Текст книги "Мифы о Древней Руси. Историческое расследование"
Автор книги: Лев Прозоров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Борис.
А ведь «точная наука лингвистика» до сих пор считает возможным рассматривать версию – а то и подавать, как доказанный факт – что болгарское и русское имя Борис происходит из монг. bogori «маленький»[66]66
http://www.slovopedia.com/22/193/1630839.html
[Закрыть] (вот почему из монгольского-то, а? Впрочем, датировки трудов, выдвинувших эту версию, многое объясняют – в те годы всё восточнее Санкт-Петербурга виделось каким-то слипшимся комом, внутри которого монголов не то что от тюрок, но даже и от финнов не всегда отделяли… и ещё раз, лингвистика у нас «точная наука», да-да-да, а не сектантское повторение мнений, высосанных Корифеями Авторитетовичами из морщинистого подагрического перста в тыща восемьсот лохматом году). Впрочем, к чести герра Фасмера, он хотя бы упоминает, и даже без возражений, славянскую «версию» происхождения этого имени. Хотя это не версия, а, собственно, непосредственно данные источников. И если господам мало того, что летописный Борис в саге об Эймунде поименован Бурицлейфом-Бориславом, что в Ипатьевской летописи[67]67
http://litopys.org.ua/ipatlet/ipat19.htm
[Закрыть] киевский боярин Петр Бориславич (тот самый, которого ещё один Борис – Рыбаков – считал автором «Слова о полку Игореве»), называется также и Петром Борисовичем, так вот вам свидетельство яснее ясного – откуда у язычника-лютича «тюрко-болгарское» (не говорю уж «монгольское») имя?!
Ну и самый смак вот это – «запретил… продажу христиан язычникам».
У нас ведь «всем известно», что гордые германские юберменши сотнями и тысячами порабощали жалких склавинов.
Только вот в этом отрывочке «христиане» – явно германцы, а «язычники» – столь же явно славяне. То есть в XI веке германским королям приходилось принимать специальные законы против продажи германских рабов язычникам-славянам (это в разгар «дранг нах остен»). Не знали, видать, невежественные склавины, что в колодниках ходить положено исключительно им, и в блаженном неведении покупали крещёных рабов из числа благородных тевтонов…
О гуннах, «гордых тевтонах» и «склавинах»
Интересно сравнить отношение к гуннам и лично к Аттиле у русов и у германо-скандинавских племён.
Вопреки популярным у «ариохристиан», «русских вотанистов» и прочих мутантов сказкам, никакой расовой ненависти или тем паче презрения германские племена ни к гуннам, ни к их правителю никогда не питали – насколько только об этом вообще можно судить сейчас. Вовсе наоборот.
Вот англосаксы. В эпической поэме VII столетия «Видсид» – названной так по имени легендарного певца – сообщается следующее:
Долго Хвала достохвально правил
а самым сильным был Александр
среди людей и благоденствовал больше
всех на этом свете, о ком я слышал.
Этла правил гуннами, Эорманрик готами,
Бекка банингами, бургендами Гвикка;
Кесарь правил греками, а Кэлик финнами»[68]68
http://ulfdalir.narod.ru/sources/Britain/Poetry/vidsith.htm
[Закрыть].
Здесь гунны во главе с Этлой-Аттилой упомянуты сразу после «идеального государя» Александра Великого. Легендарный царь Македонии был известен в качестве образца правителя и воина от Средней Азии до, как видим, Британских островов. С ним считали за честь сравнивать своих правителей, например, гота Германариха – в этом списке Эорманрика. Вот что пишет про него придворный историк готских королей Иордан:
«Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен и заставил их повиноваться своим законам. Немало Древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим»[69]69
http://www.vostlit.info/Texts/rus/Iordan/textl.phtml?id=576
[Закрыть].
И тем не менее – даже это новое воплощение великого завоевателя названо в «Видсиде» после Этлы-Аттилы!
Даже византийцам-грекам, наследникам великого Рима, со своим Кесарем-Цезарем (тут скорее титул, понятый, как имя) – и тем пришлось потесниться!
Дальше в том же самом «Видсиде»:
[…] Жил я в державах чужих подолгу
обошёл я немало земель обширных,
разлучённый с отчизной, зло встречал и благо
сирота, служа властителям:
песнопевец, я теперь поведаю
в этих многолюдных палатах медовых
как дарами высокородные не раз меня привечали.
Был я у гуннов и у хред-готов,
у свеев, геатов и у сут данов
[…].[70]70
http://ulfdalir.narod.ru/sources/Britain/Poetry/vidsith.htm
[Закрыть]
Опять гунны упомянуты впереди всех племён, в том числе – впереди северных.
