Текст книги "Книга первая. 3: Апологет – Ересиарх"

Автор книги: Лидия Ситникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Аминь, – выдохнул инквизитор, поднимаясь.

Глава 5

Он шёл на свет. Как и в смутных не то видениях, не то снах, насылаемых самим Дьяволом, он шёл на свет солнца, которое единственно оставалось неизменным и верным своему ходу. Прикрывая глаза искалеченной рукой, инквизитор двигался по узкому коридору, крепко сжимая некогда принадлежавший немому монаху клинок. Рослый Дамбьен великодушно, как могут одни мертвецы, поделился с Герхардом своей туникой. Когда-то белая ткань приобрела цвет, мало отличимый от тёмного плаща, который инквизитор ничтоже сумняшеся тоже снял с тела монаха. Герхард натянул облачение поверх собственной одежды – длинные рукава туники, перехваченной кожаным поясом, надёжно скрывали руки до кончиков пальцев.

Напряжённый слух ловил каждый отзвук, но, казалось, кроме него и крыс ни единой души не обитало в этом гиблом месте.

Геликона многое успел выболтать пленнику перед своей бесславной гибелью. Когда Герхарда привезли, итальянец не поленился прогнать повозку через весь город – лишь бы вкусить торжества в полной мере. А подземные камеры замка как нельзя лучше подходили для того, чтобы упиться муками бывшего наставника.

Твоя страсть к наслаждениям подвела тебя ещё раз. Герхард вгляделся в затопленный темнотой коридор. В мрачных застенках Дармштадтского замка, также известного как замок баронов фон Франкенштейн, инквизитор бывал не раз. Но полумрак и однообразие переходов оказывали плохую услугу попыткам вспомнить дорогу.

Медленно двигаясь на ощупь вдоль стены, инквизитор чутко прислушивался. Скорее всего, вдовица тоже где-то здесь. Если ещё жива, конечно. Неплохо было бы вытащить её – в конце концов, она стала лишь разменной монетой в игре, которую затеял ныне покойный дознаватель. Герхард слишком легко повёлся на расплывчатый донос сомнительного «родственника», указавшего ему на Моту. Ясно же было, что вдова – никакая не ведьма, и её якобы видения умершего мужа Антонио – всего лишь плод душевного недуга. И вот теперь они оба здесь. Нет, никакая не вдова виновата в этом, а только его собственный просчёт.

Стараясь ступать бесшумно, инквизитор продвигался по коридору, минуя редкие факелы и растворяясь в тёмных промежутках между освещёнными участками. Неожиданно коридор расширился, выводя Герхарда в некое подобие зала, откуда веером разбегались ещё пять проходов. Этот зал не был знаком инквизитору. Прижавшись к стене в полумраке, он внимательно осмотрел комнату и скользнул в ближайший по правую руку коридор.

Какой-то из этих ходов обязательно выводит наверх.

Эта каменная кишка была освещена точно так же, как предыдущая, и точно так же здесь не было никакого движения воздуха – только застоявшаяся тухлая вонь.

Стонущий вопль резанул по ушам неожиданно – Герхард молниеносно отскочил к стене, скрытый в рукаве клинок изготовился к битве. Но в коридоре по-прежнему было пусто, и воцарившаяся тишина недвусмысленно утверждала, что опасности нет.

Герхард выждал несколько мгновений и был готов двинуться дальше, когда вопль повторился – на этот раз слабее. Крик доносился откуда-то сбоку – вероятно, со стороны одного из бесчисленных тёмных провалов, которыми то и дело прорезались стены коридора. Свет не достигал провалов, и Герхард мог различить только однообразные чёрные квадраты, расположенные над полом на высоте двух локтей.

Прислушиваясь, инквизитор медленно пошёл вдоль стены. Наконец его ухо уловило скребущий звук и шорохи, раздавшиеся совсем близко. Герхард поднял голову – он стоял возле очередного квадрата.

Заткнув клинок за пояс и сняв со стены чадящий факел, инквизитор приблизился к провалу. Пляшущее пламя выхватило из мрака толстую каменную кладку. Сам провал оказался невелик, в него едва бы смог протиснуться взрослый мужчина. Но шорох шёл определённо отсюда.

