Текст книги "Рассказы майора Пронина"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

11

Вечером, дома у Пронина, он и Виктор подробно разбирали все обстоятельства дела Бурцева… Виктор задавал вопросы, и Пронин отвечал.

– Когда мне стало известно об эпидемии, поразившей в совхозе птицу, я склонен был считать эпидемию, случайностью. Куры погибли от случайно занесенной инфекции, подумал я, и дело администрации найти, виновника и строго взыскать с него за оплошность. Сомнение возбуждало лишь одно странное обстоятельство – локализация инфекции, если так можно выразиться. Зараза точно была сосредоточена в одном месте, внезапно в определенном месте уничтожала всех кур и так же внезапно исчезала. Можно было, конечно, предположить вредительство. Известны десятки случаев, когда кулаки, пробравшись в колхозы и совхозы, травили птицу, животных, поджигали конюшни, овчарни, коровники и, наконец, вносили заразу, пуская в здоровое стадо больных животных. Возможность отравления была исключена, – результаты исследования говорили совершенно ясно: куриная холера. Предположить, что к здоровым курам подбросили больных, тоже было трудно. В совхозе – учет, наблюдение, определенные породы… Это ведь не деревенские пеструшки. Да и болезнь в таком случае распространялась бы медленнее. Можно было предположить худшее, и к тому имелись некоторые основания. Однако следователь обязан перебрать и проверить все возможные гипотезы… Я решил выехать на место происшествия в совхоз в качестве обычного ревизора. Слухи обо мне быстро распространились, и я стал ожидать визита преступника, в том случае, конечно, если вообще здесь имело место преступление. Преступник обязательно захочет, думал я, убедиться, насколько реальна грозящая ему опасность. Поэтому-то я так решительно отклонил предложение директора совхоза устроить собрание, – преступник познакомился бы со мной, а сам остался бы в тени… Со мной встречались десятки людей. Они высказывали различные предположения, иногда остроумные, иногда глупые, иные справедливо указывали на недостатки в работе совхоза, некоторые сплетничали, все ожидали моих расспросов, и я осторожно расспрашивал и убеждался в том, что все мои собеседники сами встревожены и озадачены загадочным происшествием. Меня интересовал собеседник, который не столько будет показывать себя, сколько пожелает выяснить, что же из себя представляю я… Таких оказалось трое. Во-первых, это был директор совхоза Коваленко. О нем имелись отличные отзывы, и после обстоятельной беседы Коваленко и на меня произвел впечатление честного человека и хорошего работника. Вторым был зоотехник. Он задавал мне преимущественно вопросы специального характера, – по-видимому, он действительно растерялся и нуждался в помощи более опытного товарища. Наконец, ко мне явился местный фельдшер Горохов, и я даже не могу считать это оплошностью Бурцева, потому что не может быть такого положения, когда человек откажется поинтересоваться, грозит ли ему какая-нибудь опасность. Он очень осторожно беседовал со мной, пока не убедился, что если перед ним и не болван, то во всяком случае человек неопытный и недалекий. Тогда Горохов стал убеждать меня в том, что в комнате Царевой необходимо срочно произвести дезинфекцию. То, что фельдшер проявляет по такому поводу законную тревогу, было естественно и похвально… Сделать это было нетрудно. Я съездил за следователем, и дезинфекция была произведена. Но перед тем как послать за Гороховым, я тщательно осмотрел комнату Царевой. Фельдшер хочет произвести дезинфекцию, резонно, ну а если что-нибудь еще интересует фельдшера в этой комнате, подумал я, и решил предварительно сам все осмотреть. Я облазил пол и стены, заглянул в нетопленую печь, пересмотрел все вещи, все безделушки, раскопал мусор у двери, и мое внимание привлек осколок ампулы, валявшийся в тумбочке между бус, шпилек и пуговиц, который, по-видимому, даже не заметили при первом обыске. У меня даже мелькнула мысль – не отравилась ли девушка и в самом деле сама. Однако я оставил ампулу на месте. Затем из деревни пришел Горохов, и мы втроем принялись все пересматривать и составлять опись тому, что находилось в комнате Царевой. Тут Бурцев совершил первую свою ошибку. Осколок ампулы незаметно исчез, когда мы стали разбирать вещи в тумбочке.