Скандинавы, «Старшая Эдда», «Песнь о Хлёде».
И снова гунны «впереди планеты всей» в глазах нордического сказителя. Кстати, «валы» в этом списке, как считается – римляне, и правящий ими Кьяр – тот же Кесарь. Но и римляне, в глазах предания, идут после гуннов – даже не вторыми.
Та же «Старшая Эдда», «Вторая песнь о Гудрун». Девушку королевского рода, собственно, ту самую Гудрун, сватают за Атли, вождя гуннов – исторического Аттилу. Мать говорит ей:
То есть для германки королевского рода лечь на ложе гуннского вождя – завидная участь.
Та же Гудрун, уже к тому времени снова вдова, побуждает сыновей, Сёрли и Хамдира, отомстить за смерть их сестры Сванхильд (песнь «Старшей Эдды», в которой всё это происходит, так и называется – «Подстрекательство Гудрун»):
То же говорит и немецкая «Песнь о Нибелунгах», называющая Аттилу римских хроник, Атли северных саг, Этлу англосаксов, на свой лад Этцелем:
Как ни суди об Этцеле, завидный он жених.
От Роны вплоть до Рейна он всех людей славней.
От Эльбы и до моря нет короля сильней.
Себя прославил Этцель так, что из всех краёв
К его двору стекалось немало удальцов.
Был с каждым он приветлив, учтив и щедр без меры,
Будь то боец языческой иль христианской веры[74]74
http://lib.ru/INOOLD/WORLD/nibelungi.txt
[Закрыть]
В «Песни», кстати, вроде и ещё один повод для «презрения» добавляется – ну язычник же, поганин, так сказать, а невеста не только германская принцесса, но ещё и христианка[75]75
В северных преданиях – героических песнях «Старшей Эдды», саге о Вольсунгах – нет упоминаний о христианстве германских современников Аттилы, напротив, они клянутся языческими святынями и свободно общаются с Одином и его валькириями. Это не единственный случай, когда герои языческого эпоса оказались «окрещены» задним числом. Достаточно вспомнить кораля Артура – которого его современник, святой Гильдас, именовал «Медведем, валяющимся в старой грязи своего нечестия» и «противящимся Богу и его решениям» – проще говоря, «король былого и грядущего» при жизни был заклятым язычником, что не помешало позднее менестрелям сделать из него и его соратников примерных христиан, взыскующих «чаши Грааля» с кровью Христовой. Очень похоже, что такой же путь прошли и наши былины – в иных вариантах сохранились ещё упоминания о Богах во множественном числе, обереге вместо креста, волхвах вместо «святых отцов» и пр.
[Закрыть]… Но всем как-то безразлично.
Имена Атли и Этла на протяжении всего раннего средневековья были у скандинавов и англосаксов аристократическими. Ими называли ярлов и епископов[76]76
Венгерское средневековое и современное имя Аттила имеет книжное происхождение, основанное на книжном же мифе о венгерском происхождении гуннов, что видно из самой его формы.
[Закрыть].
«Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда»:
«Идмундом звали его ярла. У него был сын Атли»[77]77
http://norse.ulver.com/edda/helgah.html
[Закрыть].
«Сага о Хальвдане Чёрном» из «Круга Земного» Снорри Стурлусона тоже знает ярла-тёзку правителя гуннов:
«К нему приехал ярл Атли Тощий из Гаулара»[78]78
http://ulfdalir.ru/sources/42/377/380
[Закрыть].
Английский средневековый автор Беда Достопочтенный в своей «Церковной истории народа англов»:
«Пять человек из этого монастыря впоследствии стали епископами, а именно Боза, Этла, Офтфор, Иоанн и Вилфрид, все мужи редкого благочестия и святости. Первый, как уже говорилось, был посвящен в епископы Эборака; о втором можно вкратце сказать, что он был епископом города Доркика»[79]79
http://vostlit.narod.ru/Texts/rus5/Beda/text4.htm
[Закрыть].
Впрочем, что там Аттила-Этла-Атли-Этцель…
Сигурд Убийца Фафнира – он же Зигфрид – может смело быть назван лицом нордического мифа. Величайший из героев Севера, воплощение скандо-германского идеала, белокурая бестия, символ тевтонского духа, центральный персонаж героических песен Старшей Эдды, саг, немецких поэм, опер Вагнера, массы картин и скульптур.
«Пророчество Грипира» из «Старшей Эдды» даёт – под видом прорицания – такую емкую характеристику этому герою:
Будешь велик,
как никто под солнцем,
станешь превыше
конунгов прочих,[80]80
Где-то мы это уже слышали, не так ли? «Первым из всех он признан повсюду», «он всех людей славней», «нет короля сильней».
