Текст книги "Охота на Горлинку"

Автор книги: Лев Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

КАК ВЬЮТ ВЕРЕВКИ ИЗ НЕПОКОРНЫХ

Стась вошел в бункер, когда Горлинка давала указания курьеру. Проводник удивился, увидев, как преобразилась его конура: чисто подметено, пары прибраны, на столе букет лесных цветов. Курьер сидел на краешке табуретки, и поза его ясно свидетельствовала о готовности выполнить приказ. Отправлялся он, судя по разговору, в Бурлацкий лес. Стась в ближайшие дни сам намеревался побывать там – надо было посоветоваться кое с кем о сложившемся положении. Он послушал немного Горлинку, которая не обратила на его приход ровно никакого внимания, скомандовал:

– Отставить! В Бурлацкий лес не пойдешь…

Горлинка сделала вид, что не заметила вмешательства Стася:

– Встретишься с Шуликою. Скажешь: «Гуси ключом в заморские страны потянулись». Шулика ответит: «К теплу от холода летят». Ты ему скажешь: «Добре там, а здесь лучше». И если он тебе ответит: «Ничего нет лучше родины», ты вручишь ему вот эту записку. Шифр он знает. Пусть при тебе прочтет и сожжет. Повтори!

– Я сказал – отставить! – закричал Стась. – Кто здесь проводник? Я тебя спрашиваю! – повернулся он к курьеру.

– Ты проводник, – нехотя ответил тот.

– Почему же не выполняешь мои приказы? Или на гиляку захотел?

Курьер туповато посматривал то на Горлинку, то на Стася: с одной стороны, вроде и действительно Стась проводник, с другой – Горлинка на тот свет собственноручно Волоцюгу отправила. Вот уж правда: паны дерутся, а у хлопов чубы трещат.

– Ну-ка выйди, – приказала Горлинка курьеру. – Потом закончим. А то вот проводник хочет со мной поговорить.

Они остались вдвоем.

– Не кажется ли вам, друже Ярмаш, что вы были, мягко выражаясь, невежливы? – недобрым голосом осведомилась Горлинка.

– Здесь только я командую, – уже не сдерживаясь, завопил Стась. – Проводник я или нет?

– Вы! Успокойтесь, вы! А вот кто здесь командует… Хочу напомнить вам одну давнюю историю. Помните, вы служили тогда у проводника Сороки? Боевой был проводник, страх на всю округу нагонял. Был у него только один недостаток: за невыполнение своих приказов не одному хлопцу пулю в лоб вогнал, а сам подчиняться так и не научился, потому что бандитом из тюрьмы пришел в лес, бандитом и остался. Однажды прибыл к Сороке курьер. А он что? Взял и прогнал курьера, да еще смеялся: «Без ваших дурацких приказов обойдусь, Сорока не из тех, кого можно на веревочке водить». Дальше все просто было. Пришли денька через три эсбисты, поставили Сороку перед строем и… Умер без покаяния Сорока. Вы тогда еще третьим с правого фланга стояли, друже Ярмаш. Оттуда, наверное, все хорошо было видно, не правда ли?

Стась побледнел, лиловые круги четче обозначились под глазами.

– Вы… откуда знаете?

– Все очень просто, Ярмаш! Это было сделано по моему приказу. Кстати, тогда я еще не обладала такими полномочиями, как сейчас…

– На что вы намекаете?

– Не намекаю, предупреждаю: каждый, кто мешает свободной Украине, подохнет, как пес. Ишь ты, намекаю!.. Я вам не возлюбленная, чтобы намекать. Мое дело приказывать, ваше – выполнять. – И, не давая опомниться, продолжала: – Еще одно. Вы, конечно, не забыли, что вам обещано за успешное выполнение операции «Гром и пепел»?.. Обещание остается в силе. Но только я могу отдать приказ о его выполнении. В случае срыва операции, моей гибели или других чрезвычайных обстоятельств никто не сможет осуществить то, чего вы так желаете…

Горлинка говорила сухо, официально, ровным, бесцветным голосом. Она изменилась до неузнаваемости: с проводником говорил человек, который привык командовать и не терпел ослушания. Стафийчук уже не раз проклинал ту минуту, когда вздумал вербовать учительницу. Эта чертова девка может всадить пулю в лоб – и глазом не моргнет. Или отдаст приказ – и его не колеблясь расстреляют свои же собственные «боевики».

