Текст книги "Девятый Дом"
Автор книги: Ли Бардуго
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– Вы сегодня гуляли с идиотами? – по-прежнему любезным тоном спросил он. – Это поэтому от вас пахнет, как от разогретого дерьма? С кем проводили время?
Скандальная, напрашивающаяся на проблемы часть Алекс заставила ее сказать:
– Вы похожи на ревнивого бойфренда.
– Я похож на копа. Отвечайте.
– Сегодня тусовка Костлявых.
Тернер казался озадаченным.
– Скажите им, чтобы вернули череп Иеронима.
– У них его нет, – честно сказала Алекс.
Несколько лет назад наследники Иеронима подали на общество в суд, но процесс ни к чему не привел. Костлявые хранили в банках его печень и тонкую кишку, но ей показалось, что упоминать об этом сейчас было бы некстати.
– Где Дарлингтон? – спросил Тернер.
– В Испании.
– В Испании? – елейное выражение впервые исчезло с лица детектива.
– Учится за границей.
– И он оставил вас за главную?
– А то.
– Похоже, он вам очень доверяет.
– А то, – Алекс улыбнулась ему своей самой подкупающей улыбкой, и на секунду ей показалось, что детектив Тернер улыбнется в ответ, потому что один жулик узнает другого. Но он не улыбнулся. Ему слишком часто приходилось соблюдать осторожность.
– Откуда вы, Стерн?
– А вам зачем?
– Слушайте, – сказал он. – Вы, похоже, милая девушка…
– Нет, – сказала Алекс. – Я не милая.
Тернер оценивающе вскинул бровь, склонил голову набок и наконец кивнул, уступая.
– Ладно, – сказал он. – Сегодня у вас есть задача, как и у меня. Вы свое дело сделали. Вы со мной поговорили. Вы сообщите Сэндоу, что здесь умерла девушка – белая девушка, который достанется вдоволь внимания, если вы не будете мешаться у нас под ногами. Мы не собираемся впутывать университет и… все остальное, – он взмахнул рукой так, словно рассеянно прихлопывал муху, а не отмахивался от вековой клики древних магов. – Вы выполнили свой долг и можете идти домой. Вы же этого хотите, разве нет?
Разве Алекс и сама только что не думала о том же? Но она все равно сомневалась. На сердце у нее стало тяжело: Дарлингтон бы ее осудил.
– Да. Но декан Сэндоу захочет знать….
Маска Тернера соскользнула, внезапно продемонстрировав его усталость и гневную реакцию на ее назойливость.
– Она городская, Стерн. Отъебитесь.
Она городская. Не студентка. Не связана с обществами. Забудь об этом.
– Ага, – сказала Алекс. – Ну ладно.
Тернер улыбнулся, и на щеках у него показались ямочки. Улыбка была мальчишеской, довольной, почти искренней.
– Ну вот видите.
Он отвернулся от нее и не спеша пошел назад к своим людям.
Алекс подняла глаза на серый готический собор Пейна Уитни. Он был не похож на спорткомплекс, но здесь ничто не выглядело тем, чем являлось. Вы же этого хотите, разве нет?
Детектив Авель Тернер понимал ее лучше, чем ее когда-либо понимал Дарлингтон.
Хорошо. Лучше. Лучшее. Вот путь, который приводит сюда. Чего не понимал Дарлингтон и, скорее всего, все остальные усердные, прилежные детишки, так это того, что Алекс хватило бы куда более скромного будущего, чем Йель. Дарлингтон постоянно стремился к идеалу, к чему-то выдающемуся. Он не знал, какой драгоценной может быть нормальная жизнь, как тяжко оставаться в норме. Ты начинаешь спать до полудня, прогуливаешь один урок, один день школы, теряешь одну работу, потом другую, забываешь, как ведут себя нормальные люди. Забываешь язык обычной жизни. А потом, поневоле, попадаешь в страну, откуда нет возврата. Ты живешь в государстве, где земля словно всегда выскальзывает у тебя из-под ног, и тебе не вернуться на твердую почву.