Из провала тянуло смрадом, но не тем, уже привычным, застоявшимся воздухом, что наполнял коридоры, а сладковатой гнилью. Факел высветил камеру, в которую и вёл провал – пол камеры оказался гораздо ниже уровня коридора. Бегущие по сырым камням отблески огня высветили виновников шороха – крупных, упитанных крыс, шарахающихся по углам от неожиданного света. На полу валялись розовато-серые куски. Крысиная добыча.

Герхард протянул руку с факелом дальше в проём – и увидел источник пиршества грызунов.

На полу под провалом, далеко внизу, лежал человек… вернее, то, что когда-то им было. Видимо, узник пытался вскарабкаться к проёму по отвесной стене – кладка над ним была испещрена тёмными пятнами и изрезана царапинами. Должно быть, последнее «восхождение» оказалось роковым, и сейчас несчастный лежал на полу, неестественно вывернувшись. Кончики судорожно вытянутых пальцев тянулись к стене, будто она, его убийца, обещала спасение. С потолка камеры срывались капли и падали узнику на лицо.

Тень метнулась по полу – одна из крыс безбоязненно подбежала к телу и вгрызлась в то, что когда-то было ногами несчастного – жуткое месиво из мяса, обломков костей и обрывков ткани. И тело узника вдруг дёрнулось, а из почерневшего рта исторгнулся стон.

Герхард отпрянул. Сдерживая тошноту, он воткнул факел в кольцо на стене и на негнущихся ногах побрёл дальше – как можно дальше от ужасающей иллюстрации безжалостности слуг Господних.

Этот коридор, как и предыдущий, закончился тупиком. Инквизитор развернулся и почти побежал обратно, стараясь поскорее проскочить мимо ужасного проёма и не думать о том, что могут скрывать другие провалы.

Следующий проход оказался братом-близнецом предыдущего. Те же редкие факелы, те же проёмы в стенах. И – неожиданно просторная камера, отделённая толстыми прутьями. Один из факелов висел напротив неё, и сквозь частокол железа Герхард увидел вдову.

– Мота! – негромко позвал он, приближаясь.

Вдова подняла всклокоченную голову. Кутаясь в грязное платье, она сидела на полу посередине камеры, и узилище казалось чересчур просторным для её тощего тела. Странно просторным.

– О… – её рот округлился, а в глазах появилось осмысленное выражение.

– Мота, я…

Герхарда прервал громкий хруст. Вдова вздрогнула и втянула голову в плечи, сжимаясь в комок, а инквизитор к своему ужасу увидел, как стены камеры сдвинулись.

Он быстро оглядел решётку – и мгновенная надежда улетучилась. Всё тот же замок под ключ сложной формы. Мота с надеждой смотрела на него.

– Что значит двенадцать? Что ты пыталась мне сказать? – шёпотом спросил он, отводя глаза.

– Я никогда не была замешана в делах богохульных, – заплакала вдова, – я ни…

– Я ни в чём тебя не обвиняю, – попытался успокоить её Герхард. – Я просто хочу узнать.

– Вы всегда так говорите – а потом сажаете людей в темницы! – с неожиданной ненавистью выкрикнула Мота.

– Тише! – Герхард обернулся, но коридор был пуст.

– И вы уже меня осудили и бросили тут помирать! – она всхлипнула, размазывая по лицу мутные слёзы и сопли.

С противным, режущим слух хрустом стены камеры сдвинулись ещё на пол-локтя.

– Выпустите меня, я всё вам скажу! – завопила несчастная.

– Я не могу, – устало произнёс инквизитор.

Мота обречена. Даже если он чудом вскроет замок, эта умалишённая переполошит всю крепость.

– Скажу всё-всё, что захотите услышать, то и скажу! – ныла вдова, прижимаясь к решётке.

– Прости, – Герхард в последний раз взглянул на Моту – от несчастной явно не будет никакого толку. – Я такой же осуждённый, как и ты.

Он развернулся и скрылся в темноте.

– Антонио! – донеслись до него скулящие всхлипы.

Пробираясь по коридору, Герхард старательно душил в себе голос совести. Мота не протянет и дня. Даже если её вытащат из каменной душегубки, пыток она не переживёт. Но, скорее всего, о ней просто забудут – особенно теперь, когда привёзший вдову дознаватель мёртв, а донос на его покровителя наверняка уже лежит на столе епископа.

