355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Успенский » На 101 острове » Текст книги (страница 3)
На 101 острове
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 03:14

Текст книги "На 101 острове"


Автор книги: Лев Успенский


Соавторы: Ксения Шнейдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Живая вода

Ключи и источники

Хороши высокие горы, могучие реки, обрывы бездонных пропастей, шумный, пенный водопад… Но живой родник, бьющий из-под земли, веселый, серебряно-чистый ключик всегда кажется человеку одним из самых пленительных явлений природы, вызывает умиление и интерес.

В глубокой древности римляне и греки изображали подземные источники в виде милых, веселых нимф – прекрасных девушек – и поклонялись им.

Во все времена поэты писали о ключах и источниках. С каким благоговением говорит о роднике Лермонтов:

 
«Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,
Тогда смиряется души моей тревога.
Тогда расходятся морщины на челе…»
 

Поражают воображение горячие гейзеры Камчатки. Загадочна жизнь перемежающихся источников, текущих и иссякающих точно по часам. Читтагонский ключ в Восточной Индии бьет с огромных глубин посреди Бенгальского залива и образует на его соленой поверхности большое пресное озеро, из которого во времена парусного флота пополняли свои запасы воды корабли. Все это замечательно.

Но больше всего интересуют человека целебные ключи. Во всех странах издавна известны источники, в воде которых растворены особые соли и газы, полезные человеку при разных болезнях. Даже в древности люди отправлялись за сотни и тысячи верст, чтобы воспользоваться их чудесной силой.

Когда мы слышим слова «целебный ключ», то представляется скалистый южный берег и выбивающаяся из него кипучая струя. Это не удивительно: известнейшие наши минеральные воды находятся на Кавказе.

В «Герое нашего времени» Лермонтов, рисуя жизнь на модном курорте, с удовольствием описывает «чистенький новенький городок» у подножия Машука и Бештау, где «шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа».

Пушкин, торопясь на войну в Эрзерум, во второй раз заехал в Пятигорск, чтобы посмотреть на уже знакомые ему минеральные воды. «В мое время, – вспоминает он, – источники, большей частью в первобытном своем виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя белые и красноватые следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки».

Тот, кто не бывал на минеральных водах, уж наверное пил привезенные с Кавказа в бутылках нарзан, боржом, есентуки…

Великолепные минеральные источники есть и на севере. Но далеко не все знают, что у нас в Ленинграде в самом городе бьет из-под земли превосходный целебный родник.

Как вам это нравится? Родник, имеющий свой городской адрес: Введенская улица, дом 1. Звонкоголосая нимфа, которой при желании можно позвонить по телефону через Выборгскую АТС на букву «Г».

Речь идет о вещи на самом деле существующей, о Полюстровском источнике железисто-карбонатной минеральной воды. Знать о нем и даже гордиться им нам, ленинградцам, очень бы следовало. Не так уж много на свете огромных городов, в черте которых бьют целебные минеральные источники. Побеседуем о нем.


Как ее открыли?

В 1717 году Петр Первый вернулся из путешествия по Европе. Между другими делами он с успехом лечился там на знаменитых водах в Спа, в Бельгии возле Льежа. Едва прибыв домой, неугомонный преобразователь велел своим медикам немедленно «сыскивать в России» такие же «ключевые воды и, сыскав, лечить ими людей».

Приказы Петра выполнением не задерживались. Год спустя был обнаружен ключ под самым Петербургом, у «слободы Казачьей, что на правом берегу Невы супротив Смольного буяна, от воды в шестистах саженях».

Тогдашнее Полюстрово не было похоже на теперешний городской район. До города верст пять или семь, да каких! И вот тут-то, в гиблой болотистой почве, и пробился на свет ржавый ключик. Оставляя за собой охряно-рыжие лужи, он бежал между пнями и кочками к Неве-реке.