– Да, – повторил Пронин, – опасно возвращаться за оставленными уликами, но такова уж психология преступника, будь он профессор или громила. Потеряв пуговицу, он воображает, что все сейчас же заметят его потерю, хотя десятки людей одновременно теряют десятки одинаковых пуговиц… Я обратился к следователю с просьбой увезти с собою Горохова и задержать его, чтобы быть гарантированным от неожиданного возвращения фельдшера домой. Всю ночь я провел в амбулатории и не нашел там подобных ампул. Осмотрел комнату Горохова, и тоже безрезультатно. Зато в чулане, позади комнаты, я нашел маленькую и скромную, но самую настоящую лабораторию. Нашел несколько коробок с пустыми ампулами, и в особом хранилище – семьдесят три наполненных. Меня заинтересовало их содержимое, и перед поездкой в Москву я взял одну ампулу с собой, но, чтобы не вызвать у владельца подозрений, наполнил одну из пустых ампул водой, запаял на спиртовке и положил к остальным. Кроме того, я обратил внимание еще на одну подробность. Коробки с ампулами были завернуты в газету “Вечерняя Москва”, – подробность эта была важной потому, что в течение нескольких лет Горохов никуда не уезжал из деревни и не получал никаких посылок. Следовательно, кто-то доставил эти ампулы в деревню… Ведя самые безобидные разговоры, нетрудно было узнать, что месяцев пять—шесть назад пункт обследовал какой-то инспектор из здравотдела. На мой же запрос – когда обследовался фельдшерский пункт, здравотдел ответил, что фельдшерский пункт подчинен заведующему участковой больницей и непосредственно здравотделом не контролируется. В общем, это был странный фельдшер, украдкой занимающийся какими-то странными опытами… Тем временем ты посещал бактериологов и, сам того не подозревая, искал подтверждения моей гипотезе. Конечно, бактериологов в нашей стране множество, но хоть какая-нибудь ниточка да должна была попасться в Москве… Ты рассказал мне о своих поисках, и я сначала подумал, не может ли кто-нибудь из прежних сотрудников Бурцева продолжать его опыты. Но таких не оказалось, и тогда у меня возникло предположение – не может ли это быть сам Бурцев… Лабораторное исследование обнаружило, что в ампуле содержится чрезвычайно сильная холерная вакцина, и тут меня осенило: куры в совхозе болели не куриной холерой, безопасной для людей, не азиатской холерой, распространителями которой они не могут быть, а каким-то неизвестным холероподобным заболеванием, еще более страшным и равно опасным и для кур, и для человека… Проверить все эти предположения было нетрудно, следовало лишь столкнуть Горохова с кем-либо из его старых знакомых. Я сообщил ему о приезде Полторацкого, и Бурцев совершил вторую ошибку. Не дожидаясь приезда Полторацкого, который не мог не узнать своего бывшего ученика, Бурцев удрал в Москву… Со станции Бурцев отправил в Москву телеграмму до востребования на имя какого-то Корочкина, извещая того о своем выезде. Конечно, я тут же послал вслед распоряжение установить наблюдение за лицом, которое эту телеграмму получит. Но телеграмму так никто и не получил, и она до сих пор числится в списке невостребованных депеш. По-видимому, на телеграф являлся некто с похожей фамилией и самый факт наличия телеграммы на имя Корочкина был условным извещением о выезде Бурцева… Все было ясно: Бурцев ехал в Москву и собирался там с кем-то встретиться. Но тут последовала ошибка с моей стороны. Я не мог предположить, что встреча произойдет тут же, в вокзальной толчее, и встречающиеся сумеют даже не подать вида, что знакомы друг с другом… С Бурцевым покончено. Но есть некто, гораздо более опасный и ловкий, умеющий принимать всевозможные личины и ускользать от нашего внимания.

– А гипотеза? – спросил Виктор. – Какая же это была гипотеза?