[Закрыть]
щедр на золото,
скуп на бегство,
обличьем прекрасен
и мудр в речах[81]81
http://ulfdalir.ru/sources/86/105/351
[Закрыть].
Наверно, поэтому глаза читателей «соскальзывают» с одной детали образа героя из героев в самом архаичном из посвящённых Сигурду-Зигфриду памятников – тех самых песнях «Старшей Эдды».
В «Краткой песни о Сигурде»[82]82
http://norse.ulver.com/edda/sigurdars.html
[Закрыть] северный витязь дважды назван «гуннским конунгом». И ещё один – поименован «гуннским Бальдром войска» – то есть украшением войска, лучшим из гуннских ратников.
В «Гренландских речах Атли»[83]83
http://norse.ulver.com/edda/atlam.html
[Закрыть] Сигурд обозначен «князем гуннов».
Итого – четыре раза «Старшая Эдда» называет своего героя номер один гунном. Готом – ни разу.
Конунгом гуннов герой не раз величается ещё и в «Саге о Вольсунгах» – но предания Эдды всё же считаются источником более ранним и более надежным.
Вот такой вот поворот.
Интересно, а как это вообще состыкуется в головах читателей с привычным нам образом гунна из массовой культуры – колченогого вонючего дикаря-монгола, зверочеловека, одним словом, полной противоположности всего, что вкладывается в образ «гуннского Бальдра войска»?
Ну а теперь – «Тидрек-сага».
Аттила сватается к дочери «конунга русов Озантрикса». (Напомню, германские правители сами к Аттиле своих дочек сватали.)
Ответ:
«Нам кажется удивительным, что конунг Аттила так смел, что дерзает просить руки нашей дочери, ибо он взял с боя наше царство, от этого он возгордился. А отец его Озид был незначительным конунгом, и род его не так знатен, как были русские люди, наши родичи»[84]84
http://www.orgsun.com/ru/books/history/roads-millennia/istoriya4.php
[Закрыть].
Занавес. Кому (причем вроде бы «гордым тевтонам») настолько «завидный жених», что и самим посвататься не грех, а кому (причем вроде бы «гунносклавинам») даже после военного поражения «род его не так знатен».
Каменный страж у колыбели Руси
Многие видели картину Николая Рериха «Заморские гости» (раньше я бы написал «все видели» – она в советские времена даже попала в учебник для средней школы; сейчас – не знаю). По широкой реке под ясным дневным небом скользит ладья с высоко поднятым резным носом.
Ветер надувает пёстрые паруса. Грудь корабля рассекает речные волны, обрастая «усами» из пены – корабль идёт против течения. Люди в остроконечных шлемах оглядывают холмистые берега. На одном их холмов – крепость. Вроде бы даже с каменными стенами… Фантазия? Рерих взял пейзаж на этой картине не из головы. Более ста лет тому назад, на рубеже XIX и XX веков он часто навещал северный край. «Перед нами один из лучших русских пейзажей. Широко раскинулся серо-бурый Волхов с водоворотами и серыми хвостами течения посередине; по высоким берегам сторожами стали курганы, и стали не как-нибудь зря, а стройным рядом, один красивее другого. Из-под кургана, наполовину скрытая пахотным чёрным бугром, торчит белая Ивановская церковь с пятью зелёными главами. Подле самой воды типичная монастырская ограда с белыми башенками по углам. Далее, в беспорядке, серые и жёлтые остовы посада в перемежку с белыми силуэтами церквей. Далеко блеснула какая-то глава, опять подобие ограды. Что-то белеет, а за всем этим густо-зелёный бор – всё больше хвоя; через силуэты елей и сосен опять выглядывают вершины курганов. Везде что-то было, каждое место полно минувшего. Вот оно, историческое настроение (По пути из варяг в греки// Н.К. Рерих. Собрание сочинений. Кн. I. М., 1914, с. 46–48)1. «Один из лучших русских пейзажей» открылся художнику с вершины кургана «Олеговой могилы» над Волховом. Напротив в древнюю русскую реку впадала неприметная речушка Любша. Но о том, что на холме у её устья когда-то действительно стояла крепость, учёные узнали спустя сто лет после гениального прозрения Николая Константиновича, в 1997 году.
Раскапывал Любшанское городище Евгений Александрович Рябинин. Специалист по финно-угорским культурам, он и здесь ожидал увидеть финское племенное поселение. Однако Евгений Александрович, в отличие от иных финнофилов (в том числе и с археологическими дипломами), был настоящим учёным, и почти сразу понял – финны тут ни при чём.