Существует спор: кто из двух царских «лейб-медиков» открыл родник – шотландец Роберт Эрскин или русский немец Лаврентий Блюментрост. Спор нелепый: в 1717 году обоих ученых мужей Петр погнал в Олонец как раз исследовать тамошние целебные воды. Эрскину не повезло, – он в Олонце умер. В Петербург вернулся один Блюментрост. Известно, что он вскоре начал лечить Полюстровской водой даже самого Петра. Но дело в том, что, разумеется, задолго до врачей про этот источник знали и финны и русские поселенцы, жившие по соседству. Открытие было несомненно вторичным.

Предприимчивых людей в России XVIII века было немало: во дни «веселой царицы Елисавет» деревушка Полюстрово стала модным курортом. Туда по вновь проложенной дороге тянулись и праздничные кавалькады аристократов и омнибусы, набитые «подлым» народом, как тогда выражались.

В лесах запестрели дачки. Открыли двери «царский кабак» и трактир. В Полюстрове не столько лечились, сколько гуляли и развлекались.

Пронырливые дельцы брали источники в аренду или покупали местность вокруг них с единственной целью – извлечь побольше дохода.

В 1870 году на курорте произошел пожар. Курорт перестал существовать. К 1917 году «имение Полюстрово с минеральными ключами» оказалось в руках одной княжеской семьи. И если говорить всерьез, то именно теперь, после революции произошло настоящее «открытие» Полюстровских вод.


Чем она богата?

Каждые сутки Полюстровский источник выбрасывает на поверхность и отдает людям около шестисот тысяч литров своей целебной воды. Много это или мало? Для природных водоемов не так уж много – прудик в 20 × 15 метров и в 2 метра глубиной. Но для минерального ключа это совсем не мало; за сутки своей работы источник может налить почти полтора миллиона бутылок целебной влаги.

Наш родник железо-карбонатный. Самая главная составная часть его воды – железо в виде закиси. В каждом литре Полюстровской воды растворено от 20 до 30 миллиграммов железа. Это очень хорошо, что «от и до»: воды, содержащие меньше железа, неинтересны людям, – они слишком слабы; воды, в которых его свыше 40 миллиграммов, вредны – в такой воде появляется железный купорос. Прекрасно также, что железо является здесь в виде закиси: вода, содержащая в себе не закись, а окись железа, не имеет лекарственных свойств, она бесполезна.

Тут возникает одна хитрость: как только вода источника появляется на солнечный свет из таинственного царства подземелий и соприкасается с воздухом, закись, растворенная в ней, окисляется и становится окисью, теряя свои полезные качества. С этим можно бороться, заготовляя воду для питья: её легко упрятать в герметически закупоренные бутылки. Но как нам быть с ваннами? Ведь нельзя же купаться в наглухо закрытой, изолированной от воздуха ванне.

Долго в этом вопросе было много путаницы. Медики, отмечая все же полезное действие полюстровских ванн, удивлялись: ведь они не могли быть полезными, так как насыщены окисью! Потом было решено, что это ошибка, что ванны из здешней воды пользы не приносят.

И только в самое последнее время выяснили: для внутренних приемов нужна вода «закисного», а для воздействия на кожу именно «окисного» типа. Выходит, что наш источник, как по заказу, дает лечебный материал и того и другого рода.


Какая от нее польза?

Очень большая. Полюстровский источник вовсе не является каким-нибудь второсортным минеральным ключом, интересным только тем, что находится в самом Ленинграде. Научные исследования показали, что среди двух тысяч железистых ключей всего мира наш ключ является чемпионом, рекордсменом. Он не только равен по силе своего воздействия ключам таких всемирно известных курортов, как Спа или английский Тембрик Уэльс, но во многом превосходит их. Недаром в среде «бальнеологов», изучающих целебные воды, он получил высокое звание не просто «железистого», а «типично-стального» источника.

Какое же действие оказывает его вода?

Как говорят врачи, изучившие это действие, самое главное в нем то, что вода Полюстрова помогает человеческому организму вырабатывать новую кровь. Она способна излечивать так называемое «вторичное малокровие», которое получается от потери крови при ранениях, при недостаточном питании, при разного рода отравлениях.