– Видишь ли, мы должны отлично знать, как готовятся империалисты к войне, – объяснил Пронин. – Так вот, в одном иностранном военно-медицинском журнале некий полковник Арене в своей статье о бактериологической войне открыто писал, что ареной бактериальной войны явится глубокий тыл противника. На территории враждебного государства, в глубоком тылу, утверждал Арене, следует создавать небольшие бактериологические лаборатории, которые легко могут быть законспирированы, с тем чтобы начать действовать в нужный момент. Ну а как нам с тобой хорошо известно, теория и практика друг от друга неотделимы.

Agave mexicana

Сидя у себя за столом в служебном кабинете, Пронин неторопливо вычерчивал цветным карандашом на листе бумаги то синие, то красные квадраты. Но Виктор не был спокоен – он то и дело садился на диван, вскакивал или начинал расхаживать по комнате.

– Я не понимаю вас, Иван Николаевич! – воскликнул он не в первый раз, едва скрывая раздражение. —Вы знаете, что где-то среди нас в Москве скрывается преступник, и относитесь к этому безучастно.

– Ты повторяешься, – сказал Пронин. – На все лады повторяешь одну и ту же фразу, и я не вижу в этом большого смысла. Я в сердцах читать не умею, и никакой Рентген не изобрел еще аппарата, с помощью которого можно было бы просветить всех людей на предмет выявления зловредных личностей, существование которых так тебя беспокоит. Некто получил от Бурцева сумку с вакциной… Виноват, каюсь, не уследил. Бурцев мертв, и у меня нет никаких данных… Найди своего водопроводчика! Не можешь? Вот и я не могу найти, и оставим об этом разговор. Конечно, нет спора, преступника найти нужно, но самое важное в нашей работе – профилактика, предотвращение преступления.

– Вот об этом я и говорю!.. – воскликнул Виктор. – Преступник разгуливает на свободе, и в руках у него такое страшное средство…

– И тем не менее приходится ждать, – упрямо повторил Пронин. – Тебе не хватает терпенья.

Они бы еще долго спорили, потому что Виктора не так-то легко было остудить, но беседу их прервал телефонный звонок.

– Да, – сказал Пронин. – Слушаюсь, – он положил трубку. – Начальство вызывает, – объяснил он Виктору. – Покамест будем заниматься другими делами. А то так можно всю жизнь проговорить. – Он взялся за ручку двери. – Ты подожди меня, – сказал он на прощанье.

Вскоре Пронин вернулся – деловитый и напряженный.

– Что там? – нетерпеливо спросил Виктор.

– В одном учреждении, – сказал Пронин и назвал это учреждение, – пропал документ, имеющий государственное значение. Оттуда только что звонил один ответственный работник… Щуровский! – Пронин усмехнулся. – Вот нам с тобой и придется вместо живого человека заняться поисками бумажки!

Спустя десять минут Пронин и Виктор уже стояли перед подъездом названного учреждения.

Они предъявили вахтеру свои удостоверения, поднялись по широкой лестнице на четвертый этаж, легко нашли кабинет Щуровского, постучали, и на стук в двери тотчас же задергалась узорная бронзовая ручка, щелкнул замок, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянул сам Щуровский.

Это был высокий плотный человек, отлично и вместе с тем скромно одетый.

– Наконец-то! – озабоченно сказал он, увидев незнакомых посетителей в военной форме. – Прошу!

И широко распахнул дверь, отступая в кабинет.

Пронин и Виктор вошли, Щуровский быстрым, казалось бы, несвойственным ему движением сейчас же захлопнул бесшумно закрывшуюся дверь. Мягко щелкнул английский замок.

Вошедшие очутились в просторном кабинете, обставленном старинной резной мебелью и устланном коврами. Громадный, обтянутый зеленым сукном стол больше походил на биллиардный, чем на письменный. Кабинет скорее напоминал место для отдыха и бесед с друзьями, чем комнату для работы.

Виктор обвел комнату глазами, и Щуровский заметил его недоумевающий взгляд.