Добравшись до конца коридора и уткнувшись в очередной тупик, инквизитор выругался про себя. Вдова вопила, как одержимая, и рано или поздно кто-нибудь явится на её крики. Надо было убираться, и побыстрее.

Но не успел Герхард сделать и шага обратно, как стены впереди озарились рыжими бликами, а по коридору прокатилось гулкое эхо голосов.

Деваться было некуда, и Герхард втиснулся ногами вперёд в один из проёмов, ведущих в жуткие камеры-склепы. Толщина стен здесь была такой, что он без труда уместился в проёме, распластавшись животом на сырых камнях и свесив ноги в камеру.

Гул приблизился, и ухо уже различало отдельные голоса. Зажав в руке клинок, Герхард выжидал.

Стражников было двое. Один из них, судя по голосу, молодой, грубо приказал вдове замолчать. В ответ послышалась невнятная мешанина из угроз и рыданий.

– Пойдём, – прогудел второй, – глянем дальше, что-то тут неладно.

Инквизитор затаил дыхание. Пляшущие отблески становились всё ярче – стражники приближались. И, когда первый из них поравнялся с проёмом, Герхард выбросил вперёд руку и молниеносно полоснул солдата по шее клинком. Он ещё успел заметить удивлённо-испуганное выражение в глазах стражника, прежде чем тот повалился на пол, роняя факел.

Второй солдат среагировал моментально. Отшатнувшись, он уклонился от клинка инквизитора и выхватил меч. Остриё оружия устремилось в проём, и Герхард, сжавшись, оттолкнулся от заплесневелой кладки. Тело скользнуло по мокрому камню, и он полетел в склеп.

***

По замыслу архитекторов замковых тюрем, камеры-склепы явно создавались как помещения, в которые можно только войти, но никак не выйти. Часть стены, примыкавшей к проёму, оказалась наклонена под острым углом – узнику, возжелавшему выбраться тем же путём, пришлось бы карабкаться даже не по отвесной, а по наклонной стене, нависающей над ним. И шанс уцепиться за склизкие от плесени и воды камни скатывался к нулю.

Герхарду повезло – он упал на кучу полуистлевших останков, смягчивших удар, а не грохнулся прямо об каменный пол.

Единственным, что освещало узилище, был слабый отблеск факельного огня, сочившийся в провал из коридора. Этого хватало, чтобы не натыкаться на стены – и не более.

Инквизитор медленно обошёл камеру по периметру, ощупывая кладку. Склеп оказался невелик – едва три шага в ширину и столько же в длину. Пол устилало мягкое, пружинящее под ногами. Он присел и ощупал «подстилку». Пальцы наткнулись на влажную ткань, под которой обнаружилось нечто округлое.

Череп. Судя по размерам – детский.

Черепа и кости, завёрнутые в обрывки одежды, покрывали весь пол. Герхарда передёрнуло. Стражник наверняка уже помчался докладывать об убийстве напарника, совершенно не беспокоясь о том, что пленник сбежит. И справедливо – бежать-то отсюда уж точно некуда.

Для проформы Герхард попытался ухватиться за камни в наклонной стене. Пальцы тут же сползли с мокрой поверхности. Онемевшая левая рука явно была не помощником. Он мог бы попытаться вскарабкаться вверх, цепляясь… чем? Пятками? Зубами?

Клинок по-прежнему был при нём, но лезвие не нашло и крохотного зазора между плотно пригнанными камнями.

Держа клинок в ладони, инквизитор начал не спеша обходить камеру снова, простукивая стены навершием рукояти. Глухой отзвук неоднозначно намекал на отсутствие пустот в кладке.

Факельное пламя сверху вдруг заколебалось, по стене склепа запрыгали блики. Не мешкая, Герхард метнулся под наклонную стену и, скрючившись, замер там. До него донеслись голоса, приглушённые сводами коридора. Вжимаясь в стену, инквизитор ощущал её холод даже сквозь плащ и тунику. В плечо ткнулись какие-то острые выступы, и он подался чуть вбок, упираясь в угол. Голоса звучали уже совсем близко, и Герхарду показалось, что хрустнули его кости – когда со скрежетом стена за ним вдруг провалилась, увлекая его вниз, в непроглядную тьму, дышавшую прахом и затхлостью.

