Текст книги "Записки сексолога"

Автор книги: Лев Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Оба актера, герои истории с неудавшимся самоубийством, живы и по сей день. Они давно расстались. А служат до сих пор в одном театре…

И смех и грех с этими истеричными дамочками. Только вспомнил эпизод с парой актеров, а на ум уже просится следующая, совершенно комическая история. Да, лица многих людей из длинной череды пациентов стерлись из памяти. А вот начинаю вспоминать об одних, и память тянет одну за другой новые истории. Как интересно устроено наше сознание: оказывается, я не просто помню некоторые давние эпизоды – они у меня, как выяснилось, «рассортированы» по темам. Так вот, была еще такая история из раздела «Истерички».

И опять ко мне на прием пришла нарядная, ярко накрашенная дама. Прямо с порога она заявила:

– Доктор, помогите! Мы с Альфредом не можем родить! Я ему разных девочек приводила, и ничего не получается.

О господи, думаю, что это за Альфред такой? То ли это сын, а моя посетительница – заботливая мать, которая печется о продолжении рода. А если это муж элегантной дамы, то, получается, бесплодная супруга ищет ему наложниц?! Чудеса, да и только! В мою голову сразу полезли библейские ассоциации: старые Авраам и его жена Сарра, которая привела ему молодую наложницу Агарь.

Что делать? Надо лечить беднягу Альфреда. Я вздохнул:

– Альфреду надо сдать сперму на спермограмму.

– А как он это сделает?

– Как все, так и он…

– Ну что вы! У него не получится!

– Как не получится? Мне не встречались мужчины, у которых бы не получалось…

– Это не мужчина! Это мой любимый мопс!

В последние советские годы сексология начала бурно развиваться не только в обеих столицах, но и в Украине. Недавно, к прискорбию, скончался мой друг и коллега, один из отцов украинской сексологии, Валентин Валентинович Кришталь. Слава богу, живет и здравствует главный сексолог Украины Игорь Иванович Горпинченко. Они вдвоем тогда смогли заинтересовать руководство этой советской республики в сексологии.

Украина славилась своими пышными сексологическими конференциями, на организацию которых денег не жалели. Все было так богато, как будто сексология – не зарождающаяся в стране область, а нечто старое, доброе, испытанное, вроде хирургии.

На одной из таких конференций у меня был запланирован пленарный доклад. Я числился то ли третьим, то ли четвертым из выступающих. Я немного опоздал к открытию и в холле огромного, сверкающего люстрами и мрамором Дворца культуры в Киеве встретил двух коллег из других республик. Мы разговорились. И вдруг кто-то крикнул мне:

– Щеглов, бегите в зал, ваш доклад уже объявили!

Я в ужасе кинулся наверх через три ступеньки. Вбегаю в зал. Он набит до отказа: на креслах разместились человек четыреста. Я вскочил на трибуну. Начал доклад. По ходу дела присмотрелся к сидящим в президиуме – ни одного знакомого лица. Тема моего выступления звучала так: «О девиантных формах сексуального поведения». В зале стояла мертвая тишина: меня давно так внимательно не слушали. Я распалялся все больше – дошел аж до самой некрофилии. Закончил. Зал взорвался аплодисментами. Едва ли когда-нибудь был у меня такой благодарный зал! Правда, это оказалась конференция металлургов: я перепутал двери. Наверное, сексология интересней, чем металлургия. Даже для самих металлургов…

Только в 1989 году я смог стать штатным преподавателем первой в России кафедры сексологии.

Но я не хотел ограничиваться преподаванием. Я был одержим практической, а не академической сексологией. Носился с совершенно безумными идеями. Наверное, мое искреннее желание помогать людям (степень сексуальной безграмотности советского человека того времени трудно преувеличить) и при этом не зависеть ни от какого всевластного начальства придало мне сил претворить в жизнь идею, которая тогда многим виделась абсолютно безумной.

До работы на кафедре я открыл первый психотерапевтический кабинет. Последней подписью, разрешавшей сию по тем временам форменную авантюру, был автограф того самого чиновника, рассказом о встрече с которым я начал эту книгу.

Кабинет был открыт в одной из обычных районных поликлиник. Я не останавливался на достигнутом. Сначала я добился того, что в кабинете стал вести прием еще и психолог. А через два года случилось, кажется, невероятное: мне разрешили начать прием больных с сексуальными расстройствами. Боже, каких только аргументов в пользу того, что секс у нас есть, я не приводил чиновникам – делился знаниями, рассказывал случаи из своей психиатрической практики, демонстрировал статистику!

Одновременно с этим я добился того, что стал лектором общества «Знание» с правом продажи билетов на лекции. Это был неплохой заработок. На мои знания объявился спрос. Я объездил всю страну с рассказами, которые носили весьма пуританские названия типа: «Брак и семья» или «Психология семейной жизни».

Вспоминается один забавный случай. Как-то меня пригласили прочитать лекцию в Карелии для учащихся тамошнего огромного сельхозтехникума.

Я вошел в зал. Присмотрелся. Среди публики сидели и совсем молоденькие мальчики, и дяди в годах – видимо, посланные по путевкам колхозов осваивать сельхознауку. Мне приготовили место в президиуме. Рядом со мной – фельдшер, который работал в этом учебном заведении. Он-то, собственно, и организовал сие культурно-просветительское мероприятие.

Я объявил, что собираюсь прочитать лекцию об отношениях в семье. Потом покосился на своего антрепренера и обалдел: он вывалил из кармана и выложил на стол перед собой кучу крупных болтов и гаек весом граммов по пятнадцать. Поймав мой удивленный взгляд, он успокаивающим жестом дал мне понять: мол, продолжайте, болты не помешают лекции. Я продолжил, пребывая в состоянии недоумения.

Минут через 15–20 несколько человек в одном из углов зала начали о чем-то перешептываться: внимание явно ослабло. Шепот перерос в негромкий гул, который мешал моей работе. И тут фельдшер помог мне удержать внимание аудитории. Правда, не совсем обычным способом. Он прицелился и кинул болт в группу болтунов. Я похолодел: эдак можно и глаз кому-нибудь выбить. Однако они замолчали. Но еще через четверть часа ситуация повторилась, и опять возмутители спокойствия были утихомирены метким броском металлического предмета. Я изливал на аудиторию знания, как в бреду. После лекции я спросил у фельдшера:

– Зачем вы это делали? Ведь так можно кого-нибудь травмировать!

Он невозмутимо ответил:

– У них травм не бывает.

Таково уж было отношение медика к будущему нашего сельского хозяйства…

Правда, как раз тогда на меня стали поступать жалобы со всех концов страны. Мол, чему-то дурному учит людей доктор Щеглов.

И опять я писал объяснительные, краткое содержание которых можно передать четырьмя словами: «Секс у нас есть!»… И лекции продолжились.

Моя практика росла. Многим из тех, кто хорошо помнит ханжескую, пуританскую советскую эпоху, кажется невозможным то, что моя карьера сексолога состоялась еще в те годы. Они пытаются докопаться до истины: спрашивают меня о том, не было ли у меня каких-то особых связей, не происходило ли со мной чего-либо сверхъестественного, чуть ли не мистического. Наверное, если рассуждать с точки зрения непознанного, то от Бога в моей жизни были только счастливые встречи с людьми, с моими учителями, которые были готовы бескорыстно делиться своими знаниями. И чем старше я становлюсь, тем больше я думаю о том, чтó они для меня сделали. Почему занятые, востребованные люди бескорыстно тратили на меня свое время? Я был мальчишка, юнец, страстно увлеченный сексологией. Носился со своими идеями как с писаной торбой. Возможно, я был даже смешон. Тем не менее меня учили. Неужели только ради удовольствия почувствовать себя мэтром в глазах неоперившегося подмастерья? Думаю, время было другое: тогда получали наслаждение от того, что не имеет денежного эквивалента: от интересной беседы. Спасибо моим блестящим, талантливым и бескорыстным учителям. Все они, кроме Игоря Семеновича Кона, к сожалению, уже ушли из жизни. Мне до сих пор часто не хватает моих замечательных наставников и собеседников.

А насчет особых связей… Я прожил больше половины жизни. Так и хочется добавить клише: и пришел к неутешительным выводам. Отнюдь. Я, например, считаю, что, если хочешь чего-то достичь, надо не оставлять попыток. Что бы ни стряслось. Даже если кажется, что впереди глухая стена. Я уверен, любую стену можно пробить. Конечно, можно и голову разбить. Но скорее все-таки рухнет стена. Сейчас, когда мне уже за шестьдесят, я думаю именно так. Но тогда – в двадцать, в тридцать – кто мне, начинающему доктору, специалисту в «странной, неприличной» области, почасовику из ГИДУВа, внушил, что в конце туннеля может быть свет?

Я не считаю себя смельчаком. Мне было очень страшно ходить со своими заявлениями по кабинетам камнелицых советских чиновников. Когда меня обвиняли в пропаганде чуть ли не порнографии, я писал объяснительные, слабо веря в то, что останусь на свободе. (Вспомните, как меня наставлял дядя-сиделец.) Я много и многого боялся в своей жизни, но…

Мой отец в трамвае при слове «жид» выписывал хаму в ухо без предупреждения. Мама же, наоборот, была тихой, нежной женщиной, которая всего боялась. Особенно волновалась она за нас, детей. Она никогда не повышала голоса. (Моя будущая жена после первой встречи с мамой сказала мне: «Мне кажется, самое верное определение для твоей матери – „кроткая“».) Но могла с необычайным, раздражавшим меня тогда терпением тихо повторять:

– Лева, ты надел шарф? Надень, пожалуйста, сегодня ветрено. Ты можешь простудиться.

Все неприятности своих детей мама воспринимала с ужасом и как свои собственные. Она, наверное, была бы рада всю жизнь водить меня за ручку, чтобы я, не дай бог, не получил где-нибудь синяка. С мамой я был тихим, домашним, болезненным мальчиком Левочкой, который собирал в парке сухие листья и наклеивал их в альбом. С папой, а также в мечтах я был другим. Не знаю, кем бы я стал, если б оказался под полным влиянием моей кроткой, трепетной мамы. Но у моего отца были иные жизненные принципы.

Перед вторым классом мы с ним отправились покупать мне форму. Тогда мальчиков заставляли носить в школе гимнастерки и штаны грязно-защитного цвета. Форма была хлопчатобумажная, которая после второй стирки превращалась в линялую пижаму. И была полушерстяная – более аристократическая и ноская. Мы жили небогато. Но папа считал, что нельзя экономить на серьезных вещах.

Отец заявил:

– Будем покупать тебе полушерстяную форму.

В магазине оказалось, что гимнастерка и брюки моего размера остались в единственном экземпляре.

Отец немного медлил, осматривая товар: он не хотел ошибиться с размером. Тем временем подошел какой-то мужик с мальчиком, моим ровесником, дернул заветную форму на себя и резко сказал:

– Чё тянешь? Пока ты думаешь, мы костюмчик купим.

Продолжение «беседы» двух конкурентов произошло на задворках универмага…

Домой мы возвращались без формы. У отца было ухо в полголовы. Мама, увидев его, только побледнела и всплеснула руками…

А я был горд. Горд своим отцом – человеком, который никогда не отказывался от борьбы. Даже если не был уверен в победе.

Современная молодежь не знает (и, может быть, слава богу), что такое жизнь двора, с его футболом и драками, королями и париями.

Я много болел и поздно вышел в наш двор на Обводном канале. Меня очень тянуло к сверстникам. Я страшно хотел, чтоб они приняли меня в свою компанию. Но не тут-то было. Компания уже сформировалась. Я почти сразу же понял, что никакой другой роли, кроме печальной участи объекта насмешек и издевательств, мне не уготовано. Я был маленький, худенький, щупленький. Я, конечно, осознавал, что могу проводить свободное время в полной безопасности: с гербарием, под теплым крылом моей доброй, нежной мамы. Но меня страшно, безудержно тянуло во двор.

У нас всем заправляли братья Огурцовы, два крепыша, немного старше меня по возрасту. Сейчас таких называют безбашенными – они держали в страхе весь двор. Меня они лупили просто нещадно. Мама, грустно вздыхая, вечером смазывала йодом ссадины и синяки на моем теле. Она все время рвалась заступиться за меня. Отец запрещал:

– Он должен сам разобраться.

Огурцовы казались мне почти что небожителями, сверхчеловеками, эдакими Колоссами Родосскими. Я одновременно восхищался ими и боялся их до смерти.

В один прекрасный день мое терпение лопнуло. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но во время дворового футбольного матча после очередного незаслуженного и очень болезненного тычка я снес одного из них и изо всех сил засадил ему в нос. Хлынула кровь. Но не это меня удивило. И даже не собственная смелость. Огурцов, всемогущий Огурцов, зарыдал! Мир перевернулся. Сверхчеловек, оказалось, способен плакать от боли…

Вечером к моим родителям пришла объясняться мать Огурцова. Моя мама была готова извиниться за головореза-сына… Отец же сказал грозившей милицией Огурцовой-старшей:

– Они мужчины. Пусть сами разбираются…

Больше меня во дворе не обижали.

Настала весна. Берега Обводного тогда не были закованы в гранит. На песке у воды сидели компании. Слышались звуки гармошки. Пили водку. Дрались. Где вы, легендарные братья Огурцовы? Живы ли вы? Кем вы стали?..

Во власти субкультур

Я шел по коридору к своему кабинету в районной поликлинике. Вначале мне показалось, что вдали маячит какое-то огромное черное облако. Когда я приблизился, облако приобрело очертания пяти толстых женщин в застиранных черных одеждах. Каждая из этих усатых теток крепко сжимала в руках кошелек. (Я вспомнил все леденящие душу рассказы о «подвигах» работников ОБХСС.) За спинами сих внушительного вида сопровождающих скрывались худенькие, черненькие, бледненькие – даже не юноша и девушка, а почти мальчик и девочка. Юная пара, сопровождаемая толпой родственниц, проследовала за мной в кабинет. Я сразу понял, что работать будет нелегко: ко мне пришли представители маленького горного народа, которые весьма плохо говорили по-русски.

Я начал задавать вопросы. Из путаных объяснений, сопровождаемых жестами типа опущенного вниз указательного пальца, согнутого крючком, я понял, что молодую пару сосватали, свадьбу справили, вся родня радовалась. И тут – на тебе: мальчик в первую брачную ночь показал свою полную мужскую несостоятельность. Что делать? Я так толком и не уяснил, как они вышли на меня…

Мальчик сдал все анализы – многочисленные проверки не выявили ни малейших отклонений в интимной области. В чем же причина импотенции? И это в восемнадцать-то лет!

Результаты анализов я огласил, естественно, в присутствии всех жаждущих информации дуэний. Говорю:

– Видимо, причина не физиологическая, – тыкаю пальцем вниз, – а психологическая, – указываю на голову.

Они – полусловами-полужестами: как же так, мол?! Как это так – он нездоров? Мы спрашиваем: может, тебе невеста не нравится? Нет, говорит, люблю ее. Мы стоим, смотрим, не мешаем ему. А у него ничего не получается…

– Что-о-о? Как смотрите?!

После этого вопроса я на несколько секунд потерял дар речи.

Как оказалось, согласно обычаю этого горного народа, первую брачную ночь молодые проводят под присмотром родственниц. Нет, до сих пор у многих народностей сохранился обычай после брачной ночи демонстрировать гостям окровавленную простыню. Но чтобы совершать первый в жизни половой акт под неусыпными взглядами почтенных тетушек!!!

Я пришел в себя и произнес строгим «врачебным» голосом:

– Больше за молодыми наблюдать не пытайтесь. Оставьте их наедине. Я требую этого как врач. Вы понимаете, что будет, если вам придется возвращать невесту в дом ее отца девушкой и вся деревня узнает, что ваш мальчик никогда не будет мужчиной?! Вы же не хотите, чтобы свадьба расстроилась! Или вы хотите, чтобы у них никогда не было детей, а у вас – внуков?! Через год, если молодой муж разрешит, я позволяю вам посмотреть, как у них все получается.

Мой тон был столь жесток, что дуэньи меня поняли и покорно закивали. Большая семья без дальнейших расспросов удалилась, оставив в кассе деньги за анализы и консультацию.

Чудесная вещь – цивилизация. Как, какими ветрами принесло ее в этот дикий горный аул, мужчин которого многие века не смущали строгие взгляды опытных родственниц? Почему мальчик, который до свадьбы ни разу не был в городе, почувствовал дуновение прогресса, а его родные – нет? А может, он от природы был тоньше устроен?

Эту историю мне трудно вспоминать без улыбки. Она подходит для раздела с названием типа «Дикие и отжившие обычаи прошлого». А вот другой случай. Тут уже мне совсем не до шуток.

Конечно, секс для человека может быть и радостью, и мучением. Половая жизнь иногда обращается в подлинную трагедию. Но я никогда не считал себя врачом, который сталкивается в своей практике с вопросами жизни и смерти. Не считал, пока ко мне не пришла эта большая цыганская семья.

Они привели с собой бледного, тощего, женоподобного юношу. Сначала я даже немного усмехнулся «в усы»: так напомнили мне шумные тетушки-сопровождающие давешних представительниц горного народа, которые хотели быть свидетельницами половой жизни молодой пары.

И опять передо мной трясли какими-то торбочками с золотом и кошельками, набитыми мятыми купюрами.

Родня восклицала:

– Доктор, вылечи его! Мы в долгу не останемся! Нам сказали, что ты можешь его спасти!

Как оказалось, у мальчика с ранних лет проявились странные наклонности: его не раз замечали с накрашенными губами. Неоднократно его ловили на улицах в женской одежде и жестоко избивали. Но побои дела не исправили, поэтому семья, принадлежащая к старинному баронскому цыганскому роду, решила не оставлять «больного» наедине с его проблемой, а обратиться к последнему средству – специалисту-сексологу.

Я долго беседовал с парнем. Боже, какой это был несчастный, замученный, задавленный человек! Выводы, к которым я пришел, оказались отнюдь не утешительными для семьи. Я понял, что передо мной так называемый ядерный транссексуал.

(Напомню в скобках, что транссексуал – это представитель одного пола, который чувствует свою принадлежность к полу противоположному. Неопытные доктора иногда путают мужчин-транссексуалов с пассивными гомосексуалистами, а женщин-транссексуалок – с активными лесбиянками. Главное отличие тут вот в чем: гомосексуалист, к примеру, ощущает себя мужчиной, но в другой роли. А транссексуал чувствует себя «засунутым» в чужое тело. Женщины-транссексуалы носят мужские джинсы и всячески скрывают грудь, а мужчины иногда даже приклеивают член пластырем к бедру!)

Тут следует сказать, что транссексуалы бывают двух видов: краевые и ядерные. Краевой транссексуал – человек, ранние впечатления и жизненный опыт которого сформировали в нем личность с необычной половой самоидентификацией. В этом случае иногда помогает психотерапия. Тем, кого специалисты признали ядерными транссексуалами, показана оперативная смена пола. Тут и речи не может быть о лечении словом.

Итак, я огласил свой вердикт семье.

Послышался вздох. А после него мне очень спокойно сказали, что, мол, сделано все возможное и ничего не остается, кроме как покориться судьбе.

Я закивал и начал рассказывать о том, какие операции предстоят молодому человеку.

Меня прервали:

– Вы не поняли: мы представители баронского рода! Такой мальчик – позор для нашей семьи. Что мы скажем родне?! Что пришел волшебник и превратил мальчика в девочку? Но ничего: мы ночью его задушим. Знаете, всякое бывает. У нас восемь детей: как будто один утром взял да и не проснулся.

Я посмотрел на «заботливых» членов семьи и понял, что они не шутят.

Когда они ушли, я позвонил в милицию, назвал адрес этой семьи и сообщил, что готовится убийство. Я немного успокоился только после того, как убедился, что мой звонок зарегистрирован. Хотя какое там спокойствие? Работа врача так построена, что мы лечим болезни, а не судьбы. Мы не имеем права лезть в чужие жизни. Больной с самым страшным диагнозом может отказаться от медицинской помощи. И это его право… Свобода выбора – за ним. Желание вверить кому-то свою жизнь на Западе считается признаком неполноценности. Специалист – не спаситель, а помощник, своего рода зеркало, в котором больной видит себя, свои проблемы…

Мысль о том, что врач должен прослеживать дальнейший жизненный путь каждого пациента, приходит в голову не только чувствительным и гиперответственным интеллигентам.

В конце 80-х как-то позвонили мне из Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области.

– Вы товарищ Щеглов?

– Я.

– Почему вы своих больных распускаете? Вы что, хотите, чтоб другие люди за вами подбирали?

– Я не вполне понял ваши претензии.

– А тут Н., ваш бывший пациент, говорит, что вы его распустили.

Я вспомнил, что был у меня пациент, который в процессе консультирования проявлял признаки психического расстройства. Я дал ему направление в психоневрологический диспансер. «Скорую» вызывать не стал, так как не счел его общественно опасным.

До диспансера он не дошел. Зато отправился в КГБ, где и заявил, что доктор Щеглов ночами ходит по крышам домов и делает отметки мелом для первоочередных бомбардировок врагов. То, что он болен, в КГБ поняли сразу. Но не смогли удержаться от соблазна призвать меня к ответственности…

А в 90-е годы мною интересовались не в КГБ, а в самом обычном районном отделении милиции.

Когда демонстрировался цикл передач «Адамово яблоко», я ощутил на себе тяжесть бремени славы. Как-то мы с приятелем шли по улице. А навстречу – два типичных милиционера с сероватыми, в цвет формы, похмельными лицами. Один из них зафиксировал на мне взгляд. Я уже привык к тому, что меня стали узнавать на улицах. Но страж закона потребовал:

– Предъявите документы.

При этом он жестко схватил меня за руку. Напарник стал его одергивать:

– Петя, ты чего – охренел? Это же доктор Щеглов!

– Ой, простите, – извинился обознавшийся Петя, – просто нам каждое утро дают ориентиры на разных преступников, которые находятся в розыске. А я смотрю – лицо знакомое!

Благодаря популярности «Адамова яблока» меня стали считать экспертом в области сексологии. Я много за свою жизнь написал о сексе: это были и научные труды, и популярные книги. В последнее время я что-то частенько стал слышать вопросы:

– Лев Моисеевич, а как же любовь? Что вы все о сексе да о сексе – и ни слова о любви?

Сексология – это моя профессия. А о любви я просто часто думаю, как любой человек, которому небезразлично, что происходит вокруг. Физиологические отношения – это способ разрядки, возможность получить удовольствие. Кстати, люди – единственный вид, представители которого занимаются любовью не только ради размножения, а и для удовольствия. В то же время сексуальные отношения – это бескрайняя вселенная, где можно реализовать себя и показать свое отношение к партнеру. Близость – разговор двоих, который может быть гармоничным и раздражающим, грубым и нежным, интересным и скучным. Через него можно показать свою ненависть или любовь.

Что такое любовь? Молодые скажут: это страсть, полная эротических ощущений. Какая же любовь без секса? Если нет полового контакта, о какой любви может быть речь?

Я счастлив, что в свое время смог помочь одной паре. Они поженились перед тем, как его отправили в Афганистан. После ранения в позвоночник он вернулся домой инвалидом-колясочником. У него сохранилась некоторая чувствительность в области половых органов и возможность эякуляции (центры эрекции и эякуляции находятся в разных местах). И все. Ни о какой эрекции не может быть и речи. А они счастливы. Поверьте, я мало встречал таких счастливых пар, хотя в их близких отношениях большую роль играет продукция секс-шопов. Тех самых секс-шопов, которые многие «блюстители нравственности» считают приютом извращенцев и вместилищем всяческого зла. Я, правда, противоположного мнения об этих магазинах.

Мои знакомые сотрудники секс-шопа рассказывали мне, как к ним пришла пожилая бедно одетая дама и стала прицениваться к резиновым женщинам. Она долго выбирала, искала вариант подешевле. Работники магазина недоумевали: зачем немолодой, почтенной даме подобная игрушка для мужчин? Оказалось, у нее великовозрастный сын-олигофрен, у которого с некоторых пор появились неконтролируемые сексуальные проявления. Старая мать, которая живет с ним в однокомнатной квартире, не может ни переодеться спокойно, ни пойти в душ… Женщина купила куклу. Через несколько дней она со слезами счастья на глазах благодарила продавцов в секс-шопе: сын перестал к ней приставать и часами играет с куклой.

Так что не секс-шопы нас губят и не «Макдоналдс», а образ, навеваемый массовой культурой. Я смотрю на сегодняшних кумиров, и у меня не возникает сомнений в том, что у них есть две вещи: эрекция и деньги. Есть ли у них ум, совесть, сомнения, интересы, а не желания? Вряд ли. Для них важны эрекция и деньги. Деньги и эрекция. Я переживаю не потому, что не нужен им как специалист. Поверьте, как это ни грустно, на мой век пациентов хватит. Просто мне, мягко говоря, не близки подобные представления о привлекательности и значимости.

Правда, если перейти на шутливый тон, то деньги без эрекции приносят мало счастья. В лихие 90-е арендовал я кабинет для приема пациентов в одном из домов во дворе кинотеатра «Колизей». И вот звонят мне по телефону и записывают на прием одного известного вора в законе. В назначенное время вдоль лестницы, ведущей к моей скромной обители, выстроились два ряда охранников – человек тридцать. Через этот строй ко мне в кабинет зашел немолодой, изможденного вида человек. Таких иногда называют «засиженными».

Проблема его состояла вот в чем. На старости лет он встретил большую любовь и ради нее был готов даже отказаться от своего высокого статуса в криминальном мире (воры в законе, согласно понятиям уголовного мира, не могут иметь семей). Любовь пришла, но вместе с ней не появилось ни эрекции, ни эякуляции, ни даже элементарного эротического желания. Готовый отречься от престола король в общей сложности 25 лет провел в тюрьмах. Он страдал туберкулезом. Чувство престарелого и нездорового криминального авторитета было высоким и чистым, но это совершенно не устраивало его даму сердца.

Работать с ним было нелегко: столь авторитетному господину было трудно говорить о своих проблемах, особенно в такой деликатной области. В конце концов совместными усилиями мы смогли их частично решить. Вор в законе проникся ко мне доверием и решил поговорить по душам:

– Скажи, доктор, на прощание, – вопрошал он хриплым голосом, – сколько денег в месяц тебе нужно для счастья?

– Если бы мне гарантировали 5000 долларов в месяц, я был бы вполне счастлив…

– Что ты крутишь?! Ты мне врешь! Невозможно жить меньше чем на пятнашку (15 000 долларов. – Л. Щ.)!

Он ушел в диком раздражении от моей лживости.

Через пару лет его застрелили в одном из кафе в центре города.

А может, не стоит волноваться? Черт с ней, с этой убогой системой ценностей, которую прививает молодежи массовая культура? Есть же хорошие молодые люди.

Есть. Кто же спорит? Но есть и жертвы представлений, которые им прививают.