– Это для приемов, – поспешно сказал он. – Мы пройдем в мой рабочий кабинет…

Они вошли в следующую комнату, обставленную много проще. Два шведских бюро, несколько шкафов, несколько стульев, столик с пишущей машинкой… Чувствовалось, что здесь действительно работают. В одну из стен был вделан громадный несгораемый шкаф, и внимание Пронина привлек сравнительно молодой человек, стоявший возле шкафа. Он был так бледен, что в лице его не было ни кровинки.

При виде вошедших он не сдвинулся с места, только вопросительно взглянул на них и ничего не сказал.

– Мой секретарь – товарищ Иванов, – назвал его Щуровский.

Но Иванов по-прежнему не сдвинулся с места и ничего не сказал.

– Да, я и забыл вас познакомить, – спохватился Пронин и в свою очередь представил Виктора. – Мой помощник – Железнов.

Пронин прошелся по комнате…

– Может быть, присядем? – предложил он и сел. Сели и Щуровский, и Виктор. Лишь Иванов продолжал стоять.

Тогда Пронин указал на стул рядом с собою.

– Садитесь, товарищ Иванов, – сказал он.

И внезапно Иванов точно ожил, щеки его вдруг залила краска, он отошел от шкафа и послушно опустился на указанный стул. И тут Виктор заметил, что Иванов красив, – и круглое открытое лицо его, и курчавые черные волосы, и украинская вышитая рубашка – все в нем понравилось Виктору.

– Мы вас слушаем, – сказал Пронин, устремляя взгляд куда-то в потолок и как бы подчеркивая этим взглядом свое беспристрастное отношение к собеседникам.

– Собственно говоря, рассказывать больше нечего, – сказал Щуровский. – Исчез документ колоссальной важности. Содержание его известно немногим, и я вам не могу его изложить. Однако дальновидные политики могли подозревать о существовании документа. А некая иностранная держава весьма заинтересована и в том, чтобы его заполучить. Здесь надо добавить, что копии, снимки и прочее не имеют решительно никакой ценности. Имеет значение только оригинал с подлинными подписями и печатями. Существует он в природе только в двух экземплярах, – один хранится в ином месте, другой временно находился здесь… И вот этот экземпляр исчез!

Щуровский провел ладонью по лицу, точно смахивал с глаз какую-то пелену.

– Вы понимаете?!

– Мы слушаем, продолжайте, – сказал Пронин. – При каких обстоятельствах?

– Да, при каких обстоятельствах, – повторил Щуровский. – Доступ к этому сейфу имеют немногие, и, как вы видите сами, замок здесь столь сложного устройства, что никакое лицо, не знающее секрета, не может его ни открыть, ни взломать. Вчера, несмотря на выходной день, мы провели его на службе, занятые срочной работой. Вечером мне понадобилось привести в докладной записке несколько фраз из злополучного документа. Было очень поздно. Товарищ Иванов вызвал Петренко, сотрудника, у которого хранятся ключи. Шкаф открыли, в присутствии Иванова и Петренко я достал документ, и шкаф вновь заперли, Петренко был отпущен, я сел за свой стол, Иванов за свой, и около часа мы работали. Документ все время находился у меня на столе. Затем Петренко был вызван опять, я вложил документ в пакет, шкаф открыли, и я передал пакет Иванову, чтобы он положил его на место, Петренко запер шкаф и ушел. Мы же поработали еще некоторое время и часов около трех отправились домой. Надо вам сказать, что Иванов, когда мы засиживаемся до глубокой ночи, ночует иногда у меня в квартире, особенно если утром предстоит рано вернуться в учреждение. Отчасти это делается для того, чтобы не беспокоить по ночам домашних Иванова, тем более что живет он на другом конце города, а главным образом в тех случаях, когда бывает очень срочная работа и я нуждаюсь в том, чтобы Иванов постоянно был у меня под рукой. Так было и на этот раз. Мы приехали на квартиру, – со мной вместе живет сейчас только домашняя работница, жена и дочь находятся на юге, – она встретила нас, мы наскоро поужинали и легли спать. Я у себя в спальне, Иванов рядом в кабинете на диване. Встали рано, позавтракали, Иванов вызвал машину и поехали сюда. Ни вчера вечером, ни сегодня утром никто, кроме Петренко, в кабинет не входил. Заходила, впрочем, уборщица, но она была всего минут десять-пятнадцать, – на это время я вышел в соседнюю комнату, а Иванов вообще не покидал кабинет. Вскоре документ понадобился мне еще на несколько минут, был вызван Петренко, мы открыли шкаф, я взял пакет и на глазах Иванова и Петренко вытащил из пакета вместо документа… чистый лист бумаги!

Щуровский привстал и положил руку на телефон, точно хотел позвонить, но оказалось, это был только жест, иллюстрирующий его слова.

– Хотя результат можно было предвидеть заранее, ради очистки совести мы с Ивановым перерыли всю комнату. Затем я немедленно позвонил вам…

Он развел руками и замолчал.

– Вы говорите, что со вчерашнего вечера, кроме вас троих, здесь никого не было? – переспросил Пронин.

– Да, за исключением уборщицы, – сказал Щуровский. – Но ее просто трудно подозревать…

– Расставались ли вы за это время с Ивановым? – спросил Пронин.

– Нет, – сказал Щуровский. – Правда, мы спали в разных комнатах, ходили умываться, я выходил во время уборки кабинета…

– Значит, Иванов никуда не отлучался?

– Нет. Разве только утром, по дороге сюда, на секунду выскочил из машины, чтобы бросить в почтовый ящик открытку. Я попросил, – мою открытку. Утром написал несколько слов в книжный магазин. Это не имеет значения. Да, он все время был на моих глазах…

– Что же вы предполагаете? – спросил Пронин.

– Я ничего не предполагаю, – Щуровский пожал плечами. – Я излагаю вам факты, а уж ваше дело…

– Это правда? – спросил тогда Пронин Иванова. Иванов вопросительно посмотрел на Щуровского.

– Что “правда”? – тихо переспросил он.

– А вот о чем рассказывает ваш начальник, – пояснил Пронин.

Иванов опустил голову.

– Правда, – сказал он помедлив, исподлобья взглянул опять на Щуровского и повторил увереннее: – Конечно, правда.

– А Петренко? – опять обратился Пронин к Щуровскому.

– Нет, что тут мог Петренко! – нетерпеливо сказал Щуровский. – Петренко понятия не имел о документе. Он даже и не прикасался к нему…

– Ну, это мы проверим, конечно, – сказал Пронин. – Но вам все же придется рассказать нам о документе. Содержание можете не излагать, но внешний вид обязательно опишите. Как же иначе мы будем искать?

– А вы надеетесь найти? – обрадованно перебил его Щуровский.

– Там будет видно… – Пронин улыбнулся. – Постараемся.

– Обычный лист плотной бумаги, – сказал Щуровский. – Текст напечатан на первой странице и на оборотной, другие две чистые. Несколько подписей… Никаких особых признаков.

Пронин поднялся.

– Что ж, – сказал он, указывая Виктору на Иванова. – Придется вас задержать…

– Я не виноват, – сказал Иванов, пытаясь улыбнуться, и вдруг резко махнул рукой. – А впрочем, я понимаю…

– Я надеюсь, что все выяснится, – громко сказал Щуровский вслед своему секретарю и повернулся к Пронину. – Иванов был хорошим работником и… и честным, – добавил он несколько смущенно.

– – Идемте, – сказал Виктор, открывая дверь.

– Неужели вы думаете, что это он? – спросил Щуровский после ухода Иванова и Виктора. – Я очень ему доверял…

– Ну и напрасно… – насмешливо сказал Пронин. – Документа ведь нет?

– Но куда же он мог его деть?! – воскликнул Щуровский. – Он действительно никуда от меня не отлучался!

– Сюда ведь пройти постороннему человеку невозможно? – спросил Пронин.

Щуровский только отрицательно покачал головой.

– Поэтому проще всего предположить, что Иванов спрятал документ у вас в квартире.

– Что за смысл! – воскликнул Щуровский. – Зачем?