***

Книги. Вокруг пахло книгами. Этот дух – старой бумаги, чернил, слежавшейся пыли и выделанной кожи – спутать с чем-то ещё вряд ли было возможно. Неповторимое сочетание запахов и неуловимого оттенка глубины и тайны – оно появлялось лишь там, где хранились знания. Может быть, так пахнут именно они, бесценные предания, бессмертные свидетельства, давно пережившие своих авторов…

Герхард мало-помалу приходил в себя. Оглушённое падением тело сковала невыносимая усталость. Прошла вечность с тех пор, когда инквизитор в последний раз пил и тем более ел. Всё его существо жаждало отдыха, молило об успокоении боли в истерзанном теле.

Инквизитор заставил себя подняться. Перед ним лежал тот самый кусок стены, а выше, ближе к потолку, алыми всполохами мерцал короткий тоннель, ведущий в камеру-склеп. Из тоннеля веяло жаром, горячий воздух доносил возбуждённые голоса. Среди мелькающих искр Герхард сумел разглядеть тлеющие останки прежних узников. Они так и остались там – в шаге от возможного спасения.

Сквозняк принёс к его ногам крохотный кусок опалённой шерстяной материи.

Он тоже мог бы погибнуть – минутой позже, и его сожгли бы заживо.

Всполохи из тоннеля почти не давали света, но глаза на удивление чётко различали предметы вокруг. Инквизитор наклонился, не сгибая одеревеневших ног, и ощупал фрагмент стены, на котором соскользнул по тоннелю. Камни оказались жёстко укреплены на толстом металлическом листе. На одном из камней с краю обнаружился выступ, напоминающий естественную неровность, но поддавшийся под нажимом.

Запорный механизм. Сам того не ведая, Герхард открыл выход из лишённого выходов склепа. Но кому и зачем могла понадобиться такая хитроумная система?

Времени на поиск ответов оставалось мало. Теплилась надежда, что стражники сочтут его мёртвым. Но подводить начинало собственное тело.

Отвернувшись от каменной «двери», инквизитор обнаружил, почему так пахнет книгами. Их здесь были сотни – покрытых паутиной фолиантов, полуистлевших свитков и пустых, рассыпающихся от времени страниц, на которых уже никто ничего не напишет. Книги лежали на столах и теснились грудами на грубо сколоченных полках. У фолиантов оказалось странное соседство – рогатые черепа щерили остатки зубов, и покрытые пылью камни причудливыми формами навевали мысли о закаменевших существах, которых сам Бог постыдился бы видеть под небом.

– Чернокнижие… – пробормотал инквизитор. Звук собственного голоса, хриплый, невнятный, прозвучал совершенно чужим.

Несколько узких бойниц в стене напротив горели ярко-белым. Сощурившись, Герхард приблизился. Глаза мало-помалу привыкали к свету.

Каждая бойница представляла собой проём, уходящий под наклоном вверх. Укреплённые по стенкам проёма выпуклые зеркала отражали свет солнца, впуская лучи в эту странную комнату. Там, наверху, вовсю сиял новый день.

На одном из столов инквизитор обнаружил маленький томик, собранный из страниц разного размера. Обложки у томика не было – казалось, страницы просто подшивались в книгу по мере накопления.

– «О природе человеческой и животной», – прочёл Герхард на первой странице.

Сгнившие нитки, некогда скреплявшие листы, осыпались трухой, и несколько страниц выскользнуло из пальцев. Мелькнуло изображение бычьей туши в разрезе, испещрённое неясными пометками.

Эти разрозненные записки на обрывках бумаги хрупко шелестели, когда инквизитор прятал томик за пазуху.

Собрав остатки сил, Герхард обшарил помещение и за расписной ширмой обнаружил самую обычную дверь. Она оказалась не заперта. Но, прежде чем выйти, Герхард внимательно оглядел стену, в которой был пробит тоннель.

По всей стене тянулись ровные ряды железных листов – точь-в-точь таких же, как и лежащий на полу. Ширина промежутков между листами, насколько Герхард мог судить, соответствовала ширине камеры-склепа.

