали дальше наш разговор, словно негласно договорившись между собой, что обсуждать происходящее в нашем городе – это табу. Мы не хотели говорить об этом. Категорически не хотели.

Как и в беседе с мамой и Диего за сегодняшним обедом, мы в основном обсуждали наше прошлое. Один раз только мы упомянули про настоящее. Я поинтересовалась, почему он выходит на балкон в джинсах и кроссовках, а он усмехнулся, когда услышал, что я подумала сначала, что он хочет показать какой он модник и поэтому надевает кроссовки, а не домашние тапочки. Причина оказалась слишком банальной. Маттео давно не живет со своими родителями, и у них в доме просто нет ни тапочек его размера, ни подходящей ему домашней одежды, потому что он намного выше своего отца и своего младшего брата.

– А из миланской моей квартиры я приехал без вещей. Даже зубную щётку не взял. Кто бы знал, что всё это так надолго будет?

Это упоминание про тапочки и зубную щётку было единственной фразой в течении всего нашего разговора, которая имела отношение к тому, что со всеми нами случилось в эти дни.

Часов в девять вечера мы с неохотой решили, что пора прощаться. Становилось слишком холодно, даже несмотря на то, что одеты мы были в куртки. Мы, конечно, могли бы продолжить болтать и дома, в теплой комнате. Но нам как-то даже не пришло это в голову. Необычность разговора на балконе мы не хотели менять на банальный разговор по телефону внутри квартиры. Да и потом, пора уже было и заканчивать это затянувшееся на весь день знакомство. Мне, да и Маттео, наверняка тоже хотелось перед сном подумать о всём том, что с нами произошло сегодня: как так случилось, что из совершенно незнакомых соседей мы превратились в близких друзей.

Лежа в моей постели я подумала о том, что мне казалось, что этого парня я знаю всю жизнь, с самого детства. Мы родились в соседних городах, всего лишь в семи километрах друг от друга. Возможно даже, что наши жизни и пересекались когда-то, как это произошло с отцом Маттео и с Диего. Бергамо не такой уж большой город всё-таки.

Не знаю, сколько времени я пролежала в темноте, думая о моем соседе, но в какой-то момент я поняла, что не засну. Я встала и взяла телефон. Там мигало новое сообщение. Открываю и читаю: «Жду тебя в парке». У меня перехватило дыхание. Тихонько одевшись, чтобы не разбудить маму и Диего, я вышла на улицу. Было холодно и пустынно, но я не чувствовала холода, а быстро добежала до парка, который был по другую сторону проспекта. Там был Маттео. Он ждал меня, прислонившись к толстому стволу старого дуба. С замиранием сердца я пошла к нему навстречу.

Вдруг совсем рядом громко завопила сирена скорой помощи. Я в ужасе оглянулась и… увидела, что лежу в своей комнате. «Это был всего лишь сон!» – чуть не плача от разочарования, поняла я. По стенам и потолку сквозь полупрозрачные шторы бегали ярко-синие лучи. Скорая помощь мне не приснилась. Сирена была уже выключена, но мигалки включены. Я тихонечко встала и подошла к окну. Внизу, на обочине дороги, напротив нашего подъезда стояла машина скорой помощи. Двери были закрыты, никого не было видно. Только тёмный силуэт водителя в кабине. Машина стояла в тишине и освещала ярко-голубым мигающим светом стены домов по другую сторону улицы.

«Кто-то из нашего подъезда».

Странно, но меня не охватил ужас, не началась паника. Я спокойно смотрела на голубые огоньки, бегающие по стенам домов. Несколько дней назад я боялась, реально боялась. Когда опасность постепенно изо дня в день приближается к тебе, то становится страшнее и страшнее. Но когда она приходит, то не страшно. Совсем. Ты смотришь ей в лицо и принимаешь как данность тот факт, что она пришла, потому что с самого начала ты знал, что так и будет. Потому что ты уже готов.

Дверь подъезда хлопнула. Я взглянула вниз. На улицу вышел врач, одетый в одноразовый синий халат хирурга. Вышел один. Значит, пациента не надо везти в больницу. Я облегченно вздохнула, радуясь за того моего соседа, который не так сильно болен, что может остаться дома. Врач стал не спеша и сосредоточенно снимать синий халат, медицинскую шапочку и складывать их в большой чёрный полиэтиленовый пакет. Снял маску и двойную пару перчаток в последнюю очередь. Закупорив пакет, надел новые перчатки, новую маску.

Стоя у окна и наблюдая за его действиями, я поймала себя на мысли, что смотрю на то, что происходит у меня перед домом, словно как какое-то кино. Словно не через окно я вижу происходящее, а на экране, и этот врач – не настоящий доктор, а актер.

Скорая помощь, продолжая мигать синими огнями, но с выключенными сиренами стала выезжать на проезжую часть, но тут же остановилась, чтобы пропустить другую машину, извещавшую о своем приближении пронзительным криком сирен.

Я смотрела им вслед: впереди машина, несущаяся на предельной скорости и с сиренами, а сзади неё, медленно и бесшумно, другая. В первой был пациент, нуждающийся в неотложной помощи, во второй ехал только доктор.

Засыпая, я думала: «Почему мне часто кажется, что, смотря на улицу, я вижу фильм? Может, это защитная реакция такая есть у нашего мозга?» Но тут же мой внутренний голос опять усмехнулся надо мной: «Ага, такая защита, типа, чтобы не свихнуться».

Хм, надо у мамы завтра спросить…