– Он мог спрятать документ в трех местах, – продолжал Пронин. – Здесь, в машине или у вас в квартире. Здесь спрятать трудно. Кроме того, он не мог не понимать, что, обнаружив пропажу, прежде всего перероют эту комнату. Передал уборщице? Мы поинтересуемся уборщицей, но трудно допустить, чтобы, похитив документ, он долго держал его при себе. Пропажа могла обнаружиться раньше, и комнату, и его могли обыскать еще до прихода уборщицы. В машине? Можно было привлечь внимание шофера, если только он не был его сообщником, и ваше. Рискованно! Проще всего было спрятать документ в вашей квартире, где он в течение длительного срока находился в одиночестве. Правда, не исключено, что он выбросил документ в форточку или бросил его в письме вместе с вашей открыткой в почтовый ящик, или, наконец, передал вашей домашней работнице…

– Что вы, что вы! – перебил Щуровский. – Она живет у нас четырнадцать лет. Я ручаюсь за нее, как за самого себя!

– И напрасно, – рассудительно сказал Пронин. – Не ручайтесь, не надо. Но сообразим дальше. Вряд ли Иванов рискнул бы бросить такую добычу в форточку. Послать почтой? Но он не мог знать, что вы пошлете открытку, да и не доверил бы документ почте. Домашняя работница? За нее ручаетесь даже вы! Нет, документ лежит у вас дома и ждет, когда сообщник Иванова проберется в квартиру и возьмет его из условленного места.

Щуровский нахмурился.

– Пожалуй, вы правы, – твердо сказал он. – Значит, надо произвести у меня обыск.

– Ни в коем случае, – возразил Пронин. – Распотрошим квартиру и, вероятнее всего, ничего не найдем. Да и, кроме документа, хотелось бы найти получателя. Сообщник Иванова сегодня же узнает об его аресте. Бесспорно, что они заранее шли на это, и это его не смутит. Поэтому не обижайтесь на нас, но мы установим за вашей квартирой наблюдение и в течение некоторого времени не отойдем ни от нее, ни от вас, ни даже от вашей работницы.

Щуровский поморщился и улыбнулся.

– Что делать! Поступайте так, как находите нужным.

– Руководитель вашего учреждения знает уже о пропаже? – осведомился Пронин.

– Разумеется, – сказал Щуровский. – Я тотчас известил товарища Толмачева. Он просил зайти к нему, когда вы приедете…

Они прошли к Толмачеву.

– Что вы решили? – спросил он вошедших. Пронин пожал плечами.

– Будем искать.

– Ни один человек не должен знать об исчезновении документа, – наставительно предупредил Толмачев Пронина и недружелюбно посмотрел на удрученного Щуровского. – Будем надеяться, Валерий Григорьевич…

Но вдруг не сдержался и жестко добавил:

– Хотя вы в какой-то степени тоже отвечаете за своего Иванова!

– Почему Иванова? – заинтересовался Пронин. – Все очень еще туманно.

– А кто мог это сделать? – раздраженно спросил Толмачев. – Ведь я или Щуровский не могли украсть документ?

Пронин покачал головой.

– Но что касается Иванова, это тоже еще проблематично…

– А вот товарищ Щуровский не сомневается! – сказал Толмачев. – Да и сами вы не могли арестовать его без достаточных оснований!

– Основания для ареста есть, а для осуждения еще нету, – возразил Пронин. – Это разные вещи. Да и товарищ Щуровский говорил мне о своем секретаре совсем обратное. Впрочем, я претензий ни к кому не имею. При таких обстоятельствах кого ни начнешь подозревать!

– Вы не поняли меня, – вмешался Щуровский. – Иванов действительно был хорошим работником, но… – Он развел руками. – Не ветер же унес бумагу!

– Однако надо действовать, – сказал Толмачев. – Речами и слезами горю не поможешь…

И Пронин принялся за работу. Добрый десяток людей был брошен на поиски документа. Несколько опытных сотрудников сверху донизу осмотрели и комнату, где находился сейф, и соседний кабинет. Одному из сотрудников было велено обыскать автомобиль. Другому Пронин поручил на всякий случай объездить все книжные магазины и поинтересоваться отправленной поутру открыткой. Сам он решил заняться людьми, которые могли иметь хоть какую-нибудь причастность к пропаже.