Вторичное малокровие опасно не только само по себе: оно рождает и другие явления: головные боли, подверженность гриппу, общую слабость и т. п. Излечивая причину, Полюстровская вода избавляет больного от ее последствий.

Кроме того, она вообще полезна больному и здоровому так же, как известные теперь всем витамины.

Но надо знать, что не всякое малокровие уступает силе нашей воды. Есть особая, мало изученная болезнь – «первичное малокровие», – от него Полюстровская вода не спасает.


Как же ее добывают?

Если от шоссе Революции вы дойдете до Введенской улицы, вы увидите за длинным забором крыши зданий Завода минеральных вод. Под этими крышами и скрывается та лаборатория, в которой целебная вода проходит свой путь от подземного русла до аккуратно запечатанной гофрированной «кронненкоркой» полулитровой бутылки.

На заводе сейчас действуют две скважины. В них (точнее, – из них) под железной крышей и деревянной покрышкой бурлит и фонтанирует подземная вода. Если крышку поднять, – видна вертикальная труба, в которую вода поступает. Отсюда, под потолком помещения, она по длинным стеклянным трубам бежит в разливочный цех. Вы стоите закинув голову и видите, как над вами быстро проносятся пузырьки воздуха, точнее – различных газов. Они бегут, бегут вперед, к тому месту цеха, где их ожидает неминуемая встреча с другим потоком, с непрерывным потоком бутылок.

Бутылки до этого успели пройти целый ряд сложных процедур: мокли в бочках или ящиках; две промывочные машины полоскали их: одна крутила в большом барабане, другая промывала изнутри остренькими фонтанчиками.

Вот они встретились – бутылки и вода. Бутылки наполнились водой. Отсюда они, точно живые, разбегаются по двум разным конвейерам; одни запечатываются хорошо вам знакомой металлической шапочкой – кронненкоркой; в горлышко других машина вдавливает плотно сидящую «полубархатную» пробку. Впрочем, еще до этого в воду, налитую в посуду, нагнетают под давлением углекислоту, которая будет потом шипеть, пузыриться и легонько пощипывать за язык.

Казалось бы, – все кончено, но нет. Важным строем, точь-в-точь пингвины на берегах Антарктики, шествуют бутылки по длинной ленте конвейера. И вдруг они на миг останавливаются, сворачивают в сторону и, словно люди в кабину лифта, заходят по четыре сразу в маленькую светлую камеру. Зашли, выстроились… Раз – два! Коварная камера опрокинулась, четыре спутницы-бутылки повисли вниз головами, яркий луч света пронизал их насквозь, и острый глаз бракеровщицы успел заглянуть каждой из них в душу… Мало ли что может случиться… В бутылке могла остаться щетинка от щетки, клочок бумаги… Это недопустимо. Бутылки покорно висят, а следующая четверка тихо дожидается конца испытания… Нет, все в порядке. Три – четыре! – механизм срабатывает, выдержавшие экзамен бутылки уходят дальше, а их место занимают следующие… Замечательная машина! Далеко позади остались те ковшички из бересты, которыми черпали воду минеральных источников в пушкинские дни. Между прочим, любопытно: для чего воду предварительно газируют?

Если вы пригубите стаканчик Полюстровской воды в ее чистом виде, – вряд ли она вам понравится. У воды особый, не каждому приятный, кисловато-терпкий вкус. Газирование улучшает вкус и помогает желудку всасывать воду в его стенки.

Если вы побываете когда-нибудь с экскурсией на Полюстровском заводе, вас непременно заставят выпить воду в ее диком, невкусном виде; затем угостят газированной, а на сладкое предложат вам целую серию напитков – мандариновый, клубничный, вишневый и клюквенный. Все это – Полюстровская вода, превращенная в лимонад.

