Текст книги "Вперёд к обезьяне !"

Автор книги: Лев Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Надеюсь, моя идея не будет для вас слишком обременительна?

– Если букет будет нормальным – выдержу. А если вы пришлете целую охапку, то обанкрочусь...

– До этого дело не дойдет. – Лидер встал. – Мой вертолет в вашем распоряжении. Он на крыше. Пилот первого класса. Если хотите воспользоваться...

– Благодарю. – Корт тоже поднялся, тщательно пряча пакет во внутренний карман пиджака. – Но разрешение на полет в столицу? Нас наверняка сшибут через две минуты.

– Разрешение на полеты в столицу и на посадку где угодно – у меня постоянные.

– Ну и связи! – восхитился Корт.

Через несколько минут небольшой вертолет с армейскими опознавательными знаками поднялся с плоской крыши одного из каменных исполинов и взял курс на столицу...

9

Сенатора, руководившего борьбой с опасными идеями, передача Национального синдиката застала дома. Как только она кончилась, старик, прихватив свою трость, поспешил вниз. К подъезду сразу же был подан его небольшой бронетранспортер. Старик всегда сам садился за руль и был доволен, если в стереохронике показывали отчаянные виражи, которые закладывал на углах его экипаж. Сенатор слыл вообще отчаянным смельчаком. Он никогда не ездил в громоздких надежных танках, предпочитая свою легкую, верткую машину, прикрытую тонкой стальной скорлупой, которая могла предохранить разве лишь от шальной пули какого-нибудь плохо воспитанного мальчишки. Подростков и тем более взрослых сенатор не боялся. Он был дальновиден, долгие годы заботился о популярности своего комитета и в конце концов стал собирать отличные дивиденды. За его Особым комитетом по охране демократии прочно установилась репутация места, в которое не стоило попадать ни видным правительственным чиновникам, ни самым захудалым гражданам. Вызов к сенатору нередко означал пропуск в одну сторону – в этих случаях обратно не возвращались. Естественно, глава такого учреждения не слишком заботился о собственной безопасности – его самого избегали как чумы. И редко какой сумасшедший решался пальнуть вслед проносившемуся на огромной скорости красному броневичку...

В машине неизменная усмешка покинула сенатора, лицо его расслабилось, углубились впадины под глазами – годы наедине с обладателем коротких пожелтевших усов чувствовали себя свободней.

– Куда же ехать? – вслух произнес старик, включая мотор.

Огромное количество мест, где в самую нужную минуту мог оказаться президент, всегда бесило сенатора. С раздражением припоминал он все эти бесчисленные мышеловки – городское убежище А, убежище В в горах на случай войны, подземный бункер начальников военных штабов, убежище министерства обороны, Центр гражданской войны...

"Скорее всего, он в Центре", – окончательно решил главарь Особого комитета и, рывком сдернув транспортер с места, ходко погнал его, стараясь держаться возможно дальше от основных городских магистралей. Лучше было сделать лишний крюк, чем застрять в часовой пробке. К тому же на узких боковых улочках и стреляли пореже.

Скоро старый политик понял, что жизнь столицы резко переменилась. Движение почти замерло. Лишь по-прежнему парами безостановочно патрулировали танкетки полиции. Заметив красный экипаж сенатора, они поспешно сворачивали, освобождая дорогу.

Но самое главное – в городе как будто не стреляли! Старик не верил ушам. Он даже остановил машину и, приоткрыв люк, прислушался – было тихо! "Эти ребята задали нам задачку", – вздохнул сенатор и снова взялся за руль.

Через несколько минут он добрался до огромного бетонного сооружения, напоминавшего колоссальную, врытую в землю танковую башню. Бросив у входа свой транспортер, сенатор торопливо, как только позволяли возраст и трость, прошел в контрольный пункт, на секунду задержался у стеклянной панели, вделанной в стену. Прижав руки к стеклу, он дал электронной голове удостовериться в отпечатках пальцев. Щелкнув, металлический турникет пропустил сенатора в кабину, где надо было шепнуть микрофону пароль. После этого дверь приотворилась, за ней уже ждал молодой офицер. Он проводил сенатора к лифту по зданию категорически запрещалось ходить без сопровождения внутреннего персонала Центра.