Он допросил Петренко, уборщицу, шофера… Петренко был техническим работником, который никогда не заглядывал в сейф и понятия не имел о содержании хранившихся там документов. Уборщица была малограмотна и просто глупа; можно было притворяться, но не до такой степени. Шофер, наоборот, оказался весьма смышленым парнем и в связи с допросом даже высказал правильную догадку – не похищены ли, мол, в учреждении какие-нибудь секретные бумаги. Но по зрелом размышлении Пронин решил, что вряд ли вору нужно было приобрести лишнего сообщника в лице шофера. К сожалению, никто из троих не сказал ничего, что могло хоть немного облегчить поиски.

Допрос Иванова тоже ничего не дал. Он пытался держаться спокойно, хотя ему плохо удавалось скрыть свое подавленное настроение, и полностью подтвердил показания своего начальника.

– Добавить нечего, – сказал он. – Все изложено правильно.

Виноватым себя Иванов не признал, как ни старался Пронин убедить его в обратном. Иванов соглашался, что улики свидетельствуют против него, но как-нибудь объяснить исчезновение документа отказался.

Пронину хотелось проверить впечатление, сложившееся у него об Иванове, и он поехал к нему домой.

Секретарь Щуровского вместе с женой и матерью жил на окраине города, в одном из новых, недавно выстроенных многоэтажных домов.

Пронин позвонил. Ему открыла дверь молодая женщина. Он вошел в тесную переднюю. Ивановы занимали маленькую двухкомнатную квартирку. Дверь в столовую была открыта. Над столом горела лампа под шелковым оранжевым абажуром. За столом сидела круглолицая морщинистая старушка с белыми, как лунь, волосами. Хозяева пили чай. На столе стояли чайник, чашки, вазочка с вареньем, баранки. Рядом с баранками лежала раскрытая книга, придавленная человеческим черепом. Но даже череп не вызывал здесь никаких мрачных мыслей.

– А я думала – Саша, – разочарованно сказала молодая женщина, обращаясь как-то сразу и к вошедшему, и к старушке в столовой.

– Я от него, – сказал Пронин. – Он просил предупредить, что на несколько дней отлучится из города.

– Небось опять со своим Щуровским на дачу к нему работать поехал? – недовольно спросила молодая женщина и тут же заулыбалась, заранее уверенная в ответе. – Чаю хотите?

И опять, не ожидая ответа, закричала:

– Мама, налейте чаю товарищу!

– Чаю не хочу, а посидеть – минуточку посижу, – сказал Пронин, входя в столовую.

Он поздоровался с матерью Иванова, сел у стола, и, несмотря на отказ, к нему пододвинули чашку с чаем, и он выпил ее и даже съел баранку.

– Учитесь? – спросил он, кивая на череп.

– Да, в медицинском институте, – сказала жена Иванова и засмеялась. – Ненавижу анатомию!

Пронин побеседовал с женщинами и ушел успокоенный. Они не вызвали в нем подозрений. Поиски следовало вести в другом направлении.

От Ивановых он поехал на квартиру Щуровского.

Дверь открыл Виктор, и Пронин шепотом задал ему несколько коротких вопросов:

– Что нового?

– Ничего.

– Щуровский вернулся?

– Дома.

– А что сейчас делает?

– Пообедал и лег спать.

– А как с тобой?

– Любезен. Приглашал обедать.

– А работница?

– Возится в кухне.

Пронин прислушался. В квартире царила такая тишина, точно квартира была необитаема.

– Покажи-ка мне квартиру, – распорядился Пронин.

Почти неслышно пошли они по комнатам. Столовая, комната дочери, еще какая-то комнатушка, почти пустая, кабинет…

Виктор указал на дверь из кабинета.

– Там спальня, спит, – шепнул он.