И неважно, что на глазах Алекс делегаты «Черепа и костей» предсказывали товарные сделки с помощью внутренностей Майкла Рейса или что она однажды видела, как капитан команды по лакроссу превратился в мышь-полёвку (он запищал, а потом – она готова была поклясться – затряс крошечным розовым кулачком). Для Алекс «Лета» была дорогой назад к норме. Она не нуждалась в том, чтобы быть исключительной. Она даже не нуждалась в том, чтобы быть хорошей. Достаточно было быть приемлемой. Тернер разрешил. Иди домой. Иди спать. Прими душ. Вернись к настоящим делам – попытайся справиться с учебой и закончить первый курс. В первом семестре оценки Алекс были настолько плохими, что ей дали академический испытательный срок.
Она городская.
Только вот общества обожают задействовать городских девочек и мальчиков в своих экспериментах. Потому-то и существует «Лета». По крайней мере во многом поэтому. И сама Алекс большую часть жизни была городской.
Она окинула взглядом фургон коронера, припаркованный частично на тротуаре. Тернер по-прежнему стоял к ней спиной.
Когда люди не хотят, чтобы их заметили, притворяться беззаботными – ошибка. Вместо этого она решительно пошла к фургону, делая вид, что спешит в общагу. В конце концов, было поздно. Обойдя машину, она быстро посмотрела в сторону Тернера и заглянула в широко раскрытые двери фургона. Коронер в форме повернулся к ней.
– Привет, – сказала она.
Он настороженно застыл, чуть пригнувшись и загораживая ей обзор. Алекс подняла одну из двух золотых монет, которые хранила в подкладке пальто:
– Ты уронил.
При виде блеска он машинально потянулся за монетой – отчасти из вежливости, отчасти по привычке. Когда тебе что-то дарят, подарок нужно принять. А еще дело было в рефлексе сороки: его манил блестящий предмет. Она почувствовала себя сказочным троллем.
– Я не думаю… – начал он.
Но как только пальцы коронера сомкнулись на монете, его лицо обмякло. Принуждение возобладало.
– Покажи мне тело, – сказала Алекс, наполовину ожидая, что он откажет.
Она уже видела, как Дарлингтон показывал монету охраннику, но сама ни разу не пользовалась монетой принуждения.
Коронер, и глазом не моргнув, попятился и протянул ей руку. Она забралась в фургон, бросив быстрый взгляд через плечо, и закрыла дверцы. У них мало времени. Меньше всего ей надо было, чтобы водитель или, хуже того, Тернер постучал в дверцы и обнаружил, что она беседует с коронером, стоя над трупом. К тому же, она толком не знала, как долго будет действовать принуждение. Этот магический трюк принадлежал «Манускрипту». Члены общества специализировались на магии зеркала, чарах и внушении. Наложить заклятие можно на что угодно. Самым знаменитым из таких заколдованных предметов был презерватив, убедивший одного распутного шведского дипломата расстаться с конфиденциальными документами.
Чтобы придать таким монетам силу, требовалась колоссальная магия, поэтому в «Лете» они были наперечет, и Алекс берегла выданную ей пару. Почему же она сейчас так легко с одной из них рассталась?
Приблизившись к коронеру в замкнутом пространстве, она заметила, как раздулись его ноздри, когда он ощутил, как от нее пахнет, но его пальцы уже лежали на молнии мешка для трупов, а в другой руке он сжимал монету. Он двигался слишком быстро, словно в перемотке, и Алекс захотелось попросить его просто остановиться на секунду, но мгновение спустя он уже расстегивал мешок. Черный винил разошелся, как фруктовая кожура.
– Господи, – выдохнула Алекс.
Под кожей на хрупком лице девушки проступали голубые вены. Одета она была в белую хлопковую камисоль, рваную и мятую там, куда снова и снова ударял нож. Все раны были сосредоточены в области сердца, и лезвие вонзалось в тело девушки с такой силой, что, видимо, грудина начала ломаться, кости треснули и оставили неглубокую кровавую впадину на ее груди. Алекс внезапно пожалела, что не прислушалась к совету, так прямолинейно высказанному Тернером, и не пошла домой. Это не выглядело, как вышедший из-под контроля ритуал. Это выглядело, как личная месть.
Она сглотнула поднявшуюся к горлу желчь и заставила себя глубоко вдохнуть. Если эта девушка так или иначе пала жертвой одного из обществ или занималась магией, от нее по-прежнему должно было пахнуть Покровом. Но, поскольку в фургоне висела вонь самой Алекс, унюхать, чем пахнет тело, было невозможно.
– Это ее парень.
Алекс взглянула на коронера. Обычно находящиеся под воздействием принуждения из кожи вон лезут, чтобы услужить.
– Откуда ты знаешь? – спросила она.
– Так сказал Тернер. Его уже забрали на допрос. У него есть судимости.
– За что?
– За торговлю и хранение. И у нее тоже.
Разумеется. Парень толкал наркоту, и эта девушка тоже. Но от торговли по мелочи до убийства далеко. «Иногда, – напомнила она себе. – А бывает, что очень даже близко».
Алекс снова посмотрела на лицо девушки. Та была блондинкой и немного походила на Хелли.
Сходство было едва заметным, по крайней мере внешнее. Но как насчет внутреннего сходства? Во вспоротых ранах все они были одинаковы. Девушки вроде Хелли, девушки вроде Алекс, девушки вроде этой должны вечно бежать, иначе неприятности рано или поздно их настигнут. Эта девушка просто бежала недостаточно быстро.
На ладони девушке надели бумажные пакеты – насколько понимала Алекс, чтобы сохранить улики. Возможно, она оцарапала нападающего.
– Как ее зовут? – это не имело значения, но имя нужно было Алекс для отчета.
– Тара Хатчинс.
Алекс записала его в телефоне, чтобы не забыть.
– Прикрой ее.
Она была рада, когда коронер застегнул мешок с искалеченным телом. Все это было ужасно, мерзко, но это не значило, что Тара была связана с обществами. Люди не нуждаются в магии, чтобы совершать зверства.
– Время смерти? – спросила Алекс. Ей казалось, что это одна из подробностей, которые должны быть ей известны.
– Около одиннадцати. Из-за холода сложно сказать точнее.
Она замерла, взявшись за ручку двери фургона. Около одиннадцати. Как раз, когда два кротких Серых, которые никогда никому не доставляли неприятностей, распахнули пасти, будто решили проглотить весь мир, и что-то попыталось пробиться в меловой круг. Что, если это существо нашло Тару?
Что, если ее парень настолько обдолбался, что решил, будто сможет пырнуть ее ножом прямо в сердце? В мире полно чудовищ. Алекс не раз их встречала. На данный момент она «выполнила свой долг». Более чем.
Алекс приоткрыла дверцу фургона, оглядела улицу и спрыгнула.
– Забудь, что ты меня видел, – сказала она коронеру.
На его лице появилось неопределенное растерянное выражение. Оставив его в ошеломлении стоять рядом с телом Тары, она перешла улицу и двинулась прочь по тротуару, держась темной части улицы, подальше от полицейских прожекторов. Вскоре принуждение должно выветриться, и он спросит себя, как у него в руке оказалась золотая монета. Он положит ее в карман и забудет о ней или выбросит, не сообразив, что металл настоящий.
Алекс оглянулась на Серых, собравшихся вокруг спорткомплекса Пейна Уитни. Возможно, у нее разыгралось воображение, но в том, как они сутулились и жались друг к другу у дверей спорткомплекса, было что-то странное. Она знала, что присматриваться нельзя, но в это мгновение могла поклясться, что они выглядят напуганными. Чего бояться мертвецам?
В памяти у нее звучал голос Дарлингтона: Когда ты увидела их впервые? Он спрашивал тихо и запинаясь, словно опасался, что это запретный вопрос. Но настоящий вопрос, правильный вопрос был вот в чем: Когда ты впервые поняла, что надо их бояться?
Алекс была рада, что ему не хватило мозгов спросить.
С чего начать историю «Леты»? Начинается ли она в 1824 году с Вирсавии Смит? Возможно. Но с тех пор и до появления «Леты» миновало еще семьдесят лет и множество трагедий. Пожалуй, лучше обратить взгляд к 1898 году, когда Чарли Бакстера, человека бездомного и незначительного, нашли мертвым с обожженными ладонями, стопами и мошонкой и черным скарабеем на месте языка. Подозрение пало на общества, и те оказались под угрозой со стороны университета. Чтобы покончить с разладом и, откровенно говоря, спастись, Эдвард Харкнесс, член «Волчьей морды», Уильям Пейн Уитни из «Черепа и костей» и Хирам Бингэм Третий из ныне распущенного «Братства акации» создали Лигу Леты в качестве надзорного органа за оккультной деятельностью обществ.
Наша миссия восходит к этим первым собраниям: Наша задача – наблюдать за ритуалами и действиями всех древних обществ, занимающихся магией, ворожбой или изучением потустороннего с целью защиты жителей города и студентов от умственного, физического и духовного вреда и поощрения дружеских отношений между обществами и администрацией университета.
«Лета» финансировалась из частных средств Харкнесса и обязательных вкладов со стороны трастов каждого из обществ Древней Восьмерки. Наняв Джеймса Гэмбла Роджерса («Свиток и ключ», 1889) для разработки плана Йеля и проектирования многих из его зданий, Харкнесс позаботился, чтобы на территории кампуса были построены убежища и туннели для «Леты».
Прибегнув к знаниям каждого из обществ, Харкнесс, Уитни и Бингэм создали кладезь магии, которым могли пользоваться делегаты «Леты». Этот кладезь значительно обогатился в 1911 году, когда Бингэм отправился в Перу.
Из «Жизни «Леты»: процедуры и протоколы Девятого Дома»
4
Прошлая осень
– Пошли, – сказал Дарлингтон, помогая ей подняться. – В любую секунду иллюзия рассеется, а ты будешь, как пьяница, валяться во дворе, – он почти волоком затащил ее вверх по ступеням на крыльцо. С шакалами она расправилась неплохо, но была слишком бледна и тяжело дышала. – Ты в ужасной форме.
– А ты мудозвон.
– Значит, нам обоим есть над чем поработать. Ты просила рассказать, что тебя ждет. Теперь ты знаешь.
Алекс вырвала у него руку:
– Рассказать. А не попытаться меня убить.
Он в упор посмотрел на нее. Важно, чтобы она поняла.
– Ты не подвергалась никакой опасности. Но я не могу обещать, что так будет всегда. Если ты не будешь воспринимать это всерьез, то можешь навредить себе или другим.
– Например, тебе?
– Да, – сказал он. – Большую часть времени ничего плохого в Домах не происходит. Ты увидишь то, что предпочла бы забыть. В том числе чудеса. Но никто до конца не понимает, что лежит за Покровом и что может случиться, если оно проникнет в мир смертных. «Ждет темнокрылая смерть, но мы держимся – гоплиты, гусары, драгуны».
Она уперла руки в бока и посмотрела на него.
– Сам придумал?
– Кэбот Коллинз. Его называли Пиитом «Леты», – Дарлингтон потянулся к двери. – Он потерял обе ладони, когда закрылся межпространственный портал. В это время он читал вслух свое последнее к тому моменту произведение.
Алекс вздрогнула.
– Ладно, все ясно. Плохая поэзия, серьезное дело. Эти собаки настоящие?
– Вполне. Это духовные гончие, обязанные служить сынам и дочерям «Леты». Что прячешь под рукавами, Стерн?
– Следы от уколов.
– Правда? – он подозревал, что так и есть, и все-таки не до конца ей поверил.
Она выпрямилась и размяла спину.
– А то. Заходить будем или как?
Дарлингтон указал подбородком ей на запястье:
– Покажи.
Алекс подняла руку, но рукав закатывать не стала. Она просто протянула ему руку так, словно пришла сдавать кровь, и он собирается нащупать ее вену.
Вызов. Он внезапно понял, что не хочет его принимать. Это не его дело. Он должен ей сказать. Забудь об этом.
Вместо этого он взял ее за узкое, костлявое запястье, а другой рукой закатал ей рукав. Это казалось прелюдией.
Дарлингтон не увидел ни одного следа от укола. Ее кожа была покрыта татуировками: изгибающийся хвост гремучей змеи, золотистый цветок пеона и…
– Колесо, – он устоял перед желанием прикоснуться к рисунку под изгибом ее локтя. Доуз заинтересовал бы этот элемент таро. Возможно, благодаря этой татуировке они нашли бы, о чем поговорить. – Зачем прятать татуировки? Здесь всем на это наплевать.
Татуировки были у половины студентов. Полностью забитые руки были не у каждого, но и это не было редкостью.
Алекс снова опустила рукав:
– Есть еще кольца, через которые мне надо прыгнуть?
– Полно, – он открыл дверь и провел ее внутрь.
В прихожей было темно и прохладно. Проникающий в витражи свет отбрасывал на ковер яркие узоры. Парадная лестница из темного дерева с высеченным на нем орнаментом из подсолнухов вела вдоль стены на второй этаж. Мишель говорила ему, что одна только эта лестница стоит дороже, чем весь дом вместе с участком.
Алекс негромко вздохнула.
– Рада, что оказалась в тени?
Она издала тихий неопределенный звук:
– Здесь спокойно.
Он не сразу сообразил, о чем она.
– Il Bastone под охранным заклинанием. Как и «Конура»… Все так плохо?
Алекс пожала плечами.
– Ну… Здесь они тебя не достанут.
Она с бесстрастным видом огляделась. Неужели ее не впечатлили воспаряющая прихожая, теплое дерево и витражи, запах хвои и кассии, из-за которого, входя в дом, непременно вспоминаешь Рождество? Или она просто притворяется?
– Неплохой клубный домик, – сказала Алекс. – Не слишком похож на гробницу.
– Мы не общество, и порядки у нас другие. Это не клубный дом; это наша штаб-квартира, сердце «Леты» и кладезь знаний в области оккультизма за сотни лет, – Дарлингтон понимал, что разглагольствует, как ужасный зануда, но не мог удержаться. – Общества каждый год принимают новую делегацию из шестнадцати первокурсников – восьми женщин и восьми мужчин. Мы принимаем только одного – нового Данте – каждые три года.
– Значит, я в некотором роде особенная.
– Будем надеяться.
При этих словах Алекс нахмурилась, после чего показала на мраморный бюст, стоящий на столе под вешалкой для верхней одежды:
– Это кто?
– Святой покровитель «Леты» Хирам Бингэм Третий.
К сожалению, мальчишеское лицо Бингэма и опущенные уголки его рта не способствовали увековечиванию в камне. Он выглядел, как возмущенный манекен из универмага.
Из гостиной, шаркая, вышла с ног до головы облаченная в бежевое Доуз с наушниками вокруг шеи. Ладони она прятала в рукавах своего свободного свитера. Дарлингтон ощущал исходящее от нее чувство неловкости. Пэмми ненавидела новых людей. На то, чтобы расположить ее к себе, у него ушла большая часть первого курса, но ему по-прежнему вечно казалось, что один громкий звук – и она бросится в библиотеку, и они больше никогда ее не увидят.
– Памела Доуз, познакомься с нашей новой Данте, Алекс Стерн.
С энтузиазмом человека, приветствующего эпидемию холеры, Доуз протянула ей руку и сказала:
– Добро пожаловать в «Лету».
– Доуз за всем присматривает и следит, чтобы я не выставил себя слишком большим дураком.
– То есть, это работа на полную ставку? – спросила Алекс.
Доуз моргнула:
– Я работаю по вечерам и днем, но, если ты предупредишь заранее, могу освободиться в любое удобное время, – она обеспокоенно оглянулась на гостиную, как будто ее многострадальная диссертация была плачущим младенцем. Доуз прослужила Окулусом почти четыре года и все это время вкалывала над диссертацией – исследованием микенских обрядов в ранней иконографии таро.
Дарлингтон решил положить конец ее страданиям:
– Я покажу Алекс дом, а потом отведу ее в «Конуру».
– В конуру? – переспросила Алекс.
– Это наши комнаты на углу Йорк-стрит и Элм. Ничего особенного, но удобно, если не хочешь уходить слишком далеко от общежития. И «Конура» тоже под защитным заклинанием.
– Я пополнила там запасы еды, – чуть слышно сказала Доуз, уже удаляясь назад в свое убежище в гостиной.
Дарлингтон взмахом руки пригласил Алекс следовать за ним наверх.
– Кто такая Вирсавия Смит? – спросила сзади Алекс.
Значит, она читала «Жизнь Леты». Он был доволен, что она запомнила это имя, но, если его не подводила память, Вирсавия упоминалась на первой странице первой главы, так что слишком радоваться не стоило.
– Семнадцатилетняя дочь местного фермера. Ее тело нашли в подвале Йельской медицинской школы в 1824 году. Ее раскопали для изучения студенты.
– Господи.
– Такое случалось нередко. Врачам необходимо было изучать анатомию, а для этого нужны трупы. Но мы полагаем, что Вирсавию использовали во время одной из первых попыток установить контакт с мертвецами. Фельдшера уволили, а студенты Йеля научились быть более скрытными. После того, как обнаружили тело этой девушки, местные чуть не сожгли Йель дотла.
– Может, и надо было сжечь, – пробормотала Алекс.
Возможно. Тот период назвали Мятежом воскрешения, но до настоящих зверств не дошло. В расцвете или в упадке, но Нью-Хейвен всегда был городом, балансирующим на грани.
Дарлингтон показал Алекс остальную часть Il Bastone: большую гостиную со старой картой Нью-Хейвена над камином, кухню и кладовую, спортзалы на первом этаже, оружейную комнату на втором этаже, где целую стену занимали выдвижные ящики, в каждом из которых хранились травы и святыни.
В обязанности Доуз входила забота о том, чтобы они вовремя пополнялись, чтобы скоропортящиеся позиции заменялись и выбрасывались, прежде чем стухнуть, а также уход за требующими внимания артефактами. Защитные жемчуга Катберта необходимо было носить по несколько часов каждый месяц, чтобы они не утратили блеск и способность защищать своего носителя от ударов молний. Выпускник «Леты» по имени Ли де Форест, которого в бытность его студентом временно исключили за то, что он вызвал перебои с электричеством по всему кампусу, оставил «Лете» бесчисленные изобретения, включая Часы революции, с точностью до минуты отсчитывающие время до вооруженных восстаний в странах по всему миру. У них было двадцать два циферблата и семьдесят шесть стрелок, и заводить их необходимо было регулярно, иначе они попросту начинали кричать.
Дарлингтон показал Алекс запасы костяной пыли и кладбищенской земли, которые им предстояло пополнять по вечерам четверга, а также редкие склянки с Гибельной водой, как говорят, собранной из семи рек ада, которую следовало использовать только в чрезвычайных обстоятельствах. Дарлингтону никогда еще не представлялся такой случай, но он не терял надежды.
В центре комнаты стоял горн Хирама, или, как предпочитали называть его делегаты «Леты», Золотое блюдо. По окружности он был сравним с колесом трактора и был отлит из двадцатидвухкаратного чеканного золота.
– «Лета» давно знала, что в Нью-Хейвене водятся призраки. Случалось, что людей преследовали привидения, ходили слухи о том, что они являлись кому-то из городских, и некоторым членам общества удавалось преодолеть Покров на спиритических сеансах. Но «Лета» знала, что есть нечто большее – тайный мир, существующий рядом с нашим и зачастую с ним пересекающийся.
– Пересекающийся каким образом? – спросила Алекс, и он заметил, что ее узкие плечи напряглись, и она, слегка ссутулившись, встала в бойцовскую позу.
– В то время никто не мог сказать точно. Подозревали, что присутствие Серых в священных кругах и храмовых залах мешает чарам и ритуалам обществ. Выяснилось, что из-за вмешательства Серых заблудшая магия, высвобождаемая при проведении ритуалов, может привести к чему угодно, от внезапной стужи в десяти милях от кампуса до приступов агрессии у школьников. Но у «Леты» не было ни доказательств, ни способов это предотвратить. Годами они пытались создать эликсир, который бы позволил им видеть духов, экспериментировали над собой методом проб и ошибок – иногда смертельных. Но результатов это не приносило. Пока не появился горн Хирама.
Алекс провела пальцем по золотому краю чаши.
– Похоже на солнце.
– Многие предметы в Мачу-Пикчу были посвящены культу бога солнца.
– Эта штука из Перу? – спросила Алекс. – Не обязательно так удивляться. Я знаю, где Мачу-Пикчу. И даже могу найти на карте Техас.
– Тебе придется простить мое незнание программы лос-анджелесских государственных школ и того, насколько ты интересовалась учебой.
– Ты прощен.
Возможно, подумал Дарлингтон. Алекс Стерн казалась злопамятной.
– Хирам Бингэм был одним из отцов-основателей «Леты». Он «открыл» Мачу-Пикчу в 1911 году, хотя многим это слово не по нраву, поскольку местные прекрасно знали о его существовании, – когда Алекс не отозвалась, он добавил: – По слухам, он также был прототипом Индианы Джонса.
– Круто, – сказала Алекс.
Дарлингтон едва удержался, чтобы не вздохнуть. Конечно, только это и привлекло ее внимание.
– Бингэм украл около сорока тысяч артефактов.
– И привез их сюда?
– Да, в Йель, для изучения в Пибоди. Он обещал вернуть их через восемнадцать месяцев. Но у Перу буквально ушло сто лет на то, чтобы получить их назад.
Алекс щелкнула пальцем по горну, и раздался негромкий гулкий звук.
– А это забыли вложить в посылку? Кажется, его довольно сложно не заметить.
– Горн не был включен в опись, потому что его никогда не передавали Йелю. Хирам привез его для «Леты».
– То есть, стащил.
– Боюсь, что так. Но это ключ к «Оросчерио». У «Леты» не получался эликсир не из-за рецепта, а из-за сосуда.
– Значит, это магическая чаша для смешивания?
Маленькая язычница.
– Я бы не стал его так называть, но да.
– И он полностью отлит из золота?
– Прежде чем пытаться его украсть, прими к сведению, что он весит в два раза больше тебя, а заклинание защищает весь дом от краж.
– Как скажешь.
Дарлингтон подумал, что не удивился бы, если бы она нашла способ скатить горн вниз по лестнице в кузов фургона и переплавить его на сережки.
– Помимо «Оросчерио», у эликсира есть и множество других имен, – сказал он. – Золотая проба. Пуля Хирама. Всякий раз, как член «Леты» использует горн и выпивает эликсир, он рискует жизнью. Микстура токсична, а сам процесс причиняет невероятную боль. Но мы ее принимаем. Снова и снова. Чтобы заглянуть за Покров.
– Ясно, – сказала Алекс. – Я уже встречала наркоманов.
«Все не так», – захотелось возразить Дарлингтону. Но, возможно, все было именно так.
Дальнейший обход обошелся без происшествий. Он показал Алекс хранилища и кабинеты на верхних этажах, научил ее, как пользоваться библиотекой, – хотя и предостерег, чтобы она не делала этого самостоятельно, пока дом не узнает ее получше, – и наконец привел ее в спальню с примыкающей к ней ванной, убранные и приготовленные для нее как для новой Данте «Леты». Свои вещи Дарлингтон перенес в покои Вергилия в конце прошлого года, когда еще верил, что у него будет настоящий протеже, и предвкушал это с постыдной сентиментальностью. Покои Вергилия находились этажом выше комнаты Данте и вдвое превышали ее размером. После того, как Дарлингтон окончит университет, они останутся свободными, чтобы он при желании мог в них остановиться. Туалетный столик когда-то принадлежал Элеазару Уилоку. Напротив кровати находилось занимающее полстены витражное окно с изображением хвойного леса. На протяжении дня, когда солнце вставало и заходило, цвета стеклянных деревьев и небес над ними, казалось, также менялись. Когда он заселился в комнату, то обнаружил, что в свой последний визит Мишель оставила ему бутылку бренди и записку:
Это девственный лес. Неразличимые в сумерках
Шелестящие сосны и гемлоки
в бородах мха и зеленых одеждах
Стоят, как древние друиды
с печальными, пророческими голосами…
В былые времена существовал монастырь, где производили настолько благородный арманьяк, что монахам пришлось сбежать в Италию, после того, как Людовик Четырнадцатый пошутил: следовало бы убить их, чтобы защитить их секреты. Это последняя бутылка. Не пей на пустой желудок и не звони, если ты не умер. Удачи, Вергилий!
Дарлингтон всегда считал поэзию Лонгфелло дрянью, но все равно дорожил и запиской, и бренди.
Алекс потела в роскошной обстановке его старых комнат, которые он редко использовал, но очень любил. В спальне были темно-синие стены, кровать с балдахином была заправлена тяжелым покрывалом цвета морской волны, а гардероб украшен орнаментом из белого кизила. По обеим сторонам камина с расписными изразцами находились два витражных окна поскромнее, на которых изображались сине-фиолетовые облака в звездном небе.
Алекс медленно оглядывала комнату, обхватив себя руками. Ему снова вспомнилась Ундина. Но, возможно, она – просто потерявшаяся в море девушка.
– Когда ты впервые их увидела? – не удержался от вопроса Дарлингтон.
Она посмотрела на него и перевела взгляд на окно, где в витражных небесах вечно нарастала луна. Она взяла со стола музыкальную шкатулку от «Reuge», дотронулась до крышки, но потом, передумав, поставила ее на место.
Дарлингтону не составляло труда поддержать беседу, но он любил моменты, когда к нему никто не обращался, а значит, он мог не исполнять роль самого себя и просто наблюдать за другими. Алекс казалась зернистой, как в старом фильме. Ему было очевидно, что сейчас она принимает решение. Раскрыть ли свои тайны? Или сбежать?
Она пожала плечами, и ему показалось, что на этом все и закончится, но она снова взяла музыкальную шкатулку и сказала:
– Я не знаю. Какое-то время я принимала их за людей, а на детей, разговаривающих с пустотой, никто не обращает внимание. Помню, как видела стоящего посреди улицы толстого мужика. Не считая носков и майки, он был голым и держал в руке пульт, как плюшевого медвежонка. Помню, как пыталась сказать маме, что его собьют. Когда мы ездили на пирс Санта-Моники, я видела женщину, лежащую в воде, как девушка на картине… – Алекс взмахнула рукой, словно перемешивая содержимое горшка. – Ну, с волосами и цветами?
– Офелия.
– Офелия. Она пошла за мной домой, а, когда я заплакала и закричала ей, чтобы ушла, она попыталась подойти еще ближе.
– Они любят слезы. Соль, грусть, любые сильные эмоции.
– Страх? – спросила она, стоя так неподвижно, словно позировала для портрета.
– Страх.
Злобой Серые обычно не отличались, но любили вызывать оторопь и ужас.
– Почему их так мало? Разве не должны они быть повсюду?
– Немногие Серые способны пройти через Покров. Подавляющее большинство остается в загробной жизни.
– Я видела их в супермаркете рядом с лотками с горячей едой и этими розовыми коробками с выпечкой. Они обожали нашу школьную столовую. Я особо об этом не задумывалась, пока Джейкоб Крейг не спросил, не хочу ли я посмотреть на его штучку. Я сказала, что сто раз их видела, каким-то образом это дошло до его матери, и она позвонила в школу. В общем, учительница приводит меня в кабинет и спрашивает: «Что значит, ты сто раз видела эти штучки?». Я не додумалась солгать, – Алекс резко поставила шкатулку на место. – Если хочешь, чтобы кто-то срочно позвонил в органы опеки, достаточно заговорить о призрачных членах.
Дарлингтон сам не знал, чего ожидал. Романтичного мертвого разбойника, поджидающего ее у окна? Банши, скитающейся на берегах реки Лос-Анджелес, как Ла Йорона?[5]5
Ла Йорона, или Плакальщица – в мексикано-американском фольклоре призрак матери, оплакивающей своих погибших детей и обреченной на вечные скитания.
[Закрыть] Было что-то удивительно обыкновенное и ужасное в ее истории. В ней самой. Кто-то доложил о случае Алекс в органы опеки и попечительства, и один из многих поисковых алгоритмов «Леты» или один из их многих агентов в одном из многих бюро, которым они платили, обратил внимание на характерные ключевые слова: Галлюцинации. Паранойя. Призраки. С этого момента ее, скорее всего, взяли под наблюдение.
– А что было той ночью в квартире на Седрос?
– А, ты о Граунд-Зиро, – нахмурившись, ответила она. – Только не говори, что не читал мое дело.