Не совсем «ни при чём», как выяснилось позже. Очень давно на этом месте стоял острожек какого-то племени рыболовов. Традиционно археологи считают это поселение финским, хотя узнать достоверно, на каком языке говорили аборигены берегов Любши, конечно, нельзя. Потом пришли другие люди. Острожек[85]85
http://svitk.ru/004_book_book/9b/2014_rerih-izbrannoe.php
[Закрыть] сожгли. А пепелище – показательный момент для понимания отношений пришельцев с туземцами – перепахали. В буквальном смысле – сохой. Высокий холм, на котором, естественно, не собирались ничего сеять. Прямо как римляне руины Карфагена, только что солью не засыпали по паханому – «чтоб и духу не было».
Кривичи – предположили археологи. Оказалось, что и не кривичи. Кривичи, хоронившие прах сожженных сородичей в длинных курганах, уже обретались в Приладожье не первый век к моменту возникновения Любшанской крепости, но построили её не они. В конце VII века христианского летоисчисления крепость у впадения Любши в Волхов возвели другие пришельцы – словене ильменские. Возвели по тем же архитектурным образцам, что и укрепления южнобалтийского Поморья. Те края останутся образцом для северно-русских зодчих ещё полтысячи лет – конструкция вала Новгородского Детинца, возведённого в 1116 году, тоже повторяет укрепления балтийских славян, не имея аналогов на Днепре. «Людье новгородские от рода варяжьска до днешьнего дни»[86]86
http: //krotov.info/acts/12/pvl/novg10.htm
[Закрыть] – ещё Новгородский летописец подметил, а уж он-то, наверно, знал своих земляков, а равно и варягов – кто они и откуда пришли.
Про южно-балтийские истоки северно-русского зодчества к моменту открытия Рябинина археологи знали уже давно, но продолжали упорно считать варягов скандинавами. Сенсацией (так до сих пор толком и не замеченной ни научным сообществом, ни обществом в целом) было другое: стены Любши (как мы будем называть здесь для краткости Любшанское городище) были каменными! Это в конце VII века! За сто лет до начала «эпохи викингов». За двести лет до появления на берегах Волхова легендарного Рюрика с братьями и дружиной. За триста лет до того, как жителей этих берегов огнём и мечом приобщили к религии «любви и милосердия». Среди лесных дебрей и топких болот Ладожского края дремучие славяне, вместо того, чтоб сидя в болоте, дышать сквозь тростинку, да отнимать у медведей дикий мёд, взяли, да и поставили первую в этих краях – да во всей Восточной Европе (если не считать греческих полисов на берегах Азовского и Чёрного морей; до хазарских крепостей ещё лет сто) – каменную твердыню. Вот они, на фотографиях, раскопанные археологами каменные стены крепости, чьё подлинное имя до нас не дошло.
Почему именно здесь – на полдороге между берегом Ладожского озера («моря Нево», как его тогда называли) и городом Ладогой? На этот вопрос даёт ответ геология, а не археология. В те далёкие века Ладожское озеро стояло под самым холмом, на котором поднялись каменные стены Любши, а место будущего города Ладога ещё было волховским мелководьем. Только спустя полвека на месте будущей Ладоги появятся первые постройки (на мостках, берег, видно, был ещё сырым и болотистым). А холм Любши был на десять метров выше Ладожского, и уже в те времена поднимался высоко над водою, контролируя тогдашнее Волховское устье – пункт стратегической важности.
Архитектура Любшанского городища, привезённая с берегов южной Балтики, имеет глубокие истоки, уходящие в древний мир. У прославленных градостроителей-римлян учились предки варяжских колонистов возведению каменных стен. Там, на южном берегу Балтийского моря, о древнем Риме помнили ещё в Средние века. В языческом храме Волына показывали копьё, якобы принадлежавшее Юлию Цезарю.
Пережившая несколько пожаров и сеч, каменная твердыня Любши не пережила изменений климата. Воды «моря Нево» отступили к полуночи, на просохшем берегу Волхова поднялась новая княжеская крепость – Ладога, выросшая из посёлка торговцев и ремесленников (ещё один маленький намёк – на Варяжской улице той самой Ладоги археологи нашли храмовое здание Балтийских славян). И Любшанская каменная крепость, будто старый воин, забытый теми, чьё безопасное детство и счастливая юность прошли за его широкой спиной, угасла в забвении перед самым началом русской истории. И возможно, с ладей Рюрика, идущих в Ладогу, оглядывались на заброшенные, опустевшие каменные стены на высоком берегу.
Не в лучшее время произошло и открытие древнейшей каменной крепости русского Севера. Во-первых, в девяностые мало кого можно было заинтересовать проектом, не сулящим немедленной выгоды (да и сейчас, честно-то говоря, мало что изменилось). А какая прибыль может воспоследовать от археологических раскопок? Но даже это, «во-первых», – это ещё было полбеды. Настоящая беда была, «во-вторых». Каменный ветеран русской истории, страж её колыбели, не вписывается в набор мифов, которым «каждый интеллигентный человек» обязан верить так же слепо, как верил его предшественник в XV столетии, что у мухи четыре ноги (ибо так об этом писал Аристотель), а в XVIII – что метеориты «не могут падать с неба, потому что на небе нет камней».
Борозды, крест-накрест рассекающие пепелище острожка таёжных рыболовов на месте будущей Любши, брезгливо перечёркивают «дружное мычание» «патриотов» и «западников» об «изначальной смешанности» русских, и их – нашей – исконной готовности неприхотливо скрещиваться с первой же болотной кикиморой. Ну и о «славянском миролюбии» заодно.
Перед лицом каменных стен Любшанского городища откровенно беспомощен лепет норманистов о скандинавских сверхчеловеках, в воинских и организаторских способностях которых так нуждались-де славянские недотепы. А сходство Любши с крепостями южной Балтики и вовсе выбивает из-под хлипких ножек норманизма последнюю опору, однозначно свидетельствуя, кем были и откуда пришли прославленные летописью варяги. Наконец, как же быть с кличами о «тысячелетии русской архитектуры», так громко звучавшими во время празднования юбилея крещения Руси в 1988 году, если Любша свидетельствует о знакомстве жителей волховских берегов с каменным зодчеством за века до «озарения благой вестью»? Не зря идол отечественной интеллигенции Д.С. Лихачёв просил археологов не докапывать Любшанскую крепость. Якобы чтобы было что копать будущим поколениям исследователей. Чудесный предлог.
Любша неудобна. Любша не нужна. Им.
А нам?
Глава 2. Миф о викингах – непобедимых и всепроникающих
Нет, на сей раз я не о норманизме. Не об учении, по которому летописная «русь» – это шведский «народ грести», на волшебных драккарах порхавший по ельникам, дубравам и непролазным лесным крепям водоразделов Восточной Европы, покоривший территории, многократно превосходившие по размерам Скандинавию, давший её славянскому населению новое имя и княжеский род – и в рекордные сроки растворившийся среди них, не оставив никаких достойных упоминания следов ни в вере, ни в языке, ни в обычаях. Из скромности, наверное, из той же скромности, по которой норманнские скальды умолчали о родстве с «конугами Гардарики» – притом, что скандинавское происхождение герцогов Нормандии и их английских и сицилийских потомков – помнилось многие века спустя.
Я скорее о психологическом фоне этого представления. Об – да-да, опять и снова – об «атмосфере». Об никем не провозглашаемой в открытую, но принимаемой, как данность, как аксиома вере в то, что скандинавам в Северной Европе было некому противостоять, не с кем сравниться, что они одни были героями исторического спектакля на той сцене, а остальным в лучшем случае достались места безгласной массовки на заднем плане – если не декораций и реквизита. Иначе трудно понять бестрепетно прочерчиваемые на исторических картах маршруты «плаваний» норманнов по Восточной Европе – размахом сопоставимые только с маршрутами тех же скандинавов по морским просторам, не населенными никем.
Между тем источники никаких оснований для столь радужной картины не дают. И сами скандинавы рассматривали даже береговые племена южной и юго-восточной Балтики как, самое меньшее, достойных противников – а отнюдь не только «привычных жертв набегов». Скорее уж сами датчане и шведы – норвежцы в меньшей степени – становились «привычными жертвами набегов» юго-восточных соседей.
Да и с «путями», кое ученое перо проложило давно уж ушедшим в Вальхаллу скандинавам по Великой Русской равнине, дело тоже обстоит… не так уж ровно. По преимуществу – в полном соответствии со старинной солдатской песней – «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить».
О конунге Вильтине и его владениях
Потребители норманистского вторичного продукта обыкновенно находятся в плену представлений о славянах, как о «мирном» и, соответственно, терпильском народце, и о скандинавах, по определению этаких воинственных юберменшах, нагибавших всех, до кого дотягивались. Представления, кстати, стопроцентно советские – как бы ни воображали себя иные товарищи норманисты «борцами с совком». Я уже приводил немало свидетельств того, как на самом деле оценивали соседи воинственность и боевые качества славян. А теперь просто посмотрим, как описывает взаимоотношения скандинавов и балтийских славян скандинавская же «Тидек-сага»:
«Был конунг по имени Вилъкин (Немецкий исследователь Карл Мюлленгоф доказал, что имя «вилькинов» и их короля Вилькина происходит от названия племенного союза балтийских славян «вильцев»[87]87
http://histline.narod.ru/il03.htm
[Закрыть]), славный победами и храбростью. Силой и опустошением он овладел страной, что называлась страной вилькинов, а теперь зовётся Свитьодом, и Гуталандом, и всем царством шведского конунга, Сканией, Сеаландом, Ютландом, Винландом[88]88
Винландом здесь явно названа не будущая Америка, а или Вин(Д) ланд, земля вендов, или Вин-ланд «двинская земля», что видно по другим спискам саги.
[Закрыть] и всеми царствами, какие к тому принадлежат. Так далеко простиралось царство Вилькина-конунга, как страна обозначенная его именем (…) Таким образом, и это царство названо страной вилькинов от имени конунга вилькина, а народом вилькинов – люди, там обитающие, – всё это, пока новый народ не принял владычества над той страной, отчего вновь поменялись имена…»[89]89
Цит. по изд. Веселовский А.Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском//ИОРЯИС, т. XIII, кн. 1, СПб.
[Закрыть]
Карта земель, покоренных Вильтином-Конунгом, согласно «Тидрек-саге» ношения скандинавов и балтийских славян скандинавская же «Тидрек-сага»:
Можно спорить по поводу исторической основательности такого сообщения. В связи этим стоит вспомнить еще Фортинским в 1872 году отмеченное обстоятельство: уже Титмар Мерзебургский использует слово «велеты» или «вильты» только в составе цитат из более ранних авторов. Говоря о современных ему событиях, он неизменно называет их лютичами.
То есть ко временам Титмара, к началу XI века, термин «велеты» из употребления уже вышел.
В свою очередь, Тидрек-сага совершенно не знает никаких лютичей (в отличие, скажем, от «Песни о Роланде», где упомянуты именно leutiz[90]90
http://www.russianplanet.ru/filolog/babylon/epos/roland10.htm
[Закрыть] – между тем песню эту исполняли ещё в конце XI века, во время битвы при Гастингсе[91]91
http://www.vostlit.info/Texts/rus/William_Malm/frametext.htm
[Закрыть]). Получается, что и время сложения Тидрек-саги (или, по крайности, тех её частей, где говорится о «вилькинах») мы должны отодвинуть ко временам не ранее начала XI века, что сильно повышает ценность содержащихся в ней сведений.
Но одно не подлежит сомнению – складывавшие легенды про то, как «вилькины», т. е. вильцы-велеты,
балтийские славяне, правили «всем царством шведского конунга», плюс Ютландом, Зеландией, Сканией и многими прилегающими землями, скандинавские сказители соседей своих, балтийских славян, безобидными «миролюбивыми» терпилами не считали совершенно точно.
Карта-схема Северной Руси, отражающая реалии IX–XI вв. (по данным саг о древних временах и перекликающихся с ними источников). а – укрепленные послания, центры территорий; б – крупные пороги и водопады; в – направления и цель движения из Приладожья за пределы территории, вклеченной в карту; г – Валдайская и Вепсовская возвышенности.
Иллюстрация из книги Д.А. Мачинского и М.В. Панкратовой «Северная Русь и саги о древних временах // Европа и Азия. Проблемы этнокультурных контактов», СПб., 2002. Карта правоверно-норманистская – чего стоит чистейшей воды выдумка, ни в каких источниках не встречающийся «Исуборг» на месте славянского Изборска. Тем ценнее «Йотунхейм» к юго-востоку от Ладоги…
Сага о людях Восточного пути, или те, кого боялись викинги
Одни боялись Пью. Другие – Билли Бонса А меня… меня боялся сам Флинт
Джон Сильвер
Думаю, такой заголовок немало удивит неподготовленного читателя. В массовой культуре, в десятках фильмов, сотнях книг, тысячах комиксов растиражирован облик неустрашимых и непобедимых вояк в рогатых шлемах, проникающих на своих ладьях с полосатыми парусами буквально повсюду[92]92
http://pereformat.ru/2011/ll/vikings/, http://pereformat.ru/2011/11/vikings-normans/#more-1564
[Закрыть], Балтика раннего Средневековья становится в глазах жертв этого мифа сценой, на которой скандинавы – а под словом «викинги» понимаются именно они – главные действующие лица, остальным же народам Северной Европы отведена роль в лучшем случае статистов, если не декораций. Даже на страницы научных статей проникают ничем, кроме этого навязчивого образа из массовой культуры, не обоснованные утверждения, что шведы являлись в IX веке «лучшими воинами» тех краёв и именно в таком качестве якобы были «призваны» славянами.
Между тем стоит от фильмов, романов и комиксов обратиться к источникам той поры, и облик несокрушимых суперменов на драккарах, внушающих трепет всему живому, начинает увядать.
Достаточно известен рассказ Гельмольда о регулярных набегах славян на Данию – ту самую Данию, из которой иные умудрились «вывести» основателя русской княжеской династии.
«Ибо Дания в большей части своей состоит из островов, которые окружены со всех сторон омывающим их морем, так что данам нелегко обезопасить себя от нападений морских разбойников, потому что здесь имеется много мысов, весьма удобных для устройства славянами себе убежищ. Выходя отсюда тайком, они нападают из своих засад на неосторожных, ибо славяне весьма искусны в устройстве тайных нападений. Поэтому вплоть до недавнего времени этот разбойничий обычай был так у них распространен, что, совершенно пренебрегая выгодами земледелия, они свои всегда готовые к бою руки направляли на морские вылазки, единственную свою надежду, и все свои богатства полагая в кораблях. Нападения данов они ни во что не ставят, напротив, даже считают удовольствием для себя вступать с ними в рукопашный бой»[93]93
http://vostlit.narod.ru/Texts/rus/Gelmold/gel5.htm
[Закрыть].
Обращаю внимание читателя, что такое положение дел не рассматривается германским автором, писавшим в XII веке, как что-то принципиально новое для региона.
Создаваемой Гельмольдом картине Дании, разоряемой регулярными набегами с востока, со стороны балтийских славян-вендов, не противоречат и собственно скандинавские источники. «Сага о Хаконе Добром»:
«Затем Хакон конунг поплыл на восток вдоль берегов Сканей (…) и убивал викингов, где он их только находил, как датчан, так и вендов»[94]94
http://ulfdalir.ru/sources/42/1839/1840/1845
[Закрыть].
То есть в первой половине X века берега юга Швеции[95]95
На самом деле всё несколько сложнее, и жители Скании или Сконе до сих пор себя считают скорее датчанами, нежели шведами, и говорят на особом, близком к датскому, диалекте; но к нашей теме это не относится.
[Закрыть] разоряли, кроме соседей-датчан, морские разбойники-венды. Заметим также, что вендов этих называют, как и скандинавов-датчан, викингами. Легко предположить, что добиравшиеся до Сконе славянские «викинги» попутную Данию тоже вниманием не обходили.
Положение Дании было не менее печально и веком поздней.
«Сага о Магнусе Добром»:
«Теперь же страна не имеет правителя, ибо я уехал оттуда, и на нее, как вы знаете, совершают многочисленные нападения венды, куры и другие народы с Восточного Пути»[96]96
http://ulfdalir.ru/sources/42/1839/1840/1849
[Закрыть].
«Сага о Харальде Суровом»:
«Хакон стал ведать защитой страны от викингов, которые сильно разоряли Датскую Державу, вендов и других людей Восточного Пути, а также куров»[97]97
http://norse.ulver.com/src/konung/heimskringla/harald-hard/ru.html
[Закрыть].
Тут уже в качестве морских разбойников, разорявших и грабивших родину прославленных «датских викингов», кроме вендов, выступают и «куры», точнее, курши, племя, вошедшее в состав современной латышской народности, что не только подтверждает, но и расширяет нарисованную Гельмольдом картину. Кстати, и тут викингами называют вовсе не скандинавов.
Надо сказать, сами скандинавы подобное поведение восточных соседей воспринимали как что-то совершенно само собою разумеющееся, исторически сложившееся, чуть ли не от начала времён. Так, в «Пряди о Норне-Гесте» сей Вечный Странник нордических мифов[98]98
Согласно той же «Пряди», при рождении Норне-Геста присутствовали трое норн. Первые двое наобещали младенцу всяческих благ, но третья, самая младшая и самая злая, Скульд, посулила, что младенец умрёт в тот момент, как полностью прогорит свеча в подсвечнике. Матушка малыша, не будь дура, свечу немедленно погасила – и Норне-Гест потом несколько столетий таскал ту свечу в сумке.
Для меня мрачным символизмом наполнен тот факт, что умереть вечный странник решил после крещения северных стран конунгом Ола– вом…
Кстати, о Норне-Гесте написал целый роман датский писатель Йохан– нес Вильгельм Йенсен. От души рекомендую.
[Закрыть] рассказывает конунгу Олаву (X век) про события VIII века – битву при Бравалле – следующее.