– Так что в ваших интересах, Ярмаш, чтобы со мной ничего не случилось, – многозначительно подвела итог Горлинка. Она отлично знала волчьи нравы мелких и крупных вожаков националистов.

– Что вы, что вы! Великая для меня честь встретиться со славной дочкой нашего… – Семинарист, выученик униатов, громкими словами скрывал растерянность.

– Бросьте! Лучше постарайтесь понять то, что слышали…

Стафийчук понял. Он молча глотал обиды, вымещал злость на «боевиках» и всячески старался подружиться с Горлинкой.

Полным ходом шла также подготовка к совещанию в зачепной хате Скибы. План Стафийчука по объединению мелких националистических групп был одобрен Горлинкой и Розумом. Правда, в последнюю минуту Стафийчук заколебался: мелкие группы оперативнее, в случае провала уничтожается одно звено, другие же остаются. Если чекисты нащупают объединенный провод – не уйдет никто, и с националистическим подпольем в обширном районе будет покончено.

– Пустое, – возражала Горлинка. – Общими силами можно такие дела закрутить! Волков бояться – в лес не ходить…

Розум тоже настаивал на решительных действиях. Оставалось согласовать обе операции по времени. Откладывать их Горлинка не разрешила: агенты доносили, что в селах, которые бандеровцы, занятые внутренними делами, не тревожили, наблюдается затишье, серьезных воинских подразделений вблизи нет.

Несколько раз исчезал Блакытный. Он появлялся весь забрызганный грязью проселочных дорог, небритый, усталый, вконец измотавшийся и заваливался отсыпаться. Какие дела водили его по лесным чащобам, никто не знал, да и не допытывался. Горлинка уходила с ним в лес, подальше от любопытствующих ушей и глаз, и там Остап докладывал о результатах своих походов.

В банде втихомолку поговаривали о слишком явной симпатии Горлинки к голубоглазому хлопцу. Остапу завидовали. Бандеровцы считали, что Горлинка своею властью вырвет Блакытного из леса, заберет с собой «туда»… Куда – об этом только догадывались.

Горлинка уже давно не обращала внимания на слухи, сплетни, на грязь, которую в нее бросали. У каждой профессии есть свои производственные издержки. Она же занималась профессией, диапазон издержек которой был очень широк: от клеветы до гибели. Но она каждый раз внимательно прислушивалась к тому, что говорят о ней: вредит ли это ее делу или нет? Девушка была довольна тем, как развивались ее отношения с Остапом. Вот и сегодня у них состоялся очень интересный разговор.

Остап, как обычно, сжато доложил о выполнении задания. Ходил он в Зеленый Гай – дело было срочное, спешное, пришлось, рискуя быть опознанным, появиться на околице села днем. Все сошло благополучно.

Горлинка сидела на пригорке. Остап стоял рядом, вполголоса рассказывал. И Мария и Остап почти одновременно заметили, как в кустарнике качнулась ветка.

– Птица? – спросила Мария.

– А вот я сейчас эту птицу из автомата… – угрожающе в полный голос произнес Остап.

Дважды повторять не пришлось. В кустарнике зашелестели, завозились, «кто-то» поспешно уходил от поляны. Горлинка и Остап понимающе усмехнулись. Это мог быть Розум. Или Стафийчук. А может, кто-либо из националистов проявлял излишнее любопытство. Но кто бы ни был, соглядатаи ни к чему.

Почти рядом с ними ржавым холмиком возвышался муравейник. Рыжие муравьи деловито сновали по тропинкам, тащили в свой дом былинки, стебельки и прочий строительный материал. Остап задумчиво наблюдал за ними, даже помог какому-то работяге – убрал стебель, преградивший дорогу.

– Вот все, даже муравьи, строят, только мы разрушаем…

– Не кисни. Осталось недолго.