Ученые специалисты, продолжающие на новой основе дело, начатое врачами XVIII века, скажут вам, что добавление в железистую воду аскорбиновой кислоты – витамина «С» – удивительно полезно. В воде образуется особая «соль», «аскорбат железа», и целебное действие воды резко повышается.

Послушать врачей, работающих на этом заводе, так выходит, что людям не мешало бы вообще не пить ничего, кроме этой воды.

Но во всяком случае хорошо известно: она очень полезна тем, кому работа или условия жизни причиняют расстройство кроветворения, процесса образования новой крови.

Ее должны пить доноры, жертвующие собственной кровью для спасения тяжело больных.

Она нужна полярникам, работающим в местах, где приходится половину года жить без солнечного света.

Большую пользу приносит она рабочим рудников и шахт, метростроевцам – всем подземным работникам.

Есть на заводах вредные цехи, где рабочим волей-неволей приходится все время вдыхать воздух с избыточным количеством угарного газа. Он обладает зловещей способностью частично разрушать важнейший элемент крови – ее красные кровяные шарики. Этим людям Полюстровская вода положительно необходима. Администрация наших заводов-гигантов знает это и давно уже начала постоянно снабжать свои горячие цеха этой кровевосстанавливающей Полюстровской водой.

Завод минеральных вод растет и развивается. Скоро он перейдет в новое, еще лучше оборудованное помещение. Воду будут принимать в ослепительно белый бассейн из особой плитки. Сверху он будет покрыт хрустальным куполом, и каждый желающий сможет увидеть, как кипит и клокочет чудесный «сок» ленинградской земли.

О чем говорят имена наших улиц

Я шел по Ленинграду, по Большому проспекту Петроградской стороны. Неожиданно ко мне подошли три девочки-пионерки, так, примерно, класса третьего или четвертого.

– Дяденька! Можно у вас спросить?.. – начала было одна и замолчала. Остальные девочки, отвернувшись, засмеялись.

– Пожалуйста, – сказал я. – Что спросить?

Девочки продолжали посмеиваться и толкать друг друга локтями. Мне это надоело.

– Если вы сами не знаете, что вам надо, так зачем же вы меня останавливали? – не сердито, но не без упрека сказал я.

– Ой, нет! – заговорила тогда главная девочка. – Мы знаем… Только мы боимся, что вы смеяться будете… Нам велели… Мы хотели спросить, где здесь… Бар-ма-ле-е-ва-я улица? Вот!

Я очень удивился.

– Бармалеева? Вот эта! – сказал я, указывая на узенький переулочек, куда не попадало солнце. – Чего же вы боялись? По-моему, смеяться тут не над чем…

– Ну да, – сказали сразу две девочки, – «не над чем»! Очень есть над чем! Мы шли и думали: это, наверное, нас обманули. Это в честь какого же Бармалея назвали улицу?

– А Мухи-Цокотухиной улицы нет? – фыркнула третья.

– Ну да! Или Мойдодыровой…

– А в общем, спасибо, дяденька… – И они убежали.

Распростившись с ними, я пошел по своим делам. Но, чем дальше я шел, тем больше думал о нашем коротком разговоре. А в самом-то деле ведь и верно, – только в сказках Корнея Чуковского впервые появился такой страшный разбойник Бармалей. Но сказки эти написаны лет тридцать – сорок назад, а Бармалеева улица в Петербурге существует уже не меньше ста лет. Кто же и почему так ее назвал? Ведь не может быть, чтобы просто сели люди и начали думать: «Как бы нам эту узенькую уличку почуднее окрестить?» Наверное, были причины более веские!

В самом деле – существуют на свете людские имена, но рядом с ними есть имена и у разных мест на земле: у городов, рек, морей, озер, горных вершин. Реки и горы существуют сами по себе, а имена им дают люди. Иногда имена эти очень понятны: «Река Белая», «Гора Великий Камень». Иногда же голову сломаешь, не поймешь, что могло бы такое имя обозначать и откуда оно взялось.