У лифта сенатор предъявил свое удостоверение сержанту особой охраны. Тот надел специальные очки; обнаружив на документе невидимые знаки, вежливо вернул его старику. Дверцы лифта раскрылись, джентльмен с палкой вошел в кабину. Эту часть путешествия по Центру гражданской войны старик не переваривал – лифт словно проваливался в бездонный колодец, сердце екало и прыгало вверх. Казалось, хрупкий футляр с человеком внутри вот-вот разобьется всмятку, но этого не произошло: кабина плавно затормозила и дверцы бесшумно разъехались в стороны. Председателю комитета пришлось еще немного пройти по безлюдному, уходившему вниз коридору. У массивных стальных дверей светилась броская надпись: "С оружием не входить!" Сенатор в последний раз предъявил себя автомату, мгновенно проткнувшему его невидимыми лучами и не обнаружившему ничего подозрительного. Зажглась красная лампа над входом, и ворота не спеша уползли в стену...

"Ослы!" – в который раз подумал старик о военных: наставив повсюду своих роботов-идиотов, не могут додуматься, что их самая совершенная контрольная машина не в состоянии была учуять обычную пластмассовую газовую гранату, точь-в-точь копировавшую фляжку с бренди, – на крайний случай сенатор постоянно таскал ее в заднем кармане брюк...

Пройдя большой овальный зал, в котором военные специалисты по борьбе с гражданскими беспорядками торчали перед экранами лазерной связи, регистрируя инциденты в любых частях страны, деятель с тростью наконец добрался до кабинета № 001. Охрана, дежурившая у входа, расступилась: сенатор здесь был частым гостем.

– Первый у себя, – услужливо подсказал Худой Ларри – любимый телохранитель президента. Этот парень был известен в кругу приближенных лиц тем, что, надув брюхо, мог на пари разорвать любой ремень.

– Штаны еще держатся? – не останавливаясь, ухмыльнулся сенатор.

– Ремень в полном порядке! – шутливо доложил охранник.

– Береги его. Скоро придется побегать, – сообщил сенатор и прошел в кабинет.

Каждый волнуется в меру способностей. Простые смертные проявляют волнение как им заблагорассудится. Они могут покрываться неприличными красными пятнами либо, напротив, бледнеть до омерзения. Могут сидеть часами, тупо уставившись в одну точку, или, наоборот, бессмысленно ходить из угла в угол. Могут самым банальным образом, нервничая, курить до одурения, грызть ногти или даже выражаться неприличными словами.

Высокопоставленным лицам много сложнее. Кто из них, помня о неусыпных фото– и телеобъективах, решится волноваться самым приятным для себя образом? Помощники Первого давно уже разработали каждый внешний штрих его душевного состояния.

Президент сильно тревожился. Поэтому его генеральский мундир был застегнут на все пуговицы, а ремни портупеи туго затянуты. Казалось, генерал готов выскочить на плац и начать зычно подавать команды. Но в действительности генерал-президент говорил всегда необычайно тихо и коротко. Благодаря такому нехитрому приему президент, как и подсказывала субординация, всегда выглядел значительно и весомо.

Но и сенатор был не из любителей сидеть на запятках. Войдя в кабинет, он с ходу, на правах старого друга, влез в дилижанс, крайне непочтительно хлопнув по президентскому плечу.

– Привет, Фрэн! Мало у нас было хлопот! Теперь будет по горло и даже больше!

– Свинство, – хмуро откликнулся президент.

– Еще какое! Абсолютное свинство! Законные власти вызывают меньшее уважение, чем паршивые гангстеры! Да, я тебе скажу, на этот раз нам придется туго...

Суровый седой генерал, восседавший за необъятным письменным столом, коснулся рукой галстука, убеждаясь, что он, как и положено, крепко стягивает воротничок сорочки.