– У вас все ясно, Мария Григорьевна. Зато я свою жизнь перегородил такими греблями, что век не разгородить.

– Мне бы твои заботы…

Горлинка совсем по-бабьи пожаловалась:

– Устала я, Остапе. Очень устала…

Тучки на небе собрались в стаю и двинулись к горизонту.

– Пора, – девушка встала. – Все понял?

– Сделаю, Мария Григорьевна, не беспокойтесь!

– Смотри, от тебя многое зависит.

– И жизнь моя тоже…

Остап вскинул на плечо автомат. Еле приметной тропинкой, по которой и идти можно было только согнувшись, они вернулись на базу.

МНОГО ВИДЕЛ СМЕРТЕЙ ОСТАП

Тарас Скиба жил теперь только для одного – для мести. Как и предсказывала Влада, он быстро дичал, опускался: оброс, борода рыжей паклей свисала на засаленные лацканы пиджака, набухли веки, из-под них злыми, острыми буравчиками блестели щелки глаз. Он знал день и час, на которые назначалась свадьба Ивана и Влады. Из села пришла баба Кылына, принесла самогон для лесовиков, заодно сообщила сельские новости.

– Твоя-то краля с комсомольцем этим, Нечаем, не намилуется. Все вдвоем да вдвоем. Свадьба завтра.

– Не каркай!

– А чего не каркать, – не обиделась Кылына, – если уже и по селу ходили, приглашали. И не так, как обычно: «Тато звали, мама клычуть, и мы запрошуемо», а по-своему: «Молодые и комсомольская организация приглашают вас…» Тьфу!

– Так, говоришь, завтра свадьба?

Скиба, ссутулившись, бесцельно побрел по подворью. Подправил и так аккуратно сложенную поленницу, переложил с места на место топор, убрал косу, небрежно прислоненную к тыну. Кылына тихо ойкала, когда он брался то за топор, то за косу.

– Убьешь их? – с надеждой проголосила она.

– Уйди ты, Христа ради, карга чертова! – зарычал Скиба.

Кылына, оглядываясь на каждом шагу, поминая то бога, то черта, рысцой протрусила к калитке. Скиба остался один. Подошел к дому, пошарил под крышей, извлек автомат. В горнице застелил стол клеенкой, достал из шкафчика машинное масло, старательно почистил ствол, замок, вылущил патроны из магазина, осмотрел их, пересчитал. За этим занятием и застал его Остап, пришедший по поручению Горлинки предупредить, что днями соберутся у Скибы проводники для важного разговора – пусть хозяин знает и приготовится.

Скиба выслушал, прикрыл глаза ладонью.

– Нельзя у меня собираться. Сгорела моя зачепная хата, все пошло прахом, дочки и той лишился, кровинки своей.

– Ты куда собрался? – Остап кивнул на автомат.

– На весилля к дочке! Не приглашают меня, но я приду, поздравлю молодых. А вот это, – Скиба вскинул автомат, – пропоет им многая лета…

Остап осторожно отодвинул от себя ствол, проговорил убеждающе:

– Не мешал бы ты им жить, Тарас. Своя у них дорога…

– Одна у них сейчас дорога – на кладбище!

Ушел Остап. Не мог он больше оставаться в этой хате, чистой и светлой, где в каждом углу поселилась глухая ненависть. Не мог разговаривать с человеком, готовящимся убить родную дочь… Много видел смертей Остап. И подлых, когда товарищей предают, вымаливая жизнь. И гордых – «Стреляй, собака, отольется тебе моя кровь, проклянут тебя и род твой люди!» – так кричал Стасю бедняк – председатель сельсовета, замученный в сорок пятом. Много видел смертей Остап. Но чтобы вот так – на свадьбу дочери с автоматом?.. Он и Марии сказал:

– Ушел, потому что боялся – пристрелю. Взбесился старик, злобой давится, на губах даже пузырьки выступили…

Мария одобрительно взглянула на Остапа – по-новому начал думать. Потом велела позвать Стася и Розума. Перед тем как они вошли, приказала Остапу:

– Расскажи, что знаешь. Только без эмоций, без переживаний.