Недавно меня привлекли к одной судебно-медицинской экспертизе, которой предшествовала следующая история.

Две юные девушки из хороших семей, жительницы центра города, отправились на всю ночь гулять – праздновать «Алые паруса». Во время прогулки они познакомились с тремя молодыми людьми, своими ровесниками. Оказалось, что все они слушают одну и ту же музыку, смотрят одни и те же фильмы, посещают одни и те же форумы в Интернете. За подобными беседами на культурные темы и потягиванием пива ночь подошла к концу. И тут одна из девочек предложила всей компании зайти к ней домой – договорить и допить пиво, – благо родители на даче. Молодые люди с удовольствием согласились.

В квартире парни изнасиловали и жестоко избили обеих девочек.

Молодых людей арестовали за это преступление. У одного из них оказался состоятельный отец, который нанял адвокатов и настаивал на экспертизе. Он надеялся, что его сына признают невменяемым и не осудят. Забегая вперед, скажу, что всех троих признали нормальными и они предстали перед судом.

Что же случилось? Откуда вдруг такая жестокость? Ведь ходили, беседовали, любовались белой ночью! И вдруг: ни с того ни с сего…

Нет, не вдруг.

Оказалось, что молодые люди занимали подвал в одном из домов в новостройках, где все трое жили. Там они встречались, слушали музыку и играли в одну очень странную сексуальную игру. К ним «на огонек» приходили девицы. И начиналась забава, которая шла всегда по одному и тому же накатанному сценарию. Парни начинали приставать к девушкам. Те сначала отказывали им – «ломались», как говорили молодые люди на суде. Девиц били. Притом чем больше те ломались, тем больше их били. В общем, после пары-тройки ударов по печени юные прелестницы сдавались… Самое интересное, что они вскоре приходили снова в тот же подвал, и игра повторялась.

Молодые люди, накачанные порнографией и прочими отвратительными образчиками массовой культуры, считали, что это и есть нормальные отношения женщины и мужчины. Когда их новые знакомые стали сопротивляться, парни решили, что они ломаются так же, как их партнерши по «подвальному» сексу. Поэтому их жестоко избили. Вот так. На суде насильники выглядели очень несчастными и обиженными. Они, похоже, так и не поняли, за что их так жестоко наказал враждебный взрослый мир.

У нас не принято уважать закон. Все мы живем «по понятиям» субкультур, в которых вращается. Кто-то не понимает, как можно жить меньше чем на 15 000 долларов в месяц. Кто-то считает, что транссексуалов нужно уничтожать. Кто-то полагает, что за половой жизнью других людей можно присматривать.

Возможно, мне возразят: вышеупомянутые-то молодые люди и девушки принадлежали к одной субкультуре! Они ведь слушали одну и ту же музыку, ходили в одни и те же клубы, одевались в одних и тех же магазинах. Оказалось, что нет. В рамках молодежной культуры существует много субкультур, в каждой из которых – свои нормы морали, свои правила игры.

Нет норм, общих для всех. Философ Мераб Мамардашвили назвал наше время «временем безнормности». Что же делает нас свободными от моральных ограничений?

Основной миф, входящий в «родовую память» российского народа, – это миф о бинарности жизни: мир воспринимается как черно-белое изображение. Все явления оцениваются либо как строго положительные, либо как строго отрицательные. В такой реальности все противопоставляется друг другу: жизнь – смерти, бедность – богатству, честность – вероломству. В этом мире нет места ничему «промежуточному». Например, среднему классу. А ведь сегодня мало кто станет спорить с тем, что реальное положение народа определяется количеством представителей в нем именно среднего класса. В России находится место гению, юродивому, экстрасенсу, бандиту, начальнику. Неинтересен нашей стране лишь законопослушный «обыватель». Вежливость, обходительность и уступчивость многими расцениваются как признак либо слабости, либо хитрости. Как ездят автомобилисты на наших дорогах? Ведь это не просто дорожное движение «по понятиям», а демонстрация жизненной стратегии: прав тот, кто наглее.