Есть на свете увлекательная наука – языкознание. Как и всякая наука, она имеет целый ряд отделов; каждый из них интересен и поучителен по-своему. Но, пожалуй, один из наиболее интересных – тот, который занимается изучением географических названий, объясняет смысл и происхождение имен той или другой местности. Отдел этот называется: «топонимика». Это очень нужная наука: иной раз она позволяет найти свидетельства о таких древних событиях, о которых до нас не дошло никакого известия, доказать спорные факты и явления древних времен.

В Ленинграде, как и повсюду, есть немало старых названий; они рассказывают о том, что было на месте нынешнего города еще до его возникновения и в первые годы его существования.

Почти в центре города проходит теперь Загородный проспект. Он получил такое имя потому, что в свое время, и правда, лежал за городом, на его границе с окружающими полями.

В наши дни уже мало кто помнит дореволюционное наименование района, пересеченного Суворовским проспектом и Советскими улицами. Район этот тогда назывался «Пески». Название, очевидно, дано не напрасно: местность здесь лежит на сравнительно возвышенном берегу очень древнего моря, десятки и сотни тысяч лет назад простиравшегося тут; она раскинута на его бывших «пляжах» и песчаных дюнах.

Неподалеку от этих мест проходит улица Болотная. Несомненно, что она возникла на некогда заболоченной почве; на окраинах невысоких песчаных холмов болота располагаются довольно часто.

Нужно думать, что о песчаной почве свидетельствуют и имена двух Песочных улиц. Одна из них теперь называется улицей Попова, она лежит за речкой Карповкой на Аптекарском острове Петроградской стороны. Тут среди города, под мостовой и тротуарами, трудно сегодня воочию убедиться в качестве ее почвы. Зато другая Песочная, на Выборгской стороне, у Лесотехнической Академии и поныне упирается прямо в песчаные дюнные холмы. Здесь связь между местом и его именем ясна до сих пор.

«Боровая» улица, которая тянется от Лиговского проспекта (или, проще, – Лиговки) к Обводному каналу; бывшая Грязная улица на Петроградской стороне (теперь улица Эдисона) – все указывают на географические и топографические детали той местности, на которой расположился наш город.

В районе Боровой, например, некогда в самом деле шумел темный бор, остаток тех самых лесов, из тьмы которых, по словам Пушкина, «вознесся» юный град Петра.

Гораздо больше, однако, в названиях улиц содержится воспоминаний о другой поре, о той поре, когда эти леса уже были вырублены и на их местах раскинулись шумные городские «стогны» [2]2
  « Стогны» – по-древнерусски – означало «площади».


[Закрыть]
.

У Ленинграда, как у всякого большого города, много различных обликов. И все они, как в зеркале, отражены в этих названиях.

Со времен Петра Первого наш город был и остается городом флота, старым гнездом моряков. Тут строились корабли Балтики; сюда они возвращались из дальних плаваний, здесь хранили сухим свой боевой порох.

Целый район Васильевского острова до сих пор сохранил название «Гавань» (а ранее – «Галерная гавань»). В наши дни морской порт города переместился юго-западнее, перешел на другой берег Невы; но в XVIII веке сюда и на самом деле причаливали легкие военные гребные суда, те самые петровские «галеры», которые решили у мыса Гангэ-Уда судьбу Гангутского победоносного сражения.

Им же обязана была своим названием и параллельная Неве улица, та, что тянется к устью реки от площади Декабристов. Теперь она носит название «Красной», а до революции тоже называлась «Галерной».

Эти старинные названия говорят о влиянии морского дела на «ленинградскую топонимику». И примеров такого влияния множество.

На самом взморье лежит Канонерский остров. Маленькие островки неподалеку от него именуются «Подзорными»: на них когда-то стояли маячные башни, с высоты которых зоркие глаза караульных следили за приближением к городу со стороны залива дружеских или вражеских «флагов». Вспомните Пушкина: «Сюда, по новым им волнам, все флаги в гости будут к нам…» Жемчужно-серая водяная гладь далеко была видна с подзорных пунктов.