Пока Остап докладывал, Розум задумчиво барабанил пальцами по столу, Мария сидела озабоченная, один лишь Стась сразу высказал свое отношение – красноречивым жестом провел по горлу.

– Правильно! – поддержала его Мария. – Действовать надо решительно…

– Кого? – спросил Розум.

Стась хотел объяснить, он даже привстал с табуретки. Его опередила Горлинка:

– Проводник предлагает немедленно убрать Скибу. Если Тарас убьет Нечая и Владу, выстрелы всполошат всю округу. А это значит – облавы, похватают нужных нам людей, возможно, даже пришлют воинскую часть. Стоит ли ставить под угрозу операцию «Гром и пепел» из-за двух убийств, которые только озлобят коммунистов? Жалко, конечно, Тараса, ослеп от ненависти, но у борьбы свои законы. Правильно я вас поняла, друже Стась?

Стась, от удивления раскрывший рот, ушел от ответа, пробормотал что-то невразумительное.

– Ваше мнение, друже Розум? – спросила Мария.

– Надо поторопиться… От зачепной хаты Скибы придется отказаться.

– Згода[13]13
  Згода – согласие (укр.).


[Закрыть], – подвела итог Мария. И Остапу: – Слышал? Иди…

Остап ушел. Вернулся через несколько часов. Молча отдал Марии автомат Скибы. Глухо сказал:

– Я его закопал. Все-таки человек…

– Не человек, – возразила Мария. – Поднявший руку на счастье детей перестает быть человеком.

КУРЬЕРЫ СТАСЯ

– Стась что-то затевает, – предупредил Марию Остап. – Нюхом чую – дело нечистое.

– А точнее?

– Притих сильно – не в его характере. Курьеров своих посылает к проводникам. Твои идут и его. С чем, никто не знает. И заметь – все больше Василь ходит, Микыта, Юрась, а они со Стасем еще при немцах гуляли по лесам. Неспроста все это…

Симптомы какой-то внутренней, незаметной другим деятельности в банде Мария тоже заметила. Вспомнила она и Юрася – высоченный «боевик», синеглазый, стройный хлопец. И что курьеры Стася куда-то уходят, тоже видела. Вот только внимание на это раньше не обратила – жаль! Пожалуй, правильно Остап волнуется. От Стася всего можно ожидать. Трудно надеяться, что он доверяет ей до конца. Слишком уж необычными были обстоятельства, при которых они познакомились и «подружились». Возможно, Стась по своим каналам наводит о ней справки. Зачем это ему? Не доверяет – звериные инстинкты для таких, как он, проживших не один год в лесу, часто значат больше, нежели все другие аргументы. Почему волк иногда минует западню? Шел прямо в нее, а за десяток шагов свернул…

– Ты можешь узнать, что передают курьеры Стася проводникам? – спросила Горлинка Остапа.

– Вряд ли, – засомневался хлопец. – Ты же знаешь наши порядки: что известно одному – до того другому дела нет.

– Надо, Остап. Я могу, конечно, призвать сюда и Стася и его курьеров, потребовать, чтобы сами сказали. Только думаю, на такой случай у Стафийчука разработана запасная версия – отбрешется…

– Даже если и узнаем, помешать не сможем. У них – сила.

– Ничего, Остапе, бывали и похуже ситуации.

Остап ерошил густые волосы – верный признак размышлений. Спросил Марию:

– У тебя самогон есть?

– Стоит целая сулея под нарами. От Стася наследство.

– Ну, тогда попробуем…

Он отыскал в одном из бункеров Василя. Тот спал, по давней арестантской привычке закутав голову ватником: пусть галдят и орут вокруг – не помешают. Остап легонько тряхнул Василя, за плечо. Василь матюгнулся, поплотнее надвинул ватник.

– Да проснись ты, холера…

Бандит сел, аппетитно зевнул, опять ругнулся.

– Чего тебе? Сон видел, будто сижу за столом в собственной хате, а на столе сало, колбасы шкварчат, пляшка казенки. Только я стакан налил, ко рту потащил, а тут ты…

Остап пошептал ему что-то на ухо.

– Вот это дело! – оживился Василь. – Где добыл?

Остап опять пошептал. В бункере были еще националисты – кто клал латку на штаны, кто спал, а кто и просто лежал, бездумно уставившись в потолок. Бункер этот был далеко не таким комфортабельным, как у Стася. Обшивка на стенах местами полопалась, из-за нее сыпалась сырая комковатая земля, низкий потолок укрылся плесенью. Везде – изжеванные окурки, остатки еды, нагар от свечи и коптилок. Одно оружие в идеальном порядке, у каждого под рукой на случай внезапной тревоги.

– Куда собрались? – лениво спросил кто-то.

– На кудыкину гору…

Через узкий люк Василь и Остап выбрались из бункера. Крышкой люка служил большой куст на пазах, отодвинутый сейчас в сторону. Пола пиджака у Остапа недвусмысленно оттопыривалась. Забрались в заросли черемушника, Остап достал сулею самогонки, несколько луковиц.

– Ну, будьмо…

– Будьмо…

Выпили.

– Ворогам на погибель, нам на здоровье…

– Будьмо…

Опять выпили.

– Щоб дома не журылысь…

– Будьмо…

Еще выпили.

Хотя Остап и произносил тост за тостом, пили степенно, со знанием дела, неторопливо наливаясь хмельной истомой. Звенели алюминиевые кружки. Закусывали луковыми дольками.

– А ты хлопец непоганый, – прочувственно сказал Василь. – Смурный только, и нет в тебе той отчаянности, что у настоящих «боевиков». А так ничего. Я на тебя косо поглядывал еще с того случая, как комсомолку-библиотекарку прихватили. Хлопцы добре с нею побывалысь, ты же побледнел и ушел. Давай выпьем!

Василь подставил кружку. Пьянел он быстро. После мрачного подземелья с затхлым, вонючим духом лесной воздух рвал легкие, дурманил голову. А тут еще самогонка. Крепкая. Баба Кылына, видно, сыпала в свое зелье известь – хлебнешь, глотку жжет.

Василь жаловался на тяжелую жизнь, поминутно кивая в сторону бункера.

– Совсем бешеным стал Ярмаш. Сколько знаю его, таким сроду не был. Ни себя, ни других не жалеет. Я за эти дни столько километров натопал! Ну, скоро все кончится…

– Скоро, – эхом откликнулся Остап.

– Я тебе как другу говорю – недолго осталось. – Василь потянулся к сулее, снова налил себе и Остапу. – Ты дывы, вроде и не пили, а донце показалось…

Прикончили сулею быстро. У Остапа хватило сил встать на ноги. Василь пытался подняться, опираясь на молоденькую березку. Березка гнулась, гибко выскальзывая из рук пьяного. Обнявшись, новые друзья побрели к бункеру. Василь загорланил: «Розпрягайте, хлопци, коней!..»

– Тише, – уговаривал его Остап, – Стась почуе.

– Это верно, – скис Василь. – У человека настроение хорошее, так ему и поспиваты низзя. А ты добрый хлопец! Давай, Остапе, послезавтра друг дружку из виду не терять. Пустить Зеленый Гай по ветру – то полдела…

– А здаеться мени, Горлинка про послезавтра ничего не говорила…

– Точно, у них уже все назначено. Сам ходил к Джуре, предупреждал…

– Ишь ты, а не сказала. Твой Стась сказал, а моя краля ни слова…

– Бабы, они завсегда скрытные. Но я тебе, как другу, – держись за Василя, не пропадешь…

– Чертовы корни, переплутали стежку… Ты куда, Василь?

– В бункер не пойду, где-нибудь под кустом отосплюсь. Стась побаче – рука у него тяжелая. Предупреждал, чтоб до послезавтра ни капли в рот не брал. А после, говорил, погуляем…

Василь захрапел на полуслове. Добрую самогонку варит баба Кылына, известь, видно, мешает в свое варево – для крепости. Остап встал, пощупал голову – огнем горит. Непослушными руками попытался отряхнуть траву, листья, лесную труху. Пола пиджака оторвана, штаны в грязи, на рубашке тоже грязь. В таком виде и ввалился к Марии.