Алые отблески всё ещё озаряли тоннель, будто врата в сам Ад распахнули свой алчный зев – для него, отступника, падшего, согревшего на груди еретическую книгу, а в сердце – предательское сомнение.

Инквизитор толкнул дверную створку дрожащими пальцами.

***

Там, за дверью, ничего не изменилось. Он прошёл через череду залов, освещённых так же, как предыдущий. Залы имели форму трапеции со скошенными смежными стенами – скорее всего, они опоясывали что-то по кругу. И бесконечные ряды железных люков недвусмысленно намекали – что.

Цепь комнат закончилась так же неожиданно, как началась. К очередной двери поднималась длинная вереница ступеней, грубо вырубленных в толще земли. Сама же дверь оказалась заложенной толстым засовом. Изнутри.

Герхард оглянулся на оставшуюся позади анфиладу. Из бойниц лился мягкий, почти нежный свет, скрадывавший грубые формы люков напротив. Кто бы ни запер эту дверь, он вышел иным путём. Или не вышел вовсе.

Эгельгарт поднял засов.

Дверь подалась под рукой инквизитора, выпуская его на свободу.

Глава 6

Волна чистого, напоённого запахом трав воздуха ударила ему в лицо, и он закашлялся – так непривычна была эта свежесть после душных замковых казематов. Вдох полной грудью закружил голову и помутил сознание. Ослабевшие ноги подгибались, и Герхард опустился на мягкую траву, привалившись к двери спиной. Чёрная пелена перед взором рассеялась, и он, наконец, сумел разглядеть, где очутился.

Стены Дармштадского замка едва просматривались сквозь густую лесную поросль, хотя до них было рукой подать. Сама же дверь оказалась искусно замаскирована в невысоком холмике, поросшем молодыми деревцами. Никаких троп к холмику не вело – кто бы ни ведал о существовании загадочного подземелья, он уже много лет не посещал свою странную лабораторию. Очевидно, что назначением подземелья были именно исследования. Инквизитору достало увиденного – бесчисленных скелетов людей, животных и тех, кого язык не повернулся бы назвать ни тем и ни другим. Столов, усыпанных чертежами и изображениями, в которых разум отказывался признать рисунки с натуры. Инструментов, рядом с которыми палаческие орудия пыток казались смешными игрушками, и иссохших результатов работы этих инструментов – лиц со сморщенной кожей, скрюченных пальцев, сердец, чёрных от сухой гнили…

Здесь, под свежим летним ветерком, все жуткие образы и всё произошедшее представали не более чем кошмаром. Но тонкая книга за пазухой всё так же холодила сердце, и спрятанный в рукаве бурый от крови кинжал был реальностью.

Герхард дал себе немного времени на отдых. Жажда терзала пересохшее горло, но ещё сильнее разум терзался страхом. Шпили замка баронов фон Франкенштейн прорезали небо в каком-то десятке шагов от него – инквизитор слышал, как во внутренних дворах стучат молотами плотники и перекрикиваются солдаты. В давешний свой визит сюда Герхард поразился масштабам преображения замка – повсюду сновали работники, укрепляя старинные башни и арки, возводя новые пристройки, латая прохудившуюся кровлю. Поместье фон Франкенштейн превращалось в настоящую крепость, откуда ослабевший, но всё ещё грозный род баронов графства Вюртемберг неусыпно следил за окрестными землями. Но вряд ли кому-то из рабочих или солдат могло прийти в голову по собственной воле обследовать мрачные казематы крепости, где каждый пленник навсегда исключался из числа живых, ещё не будучи мёртвым. И камеры-склепы, чьи гнетущие отрезанность и обречённость ощущались даже среди подземных коридоров, вряд ли могли считаться достойным изучения объектом. Никто не стал бы спускаться в них, и никто не поверил бы, что из склепа можно ускользнуть – кроме тех, кому были ведомы тайны железных люков. И Герхард молил Господа, чтобы эти люди сейчас находились где угодно, кроме замка фон Франкенштейн…

Кое-как поднявшись, инквизитор побрёл сквозь лес, удаляясь от величественных стен крепости. Он бежал что было сил – но замковый шум никак не желал стихать, подсказывая, что Герхард плетётся, едва переставляя ноги. Из-под сапог порскали кузнечики, жужжали цветными крыльями. Становилось всё жарче, солнце припекало сквозь кроны деревьев, и журчанье воды среди наступившего полдня прозвучало благословенным перезвоном.

Тоненький ручеёк бодро бежал по камням, и вода в нём оказалась восхитительно прохладной. Припав губами к ручью, инквизитор, как загнанное животное, хлебал кристально-прозрачную воду, погружал в неё лицо, зачерпывал ладонью и смачивал голову. Он пил, пока не пресытился живительной влагой. В звенящей воде искажённо отразилось его лицо – бледное, но чистое, с запавшими прозрачными глазами, будто утратившими свою глубокую голубизну. Слипшиеся мокрые волосы чёрным трауром окаймляли высокие скулы.

Герхард поднялся и тщательно утёр лицо рукавом, набросил капюшон и заткнул клинок за пояс – так, чтобы полы плаща надёжно скрывали оружие. Одежда, намокнув, отяжелела, но горло больше не царапало, вода оживила уставшее тело, и шаг инквизитора ускорился.

Лесок закончился неожиданно, будто давным-давно неведомый великан провёл здесь исполинской ладонью, сметая стволы и превращая бывшую опушку в поле. Желтовато-изумрудную равнину пересекала коричневая лента дороги. Герхард замер, укрывшись в зарослях подлеска, и приготовился к ожиданию.

Ждать пришлось недолго – в облачке пыли, неспешно катящаяся по дороге, показалась крестьянская телега. Гнедая лошадка, шлёпая губами, лениво перебирала копытами, игнорируя такие же ленивые удары хлыста.

Не раздумывая, Герхард выбрался из укрытия и зашагал к дороге. Возница, завидев приближающуюся фигуру в монашеском облачении, натянул вожжи.

– Здравствуй, добрый человек, – глухо проговорил инквизитор, – куда держишь путь?

– Домой, святой отец – в деревню свою еду из Дармштадта. Ярмарка сегодня в городе была, удачный день, – крестьянин широко улыбнулся.

– Далеко ли твоя деревня от города?

– Да целый день пути, когда кобылка резво идёт, – возница цыкнул зубом на лошадь, но та и ухом не повела.

– Подвези меня, добрый человек, – попросил Герхард, кутаясь в плащ, что скрывал пятна крови на тунике.

– Отчего не подвезти, святой отец? – крестьянин кивнул на телегу, – забирайтесь, пристраивайтесь поудобней – путь неблизкий.

– Храни тебя Господь, – инквизитор перекрестился и забрался в телегу.

– Н-но, пошла! – возница хлестнул лошадь, и повозка качнулась вперёд.

Внутри деревянного короба нашлось немного соломы. Не снимая капюшона, Герхард сгрёб солому в кучу и устроился на ней, прислонившись к бортику телеги. Крестьянин что-то вполголоса бормотал, обращаясь больше к себе, чем к попутчику, и вскоре инквизитора сморил сон.

***

– Святой отец! – настойчиво звал чей-то голос, – святой отец!

Герхард спросонья отмахнулся от назойливого зова, как от жужжания мухи. Остатки ночных видений ещё кружились в голове, смешивая сон и явь.

– Святой отец, проснитесь!

Инквизитор разлепил веки. Вокруг было темно, лишь где-то сбоку мерцал крохотный огонёк.

– Что случилось?

– Приехали, святой отец, – сбоку донеслось позвякивание – должно быть, крестьянин возился, распрягая лошадь.

В зыбком лунном свете Герхард, наконец, различил силуэты домов вокруг. Кости нещадно ломило после неудобного сна. Снова заныли раны на спине, и лишь левая рука, будто сжалившись, не подавала и признаков боли.

– Благодарю тебя, добрый человек, – проговорил Герхард, выбираясь из телеги, – я буду молиться за твоё здоровье.

– Господь хранит нас, – крестьянин, перекрестившись, слегка поклонился и вновь вернулся к упряжи.

– А скажи мне, – как бы невзначай поинтересовался инквизитор, – нет ли в вашей деревне лекаря?