«Сигурд Хринг там не был, поскольку ему приходилось защищать свою страну, Свитьод, на которую нападали куры и квены»[99]99
http://norse.ulver.com/src/forn/nornagest/ru.html квены – это лопари, саамы.
[Закрыть].
В этой «Пряди», конечно, много неясного, да и сам источник, скажем так, ненадёжен. Вдруг да напутал чего – могло и позабыться за столько веков жизни. Но есть упоминания о давних набегах на Швецию с Востока в более серьёзных источниках. К тому же подкреплённые археологически.
В обнаруженном несколько лет назад в Сальме (Эстония) погребении[100]100
http://oldrus.livejournal.com/229671.html
[Закрыть] лежат тридцать три (просто пушкинские богатыри, только дядьки-Черномора не хватает) мужских скелета, останки четырех собак, оружие, зачастую богато украшенное. Погребены «витязи морские» в корабле, который считается древнейшим из найденных на Балтике парусных судов.
Вот здесь[101]101
http://russbalt.rodl.org/index.php?topic=1189.0
[Закрыть] приходят, обсуждая эту находку, к обоснованным выводам о крупном, по масштабам тех мест и времён, сражении и о том, что оно должно было попасть в саги.
Мне кажется, я нашёл упоминание о битве, участников которой похоронили на Сальме.
Сына Эйстейна, который стал после него конунгом в державе свеев, звали Ингвар. Он был великим воином и часто уплывал на боевом корабле, потому что в то время Свеарики очень страдала от набегов датчан и людей, плававших по Восточному пути. Конунг Ингвар заключил мир с датчанами и затем начал грабить на Восточном пути. Однажды летом он собрал войско, и поплыл в Эстланд, и грабил летом в том месте, которое называется Стейни. Туда явились эсты с большим войском, и произошло сражение. Войско эстов было так велико, что свеи не могли сопротивляться. Конунг Ингвар там пал, а его дружина бежала. Он был похоронен там в кургане близ моря, в Адальсюсле. После этого поражения свеи уплыли домой. Как говорит Тьодольв:
Случилось, что Ингвара
род Сюслы
принес в жертву:
светлого воина
в сердце камня
войско эстов убило,
и Восточное море
свейскому ёвуру[102]102
То есть кабану, вепрю – в скандинавской поэзии столь же обычный образ для витязя, героя, как в нашем фольклоре ясный сокол.
[Закрыть]
песнь Гюмира
на радость поет[103]103
http://www.ulfdalir.ru/sources/42/1839/1840/2607
[Закрыть]
Снова подчеркну – упомянуто о постоянных разорительных нападениях на землю свеев-шведов с Востока Балтики. Думаю, можно вполне поверить нарисованной в Круге Земном картине, показывающей поход Ингвара, как попытку нанести ответный удар. Северным сказителям никто не ставил в задачу «борьбу за мир» – в отличие, скажем, от советских писателей – и не требовал изображать предков «миролюбивыми». Если они рассказывают, что на них нападали, и поход был, так сказать, в порядке самообороны, так, скорее всего, и было.
Источники в очередной раз показывают всю бредовость владеющих помраченным разумом норманистов миражей о шведах, занимающихся в VIII–IX веках «колонизацией» Восточной Европы, возводящих Ладогу, и, наконец, прокладывающих путь к Константинополю и уничтожающих Хазарский каганат. В реальности предки шведов сами были жертвами набегов с востока. Скажу ещё раз – пределом возможностей и амбиций шведов того времени было потрепать какое-нибудь из прибережных племен вроде эстов или тех же куршей, если же удавалось слупить с тех отступного, это вообще рассматривалось не иначе как чудо. А бывало, как мы видим в саге, и совсем наоборот – местные племена наносили сокрушительные удары пришельцам, уничтожая их дружины вместе с вождями[104]104
А вот маленький пример того, что норманизм не лечится.
«С данами был заключен мир, и Ингвар переключился на суливший богатую добычу и менее боеспособный Восток» (http://ulfdalir.narod.ru/literature/Hlevov A Predvestniki/1realn eping1.htm)
Вот так описывает эти события норманист Хлевов. Выделено мною. «Меньшая боеспособность» эстов безусловно проявилась в регулярных успешных набегах на свейские земли, а также в том, что они разгромили беднягу Ингвара в пух и прах. Хотя «несметные богатства» эстонских пустошей раннего Средневековья, пожалуй, ещё более эпичны.
[Закрыть].
Никакая «колонизация» земель к состоку от Балтики никому из тогдашних свеев и во сне не снилась.
Народы юго-восточной Прибалтики после крушения вендской цивилизации под ударами немецких и датских рыцарей в XII веке продолжали дело предков вплоть до XIII века включительно.