– Добре погулял, – засмеялась Горлинка, всплеснув руками.

Остап, спотыкаясь на каждом слове, выложил то, что удалось узнать.

– Ложись спать, – приказала Мария. – У меня ложись, нечего в таком виде по лагерю шататься. Трудный завтра день будет…

ТРОЕ БЕЗ ИМЕН

– Ну что же, этого следовало ожидать, – спокойно сказал Розум. – Стафийчук, ошеломленный внезапными событиями, вначале выпустил из своих рук инициативу. Теперь пришел в себя, предпринимает контрмеры. Операция практически подготовлена и может состояться хоть завтра, но Стафийчук что-то заподозрил и на всякий случай решил опередить события. У проводников он пользуется влиянием – наслышаны о его подвигах. Выбор места сбора тоже не случайный: Джура – старый приятель Стася, вместе в Берлинской академии обучались. Я знаю, что несколько дней назад Стась и Джура встречались у Скибы – тогда зачепная хата еще действовала. О чем говорили, неизвестно, охраняли их Василь, Скиба и телохранитель Джуры. Но я тоже кое-что предпринял.

– Что? – спросила Горлинка.

– Сегодня сюда придут мои хлопцы. Трое.

– Мало.

– Больше нельзя. Придется рисковать.

В люк бункера просунулась патлатая голова кого-то из националистов. Он доложил: задержали троих типов, те говорят, что нужен им Розум. Пароли знают, а их никто не знает.

– Ведите, – распорядился Розум.

Вошли трое в сопровождении дозорных. Плечистые молодые парни. Гладко выбритые. В хромовых сапогах. Чем-то неуловимо похожие друг на друга. И еще на кого-то похожие. На кого? Мария пыталась вспомнить, напрягала память. Вспомнила: похожи на тех, кто маршировал при немцах в зондеркомандах. Такие же лощеные, сытые и туповатые. Щелкнули каблуками: «Слава героям!»

– Пароль!

Ответили. Розум приказал вернуть оружие. Они деловито затолкали короткие немецкие автоматы под спортивные пиджаки, пистолеты в карманы.

– Откуда, хлопцы? – спросил дозорный, пока Мария и Розум совещались.

– А оттуда… – Один из троих ткнул пальцем в пространство и загоготал своей, как ему показалось, удачной шутке.

– Да, школа… – завистливо вздохнул дозорный, приглядываясь к хромовым сапогам пришельцев. – Эти наведут порядок…

– Надежные? – спросила Горлинка.

– Эта троица побывала в таких передрягах – ахнешь! Я вот все думаю: сколько у Украины верных, мужественных сынов, и никто о них не знает. Приходится – падают мертвыми, приходится – в огонь идут. Во имя чего? Ради Украины и народа ее.

– Придет время – люди о них узнают, и гордиться будут. Ничего не забывается, Розум. И о вас узнают. Стану я учительницей опять, войду в класс и просто скажу: «Сегодня, дети, я расскажу вам о том, как боролись и побеждали лучшие сыны народа нашего…»

Розум смущенно усмехнулся. Не так уж и далеко до того времени, а пока…

– Эй, кто там! Остапа Блакытного сюда!

Остап неторопливо влез в бункер.

– Ну-ка, закрой люк, – попросил его Розум. – Вот так-то лучше. Береженого бог бережет. Есть у нас с Горлинкой к тебе важное задание, Остап. Готов его выполнить?

– Все, что угодно! – горячо блеснул глазами Блакытный.

– Пойдешь к памятнику панским музыкантам. Пойдешь так, чтобы ни одна собака твой след не унюхала. А выследят – стреляй, уходи куда угодно, но живым в руки не попадайся. Больше всего наших, из провода, стерегись. Тебя попытаются выследить, потому что я сам приказал не спускать глаз с каждого, кто уходит отсюда. Сможешь уйти незаметно?

Блакытный прикинул что-то в уме, коротко ответил:

– Смогу.