– Нет, святой отец, да и к чему он нам? – удивился крестьянин, закидывая на плечо хомут, – с любыми хворями мы к нашему пастырю идём. И мы, и жёны наши, благословясь. На всё ведь воля божья… – крестьянин оглянулся и, придвинувшись к Герхарду, доверительно шепнул:

– Но вот в соседней деревне знахарка живёт – так, говорят, бабы к ней тайком бегают, с чужими мужьями согрешив. Дом-то у неё на самой окраине, аккурат у дороги, войти и выйти незаметно можно. Не знаю, правда, так или нет, моя-то красавица одному мне верна, – и гордо выпятил грудь колесом. Герхард сдержал улыбку.

– Пастыря вашего где можно найти? – спросил он.

– Да в той же соседской деревне, – крестьянин махнул рукой, указывая направление, – рядышком она, и дорога туда одна… Да вы, святой отец, никак ночью идти собрались? – удивился он.

– Но ведь дорога безопасна, – скорее утвердительно сказал Герхард.

– Да, вот только…

– Тогда я не стану медлить. Прощай, добрый человек.

И Герхард зашагал в указанном направлении, оставив крестьянина с приоткрытым ртом взирать ему вслед.

Дорога в самом деле оказалась безопасной. Шагая среди освещённых луной полей, инквизитор не встретил ни единой живой души. Казалось, весь мир вокруг погрузился в дрёму – и лишь подходя к околице, он услышал сонное блеяние овец и возню в загонах.

Первый от дороги дом, обнесённый покосившимся плетнём, глядел слепыми оконцами в поле. На плетне висели горшки и пучки сухих трав. Приземистая, крытая соломой постройка действительно была обращена глухой стеной к деревне, а крепко сбитая дверь смотрела на дорогу.

Инквизитор постучал кулаком в потемневшие от времени доски. Сердце глухо отмеривало удары. Наконец оконца затеплились светом, и из-за двери послышался женский голос.

– Кто это?

– Я пришёл к знахарке, – ответил Герхард, – мне нужна помощь!

Дверь приоткрылась на пол-локтя, и что-то мягкое ткнулось в голенище ледерсена. Инквизитор опустил взгляд. У его ног тёрлась, обнюхивая, кошка.

– Вы не из здешних краёв, – продолжал голос из-за двери.

– Я прибыл издалека, – согласился Герхард, отвлекаясь от кошки и пытаясь разглядеть происходящее за дверью.

– Кис-кис, – позвала невидимая женщина, и урчащая тварь шустро кинулась обратно. Дверь распахнулась.

– Входите.

Держа ладонь на рукояти кинжала, инквизитор шагнул в дом. В полумраке, едва рассеиваемом горящим фитилём, комната казалась безразмерной, тонущие в тени стены исчезали где-то в бесконечности. Прямо на столе, возле пляшущего огонька, вылизывалась кошка, блаженно урча.

– Что привело вас ко мне, святой отец? – послышалось от стола.

Герхард уставился на кошку. Та, как ни в чём не бывало, продолжала чиститься, на её пятнистой короткой шерсти играли отблески огня.

– Я не священник, – произнёс он, убирая руку с оружия, – и мне нужен лекарь.

Из сумрака, сгустившегося позади стола, выступила женщина – невысокая, статная, со строгим лицом. По укутанным платком плечам струились золотистые пряди, выбившиеся из-под чепца.

– Возможно, я смогу вам помочь, – спокойно произнесла она.

От уверенности и теплоты, сквозивших в голосе знахарки, внутри будто что-то оборвалось, поставив точку и утвердив – всё позади. Позади остался замок, чьи подвалы полны мертвецов, позади осталась бесконечная дорога, которая кончалась здесь. Страх улетучился, разом обмякли мышцы, расслабилось всё существо, не знавшее покоя с того самого мига, когда вечность назад Геликона пинком ноги распахнул дверь в этот ад.

Инквизитор вынул кинжал и положил его возле плошки с маслом, в которой горел фитилёк. Неуклюже, одной рукой распустил завязки плаща, и тот тяжело осел на пол. Туника никак не подавалась, и инквизитор зашипел от вспыхнувшей в кисти боли.

Знахарка, до того молча наблюдавшая, всё так же без слов подошла и ухватилась за край туники, помогая Герхарду. Одежда тряпкой осела на пол, засыпанный свежей соломой. Книга упала вместе с ней, слившись с тканью в один грязный ком. Присохшую рубаху пришлось отодрать одним грубым рывком – по лопаткам снова засочились неторопливые тёплые струйки.