Двери решительно распахнулись, и в кабинет бодрой рысцой ворвался министр обороны – он был самым молодым членом правительства и, наверное, поэтому всегда торопился.

– Господин президент! – с порога выкрикнул министр. – Я приказал подтянуть армейские соединения из летних лагерей поближе к крупнейшим городам!

– Не помешает, – поддержал сенатор. – Скорее всего, начнется в городах.

– Что? – спросил президент.

– Начнется свалка, если мы оплошаем, – пояснил сенатор, рисуя что-то тростью на ковре. – Есть много причин, по которым нельзя во всем пойти навстречу Национальному синдикату. Но прежде хотелось бы знать, куда смотрело Бюро расследования? Дождались! Подумай, Фрэн – пропустить такую передачу в эфир! Представляешь, какая будет реакция за рубежом?

– Бюро расследования всегда все знает часом позже и никогда часом раньше! – раздраженно вставил министр. – Зато эти деятели не пропускают случая, чтобы перебежать дорогу военной разведке!

– Впрочем, мой юный друг, вряд ли сейчас своевременно трясти этих сыщиков, – заметил старик. – Сейчас всем нам придется, как это говорится у вас, у военных? Занять круговую оборону...

– Ну уж, Дан? – с сомнением произнес президент, но все-таки провел рукой по пуговицам, проверяя, начеку ли его собственный мундир. Этот жест означал высшую степень волнения.

– Уверяю тебя, положение не из приятных...

Будто услышав слова сенатора, в дверях внезапно возник адъютант. Вид у него был озадаченный. Он молча стоял, ожидая разрешения доложить.

"Что?" – не спросил, а взглянул президент.

– Господин президент. Центр получил сообщения из восьми точек страны. Крупнейшие арсеналы оружейной фирмы Хамса заняты отрядами синдиката. По-видимому, операция спланирована заранее, так как сведения начали поступать почти в одну и ту же минуту. Господин Хаме просит немедленно соединить его с вами.

Первый повернулся к экрану фона. Из матового прямоугольника выглядывал расстроенный коммерсант.

– Извините, господин президент, за настойчивость, но без совета с вами... – Хаме на секунду смолк и быстро завертел в руках собственные очки. – Короче, они не грабят, а платят!

Что делать?

– Вы раздавите очки, – спокойно предупредил сенатор. – Расскажите толком.

– Это вы, старина Дан? – Коммерсант поискал глазами сенатора, но старик не попадал в поле зрения фона.

– Да говорите вы, наконец! – не вытерпел министр.

– Они изымают оружие и подписывают обязательства об уплате по ценам на сегодняшний день. Они вооружаются, господин президент. И я не могу воспрепятствовать.

– И не надо! – живо отозвался сенатор. – Нам только гражданской войны не хватало! В конце концов, вам же платят? Обычная торговая операция.

– Послушайте, так они же намерены использовать мое оружие против традиции! – снова затряс очками торговец. – Вы представляете, какие убытки постигнут оружейный бизнес, если они выполнят свое обещание!

– Ах, если бы дело было только в ваших убытках! Скажите лучше, какое оружие они закупают в первую очередь?

– Они берут стрелковое оружие, легкую артиллерию, танкетки. Ну, разумеется, газ, гранаты, всякую мелочь. Ракеты их не волнуют. Танки тоже... Да, вот еще что! Они интересуются всеми видами вооружения для ночного боя.

– Спасибо. Держите нас в курсе. – Повернувшись к президенту, старик Дан тихо посоветовал: – Фрэн, скажите ему что-нибудь в утешение.

– Торгуйте, Хаме. Все будет в порядке, – промолвил президент и погасил экран.

– Дорогой сенатор, идите служить в мое ведомство! – вдруг облегченно улыбнулся министр обороны. – У вас чудесная голова. Я сразу понял, почему вы...

Президент недовольно поморщился, и легкомысленный генерал тотчас смял улыбку.

– Фрэн, уже ясно – они не собираются сталкиваться с нами, – опершись подбородком на трость, медленно заговорил старик. – По-видимому, они укрепляют свои штурмовые отряды, чтобы активней воздействовать на население. Собираясь бороться с армией, они бы занялись тяжелым вооружением и, конечно, постарались бы захватить армейские арсеналы.

– Нейтралитет? – коротко предложил президент.

– Пока не найдем выхода, – согласно кивнул пожилой деятель. – Думаю, армию надо держать в стороне. Ни в коем случае не допустить потасовки внутри страны. Идиотское состояние, Фрэн! Если нажимать на синдикат, то выходит – они за законность, а официальные власти – против! Глупо! Тысячу раз глупо! Но еще глупее не вмешиваться! Они ведь выпустят из бутылки джинна! Хотелось бы, Фрэн, поболтать с твоим профессором.

Президент вызвал адъютанта и приказал ему срочно разыскать профессора Ургера...

Следующие четверть часа оказались весьма бурными. Пробуждаясь, Центр гражданской войны загудел как встревоженный улей. В овальном зале начали взволнованно стрекотать телетайпы. На экранах замелькали картинки, напоминавшие кадры какого-нибудь старого военного фильма – снаряды дырявили стены, на минах подрывались танкетки, горели магазины и склады. Но нигде, ни в одном округе не было отмечено авиационных боев либо танковых сражений, не говоря уже о применении ядерного оружия. Специалисты Центра единодушно признали, что гангстеры ведут себя на редкость корректно. Они старательно избегали каких-либо действий, которые могли бы спровоцировать армию или полицию. Они лишь карали граждан, осмелившихся ослушаться предписаний Национального синдиката. Из трех мест, удаленных друг от друга на тысячи миль, пришли совершенно одинаковые сообщения. Торговцам средней руки было предложено убрать с прилавков оружие. Те отказались. Вскоре к их заведениям подкатили огнеметы и полоснули огнем по витринам. Гангстеры даже не пытались помешать пожарным, прибывшим на место происшествия.

– Синдикат просто предупреждает нацию, – высказал свое мнение сенатор. Держу пари, за этот час не зарегистрировано ни одного существенного ограбления или нападения на банк!

Он оказался прав. Не только за этот час, за весь день в сводках Центра не было обнаружено ни одного подобного инцидента.

– Плохо, Дан, – узнав об этом, огорчился президент.

– Плохо, Фрэн. Они лишают нас козырей. Не можем же мы вмешиваться в их отношения с публикой? В конце концов, они в рамках своего бизнеса. Они ведь даже, по существу, не покушаются на частную собственность. Они занялись моралью! Не стреляй попусту, и мы тебя не тронем – вот что они предлагают гражданину. Похоже, они выиграли первый раунд...

– К сожалению, – признал президент, и, как бы подтверждая окончательный вывод, брови его озабоченно сдвинулись. – Это психологический выигрыш.

Снова неслышно вошел адъютант. Первым его заметил министр.

– Опять, кажется, новости?

– Профессор Ургер наверху, – доложил адъютант. – Будет через две-три минуты.

Советник президента по вопросам внутренней политики был одет в нормальный полковничий мундир, да и выглядел он как самый обычный сорокалетний человек, у которого морщинки уже достаточно смело собрались вокруг глаз, а седина вовсю принялась за виски. Единственно, что во внешности Ургера подтверждало, что он в самом деле является советником Первого – так это глаза. Цепкие и очень быстрые, они вонзались в собеседника и шустро отскакивали, блуждая некоторое время где-то поблизости от цели. Но когда удавалось поймать взгляд профессора, сразу собеседнику становилось ясно: человек это умный и знает, что говорит.

Сенатор с удовольствием пожал руку Ургера – он ценил этого работягу, сумевшего без солидных сзязей, без крупных денег из скромных адвокатишек выбиться в люди. Такие служат верно и до самого гроба.

– Как дела? – радушно спросил Первый.

– До банкротства еще далеко, – ответил советник. – Но есть над чем подумать, господин президент.

Генерал, оставив свой стол, опустился в кресло рядом с советником.

– Ты не думаешь, что если мы позволим им сломать Великую национальную традицию, то потом нам не вылезти из кучи?

Советник подтверждающе кольнул президента своими быстрыми глазками.

– Господа, традицию рискованно трогать! Сейчас гражданин сидит в окопе и не спешит поднять голову. Если страна перестанет стрелять – гражданин поднимет голову, а то и вылезет из окопа!

– С ума сойти! – выдохнул несдержанный министр, отвечавший за оборону. Опять эти вечные проблемы безработицы, инфляции, кризиса! У меня и так хватает беспорядков в армии!

– С другой стороны, – продолжал советник, умно шныряя глазами по лицам собеседников, – надо признать, что традиция существенно подрывает организацию производства. Напоминаю – отказ общества от многих групп товаров, постоянная текучесть кадров, снижение интереса к накопительству, нигилизм молодежи. Кроме того, вооружение населения усиливает сопротивление акциям властей. И все же я за традицию!

– Я тоже! – решительно поддержал сенатор и даже рубанул воздух тростью.

– Господа, можно привести тысячи доводов, – объяснил советник. – Прежде всего – само производство. Одни отрасли отмирают, другие идут вверх. Взять хотя бы производство бетона и строительных материалов. Да ведь только заборы и ограды, не говоря уже о всякого рода других защитных сооружениях, увеличили производство цемента в шестнадцать раз! А что скажет бизнес готового платья? Ну-ка, господа, припомните, насколько пуленепробиваемый костюм стоит дороже обычного? Но главное – моральные факторы! Суть в том, что Великая национальная традиция, вооружая граждан, не дает им объединяться! Каждый целится в другого! Сейчас нелегко заманить на сходку или собрание – там могут и пальнуть. Отработал свое под охраной и скорее домой, под защиту стен! А воспитательная функция?

Глазки советника быстро пробежали по лицам и на мгновение задержались на министре.

– Господин министр, несомненно, подтвердит – сегодня молодой парень приходит в армию, умея отлично стрелять, не так ли? Но основное еще глубже: он стреляет не размышляя. Кто помнит теперь выражение "угрызения совести"? Это ли не признак нового общества? Наши критики говорят о бесконечном насилии, в котором погрязла нация. Ну и что? Ведь благодаря насилию удается дисциплинировать нацию! Для блага же самой нации! Ограждая нацию от политической жизни, мы не расходуем ее силы на бесплодные идейные поиски, на борьбу отдельных социальных групп между собой. Больше того. Великая национальная традиция окончательно демократизирует общество. Она уравнивает шансы всех его членов, независимо от его положения – стрелять умеет каждый! Традиция родила важнейшую трактовку, объясняющую каждому гражданину его успехи или неудачи – "повезло" или не "повезло"! Подумайте, господа, какие простые, предельно ясные мысли мы сумели противопоставить в последнее время всяким враждебным идейным доктринам! "Кто целится лучше!", "Пеняй на самого себя!", "Пали первым!" и сотни других. Попробуй их опровергни! Так можем ли мы допустить, чтобы традиция погибла?

– Нет! – твердо заявил сенатор. – Этому не бывать.

– Пусть стреляют! – вслед за ним проговорил Первый. Профессор Ургер встал и ткнул пальцем в высокий свод подземелья.

– Господа, в то же время там, наверху, Национальный синдикат решил иначе. Сейчас нет времени изучать причины такого неразумного шага. Разберемся. Я хочу предостеречь от другой крайности. Можем ли мы разгромить синдикат и уничтожить преступность? Следует ли идти таким путем? Допустим, хотя и весьма сомнительно, что нам это удастся сделать. Кого же тогда будет бояться гражданин? Кто будет на него нападать? От кого он будет обороняться? В кого стрелять? В соседа?

– Да с соседом он помирится в пять минут! – снова стукнул тростью старик.

– Бесспорно, сенатор! – Глазки советника на долю секунды прибежали к сенатору. – Если не будет преступности – рухнет традиция! Гражданин успокоится, спрячет пистолет в кобуру, начнет стричь газоны, станет ворчать по поводу цен, задумается о своем завтрашнем дне... Короче, господа, общество будет отброшено к исходным рубежам. Чтобы жила традиция, нужно, чтобы жил синдикат!

– Я говорил то же самое! – заявил старик Дан. – Нет общества без традиции, нет традиции без синдиката!

– Круг, господа, – подытожил Первый.

– Круг, – подтвердил сенатор. – Но я думаю, отмычку мы найдем. Я пригласил сюда господина Корта, компания "SOS". От него мы узнаем кое-какие подробности о намерениях синдиката.

– Он входит в синдикат? – поинтересовался военный министр.

– Нет. Но по роду своего бизнеса он вынужден иметь с ними дело. Это надежный и негласный канал связи. Я думаю, Корт прибудет с минуты на минуту...

И в самом деле, в кабинет № 001 снова заглянул адъютант.

– По приглашению сенатора Дана... – начал было он.

– Просите! – приказал, обрывая, Первый.

Ген Корт вошел спокойно и достаточно уверенно, как и подобает крупному бизнесмену. Ом покосился на сенатора, тот ободряюще подмигнул. В глазах старика даже мелькнула одобрительная искорка, и делец подумал, что с тестем они, по-видимому, будут жить душа в душу...

– Добрый день, господин президент! Добрый день, господа! – проговорил Корт.

– Есть ли новости? – произнес президент. – Мы уже знаем о вашем флирте с синдикатом.

– Лидер Восточной ветви вручил мне для вас послание, мистер президент.

Корт достал пакет. Руководители озабоченно переглянулись.

– Вот это номер! – Генерал снова забегал пальцами по своим пуговицам. Господа, не могу же я, глава государства, принимать послание нелегальной, формально стоящей вне закона организации!

– Не можешь, Фрэн, – поддержал сенатор. – Хотя мы и в узком кругу.

– Такого в истории страны не бывало, – подтвердил Ургер. Ген Корт молча стоял, крепко сжимая злополучный конверт.

– Господа, если вы не возражаете, я как частное лицо могу вскрыть пакет и вслух прочитать, – предложил деловой человек.

– Превосходная идея! – Президент обрадованно откинулся в кресле. – Только читайте громче, господин Корт.

Владелец фирмы неторопливо подошел к столу, присел, достал очки. Все молча ждали, пока он развернул плотный бумажный лист.

– "Уважаемый господин президент, – громко и внятно читал Корт, – настоящим Национальный синдикат подтверждает свою лояльность существующему строю и просит считать последнюю акцию в рамках его обычной деятельности. Она имеет целью лишь уточнить взаимоотношения синдиката с отдельными гражданами. Национальная традиция, в той форме, в которой она существует в настоящее время, поголовно вооружив всех членов общества, лишила Национальный синдикат возможности нормально нести свою прогрессивную миссию в обществе.

Никаких действий против местных и федеральных властей Национальный синдикат предпринимать не намерен. Мы заверяем в своей преданности нашим общим идеалам и подтверждаем, что, на наш взгляд, правительство весьма удовлетворительно осуществляет свои высокие обязанности. Национальный синдикат намерен в самое ближайшее время предпринять ряд действенных мер в масштабе всей нации, чтобы обеспечить, уважаемый господин, избрание Вас президентом на второй срок.

С искренним уважением по поручению совета лидеров Национального синдиката..."

Корт смолк.

Первым нарушил молчание сенатор.

– Фрэн, похоже, на этот раз выборы пройдут как по маслу! Если за дело берутся эти ребята, можно быть уверенным, что избиратели пойдут к урнам дружным стадом.

– Это так, Дан. Но нас же вяжут по рукам и ногам! – заявил президент.

Одна из его пуговиц, не выдержав бесконечных проверок, отскочила и, звякнув, упала на пол. Министр поспешно нагнулся и зашарил под ногами участников совещания...

10

Еще несколько лет назад сенатор Дан в своем заведении добился значительного прогресса. Ему завидовали руководители всех столичных комиссий, ведомств и управлений, давно уже погребенных под лавиной бумаг. Смог, радиация, ртуть в рыбе, стереовидение и прочие бедствия века не шли ни в какое сравнение с катастрофой, которую принесли бумаги, неиссякаемым потоком извергавшиеся всеми вышестоящими и нижестоящими инстанциями.

Нельзя сказать, чтобы с бумагами не боролись. Их втискивали в микрофильмы, запихивали в магнитные ленты, превращали в пластмассовые диски и все это в конце концов засовывали в мозги компьютеров. Но борьба была совершенно бесполезной. Бумаги плодились быстрее бактерий. Бюрократизм был для них превосходным питательным бульоном.

Взявшись за искоренение крамольных идей, сенатор быстро сообразил, что, прежде чем начинать борьбу с подрывными элементами, надо было одолеть бумаги. Старик изобрел и ввел в обиход крайне простую систему. Вся поступавшая в его комитет информация последовательно ужималась по крайней мере до плотности звезд-карликов. Что нужно было знать о гражданах, чтобы достаточно ясно представлять себе их благонадежность? Отпечатки пальцев, имена или клички, размер состояния, ну и, конечно, взгляды. Собственно, взгляды, воззрения, высказывания – все это фильтровалось у подножия пирамиды, на вершине которой восседал председатель комитета. К нему доходили лишь сводки с условными обозначениями – номер нашейного жетона, которым была оснащена личность, а рядом – особый значок. Красный кружок означал опасность. Гражданин, помеченный красным кружком, нуждался в неусыпном наблюдении, в изоляции либо даже в газовой камере. Розовый кружок требовал пристального внимания. Желтые кресты означали более или менее сносное поведение. Голубые – добропорядочность. Черный крест был знаком высшего качества. Граждане, украшенные таким крестом, могли спать спокойно.

По утрам, не признавая субботних и воскресных дней, сенатор прежде всего знакомился с цифрами сводок – сколько прибавилось красных кружков, кому удалось перебраться в желтые или даже голубые. Как и всякий толковый руководитель, сенатор Дан мало интересовался конкретными делами, разве только если речь шла в них о наиболее известных лицах, либо в тех случаях, когда члены Особого комитета не могли столковаться между собой. Сенатор предпочитал заниматься общим руководством и стратегическими проблемами...

Утро за чистым окном кабинета выглядело великолепно. Июльское солнце упрямо пыталось пробиться сквозь пыльные облака, висевшие над городом. От этого небо казалось бронзовым. И темные сгустки дыма, обозначавшие на горизонте заводские районы, необыкновенно рельефно читались на этом фоне. В нижней части пейзажа, заключенного в оконную раму, за частоколом высотных зданий кое-где виднелись изгибы набережных, плавно ограждавших темное месиво реки...

Особый комитет плодился в сотнях бетонных ячеек, висевших громоздкими гроздьями на неправдоподобном гигантском ветвистом сооружении, похожем не то на высохшее дерево, не то на оленьи рога. Это здание новейшей конструкции высоко вздымалось над столицей, как бы символизируя первостатейное значение учреждения, которое возглавлял сенатор Дан.

Убедившись, что за окном все в порядке, старый джентльмен приступил к изучению новостей, дожидавшихся на столе. Вот уже третий день сводки, исследовавшие перемещения цветных значков, сообщали одни и те же данные.

"Любопытная ситуация, – задумался сенатор, разглядывая бумаги. – Либо нация еще не успела сформировать свое отношение... либо мой комитет не понимает, с каких позиций теперь следует производить оценку умонастроений. Ведь до сих пор нет официальной точки зрения..."

Об этом старику не надо было рассказывать – Первый по его совету категорически запретил всем видным государственным чиновникам высказываться о положении в стране.

