Текст книги "Один за всех"

Автор книги: Лидия Чарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

XVII

ПРОШЛО много лет. Четыре десятка лет, если не больше. Не узнать убогой маленькой церковки в лесной чаще. Не узнать и лесной усадьбы, выстроенной когда-то руками благочестивого юноши. Пришедшая в пустыню братия вместе с Сергием, избранным ими игуменом и главою их, позаботилась об улучшении Храма Божия во имя Святой Троицы. Богатые вотчинники, князья, гости московские и дальние не мало пожертвовали для ее украшения. Вокруг лесной избушки выросли и другие. Сам Сергий неустанно трудился для своих новых товарищей. Рубил деревья, тесал бревна, мастерил жилища. Вначале было не легко. Не хватало хлеба, не было припасов. Голодали сильно. Питались гнилыми корками, вместо свечей в храме жгли бересту… Но с годами улучшалась жизнь в пустыни. Доброжелательные богатые люди помогали, кто чем мог, прослышав о честной, прекрасной, подвижнической жизни отшельников. Молитвы пустынников, а особенно Сергиевы, давали отраду, счастье, и миряне в свою очередь старались, чем было под силу, помочь Божьим людям. Удельные князья Старой Руси наезжали сюда перед битвами просить благословения на опасное дело. И здесь, в тишине и благоговении, отец братии, Сергий, основатель Троице-Сергиевской обители, за всех без различия, за князей и бояр, за богачей и нищих слал небу свои горячие, пламенные молитвы.

^{Сергий за работою на братию мелет.}

* * *

Ночь. Тихая, летняя.

Небесная лампада горит ясным, ровным, ласковым, тихим пламенем. Голубоватым огоньком сияет месяц – Божия лампада в высоких заоблачных гридницах.

На земле тихое томление ночи.

^{Сергий носит воду.}

В скромной маленькой келье над священным писанием сидит седой, как лунь, старец. Правая рука с пальцами, сложенными крестом, то и дело творит знамение.

Лицо бледное, сухое, прекрасное в своем спокойствии. Лицо отшельника, отдавшего все свои силы, всю жизнь и труд Господину Неба и Земли.

Глаза те же синие озера, чистые, как подводная глубь. Те же глаза юноши Сергия, что были и в молодости. По ним, да по вдохновенным прекрасным чертам в старце-игумене Троице-Сергиевской обители можно узнать былого юного Радонежского пустынника.

Ночь поет за окнами сонмом неслышных голосов. За дверьми, в сенях слышен легкий храп ученика Сергиева, Михея.

С тех пор, как чувствует старец-игумен телесный недуг, день и ночь добровольно проводит у дверей его кельи по желанию братии Михей.

Не долго осталось Сергию прожить среди своих друзей, отшельников. Чует вещее сердце – скоро, скоро…

Быстрым, сладким сном пронеслась его пустынная жизнь. Как наяву, снова проходят перед ним знакомые далекие картины сладкие мгновения, скорбные минуты, улыбки Божьего блага к нему, Сергию… Все переживается в далеких воспоминаниях странно и дивно, как сон…

^{Братия выбирает Сергия в игумены.}

* * *

…Душный июльский день. Зной раскаленный. Бессилие земное перед пламенной властью разгоревшегося светила. Трудно, невозможно работать в такой день. Опускаются руки. Силы покидают. Невольно подкашиваются колени к земле.

В обители мало хлеба. Братия запаслась кое-чем, гнилыми корками, лесными кореньями. У него же, их игумена, ничего нет. Что было, раздал другим, младшим.

Трое суток питался одною водою да крохами просфор. На четвертые ослаб… Четвертые приходятся как раз нынче. Вспомнил вдруг, что старец Даниил хотел пристраивать к избе своей сени. У Даниила, знал Сергий, было больше всего запасу хлеба. Бережлив был до припасов старец Даниил.

К нему и пошел Сергий.

– Дозволь мне выстроить, отче, тебе сени. Зато покормишь сухим хлебом меня, – просит он старца.

Тот соглашается смущенно. Выносит хлеб, целое решето. От старости он покрыт плесенью, загнил. Извиняется инок:

– Прости, отче игумене, какой есть!

– Спасибо, – говорить Сергий, – отдашь мне, когда выстрою.

И берется за топор.

При жаре и зное трудится без устали. К вечеру готовы сени. Принимает заработанный от старца сухой хлеб и с молитвою садится под деревом за скромный ужин…

…Дальше, дальше бегут воспоминания.

Новый ужас среди братии, новое испытание. Иссяк родник в лесу, откуда сам игумен, как скромный послушник, носит в обитель воду, одетый в рваную грубую рясу из старого холста. В летнюю знойную пору высох родник.

Ропот пошел среди братии. – Жажда – худшая нужда, нежели голод – заставляет забыть себя, свою великую цель спасения, для чего привел сюда Господь.

Ропщут угрюмо и гневно, как враги:

– Умрем от жажды! Погибнет обитель!

Тогда он идет, Сергий, в сопровождении инока в лес, к оврагу. И не сам идет. Будто какая-то чужая, дивная сила толкает его.

В овраге, поросшем диким бурьяном, крапивой, сохранилось несколько капель дождевой воды…

И опять точно что-то свыше толкнуло Сергия, и он упал на колени.

– Господи! – шептали его пересохшие от жажды губы.

– Господи Боже наш, услыши нас в час сей и яви чудо.

И услышал Великий Хозяин слова своего работника и явил чудо.

По каменистому руслу оврага брызнула студеная струйка. Забил, засверкал, запрыгал ручей.

Воспрянула духом приунывшая братия и славила Бога, а чудесный источник назвала Сегиевой рекой…

…И еще воспоминания, и еще картины…

Была темная зимняя ночь. Он помнит хорошо ей подобную ночь, Божий старец. Тогда гудела вьюга, тогда метались страшные чудища бесовских полчищ по церкви. Но теперь не было ужасов вражьих. Только те же холод и стужа свирепствовали за окном. Он сидел за чтением священного писания, как и сейчас, ныне.

Стукнули в дверь. Вошел известный обители боярин, радонежский вотчинник. За десяток верст пришел он к игумену. Принес на руках больное дитя, мальчика сына, прелестного, юного, но хилого, как бледный чахлый цветок.

– Вот, отче, – говорит Сергию боярин, – помоги моему отроку, нарочно нес его на руках всю дорогу, без челяди, без холопов, трудность пути увеличил, чтобы подвигом угодить Господу. Помоги ему, помолись над ним, отче. Недужен крепко. Твоими молитвами, верую, вернется к моему желанному былое здоровье.

Слезы льются из глаз боярина, крупные, обильные слезы. Это дитя – его единственный сын, единственные его радость и утешение. Дрожащими руками разворачивает теплые меховые одежды, укутывающие тщедушное тельце мальчика, и внезапно с воплем отчаяния и ужаса отскакивает от него.

– Дитя умерло! Мой сын – мертв! О, зачем, зачем я верил в тебя и принес его в твою обитель, Божий старец? Остается мне идти за гробом и схоронить мое дитя.

И с воплями, стенаниями, осыпая упреками Сергия, сраженный горем отец выбежал из кельи, сел у порога, закрыв лицо руками.

Ночь по-прежнему бесстрастно катила свое темное колесо. Пела вьюга за дверью. Крепчала стужа. Слабо мерцали в снежном тумане смеющиеся глазки золотых звезд.

Мертвый ребенок с восковым личиком лежал на постели Сергия. Подошедши к нему, игумен смотрел то на заостренные черты маленького покойника, то на светлый и кроткий лик Спасителя, озаренный на иконе сиянием лампад.

И снова будто что толкнуло Сергия. Упал на колени. Распростерся на полу. Молил горячо, с пламенным желанием в душе:

– Исцели, воскреси, возврати, Господи!