– Вы не носите креста, – удивилась знахарка, усаживая Герхарда на лавку.

– Я не состою в ордене, – пробормотал Герхард. Любопытная кошка уже снова тянулась к нему, тыча в плечо влажным носом.

– Но ваше облачение…

– Это долгая история, – перебил её Герхард.

– Истории созданы, чтобы их рассказывали, – обронила знахарка, – без этого они утрачивают смысл.

Спины коснулось прохладное. Положив левую руку на стол, Герхард рассеянно поглаживал кошку и оглядывал небогатое убранство дома – крохотный очаг с узким ложем поодаль, тёмные от копоти стены с развешанными пучками кореньев и трав, затянутые слюдой полуслепые оконца под потолком домишки, наполовину врытого в землю…

Знахарка работала молча, сосредоточенно. Пальцы у неё были сухие и холодные, но горящей коже этот холод был приятен. Перебирая мягкую шерсть кошки, Герхард невольно бросал взгляды на кинжал. Отмытое в ручье, оружие мирно поблёскивало – в свете фитиля лезвие казалось золотым.

– Неужели вам не страшно? – не выдержал Герхард.

– Ничуть, – усмехнулась знахарка, кивая на кошку, – Пёстрая чует недоброе. А вы ей понравились. Мазь, которой я обработала ваши раны, содержит сок травы девы Марии88
  «Трава девы Марии» – народное название калуфера, известного также как девясил или пижма бальзамическая. Настой листьев калуфера был популярен в качестве средства для лечения ран и ушибов.


[Закрыть], – заметив непонимающий взгляд Герхарда, она пояснила:

– Это растение не только помогает заживлению, но и отпугивает злые чары. И, кроме того, пока незваный гость любуется кошкой на пороге – я всегда могу огреть его по голове поленом.

Инквизитор поднял глаза и встретил смеющийся взгляд знахарки. Его истрескавшиеся губы непроизвольно сложились в улыбку.

Знахарка поставила перед ним кружку. Запахло пряным.

– Отвар плодов дикой розы. Выпейте, он поможет восстановить силы.

Герхард осушил кружку. Отвар оказался прохладным и оставлял во рту вяжущий вкус.

Знахарка потянулась к его одежде, валяющейся на полу.

– Нет, я… сам, – Герхард торопливо преодолел бесконечность от лавки до одежды и неловкими пальцами подобрал тунику с плащом, скомкав их в один тугой узел. Стряхнув с рубахи мусор, он набросил её на себя, вызвав осуждающий взгляд знахарки.

– Надеюсь, вы не собираетесь пуститься в дорогу сейчас же, – сурово сказала она.

Инквизитор покачал головой, всё ещё сжимая в руках одежду с глубоко запрятанной в ней книгой. Тело, не успевшее как следует отдохнуть за время сна в повозке, снова ощущалось чужим.

Знахарка откинула полог у очага и жестом указала инквизитору на скрываемую занавесью лежанку. Герхард устроился на шерстяных подстилках, сунув под голову свёрток с книгой.

– Я должна осмотреть вашу руку, – знахарка переставила плошку с фитилём поближе и осторожно взяла его запястье. Герхард заметил, как побелело её лицо, когда она сняла с раны холст.

Вопреки ожиданиям, знахарка не стала задавать вопросов. Бормоча под нос нечто, похожее на молитву, она щедро рассыпала на рану мелкую пушистую желтизну горлянки и споро переменила повязку, искоса поглядывая на Герхарда – будто удивляясь его равнодушному спокойствию.

Инквизитор смотрел в низкий потолок. В затылок острым углом впивалась спрятанная книга. Закопчённые доски раскачивались перед глазами, уплывая куда-то во тьму.

– Вам нужен покой, – прозвучал в ушах женский голос, – останьтесь здесь, я о вас позабочусь. Мой дом беден, но под этим кровом недужный всегда найдёт призор.

– Я не знаю… вашего имени, – пробормотал инквизитор.

– Меня зовут Хельтруда, – травница улыбнулась, собрав вокруг глаз лучики морщинок, – святой отец.