Молоденькая статная секретарша, зная, что сенатор благоволит к ней, вошла без стука.

– Мистер Дан, к вам идет старина Додд, – сообщила она.

Тучный верный Додд – правая его рука и друг, человек, обладавший феноменальным нюхом, когда-то баловавшийся журналистикой, но отыскавший себя по-настоящему только в тайном сыске, – старина Додд стоял перед столом сенатора, восторженно тряс своим необъятным животом и, глотая слова, рассказывал:

– Понимаешь, Дан, ночью до меня дошло! Чувствую, дело нечисто! Чтобы целых три дня! Таких дня! Короче, у него мозги не выдержали! Так я и думал!

– Не спеши, – остановил сенатор, с интересом слушавший приятеля. – Ты о чем? Толком говори.

– Да о нашем компьютере! Я тебе всерьез говорю – бедняга скис, свихнулся! На таком крутом повороте может устоять только человек, живой человек! А тут электроника, пневматика! Короче, Дан, лежу, думаю – быть того не может! Сам знаешь, кольни нацию булавкой в зад, она до потолка подпрыгнет. А тут не булавка – тут ножом пырнули! Понял?

– Понял, – кивнул сенатор. Он снова взял папку со сводками. – Ты им не веришь?

– Я? – Додд воодушевленно постучал себя по груди. – Я с шести утра в отделе статистики! Я их там заставил побегать!

– Представляю, – усмехнулся старик. – Пустили, наверное, приличную лужу от страха.

– Лужа – не то слово! Море напустили! Мальчишки! Интеллектуалы! Технократы! Они меня уверяли, что все мигает, все крутится, все пыхтит нормально! Исправен, мол, их компьютер! Черта с два! Короче – разобрались. Но прими таблетку, дружище. Тогда дам настоящие цифры.

– Не дури!

– Я всерьез говорю. Плохо дело.

Сенатор знал своего Додда давно – этот зря пугать не станет. Молча достав из стола белый тюбик, старик поднес его ко рту, сжал – и успокоительная таблетка метко стрельнула из пластмассового жерла под его аккуратные седые усики...

Новые сводки, которые показал Додд, были ужасны. В первые часы после заявления Национального синдиката красные кружки потеснили другие значки на 16 процентов. Но уже на следующий день они овладели пятьюдесятью процентами населения! Сутками позже из каждых десяти граждан восемь с половиной встали на сторону синдиката! Красные значки подмяли розовые. Почти совершенно исчезли желтые. Сдали свои позиции голубые. Пошатнулись даже черные кресты...

– Смотри в корень, Дан, – успокаивающе произнес Додд. – Дело, понятно, не в бунтарских идеях, которые внезапно охватили общество. Просто компьютер растерялся, сдрейфил и не сумел произвести никакого мало-мальски стоящего анализа. Он просчитал по самой примитивной схеме – если Национальный синдикат вне закона и если гражданин высказывается за действия синдиката, значит, данный гражданин сам вне закона...

Сенатор устало откинулся в кресле. Уселся и Додд. Он долго вертелся, стараясь втиснуться в объемистую кожаную яму.

– Ты обратил внимание на черных? – спросил он.

– Это я предвидел. Части большого бизнеса выгодна новая обстановка. Я просчитался в другом...

– В чем?

Старик молча и бесцельно крутил свою трость.

– Да оставь ты эту палку! – вдруг обозлился провидец.

– Я не ожидал, что Великая национальная традиция рухнет в два дня, признался наконец сенатор. – Мне казалось, синдикату придется повозиться по крайней мере три-четыре месяца...

– Месяца? – удивился друг. – Ты так и ориентировал президента?

– Да.

Толстяк сожалеюще вздохнул. Его круглая физиономия с оттопыренным носиком, с трудом вздымавшимся над пухлыми щеками, вдруг искренне опечалилась. Уголки рта уныло съехали вниз, а маленькие голубые глазки, только что возбужденно и весело сверкавшие, потухли.