Потом наложил руки на холодное мертвое личико ребенка, на не дышавшую больше похудалую грудь.

И чудо свершилось. Затрепетали длинные ресницы. Недоумело раскрылись темные детские глазки.

^{Исцеление Сергием замерзшего боярского сына.}

– Где я? – испуганно прошептал оживший мальчик и сел на постели.

Не успел объяснить ему ничего Сергий, вошел отец.

– Вот он, сын твой! Дитя живо. Оно только закоченело от стужи в дороге.

С криком счастья бросился боярин к сыну. Ласкал, обнимал его и плакал, плакал. Потом до земли поклонился Сергию.

– Это ты воскресил его, знаю!

Но скромный игумен отрекся, настаивая на своем:

– Ребенок обмер только от стужи. – И просил не говорить иначе другим…

…Потом еще плыли картины…

Исцелил бесноватого больного, страдающего много лет. И не он, а молитва, та великая молитва, которою он, как благоухающей священным ароматом цветок, смиренно и робко возносил Богу.

^{Исцеление Сергием бесноватого больного.}

Была в то время страшная година на Руси. Хан татарский Мамай, со всеми своими ордами, двинулся на русские владения.

Напрасно князь Дмитрий Иоаннович Московский пытался умилостивить его богатыми дарами. Мамай и слушать не хотел о милостях и грозною тучей обрушился за пределы Руси…

Объявлен был поход, перед которым князь Дмитрий Иоаннович, получивший впоследствии прозвание Донского, поехал поклониться Троицким Святыням и испросить благословения у ее игумена Сергия, прославившегося в то время своими скромными подвигами далеко по всей Русской земле.

Он, как сейчас, Сергий, помнит все это. Помнит звучные удары колокола на его Троицкой обительской церкви. Как сейчас видит подскакавший к их лесному монастырю отряд закованных в блестящие латы и кольчуги конников. Великий князь Дмитрий впереди всех…

Смиренно спешился у ворот обители. Как простой воин, до земли склонился перед ним, Сергием. Просил помолиться за него, за всю Святую Русь.

^{Беседа Сергия с вел. кн. Дмитрием.}

Вошли в церковь, залитую огнями, убранную празднично, радостно.

Свершался священный обряд. Приносилась бескровная жертва в алтаре. Дивно пели иноки-клирики в это утро. Умиленно молились витязи с князем. Молился еще пламеннее, еще горячее всех их он, Сергий – скромный игумен обительский.

А в монастырской стольной гриднице уже ждала дорогого гостя скромная трапеза.

Помнит Сергий, как вкусил с ними вместе их скромной пищи великий князь. Как во время трапезы отыскали его орлиные очи двух братьев-иноков, Пересвета и Ослабя, бывших прославленными воинами в миру. Как стал просить великий князь отпустить с ним обоих братьев на ратное поле.

Согласился тогда он, Сергий. Вместо шлема надел схимы на головы иноков-братьев с изображением на них Животворящего Креста. Потом благословил их, великого князя, весь отряд последнего. Окропил святой водою и тихо шепнул на ухо Дмитрию:

– Победиши враги твоя!

Не он сказал, а кто-то иной произнес эти слова его устами.

И были они, как пророчество… Победил Мамая великий князь. На Куликовом поле разбил Дмитрий татарские орды Мамая.

Погиб в поединке с витязем-богатырем татарским инок Пересвет, погибли многие русские доблестные воины-богатыри, но все же Русь победила и нанесла первое тяжелое поражение непобедимому доселе хану.

^{Иноки на Куликовом поле.}

В день Куликовской битвы он, Сергий, посылал инока Нектария с благословением, грамотою и просфорою великому князю и его войску, а сам с братией горячо молился в это время в своем уединенном Троицком храме.

Свершилось Божие пророчество. Оправдались его слова, сказанные тихо на ухо великому князю здесь, в обители. Дмитрий победил татар…

…И еще, еще другие картины.