Есть у нас в городе набережная Шкиперского Протока, хотя сам проток уже давно засыпан. Есть Штурманская улица, как раз на одном из этих Подзорных островов, от набережной Подзорного канала до речки Екатерингофки. Все это и по сей день недалеко от морских прибрежий.

Но и в центральных частях города встречаются названия, отдающие морем и делами флота. На Петроградской стороне имеется улица, носящая название «Большая Зеленина». Что значит слово «Зеленина»? Может быть, оно происходит от слова «зеленый»? Нет, историки и языковеды говорят нам: улица эта когда-то называлась не «Зелениной», а «Зелейной»: вдоль нее тянулись избы, где жили мастера «зелейного», то есть «порохового», дела; ведь порох раньше назывался «зельем».

Неподалеку от бывшей Зелейной на той же Петроградской стороне имеются две Пушкарских: Большая и Малая. Тут в старые времена была расположена Пушкарская слобода, населенная пушкарями, рабочими пушечных заводов. Невдалеке тянется улица Мира, которая до революции носила совсем не мирное название – «Ружейная».

Пороховые, Пушкарские, Ружейная улицы очень ясно определяли лицо этой части города и его тогдашнего населения.

Тесно связаны с флотом, правда уже торговым, и такие наименования, как различные «буяны». Смольный буян (то место, где и сейчас стоит Смольный, бывший Смольный институт), – здесь некогда сгружали идущую из страны речным путем, нужную на осмоление кораблей смолу. Пеньковый буян (у Тучкова моста), – тут были склады флотской пеньки, сырья для заготовки морских канатов. Сельдяной буян…

«Буян, – говорится в энциклопедическом словаре, – торговая площадь. Название это служит также для обозначения речной пристани, места выгрузки товаров, в особенности кож, масла, сала, льна, пеньки…»

Стоит упомянуть при этом еще Таможенную набережную, на приморском Гутуевском острове, и Таможенный переулок, который расположен, наоборот, на самом прекрасном центральном месте города, на Стрелке Васильевского острова, возле Ростральных колонн, Биржи и зданий Академии наук.

То, что Таможенная набережная есть на Гутуевском острове у самого морского порта, никого не удивит. Но откуда взялся Таможенный переулок посреди города? Может быть, он назван «просто так»? Отнюдь нет. Старшее поколение ленинградцев еще очень хорошо помнит чугунную «таможенную» решетку, которая перегораживала Тучкову набережную у самого Биржевого моста, и тяжелые ручные подъемные краны на гранитной стенке за ней. Именно тут когда-то была морская окраина города, сюда причаливали суда, которые шли в Петербург, привозя из-за моря «все, чем для прихоти обильной торгует Лондон щепетильный и по балтическим волнам за лес и сало возит нам; все, что в Париже вкус голодный… изобретает для забав»… Тут, у Стрелки Васильевского острова, товары выгружались, осматривались, оценивались. С них взималась государственная пошлина, по-старорусски «мыт». Недаром и набережная, что тянется в этом месте за Невой по Петроградской стороне, именуется Мытнинской набережной. Многие гуляющие сегодня по ней думают, что это название происходит от слова «мыть», что «мытня» – это баня или прачечная. На деле же «мытней» несколько веков тому назад называли именно таможню, место, где налагался «мыт» – пошлина.

Часто очень трудно, иногда просто невозможно определить правильно на слух, откуда произошло название, что оно означает. Нужно очень хорошо знать и историю русского языка, и историю нашего народа, и самого города, чтобы правильно судить об этом.

Все ребята Ленинграда знают Моховую улицу: на этой улице находится ТЮЗ. Моховая лежит параллельно Литейному проспекту.

