Текст книги "На 101 острове"
Автор книги: Лев Успенский
Соавторы: Ксения Шнейдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
В бронзе и мраморе
Люди и статуи
Много на свете легенд, сказок, преданий, в которых оживают, бродят среди людей и даже вмешиваются в их дела каменные, чугунные, бронзовые статуи. Вот в «Каменном госте» Пушкина дерзкий повеса Дон Гуан пригласил статую усопшего командора на ужин – и куда? Ко вдове самого покойного. Наступил назначенный час…
«Входит статуя командора. Донна Анна падает.
Статуя:
Я на зов явился.
Дон Гуан:
О боже! Донна Анна!
Статуя:
Брось ее.
Все кончено. Дрожишь ты, Дон Гуан?»
Стиснув каменной рукой руку несчастного, статуя проваливается вместе с ним.
Это сказка о далекой Испании. А вот в Петербурге, в ночь после наводнения 1824 года, по озаренной луной улице бежит обезумевший от страха человек.
«Бежит и слышит за собой
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине.
За ним несется Всадник медный
На звонко-скачущем коне».
У шведской писательницы Лагерлёф все изваяния города Карлскруны сходят в полночь со своих мест, гуляют по улицам, вспоминая давно прошедшие дни и любуясь родным городом.
Может быть, только в старину сочинялись такие легенды? Нет, и в наши дни советский поэт обращается к памятнику Пушкина в Москве:
«Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский».
И целую ночь потом оба поэта, живой и бронзовый, бродят по улицам Москвы, и Маяковский поверяет Пушкину самые свои глубокие думы и чувства.
Мы с вами хорошо знаем, что все это фантазия: статуи не оживают. А в то же время они действительно живут, но живут особой, своей жизнью – жизнью произведений искусства.
Изваяния нашего города
Великолепные статуи есть везде. Особенно много их в Ленинграде. Одни украшают улицы, площади, сады города; другие рассказывают о славных событиях, напоминают о великих и дорогих нам людях. И каждая такая статуя, каждый памятник стóит того, чтобы перед ним остановиться, – у него всегда есть чтó сказать нам.
Вот у Финляндского вокзала памятник Владимиру Ильичу Ленину. В апреле 1917 года, едва прибыв из-за границы, Ленин на этой самой площади, говоря с башни броневика с восставшим народом, закончил свою речь призывом: «Да здравствует Социалистическая Революция!» Скульптор изобразил в бронзе именно этот момент.
Перед Исаакиевским собором взлетел на гранитную скалу «Медный всадник» – памятник преобразователю России – Петру Первому, гениальный монумент, в котором все продумано, все живет, от гордо вскинутой головы правителя до гигантской скалы, которой скульптор придал форму стремящейся вперед волны.
Вот статуя у Кировского моста. Вам скажут, – это памятник Суворову. Но посмотрите: не герой Рымника и Измаила, не любимец солдат – Александр Суворов стоит перед нами с обнаженной саблей. Это римский бог войны Марс щитом и мечом прикрывает лежащие на алтаре короны и среди них тиару римского папы. Зачем здесь короны и тиара? Спросите у историков, они расскажут вам, чтó это означает.
Скульптор Козловский создал памятник не самому Суворову, а славе русского оружия, победоносного в суворовских руках.
Орловский изваял две статуи русских полководцев – Кутузова и Барклая де Толли. Он создал точные, похожие портреты этих людей и вложил в свою работу много труда. Не меньшее искусство затратил на их установку знаменитый архитектор Стасов. Надо было поместить статуи так, чтобы они не нарушили строгой красоты портиков Казанского собора – великого творения архитектора Воронихина. Много раз Стасов примерял на месте деревянные модели памятника, увеличивал, уменьшал высоту пьедестала.
Теперь всем кажется, что памятники и собор были воздвигнуты в одно время по единому замыслу, а ведь Воронихин работал за четверть века до Стасова и Орловского: собор закончен в 1811-м, а памятники открыты в 1837 году.
Большой художник Петр Клодт прекрасно изображал животных. Он создал четырех могучих коней на Аничковом мосту, и создал так хорошо, что одну пару таких же коней установили в Берлине перед Старым дворцом, а другую – в Неаполе на улице Сан-Карло.
Кто не знает дедушку Крылова в Летнем саду? Это тоже создание Петра Клодта. Целый зверинец окружает старого баснописца в его удобном кресле. Это памятник не только ему, а и его басням. Ребята, вечно толпящиеся у подножия памятника, весело отыскивают здесь Проказницу Мартышку, Осла, Козла, Косолапого Мишку и многих, многих других. Интересно, что неподалеку от этого места в дни Петра Первого в одной садовой аллее стояли смешные изображения зверюшек из басен другого великого баснописца – грека Эзопа. Вероятно, Клодт знал об этом, когда задумывал памятник Крылову.
Самые новые монументы в Ленинграде – памятник А. С. Пушкину на площади Искусств и Д. И. Менделееву около Университета – открыты в юбилейном году. Одна из самых грандиозных статуй – Сергея Мироновича Кирова, работы советского скульптора Томского – высится на площади за Нарвскими воротами. Это памятники лучшим людям нашей страны. Мы гордимся этими людьми, мы помним и чтим их.
Но есть и другие изваяния. Вот конная статуя Николая Первого на Исаакиевской площади перед гостиницей «Астория». Скульптор разрешил здесь труднейшую задачу: в стремительном, необычайно смелом движении – всего на двух точках опоры – на задних ногах – застыл на пышном цоколе огромный бронзовый конь.
Клодту удалось достичь того, что не удавалось другим, – закрепить в бронзе навек равновесие, которое живая лошадь может сохранять лишь несколько секунд.
Это замечательная скульптура и, оберегая ее, народ чтит не память царя-деспота, а высокое мастерство художника.
Наряду с медным строем монументов-памятников повсюду в Ленинграде – в садах и парках, на кровлях и порталах зданий – видны статуи. Они ни о чем не напоминают, не увековечивают ничьей славы. Они украшают город. Прекрасны всеми любимые скифские юноши, укрощающие коней на Аничковом мосту. Изумляет красота мускулистых колоссов, поддерживающих портал Эрмитажа.
Великое множество мраморных богов и богинь, нимф и ангелов населяет наши музеи, встречает и провожает нас в аллеях Летнего сада и грустит над могилами меж тихих дорожек Некрополя Александро-Невской лавры.
Их паспорта
Известно ли вам, что у каждого монумента есть свой паспорт? Все эти паспорта хранятся в Музее городской скульптуры, в самом конце Невского проспекта.
Паспорт «Медного всадника», например, – это целая толстая книга. В ней записаны:
1. Общие сведения. 2. История сооружения. 3. Изменения в окружающей обстановке (то есть «история жизни»). 4. Влияние памятника на литературу, искусство и жизнь. 5. Суждения о нем современников и потомков.
О рождении «Медного всадника» в паспорте сказано: «Однажды скульптор Фальконэ спросил у великого французского философа Дени Дидро, каким, по его мнению, должен быть памятник царю Петру. Дидро высказал много пожеланий. Он предложил, чтобы монумент изображал Петра, который гонит „варварство“ – полуголых людей в звериных шкурах. Чтобы, кроме этого, были „люди, с благодарностью простирающие руки к царю“, и сама Россия, изображенная в виде отдыхающей женщины. Тут же должен быть бассейн с водопадом.
Фальконэ выслушал все это и сказал: „Памятник будет выполнен просто. Варварства, благодарности и символа нации не будет. Петр сам по себе сюжет и атрибут. Остается только его показать“».
Так он и сделал. Его «Медный всадник» считается лучшим монументом в мире.
Такой же паспорт может рассказать нам и о замечательном памятнике «Стерегущему» на Кировском проспекте. Перед нами героический эпизод русско-японской войны. Два матроса открыли кингстоны, чтобы потопить миноносец и погибнуть вместе с ним, но не сдаться врагу. Они помнят, как помнили прадеды их в дни Игоря-князя, что «лучше убиту быти, чем полонену быти».
Паспорта бронзовых юношей с Аничкова моста на Невском могли бы объяснить нам странную подробность: из четырех коней два подкованы, а у двух других подков нет. Приглядевшись внимательно, вы, возможно, догадались бы и сами: подкованы те кони, которых человек уже укротил.
Паспорта новым бронзовым изваяниям только изготовляются. Это большая и сложная работа.
На площади Искусств, где сейчас стоит новый памятник А. С. Пушкину, работы скульптора Аникушина, еще два года назад был сооружен большой, в натуральную величину фанерный макет его: прежде чем ставить статую окончательно, надо было примерить, посмотреть, как будет выглядеть она по соседству со зданием Русского музея – прекрасным творением Росси.
Все это со временем будет занесено в паспорт нового памятника.
Их тайны и секреты
У каждой статуи есть своя история. У многих – свои тайны и секреты. В Русском музее стоит скульптура – молодой крестьянин, высоко подняв топор, собирается отрубить себе левую руку. Надпись гласит: «„Русский Сцевола“, работа художника Демут-Малиновского». «Сцевола» – так звали легендарного героя Рима. Он добровольно сжег свою руку на огне и этим так устрашил этрусского царя Порсенну, что тот снял осаду с города. Что же, как и когда свершил русский Сцевола?
Долгое время это оставалось тайной. Гадали по-разному, полагая, что скорей всего автор дал волю своей фантазии. Но вот однажды на левой руке героя обнаружили высеченную букву N. Что могла значить французская буква? Это удалось выяснить. В 1812 году французы иной раз ставили клейма на руках пленных крестьян – выжигали на коже человека первую букву имени своего императора. N – значит «Наполеон». Но в памяти народа остались случаи, когда русский патриот, не желая жить с позорным клеймом, к ужасу врагов, отрубал себе клейменую руку. Вот такой подвиг и изобразил в своей скульптуре Демут-Малиновский.
На улице Александра Попова, тихой улочке Петроградской стороны, у дома 37 стоит памятник Константину Гроту. На постаменте – бронзовый бюст пожилого человека, а внизу – девочка, водя пальчиком, старается прочесть что-то в раскрытой книге, лежащей у нее на коленях.
Тот, кто, приблизясь к памятнику, заглянет в эту бронзовую книгу, увидит на правой ее странице текст, напечатанный обыкновенными русскими буквами, а на левой – обратное изображение, будто на куске промокашки: «Готс йишорох ьтатемс».
Видный государственный деятель XIX века К. Я. Грот отдал много сил и времени заботе о слепых.
Девочка, изображенная здесь, слепая. Она учится читать по особенной книге для слепых. Печать в этой книге выпуклая, и текст можно читать только на одной стороне, на другой же получается его вдавленный обратный оттиск. Вот что написано на этих листках:
«Сметать хороший стог тоже дело не легкое… Пахать надо умеючи: кроме того, нужно знать, когда и что делать, как сладить соху и борону, как из конопли, например, сделать пеньку, из пеньки нитку, а из нитки соткать холст… О! много, очень много знает и умеет делать крестьянин, и его нельзя назвать невеждою».
Для чего написаны здесь эти неожиданные слова? Разве они имеют отношение к слепым? Нет, просто автор памятника, скульптор Антокольский, дав в руки девочке книгу, решил записать на бронзовых листах дорогие для него мысли.
Они болеют
Статуи живут дольше людей, но болеют, как и мы. Больше двух веков стоят в Летнем саду мраморные изваяния, вывезенные из Италии. Видимо, наш климат не очень полезен «южанам», – статуи «хворают», – поверхность мрамора трескается, становится шероховатой. Еще точно не выяснено, в чем причина недуга: то ли во влажных ветрах с холодной Невы, то ли им вредит солнце после зимних холодов. Над болезнями статуй размышляют их «доктора» – химики, скульпторы, минералоги. На зиму их помещают в маленькие деревянные домики, чтобы мраморные боги Рима и Эллады не зябли. Но в этом заболевании нет ничего особо страшного, оно не смертельно. Гораздо хуже другая болезнь, настоящая моровая язва, которой подвержены мраморные изваяния в парках, садах, на кладбищах городских окраин. Ленинград – город заводов; их высокие трубы дымят, выбрасывая в воздух вместе с дымом много всяких химических веществ. Влага атмосферы насыщается серной кислотой, а она заражает наши статуи страшной болезнью: наружные слои мрамора превращаются в гипс и быстро разрушаются. Ученые ломают голову над вопросом, как помочь беде. Уличную статую не убережешь от воздуха, не спрячешь от дождя. Пробуют разные средства, пропитывают мрамор особой мазью… Может быть, нужны специальные ванны… души…
А известно ли вам, что у бронзовых памятников – и не у больных, у совершенно здоровых – и на самом деле бывают «банные дни»? Да, да, мы не шутим: один раз в году огромные монументы принимают душ. Ежегодно накануне Первого мая, ранним весенним утром из депо выкатываются на улицу ярко-красные пожарные машины. Но мчатся они не на пожар. И едут в них, кроме мастеров огнетушительного дела, специалисты по уходу за памятниками.
Вот машина затормозила возле памятника Николаю Первому. Привинчены шланги, заработали моторы… Экая уйма грязи смывается с царских эполет – пыль, копоть!..
Обыкновенно процедура эта совершается в полном порядке, быстро и деловито. Но иногда происходят вещи чрезвычайные.
Как-то, в одно время с другими памятниками, принимала предпраздничный душ и императрица Екатерина Вторая, та, что стоит среди шумного сквера перед театром имени Пушкина. Брызнули мощные струи, закипела, запенилась вода. Внезапно из пыльных складок одежды «екатерининских орлов», из бронзовых кружев графини Дашковой полетели во все стороны… резиновые мячики! Пятьдесят шесть маленьких резиновых мячиков подняли с песка изумленные донельзя пожарные.
* * *
В дни войны некоторые статуи получили ранения. Пройдите по набережной Васильевского острова к памятнику адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна, первого нашего плавателя вокруг света. На морском мундире смелого путешественника чернеет что-то, похожее на шрам от ранения. Так оно и есть: в 1942 году фашистский осколок ранил бронзового адмирала.
Осколки впивались в скульптурные украшения Исаакиевского собора, поражали латников и богинь на кровле Зимнего дворца. Снарядом оторвана мраморная челюсть одного из «сторожевых львов», воспетых Пушкиным.
Страна заботливо оберегала свои художественные сокровища. В глубокое подземное убежище, вырытое в саду Дворца пионеров, опустили юношей Аничкова моста с их могучими конями. Зарыли в землю и монумент Петра Первого у Инженерного замка и все статуи Летнего сада. «Медный всадник» был укрыт в высоком дзоте из бревен и земли.
Война кончилась. Искусные «хирурги» залечили почетные раны, снова вышли на свет мраморные боги, скифские юноши, бронзовые герои. Они по-прежнему радуют наш глаз, украшают строгий город на Неве, город большой, бережно хранимой нами культуры.
На охоту за львами
Львы нашего города
Огромное, на целый квартал, треугольное здание возле Исаакия. И перед ним сто сорок семь лет «с подъятой лапой, как живые, стоят два льва сторожевые». На одном из них, если верить поэтической фантазии Пушкина, 133 года назад в страшную ночь наводнения, «без шляпы, руки сжав крестом, сидел недвижный, страшно бледный Евгений» – герой «Медного всадника».
Когда-то эти львы торжественно встречали у подъезда сиятельного хозяина, князя Лобанова-Ростовского. Потом мимо них пробегали в здание Военного Министерства царской России озабоченные офицеры штаба. Теперь в этом доме – школа. Здесь учатся ленинградские дети.
И вот интересно: думают ли когда-нибудь ребята об этих львах? Не хочется ли им иногда остановиться и спросить: «Милые львы! Расскажите нам, кто вы, кто изваял вас из камня, кто и когда привез сюда и зачем поставил?» И это был бы не пустой вопрос, хотя гривастые звери на него бы и не ответили.
Много в Ленинграде разной скульптуры, много изображений животных, зверей. Прежде всего, конечно, кони. Знаменитые конные статуи Ленинграда у всех на виду; понятны их художественные достоинства, известны их создатели, их история. Но не они нас сейчас интересуют. Кони эти не самостоятельны: они сопровождают, несут на себе властелина, воина, героя, во всяком случае – человека.
До конца понятны и зверюшки, окружающие баснописца Крылова в Летнем саду. Знаем мы и почему поставлен памятник павловской собаке на улице имени великого русского физиолога.
А вот львы. Что знаем мы о них? Пушкин прославил двух «сторожевых львов», о которых мы только что говорили. А остальные? Ведь их в нашем городе много. Попробуем подсчитать только самых заметных. На набережной у Адмиралтейства два бронзовых льва украшают гранитный спуск к Неве. Возле Русского музея – очень похожая на них львиная пара. Огромные красные звери Львиного мостика на канале Грибоедова. Золотокрылые львы-грифоны с Банковского моста за Казанским собором..
Тот, кто живет за Невской заставой, знает прекрасных львов на проспекте Обуховской Обороны, возле одного из тамошних заводов. Обитатели Васильевского острова помнят искалеченных маленьких зверюшек Тучковой набережной. Так наберется до десятка львиных пар.
А сколько их на самом деле? Не спрашивайте об этом у меня. Я уже много лет охочусь на львов по нашим улицам. Я открываю их с каждым днем все больше и больше, и конца этому львиному нашествию не предвидится.
В моем альбоме хранятся фотографии нескольких десятков их разновидностей, да такое же количество я нашел в пригородах Ленинграда. Думаю, что львиных статуй у нас побольше сотни.
Известно ли вам такое место, где львы собрались целой стаей? Правда, это столь добродушные львы, что похожи они скорее на больших псов. В самом конце Полюстровской набережной против Смольного, на Охте, сидят они и держат в зубах тяжелую цепь решетки бывшей барской усадьбы. Когда-то здесь была дача питерского богача Кушелева-Безбородко. Сейчас тут помещается одно из наших лечебных заведений. Съездите туда, взгляните на это редкое зрелище: два с лишним десятка львов на пространстве в полсотни метров. Может быть, кто-либо из вас заинтересуется вопросом, – откуда они взялись тут, кто изваял их и при каких обстоятельствах? Пока это для меня загадка. Но, может быть, в Музее города или в Музее городской скульптуры есть о них какие-нибудь интересные данные.
В Публичной библиотеке хранятся различные книги по истории строительства Ленинграда; возможно, что в них есть ответы и на такие загадки.
Вы идете по улице Халтурина, по бывшей Миллионной. Загляните в первую из двух парадных дома 11. Здесь в полумраке лежат, притаившись, два прекрасных мраморных спящих льва, каждый со своим особым лицом и позой. Они точно спрятались сюда от людских взоров. И, кажется, никто не знает, откуда они сюда прибыли, какой скульптор высекал их из камня. А надо бы узнать, – они очень хороши.
На набережной Петроградской стороны, у самого домика Петра Первого, восседают над широкой Невой два совсем уже странные зверя. Не легко поверить в принадлежность их к львиной породе. Но на гранитных цоколях написано «Ши-цза из города Гирина в Манчжурии». Слово «ши-цза» по-китайски означает – «лев». Значит, это львы, хотя они и похожи на лягушек.
В мифологии и в легендах, в народных представлениях Китая фантастические львы играют огромную роль. На сцене льва изображают два человека, облаченные в один «львиный костюм». Изваяния львов высятся около храмов, пагод, могильников. Ши-цза нашей Петроградской стороны и являются у нас представителями этого обширного племени китайских львов.
На их цоколях написано, что вывезены они во дни русско-японской войны генералом Гродековым. Но, как ни странно, доныне никто не потрудился узнать: при каких обстоятельствах бравый генерал приобрел эти статуи, как он их вез, почему они поставлены именно тут. И стоят над Невой безвестные ши-цза и смотрят раскосыми глазами, храня свою тайну. А ведь ее можно и должно узнать.
Забавно, что каменные и металлические львы нашего города не всегда стоят там, где их поставили когда-то. Некоторые из них перебегают с места на место. Так некогда два льва были установлены у входа на завод Сан-Галли у дома 64 по Лиговскому проспекту. Теперь там их нет: остались только цоколи. Но зато некоторое время назад, у старой церкви Иоанна Предтечи возле Ново-Каменного моста, через Обводный канал, внезапно появился металлический лев неясного происхождения. Потом он исчез. Теперь вы можете увидеть обоих братьев львов над прудами Московского Парка Победы.
Ленинград поистине город львов. Среди них есть и знаменитые и безвестные, красивые и уродливые, похожие на настоящих львов и напоминающие кого угодно, только не царя зверей.
Два льва-меланхолика лежат на набережной Красного Флота рядом со зданием Сената у старинного дома графини Лаваль, одной из блестящих современниц Пушкина. Львы-философы размышляют о бренности и переменчивости жизни, покоясь в городе Павловске недалеко от дворца, забытые среди кустарника и бурьяна над глухим загородным болотом, в то время как восемь таких же точно львов, их родных братьев, украшают изящные колоннады в Петродворце по обе стороны от главного фонтанного канала.
На Сиверской, за рекой Оредежью, два каменных льва разлеглись вдали от всяких построек среди соснового леса. Неподалеку от Мартышкина не так давно можно было видеть одинокого, полуразбитого мраморного львенка, печально валяющегося в траве, среди воронок от мин и снарядов.
Было бы очень хорошо взять на учет всех львов нашего города. Кто, как не вы, может подробно и тщательно обследовать ту часть города, где вы сами живете, осмотреть все двери, все парадные лестницы и отметить те точки, где живут изваянные из камня или отлитые из бронзы звери? Стоит поторопиться с этой работой: многие львы моего детства – десятых годов нашего века – сейчас бесследно исчезли. Нет чугунной львиной пары в Ломанском переулке (ныне улица Смирнова) Выборгской стороны. На месте маленького домика, который они украшали, высится сейчас громадное здание Дома культуры. А львы пропали. Исчезли они и на Опочининой улице, в Гавани Васильевского острова, и так как никто в свое время не описал, не сфотографировал их, то и установить нельзя, – не они ли лежат теперь во дворе больницы имени Ленина, под навесом подвального крыльца; львы небольшие, но пребывающие в чрезвычайной ярости. Двойники таких яростных львов имеются только в Павловске на львиной лестнице дворца.
Загадка сфинксов
Заговорив о наших львах, никак нельзя обойти молчанием и сфинксов Ленинграда.
Сфинксом в древнем Египте называли мифическое чудовище, у которого человеческая голова покоится на львином туловище.
Наш город богат сфинксами почти в такой же степени, как и львами. Правда, большинство ленинградцев знает только двух, самых великолепных из них. Вырубленные из розового камня, добытого где-то возле знаменитых Ассуанских порогов Нила, огромные изваяния стоят теперь спокойно над Невой, придавая совсем особый колорит Ленинградской набережной на Васильевском острове. С них мы и начнем разговор о сфинксах Ленинграда.
Три тысячи лет тому назад Египтом правил фараон из восемнадцатой династии; имя его было Аменхотеп Третий, или, в греческом произношении, Аменофис Третий. Царствование Аменхотепа нельзя назвать ни особенно счастливым, ни слишком славным. Могучий Египет ослабел к его дням. Азиатские народы начали брать над ним верх. В Сирию вторглись могущественные хетты; Палестину опустошило племя хаббири. Воевать с азиатами стало не под силу, и Аменхотеп был рад, что ему удавалось путем дипломатических хитростей и драгоценных даров улещать и уговаривать свирепых владык Востока.
Не имея успехов на поле брани, Аменхотеп занялся строительством дворцов и храмов в своей столице – Фивах – и достиг больших успехов в этом деле.
В 1419 году до нашей эры фараон скончался. Пышная гробница и два охранявших ее сфинкса были сооружены еще при жизни фараона, – так делалось обычно в Египте. Задача сфинксов (по-египетски – «сошеп», что значит – «блистающие», или «неб» – «владыка») была охранять покой царской гробницы. Три тысячелетия они честно выполняли свой долг: и не их вина, если кочевники все же разграбили могильники древних царей. Их занесло песком, и они были утеряны для глаза людского, пока с Наполеоном Первым в Египет не явились европейцы и не начались раскопки египетских древностей. Тогда и два прекрасных сфинкса Аменхотепа явились снова на свет.
В начале XIX века при раскопках в Фивах их увидел знаменитый французский ученый, основатель науки о Египте – Шамполион.
Шамполион восторженно отозвался об этих статуях. Спустя некоторое время русский вельможа Андрей Муравьев проездом в Палестину посетил Александрию – город в дельте Нила – и наткнулся там на двух Аменхотепов: предприимчивые европейцы, оказалось, вывезли их в портовый город, чтобы там продать с молотка.
Так нарушился покой древних сфинксов.
Муравьеву пришло на ум купить их для украшения Петербурга. Он написал об этом Николаю Первому, прося разрешения и денег. За сфинксов просили 100 000 франков, – около 50 000 рублей. Ответ задержался, и сфинксов перехватили французы, собираясь отвезти в Париж. Но в это время во Франции произошла революция 1830 года. Было не до древностей, и их продали русским за 64 000 ассигнациями, то есть бумажными деньгами. Считая на серебро, это было недорого, всего 17 тысяч рублей.
Дорогóй и хлопотливой оказалась перевозка. Судовладелец англичанин содрал за свой корабль половину стоимости статуй, да еще в пути корабельным канатом попортили царскую корону на голове одного из Аменофисов. Пришлось, тщательно собрав осколки, реставрировать головной убор в Петербурге.
Наконец африканцы прибыли на место. Но и тут им долго не давали покоя. Два года им пришлось стоять в ожидании своей участи на круглом дворе Академии художеств. Хозяева города сначала замыслили устроить пристань перед Академией «в лучшем греческом вкусе», потом придумали воздвигнуть там статую египетского бога Озириса. Оба проекта оказались слишком дорогими, и, наконец, в 1834 году «сфинксы из древних Фив в Египте» легли на громадные гранитные подножия над водами Невы.
Сделать все это было нелегко: сфинксы велики и тяжелы. Их размеры: пять метров сорок сантиметров в длину, почти полтора метра в ширину и более трех с половиной метров в высоту.
Сфинксам полагается иметь свои загадки. Есть она и у наших сфинксов из древних Фив.
Каждый из вас легко прочтет надпись на гранитных цоколях: «Сфинксы из древних Фив в Египте. Привезены в град святого Петра в 1834 году». Она сделана русскими буквами.
Но на груди сфинкса и вдоль всего подножия видны многочисленные причудливые фигурки – письменные знаки египтян – иероглифы. Надписи, сделанные 3300 лет назад, отлично сохранились, поврежден лишь небольшой кусок у хвоста одного из сфинксов. Мы с вами прочитать их, конечно, не можем, но наши ученые-египтологи сумели разобраться в этих фигурках; они прочли и перевели надписи.
Вот что означают эти письмена.
«ДА ЖИВЕТ БОГ ГОР, МОГУЧИЙ БЫК КОРОНОВАННЫЙ МААТ ГОСПОДИН ДИАДЕМ УКРЕПИТЕЛЬ ЗАКОНОВ УСТРОИТЕЛЬ ОБЕИХ ЗЕМЕЛЬ ЗОЛОТОЙ ГОР ЦАРСТВЕННЫЙ ТЕЛЕЦ ПОКОРИТЕЛЬ ДЕВЯТИ ЛУКОВ ЦАРЬ ВЕРХНЕГО И НИЖНЕГО ЕГИПТА ВЛАДЫКА ОБЕИХ ЗЕМЕЛЬ…»
Это так называемая «титулатура», перечисление званий царя.
Далее следует перечень царских добродетелей и подвигов.
«ЦАРЬ ВЕЛИКИЙ ПАМЯТНИКАМИ ВЛАДЫКА ЧУДЕС НИКОГДА НЕ БЫЛО СОВЕРШЕНО ТАКОГО КРОМЕ КАК ОТЦОМ ЕГО БОГОМ АММОНОМ ВЛАДЫКА КАРНАКА ИСКРЕННИЙ СЕРДЦЕМ ТОГУ».
Между львиными лапами чудовища начертано и само имя фараона.
«СЫН РА АМЕНОФИС ПРАВИТЕЛЬ ФИВ ЛЮБИМЕЦ АММОНАТРА».
Вот вам и «загадка сфинкса». Каким образом мог самый мирный из всех фараонов оказаться «могучим тельцом, покорителем девяти луков», то есть девяти стран? Как мог он совершать военные подвиги, когда просто-напросто никогда не воевал?
Дело в том, что надпись сочиняли и выбивали на камне еще при жизни фараона, – может, сам он и сочинил ее.
Таким образом, это просто похвальба. Но надо отдать справедливость древнему владыке: он сумел похвастаться, если его каменное хвастовства спустя тысячелетия еще отражается на другом конце мира, в водах реки, о которой он даже не слышал.
Эти подлинно египетские сфинксы, конечно, самые интересные из всех. Но одно время в XIX веке существовала мода на древности и на причудливый восточный стиль. Вот эта мода наводнила наш город многочисленными подражаниями настоящим сфинксам. Некоторые из них мы видим довольно часто, другие же притаились в городских закоулках, их не всегда и найдешь.
Наиболее, пожалуй, известны отлитые из металла сфинксы Египетского моста на Фонтанке. Они довольно красивы, хотя и не очень похожи на египетские образцы.
Если вы зайдете в районе технологического института во двор дома 3–5 по Можайской улице, то у входа в маленький садик вы увидите в отличной сохранности двух точно таких же, как и на Египетском мосту, больших чугунных сфинксов. Неясно, по какой причине лежат они здесь в полном забвении; надо думать, что некогда на месте современного дома-громадины был небольшой особняк и статуи являлись как бы привратниками у входа.
Таких неожиданных «дворовых» сфинксов в Ленинграде больше, чем можно было бы предполагать. Во дворе известного дворца Строгановых – дом 17 по Невскому проспекту, на углу Мойки – можно сфотографировать или зарисовать двух небольших сфинксов довольно хорошего качества. Мне совершенно неизвестна их история. Поостерегусь даже рассуждать о том, являются ли они подделками или подлинными египетскими изваяниями. А ведь было бы очень интересно исследовать этот вопрос. Думаю, что и тут, как в делах с городскими львами, распутыванием загадок наших сфинксов могли бы заняться ребята, пионеры и школьники, интересующиеся историей Ленинграда. Стоило бы сфотографировать малоизвестные изваяния, потом порыться в литературе, порасспросить городские музеи и институты, – может быть, удастся напасть на что-нибудь удивительное.
Кстати сказать, время и тут не ждет. Перед войной в Ленинграде были четыре сфинкса на одном из балконов третьего этажа в большом доме по Измайловскому проспекту, между 7-й Красноармейской и Обводным каналом. Два из них погибли при взрыве фашистской бомбы, а два оставшиеся исчезли во время капитального ремонта здания. Надо сказать, что эти маленькие сфинксята не представляли собой никакой художественной ценности, но все же это были сфинксы, и я рад, что мне удалось в свое время сфотографировать их.
Обитатели района за Володарским мостом знают двух жалких, сильно поврежденных сфинксиков, покоящихся на проспекте Обуховской Обороны. Много лет они охраняли вход в аптеку № 65. Потом целое лето простояли дыбом у стены этого дома, а сейчас снова улеглись возле дверей одного из соседних зданий.
Некоторые из наших сфинксов примечательны по особым причинам. Я могу назвать вам четверку красивых статуй этого рода, лежащих в полутора десятках километров от городского центра. Они покоятся по четырем углам превосходного гранитного фонтана работы знаменитого Воронихина, среди чистого поля на обочине Киевского шоссе, у подножия Пулковского холма. Чтобы взглянуть на них, лучше всего отправиться в Пулково на велосипеде; тогда, метрах в четырехстах от этих сфинксов, у другого фонтана, построенного в виде дорического портика-грота, вырытого в самом холме (и тоже у шоссе), вы обнаружите и пару наиболее уродливых, тощих – все ребра видны, – как бы изъеденных страшной проказой львов, высеченных из какого-то странного белесоватого камня, – вероятно, известняка.