– И я думаю, что сможешь, – удовлетворенно кивнул Розум. – У памятника будет тебя ждать человек. Кто бы он ни был, не удивляйся. Покажешь ему вот это, – Розум протянул Остапу кленовую сопилку без мундштука. – Мундштук у него. Он еще тебя спросит: «А играешь ли ты, хлопче, на сопилке?» Ответишь: «Нет, только учусь». Запомни: слова должны стоять именно в таком порядке – иначе тебе не поверят. После этого скажешь ему: «Погода изменилась. Буря будет завтра». Если же он начнет расспрашивать, скажи, что ничего больше не знаешь. Ясно?

Остап слово в слово повторил услышанное, спросил:

– Значит, я должен оставить Марию? Мало ли что может случиться…

– С Марией буду я…

Остап ушел.

– И нем пора собираться, – сказал Розум. – До Джуры километров двадцать – как раз поспеем к началу.

Он надел старенький ватник, проверил пистолет, снял со стены автомат. Мария тоже осмотрела оружие. Чуть в стороне от люка на траве сидели трое вновь прибывших. Они были готовы в дорогу.

Мария хотела пристроиться вслед за Розумом, но один из хлопцев, старший, наверное, опередил ее, и она оказалась за его спиной. Двое других шагали сзади, метрах в пятнадцати от нее. Прошли километра три по густо заросшему березняку. Один из тех, что шли сзади, вдруг бесшумно свалился под куст. Через несколько секунд послышались возня, звонкий удар и равнодушное напутствие: «Если еще вздумаешь вынюхивать, подвешу на осине». Хлопец догнал их и пристроился следом. Так они и шли – не разговаривая, чутко прислушиваясь к каждому шороху, автоматы под локтями на ремнях. За весь длинный путь Розум только один раз сделал короткий привал. Легли на траву – голова к голове, – и он тихо объяснил хлопцам:

– У этого дома три окна. Мы войдем все вместе. Как только войдем – становитесь к окнам, но так, чтобы в спину вам не могли стрелять со двора. Будет там четверо, хозяин пятый, да еще четверо телохранителей, итого девять. Никого не трогать, нам нужен Стась. Но в случае чего – стрелять без команды. Наверняка выставлен пост из телохранителей. Те, что в кухне, нас не интересуют – без приказа своих проводников они за оружие не возьмутся. А вот тех, что на подворье, придется вязать – нам очень важно появиться перед Стасем и проводниками внезапно…

К зачепной хате подошли, когда уже стемнело. Мария бывала здесь раньше, еще в дни рейсов по селам и хуторам, и сейчас она безошибочно вывела всех к забору из жердей. Залегли, долго слушали темноту. Окна хаты были плотно задернуты занавесками, оттуда не доносилось ни звука – наверное, хозяин так и не вынул на лето вторые рамы. На подворье тоже было тихо. Наконец откуда-то сбоку, от стога сена послышался тихий говор:

– Курить хочется.

– А ты закури.

– Тютюн оставил в хате.

– На, возьми мой.

Двое хлопцев отделились от группы и поползли под забором на голоса. Вернулись быстро, и Розум, увидев их, встал и, не таясь, пошел к хате. Он пропустил Марию вперед: «Теперь твоя очередь. Дверь открывай резко, но так, чтобы свет не ослепил». Мария набрала в легкие побольше воздуха, чуть задержала дыхание – верный способ сбить нервную дрожь, – вошла в сени, подождала, пока и остальные перешагнули порожек, и рванула дверь.

– Слава героям!

Проводники сидели за столом, слушали Стася. Стафийчук вышагивал по комнате. Он остановился как громом пораженный, увидев Марию. На столе стояли глечики с молоком, ломтями нарезанный хлеб, отсутствие самогона свидетельствовало, что разговор здесь шел серьезный. Краем глаза Мария видела, как за ее спиной неторопливо, но достаточно быстро прошли хлопцы Розума и встали у окон.

– Ну, что же не отвечаете на приветствие, боевые друзья и товарищи? – спросила она ласково и доброжелательно.

– Откуда вы взялись? – выдавил, наконец, из себя Стась.

– По вашему приглашению, Стась, по вашему, – зловеще проговорил Розум.