Пронин внимательно рассматривал обстановку. Мебель в комнатах стояла дорогая, нарядная, но казалась она и громоздкой, и подержанной, точно принесена была сюда из каких-то других, более просторных и богатых домов. Только кабинет выглядел проще и обыденнее, заставленный книжными полками, за стеклами которых в сгущающихся летних сумерках тускло поблескивали золоченые корешки.

Пронин всматривался в книги, не зажигая электричества. Здесь стояли русские и нерусские классики, старый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Большая советская энциклопедия, топорщились тесно сдавленные брошюрки… Книг было много, и Пронин подумал, что в одной из них вполне может лежать искомая бумага, но сейчас же отогнал эту мысль: слишком наивно было бы спрятать сюда такой важный документ.

Как ни тихо передвигались Пронин и Виктор, должно быть, Щуровский услышал их шаги. Он закашлял, скрипнул кроватью, быстро прошлепал по полу, распахнул дверь и повернул выключатель.

– Ах, это вы, товарищ Пронин, – произнес Щуровский без всякого удивления, стоя на полу в носках и щурясь от света. – Успешны ли ваши поиски?

– Да вот, изучаем обстановку, – сказал Пронин. – Иванов-то ведь здесь ночевал?

– Изучайте, изучайте, здесь, – снисходительно подтвердил Щуровский, помолчал и вдруг предложил: – Я на вашем месте все-таки произвел бы здесь обыск… Валяйте, а?

– Нет, – отказался Пронин. – Мы лучше подождем, когда кто-нибудь сюда явится.

– Как знаете, – согласился Щуровский. – Только ведь так можно месяцами ждать…

– А мы терпеливые. – Пронин усмехнулся. – Вам только мешать будем…

– Ничего, – великодушно сказал Щуровский. – Я вот даже соснул при вас. В шахматы не играете?

– Вот вам компаньон! – Пронин хлопнул Виктора по плечу. – А я уж пойду. Делишки есть, да и соснуть тоже не мешает…

Следующий день не принес ничего нового, за исключением того, что сотрудник, объездивший московские книжные магазины, не сумел найти открытку Щуровского, затерявшуюся среди прочей корреспонденции.

Все шло заведенным порядком. Виктор сторожил квартиру. Щуровский бывал только на службе и дома. Все лица, имевшие хоть какое-нибудь соприкосновение с ним или с Ивановым, вплоть до домашней работницы, находились под наблюдением. А дело – не двигалось.

Лишь на третий день произошло незначительное событие, которому можно было не придать значения, если бы не привычка Пронина не оставлять без внимания ни малейшей мелочи.

Виктор сообщил Пронину, что на квартиру к Щу-ровскому во время его отсутствия из книжного магазина принесли два тома энциклопедического словаря – первый и восьмой, по-видимому, те самые, о которых он писал в своей открытке.

– На всякий случай я поинтересуюсь завтра этими томами, – сказал Пронин и опять оставил Виктора одного скучать в чужой квартире.

Наутро Пронин нарочно приехал с некоторым опозданием. Щуровский уже находился на службе.

– Ну, здравствуй, – приветствовал Пронин Виктора. – Как спалось? Давай сюда книги, будем читать. Где они?

Но Виктор сразу огорошил Ивана Николаевича.

– У вешалки перед зеркалом. Щуровский очень удивился, когда их увидел. “Я совсем другие книги заказывал, – говорит. – Вечно наши магазины напутают, не умеют еще культурно торговать”. Напрасно только мы его открытку по всей Москве искали. Тут и адрес магазина написан, и фамилия человека, к которому надо обратиться.

– А книжки-то эти он читал? – поинтересовался Пронин. – Или так к ним и не притронулся?

– Нет, как не притронулся, – объяснил Виктор. – Он даже отнес было их в кабинет, перелистывал… Посмотреть-то ведь надо было?

– И долго он там с этими книжками возился?

– Ну час, может быть…

– А как ты думаешь, – спросил Пронин, – в одном из этих переплетов не может быть спрятан документ?..

– Что вы говорите! – воскликнул Виктор. – Неужели вы подозреваете Щуровского?