Но если каждому из нас ясно, что «Литейный» происходит от слова «лить» и, значит, от тех металлургических сталелитейных заводов, которые некогда стояли тут, возле Невы, между нынешними улицами Воинова и Чайковского, по нечетной стороне проспекта, то на первый взгляд кажется, что название «Моховая» скорее говорит о топографической особенности места: вероятно, тут было болото, «мшара», «моховая трясина». На деле же оказывается, что это совсем не так. Нынешняя Моховая на старых планах носит название «Хамовая». Слово это звучит странно, даже как-то грубовато. Что может значить такое имя?

Вспомним, что одна из старых улиц Москвы называется «Хамóвники». «Хамовник» – древнерусское слово, означающее «ткач», «человек, который занимается ткацким ремеслом». И в Москве, и в Петербурге в этих районах жили ткачи с ближайших «мануфактур», тогдашних заводов. Значит, наша «Моховая» означает: «улица ткачей, ткацкая».

Ленинград всегда, еще будучи Петербургом, был не только городом моря и моряков, он был и городом рабочих, мастеровых, городом промышленным. Это его лицо отражено и закреплено в именах его улиц.

В нашем городе есть Бумажная, Ватная, Прядильная, Стеклянная, Глазурная улицы. И если мы посмотрим, где они находятся, то увидим, что названия их возникли не случайно. Так, например, и Глазурная и Стеклянная расположены возле старого «Стеклянного завода», где теперь Фарфоровый завод. Рядом с ним есть и Фарфоровая и Фаянсовая улицы.

Дегтярная улица тянется от Невского проспекта в направлении Смольного и бывшего Смольного буяна. Там, на буяне, выгружалась и готовилась для нужд флота смола; весьма естественно, что неподалеку располагались и склады технического дегтя.

Чугунная улица находится в старом заводском районе Выборгской стороны. Старые справочники показывают, что на ней действительно были расположены строения металлургических заводов. Любопытно, что пересекает ее Лабораторное шоссе.

Пожалуй, самым неожиданным в этом роде является название одной из улиц, расположенных за Обводным каналом: «Альбуминная улица». «Альбумином» в химии именуется белок, сложное химическое вещество. Каким образом оно могло дать имя городскому проезду? Загадка разрешается очень просто: рядом с Альбуминной улицей издавна находились старые городские бойни. Различные вспомогательные предприятия при них, вероятно, выделывали разные химические препараты, в том числе и альбумин.

Есть у нас даже такие улицы, которые уводят в область теоретических наук. Таков Филологический (то есть языковедческий) переулок, упирающийся в Университетскую набережную Васильевского острова. Таков и переулок Зоологический, ведущий от проспекта Добролюбова к Биржевому мосту. Любопытно заметить, что примерно на равных расстояниях от концов этого переулка находятся: к западу – Зоологический музей Академии наук, к востоку – Городской зоологический сад, Зоопарк, а прямо во входные ворота Зоопарка упирается Зверинская улица.

Пройдут годы, и возможно, оба эти учреждения будут переведены на новые места. И наши потомки, только разбираясь в старых документах и планах, смогут установить, почему и когда переулок и улица получили такие необычные для улиц имена.

Точно так же нелегко будет после тех изменений в городском хозяйстве, которые, несомненно, к тому времени произойдут, решить, какие причины заставили другой городской проезд назвать Водопроводным переулком, хотя сейчас для нас это не составляет вопроса: он проходит как раз рядом с учреждениями городского водопровода.

На южной окраине города, возле путей Витебской дороги, имеется улица с летучим именем – «Воздухоплавательная». Рядом расположена и первая железнодорожная остановка Витебской дороги – «Воздухоплавательный парк». В наши дни даже само слово «воздухоплаватель» почти забылось: летающих людей мы теперь называем летчиками, реже – авиаторами. Но тот, кто, едучи в Пушкин на электричке, будет внимательно наблюдать окружающий пейзаж в правые по ходу пóезда окна, тот, миновав Обводный канал, скоро увидит поодаль силуэт странного здания, напоминающего стоящую прямо на земле высокую крышу, снабженную громадными воротами. Это старый эллинг; тут некогда, в самом начале века, стояли на причале первые русские дирижабли – «Лебедь», «Комиссионный» и другие. Рядом была расположена и «Воздухоплавательная школа». Все это отошло в прошлое, а название улицы и станции осталось и сохранится еще долгие годы, как бы сообщая будущим поколениям ленинградцев о прошлых судьбах этого городского района.