^{Предложение Сергию стать Владыкою Московским.}

Посольство от патриарха и грамота ему, смиренному пустыннику радонежских лесов. Вселенский патриарх, прослыша о нем, слал ему, Сергию, свое благословение и приказание основать настоящее общинное житие.

Вспомнилась и его дружба с московским митрополитом, предложение ему, Сергию, стать Владыкою Московским, и отказ его, Сергия, от чина митрополита. Вспоминаются старцу и его увещания ненасытного в распрях удельного Рязанского князя, Олега, и как, благодаря этим уговорам и увещаниям, смирился жестокий князь.

И еще ему вспомнилось основание новых обителей в Киржаче и на реке Дубенке, основание Стромынского монастыря и других.

Плывут, плывут видения… Переживаются снова, воочию видятся старые картины…

^{Икона Преподобного Сергия с учениками в Северном притворе Троицкого собора.}

^{ПРЕПОДОБНЫЕ ОТЦЫ.}

^{Симон. Наум. Варфоломей. Иаков.} 

^{Ксенофонт.}

^{Аврамий Галицкий. Стефан Махрищский. Мефодий Пешношский. Кирилл Белоезерский.}

^{Евфимий Суздальский. Андроник Московский. Димитрий Прилуцкий. Стефан Пермский.}

^{Федор Ростовский. Михей. СЕРГИЙ.}

^{Онисим. Василий. Иаков. Макарий.} 

^{Афанасий Серпуховский. Григорий Авнежский. Никита Серпуховский. Сергий Нуромский.}

^{Максим Грек. Ферапонт Можайский. Савва Сторожевский. Павел Комельский.}

^{НИКОН. Дионисий. Серапион.}

^{Предсмертное причащение Преподобного Сергия.}

^{Картина иконописца Троице-Сергиевской лавры, иеромонаха Симеона, удостоенная почетного отзыва на Парижской всемирной выставке.}

ХVIII

ДО утра еще не скоро. Еще далеко не кончена ночная, не слышная, как тайна, песнь. Достаточно времени до утра помолиться. Есть о чем молиться Сергию. Точит его больная дума. Скоро конец, а как без него останется его братия. И перед иконой Богоматери падает на колени Сергий и поет акафист Божией Матери. Чистый, радостный голос выводить знакомые, прекрасные слова.

Они просят за святую обитель, за смиренную братию, за своих детей. Помочь им всем после его, Сергиевой, смерти, за весь мир нуждающийся в помощи, за все грешное человечество, просят они Небесную Царицу, Ходатайницу перед Богом, словами акафиста в эту ночь.

Далеко кругом слышна священная песнь. То вдохновенно звучит она, то понижается до шепота, то нарождается снова и тает, тает среди ночной тишины.

Вдруг тихий, не то зов, не то брошенное чуть внятно слово заставило молящегося чутко насторожиться. Почудилось что-то новое, неведомое, незримое. Что-то властно-победное охватило все его существо. Кто-то приближался к нему, кто-то сильный и светлый неслышно ступал точно по воздуху.

Сергий, трепещущий в сладком предчувствии неземного счастья, вышел в сени. Разбудил Михея, наскоро шепнул ему предупреждение не спать, бодрствовать, и сделал несколько шагов навстречу Тому, Кто шел. Мгновенно яркое, как днем, солнечное сияние, только еще более праздничное и сверкающее, осветило келью и сени.

Какое-то сияние, какое-то облако, млечно-лазоревое, прозрачное, исходящее лучами.

Среди облака в золотом сверкании алмазных солнечных игл – Она, Царица. Прекрасное Лицо. Бледное, тонкое, где скорбь былого соединилась с блаженством настоящего и будущего. Посох в руке. Два неведомых старца по обе стороны. Напоминали их лица отдаленные образы апостолов Петра и Иоанна…

Она вошла тихо, точно вплыла в сени. Взглянула. Был дивно светел этот взор. Уста раскрылись:

– Не бойся, избранник Мой, – произнесли ее божественные губы. – Я пришла к тебе, услышана твоя молитва. Не скорби об обители твоей. Отныне будет она иметь изобилие во всем, и после твоей кончины Я неотступно буду покрывать ее.

Неземные звуки, сладкие и чудные, заставили затрепетать от радости Сергия. Он упал у Божественных ног Царицы, хотел умереть на месте, касаясь руками Ее легкого, как голубой дымок, одеяния. Хотел, рыдая, поверить Ей всю сложную повесть своей бесконечной любви к Ней, к Божественному Сыну-Богу. Но уста не повиновались. Молчали уста.

Легкий шорох, дуновение… Сладкая, как греза, близость Чего-то всеобъемлющего, сильного, рокового… И все исчезло.

Когда поднял голову Сергий – не было уже в сенях и в келье золотого солнечного сверкания. Ночь стояла за окнами. Отдаленно близился рассвет.

Лежал без чувств ученик Михей в углу, испуганный, потрясенный. Он видел свет и ничего более…

Сергий подошел к нему. Положил руки ему на плечи. Сказал:

– Встань, сын мой, не бойся. Царица была между нами. Успокоила меня, грешного. Обещала покров и защиту обители нашей. Теперь спокойно могу умереть…

^{Троицкая лавра: общий вид с западной стороны.}

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СРЕДИ городов и селений, деревень и усадеб много сотен лет, в самом сердце России, высятся стены большого крепкого монастыря.

От Москвы Белокаменной она близко, эта Божия обитель, основанная когда-то юным отшельником Радонежских заповедных лесов. Обитель эта Троицко-Сергиевская Лавра, сыгравшая такую важную роль в истории нашей отчизны. Привлеченные ее несметными богатствами, ее церковной утварью и роскошью обстановки и другими скрытыми в недрах ее сокровищами, накоплявшимися в ней веками, враги России – иноплеменники и свои мятежные, заблудшие люди – не раз осаждали ее, но безуспешно. Татары проходили мимо нее, как бы Самим Богом отвлеченные от православной Святыни. Поляки осаждали ее безуспешно. Свои русские воры, приверженцы Самозванца, не могли ее взять. Здесь находили в свою очередь защиту и спасение и цари земли русской. Отсюда лились вдохновенные призывы к защите родины, слались грамоты и благословения, поддерживавшие в трудные минуты душевные силы православных борцов.

Шли годы, десятки лет, столетия…

Лавра выросла, окрепла. Лавра стала одним из богатейших русских монастырей. Но выше всех ее сокровищ, выше золотой утвари и драгоценных икон считается священная рака с останками преподобного Сергия, ее основателя и первого работника этой святыни.

С севера, юга, запада и востока, из цветущих городов и бедных деревенек, со всей великой и обширной Руси, тянутся сюда и здоровые, счастливые, богатые люди, и нищие, больные, искалеченные нуждою и жизнью, тянутся к святой раке, к Троицкой обители, неустанные во всякое время года паломники-богомолы. Всех их влечет сюда одна цель, одно желание: поклониться раке Преподобного, помолиться мощам Святого. И, уходя из Лавры с каким-то новым, просветленным чувством, каждый уносит с собою сладкое умиротворение, как целительный бальзам, врачующий больную душу, дающей крепкую, бодрую веру и светлую радость и надежды на светлое будущее. Им чудится: Сам преподобный внимательно выслушал их горячие молитвы, сам смиренный работник Великого Хозяина Земли, сам кроткий тихий молитвенник за грешный мир и великий подвижник благословил всех, чаявших от него помощи и утешения. И с радостным сердцем уходят паломники, унося в своих воспоминаниях светлый благоуханный цветок – повесть жизни и подвигов Сергия Радонежского и тихое безмолвное благословение этого чистого и светлого, необыкновенного, святого человека.

КОНЕЦ.