Интересны названия, связанные с той или иной ошибкой населения. Мы уже говорили о Зелениной и Моховой, которые было бы правильнее называть Зелейной и Хамовой. Но ими дело не ограничивается. Рядом с Васильевским островом, к северу, отделенный от него одной из трех Черных речек, протекающих в Ленинграде, лежит остров с суровым дореволюционным названием: «Голодай». Откуда и почему возникло это имя? Связано оно с какой-нибудь катастрофической голодовкой или же в нем отразилась вся нелегкая, полуголодная жизнь населения городской окраины в старое время? Оказывается, эти предположения лишь отчасти совпадают с истиной. На территории острова находились когда-то земли богатого петербургского купца, англичанина, по фамилии Холлидэй. Слово «холлидэй» по-английски значит «праздник». Но русское население окрестных мест по-своему поняло значение этой «веселой» фамилии. Вполне возможно, что рабочие, служившие у Холлидэя, были не слишком довольны его жалованием и продовольствием. Они превратили чужое слово в понятное всем русское «голодай»; казенное обозначение: «Остров Холлидэя» понемногу забылось и заменилось народным: «Остров Голодай». Постепенно это название-ошибка вошло в официальные документы, и потом уже никто не помнил купца Холлидэя. Остров Голодай, на котором погребены казненные Николаем Первым декабристы, только после революции был переименован в остров Декабристов. А среди населения его и сейчас нередко именуют Голодаем.

Другой такой случай произошел на Петроградской стороне. Там вдоль одного из переулочков тянулись в свое время земельные участки, принадлежавшие англо-шотландским выходцам, по фамилии Дункан. Городские власти обозначили небольшой проезд, не имевший особого имени, как переулок Дункана. Но народ затруднялся понять, что значит это «Дункан». Поэтому он превратил непонятное слово в другое, понятное. Переулок стал именоваться Дунькиным; обычно все же до самой революции его писали во всех справочниках, нарушая правила русской орфографии, как Дункин переулок: без мягкого знака.

Жизнь города проходит разные ступени. Кончается одна эпоха, наступает другая. Каждая из этих эпох наслаивает новые пласты на древнейшие городские названия. Порой бывает трудно, а то и невозможно установить, кто, когда и при каких обстоятельствах и почему дал эти имена тому или другому месту. Иногда уже много позже образуются целые сложные предания и легенды, будто бы объясняющие эти названия. Немало таких сомнительных объяснений связано, например, с именем «Васильевский остров». Ссылаются на некоего перевозчика Василия, работавшего на Неве, приводят другие догадки, но точного объяснения никто не знает, легенды остаются легендами. По сути дела, не имя объясняется этими преданиями, а наоборот, предания появляются потому, что народ хочет хоть как-нибудь истолковать себе непонятное для него имя. Примеров этому много.

Так, скажем, нынешний город Пушкин когда-то назывался Царским селом. Огромное большинство ленинградцев, хоть немного знающих историю наших пригородов, уверено, что так он назывался потому, что издавна был резиденцией русских царей, что там имелся царский дворец, и даже не один. На деле же это название возникло совершенно иным образом. На месте нынешнего Пушкина в начале XVIII века существовала шведская мыза, носившая финское имя «Саари-мойсе» – «Островная мыза». Позже это название было переделано на русский лад – «Саарская мыза» – «Саарское село». И лишь после того, как Екатерина Вторая, воздвигнув в «Саарском селе» дворец, поселилась там, слово «Саарское» превратилось в «Царское». В языкознании такие превращения, замена непонятного чужеязычного слова похожим на него русским называются «народной этимологией».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю