Текст книги "В те дни"
Автор книги: Лев Квин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Наверное, всё в порядке. Они работали не так далеко от нас. Был бы шум – мы бы слыхали.
– Да, это опытные ребята…
Сзади раздаётся хрипловатый голос:
– Руки вверх! Вот так и стойте! Не поворачиваться, стрелять буду! Я из полиции.
Это происходит так внезапно, что мы в растерянности вскидываем руки вверх и в таком положении застываем.
Как шпик смог подобраться к нам? Видимо, он стоял прижавшись к забору, и мы в темноте остановились рядом с ним.
Как бы там ни было, он теперь хозяин положения. Быстро ощупав наши карманы и убедившись, что оружия у нас нет, он командует:
– Повернитесь! Рук не опускать!
И вот мы видим его. Низкорослый, широкоплечий усач стоит, расставив ноги и, довольный, усмехается. В руке его поблёскивает воронёная сталь пистолета.
– С Первым мая вас, господа коммунисты… – И, осветив наши лица карманным фонариком, он удивляется:
– Смотри-ка, совсем сопляки… О, даже барышня есть!
В голосе шпика звучит злое торжество. Да! У него есть все основания быть довольным. Улов, действительно, неплох. Сейчас он засвистит в свистульку, сбегутся шпики, и всё кончено. Утро мы будем встречать в каталажке.
В это время неподалёку раздаётся пронзительный вопль:
– А… а… а…
Мы вздрагиваем. От этого истошного крика в ночной тишине становится жутко.
– Что такое? Кто там? – нервно бросает в темноту шпик. Видно, и ему не по себе.
Крик обрывается и опять звучит с новой силой. Но теперь сквозь вопли можно различить и слова:
– Дяденька, дяденька, помогите!
Из ночи возникает щуплая фигурка мальчика. Он бежит к нам, продолжая кричать. И вдруг мы узнаём его: да ведь это Серёжка!
Вопль смолкает. И тут происходит нечто совершенно неожиданное. Остановившись напротив шпика, Серёжка делает резкий взмах рукой.
Шпик, охнув и уронив пистолет, хватается обеими руками за глаза. Он падает на землю и катается по ней, воя от боли.
Мы моментально разбегаемся в разные стороны. Схватываю за руку Серёжку и что есть силы тащу за собой.
Сзади раздаётся пронзительная трель полицейского свистка. Это ослеплённый шпик зовёт на подмогу.
Отбежав от места происшествия кварталов за шесть, я перехожу на шаг. Теперь можно перевести дух. Мы около вокзала. Несмотря на поздний час, здесь многолюдно. Опасность миновала.
– Чем ты его? – спрашиваю у Серёжки.
– Солью. И табачной пылью. Это я в выпусках «Великого сыщика Шерлока Холмса» вычитал, – скороговоркой отвечает он. – Вы не думайте, что я только Шерлока Холмса читаю. Это так, от нечего делать, в школе, когда скучный урок. А ведь я и «Как закалялась сталь», и «Мать», и «Белеет парус одинокий» читал и другие книги, которые вы Пете давали.
Я всё знаю: и про Павлика Морозова, и про Чапаева, и про Испанию.
Всё знаю.
– Не так громко, – шепчу я. – Ведь мы ещё не дома.
– Ладно, не буду, – говорит он и продолжает так же быстро и громко:
– Петя меня с собой взять не хотел, на ключ закрыл. А я, – он хихикнул, – а я уже давно научился дверь гвоздём открывать. Выскочил из дому, да как побегу за ним. И хорошо, что побежал, правда?.. Петя всё думает, что я маленький. А у меня мускулы во какие. Вы только пощупайте.
– Здорово! Прямо стальные… Ты, Серёжа, поступил, как настоящий пионер… Знаешь, что такое пионер?
– Ну, ещё бы… Это те, кто комсомольцам помогают. У них красные галстуки. Им говорят: «Будь готов», а они отвечают: «Всегда готов». Я по радио слышал.
Мы подходим к дому Петра. Пётр и Ирма уже ожидают нас здесь: значит, всё сошло благополучно.
– Нужно расходиться, товарищи!
Подаю руку Серёжке:
– Ну, спасибо тебе, выручил. До свиданья!
– До свиданья… А скажите, у вас принимают в пионеры?
Дома я долго не могу уснуть. Всё думаю о Серёжкином смелом поступке… «У вас принимают в пионеры?..» Силис как-то спросил, почему при комсомольской организации нашего района нет ещё ни единой пионерской ячейки. Не помню, что ему ответил. Кажется, сострил, что-де для детского сада подполье не приспособлено. А ведь Силис прав: надо создать, просто необходимо. Разве Серёжка не достоин быть пионером-подпольщиком? И ведь у многих из нас есть замечательные братишки и сестрёнки. На следующем заседании райкома обязательно поговорю с ребятами об этом…
Быть тебе, Серёжа, пионером! И подпольное имя мы тебе дадим – Павка. Расти таким, как Павка Корчагин… Начало этому уже положено…
Я засыпаю в эту первомайскую ночь с мыслью о первом пионере нашего района.
Жилец из соседнего дома
– Дзинь… дзинь… дзинь…
Старенькие стенные часы в соседней комнате, звеня и шипя, бьют девять раз. Как я зачитался!
Встаю из-за стола и распахиваю окно. В душную комнату врывается вечерняя прохлада, а вместе с ней сигналы автомашин, звонки трамвая.
Субботний вечер… Как чудесно! Завтра не придётся вставать спозаранку и бежать в осточертевшую мастерскую Отто Кенига. Воскресенье! Можно спать хоть до обеда.
Сладко потягиваюсь и, стоя у окна, жадно вдыхаю свежий воздух.
– Здравствуйте, Имант! – перекрывая уличный шум, доносится до меня сильный мужской голос.
Атлетически сложенный человек средних лет стоит на балкончике соседнего дома и машет мне рукой. Сдержанно киваю головой в ответ.
– Скажите, отец ваш дома? Хочу у него немного проводки занять.
– Да, дома.
Отхожу от окна в глубь комнаты.
Терпеть не могу этого господина. Его зовут Курмис, Ансис Курмис, По соседству с нами он поселился недавно, но уже успел обстоятельно познакомиться со всеми жильцами соседних домов. Вежливый, предупредительный, спокойный, он быстро снискал уважение всех, в том числе и нашего участкового надзирателя Осиса. Не раз я видел их вместе за кружкой пива в трактирчике рядом с нашим домом.
Присаживаюсь к столу и снова беру книгу. Но мысли не дают покоя Курмис не выходит из головы.
Он работает бухгалтером в какой-то большой фирме готового платья, Мать слышала от соседки, что хозяева им очень довольны и уже дважды делали прибавки к жалованию.
Вот Курмис и старается. Работает день и ночь, как вол. Сколько раз я его встречал в поздние часы на улице. «Гуляете всё? Да, молодость, молодость… А я вот только кончил работу. Всё сводил концы с концами. Сам господин Кюзе попросил…»
Ещё бы! Наверное, за очередную прибавку готов хозяевам руки лизать.
Но, в конце концов, довольно! Какое мне до него дело? Усаживаюсь поудобнее и углубляюсь в книгу. Почитать не удаётся, мешают голоса в другой комнате. «Наверное, к отцу пришли», – досадую я. Но моя догадка оказывается неверной.
– Имант!
– Что, отец?
– Выйди-ка сюда. Тебя спрашивают.
– Меня? Сейчас иду.
Кто же это может быть? Как будто никто из друзей не собирался сегодня навестить меня.
Встаю с места и открываю дверь.
– Господин Курмис?
От удивления даже забываю поздороваться. Курмис идёт мне навстречу и протягивает руку, которую я машинально пожимаю. У него коричневое от загара лицо; лишь под левым ухом тонкая белая полоска, словно след давнишнего пореза. Как он умудрился так загореть, сидя в конторе.
– Простите– меня, Имант, но у меня есть к вам просьба. Нам необходимо поговорить.
Поговорить? О чём? Ведь мы с ним едва знакомы.
– Проходите, пожалуйста, в комнату. Только, право, не знаю, чем могу быть вам полезен.
Курмис идёт в мою комнату и жестом просит прикрыть дверь. Пожимаю плечами, но просьбу выполняю.
– Слушаю вас.
– Разговор будет коротким. Я только что узнал, что с минуты на минуту меня могут арестовать. Поэтому пришлось нарушить правила конспирации и обратиться к вам, за помощью, как к члену «Союза Трудовой. Молодёжи».
Провокация! Наглая, нахальная провокация!
– О каком союзе вы говорите, господин? Я вас не совсем понимаю.
Курмис пристально смотрит на меня.
– Вы правы, что не доверяете мало знакомому человеку. Пожалуй, я также поступил бы на вашем месте. Но поймите: у меня совершенно-безвыходное положение и вы обязаны мне помочь.
Изображаю на своём лице удивление.
– Давайте прекратим этот разговор. Вы говорите загадками: «Меня могут арестовать»… Чепуха какая-то!
Курмис тяжело вздыхает.
– Действительно, положение… Но всё-таки вы должны поверить мне… Вот что, Имант. Мне известно, что вы член райкома четвёртого района. Ваше подпольное имя – Владимир. Мало?.. Известно мне ещё и то, что вы встречаетесь с Силисом. На днях он обещал вам устроить встречу с городским техником, чтобы договориться насчёт печатания листовок для молодёжи вашего района… Верно? Кстати, подпольная кличка городского техника – Глобус. Это вы тоже знаете… Теперь вам хватит?
Да, мне хватает вполне! Оказывается, охранка прекрасно осведомлена. В нашу среду вкрался предатель. Надо немедленно известить товарищей. Но прежде всего необходимо избавиться от этого типа.
– Господин Курмис! Я ничего не понял из того, что вы мне тут наговорили. Мне ясно только одно: вы хотите меня впутать в какое-то тёмное дело… Я прошу вас немедленно уйти отсюда.
Но незваный гость вовсе не обижается.
– Ладно! Вы очень несговорчивый человек, и у меня нет времени убеждать вас.
Курмис быстро наклоняется. Неуловимым движением он достаёт откуда-то снизу, – очевидно, из-за отворота брючины, – свёрнутую трубочкой бумажку.
– Вот! Здесь текст листовки. Она должна быть отпечатана завтра к вечеру. Оставить бумажку у себя мне никак нельзя – для охранки это будет лакомый кусочек. Спрятать тоже не могу – слишком поздно. И я не прошу вас, а приказываю как старший: сохраните бумагу до утра. За ней к вам придут – об этом есть договорённость. Если не сохраните, сорвёте выпуск листовки. Всё. Прощайте!
– Послушайте…
Но я даже не успеваю договорить до конца. Курмис оставляет листок на столе и быстро выходит из комнаты. Слышу, как он прощается с отцом.
Внимательно осматриваю бумажку. Да, это действительно текст листовки. Действительно? А кто поручится, что Курмис не агент охранки, которая нагрянет ко мне с обыском сегодня ночью? Мне не сдобровать, если обнаружат эту бумагу.
Конечно, это западня. Настоящие подпольщики так не поступают. Передать текст листовки на сохранение почти незнакомому человеку!
А если он в самом деле подпольщик, что ему ещё остаётся делать – Курмис сказал, что только узнал о предстоящем аресте. Это одно. Он осведомлён о моём участии в подпольной работе. Это второе… Пожалуй, я тоже в таком положении не нашёл бы другого выхода.
Но какой подозрительный тип! Путается с Осисом. Да, да, это ловушка! Надо немедленно уничтожить бумагу. Сжечь её, сжечь!
Вытаскиваю из кармана коробок и зажигаю спичку. Бледное пламя охватывает сухое дерево и быстро идёт на убыль.
Нет! Так тоже нельзя. А вдруг это правда, что он мне говорил? Как бы хорошо ни была осведомлена охранка, вряд ли она может знать о моей предстоящей встрече с городским техником Глобусом.
Опускаюсь на стул и сильно сжимаю голову руками. В таких переплётах мне ещё не приходилось бывать.
– Сынок! – Отец неслышно вошёл в комнату и стоит рядом со мной. – Кто это у тебя был?
– Кто? Да я и сам толком не знаю. Его зовут Ансис Курмис.
– Курмис, Курмис… – Отец морщит лоб, словно пытаясь вспомнить что-то. – Что ж, Курмис, так Курмис. Имя, как и всякое другое. Не хуже и не лучше. Кстати, вы оба так громко разговаривали, что я слышал всё… Как думаешь быть?
– Сожгу бумагу, только и всего.
– Сожжёшь? Ну, сжигай… Но…
Он умолкает.
– Что «но»?
– Но если он говорит правду?
– Мне трудно в этом разобраться.
– Значит, сожжёшь?
– Сожгу.
– Гм… Ну, смотри… Тебе видней.
Нахмурив брови, отец идёт к двери. Видно, он недоволен моим решением.
– Папа!
– Что тебе?
– А как бы ты поступил?
– Не стал бы жечь.
– А вдруг это ловушка и сегодня у меня будет обыск?
– Значит, надо хорошенько упрятать.
– Упрятать?
Я горько усмехаюсь. Это не так легко. У охранников собачий нюх на всякого рода тайнички.
– Нет, папа, спрятать нельзя.
– Кто тебе сказал?
– В охранке тоже не дураки. Я смогу прятать, они смогут найти.
– Ага! Значит в принципе ты согласен спрятать, если бы знал надёжное место.
Я молчу. «В принципе»… К чему этот пустой разговор? Если бы я знал такое место… Но ведь его нет!
– Давай бумажку, Имант!
– Что?
– Давай, говорю, её мне.
– Что ты с ней хочешь сделать?
– Ну и упрямый же ты, Имант, – говорит отец сердито, – Отдай мне бумагу и считай, что сжёг. Не отнесу ведь я её в охранку.
Беру со стола злополучную бумагу и неохотно передаю отцу. Что он задумал?
– Только, ради бога, папа, будь осторожен.
Он не удостаивает меня ответом и выходит.
– Я сейчас вернусь, Имант, – доносится до меня минутой спустя его голос.
– Куда ты собрался?
Бросаюсь в соседнюю комнату, но уже поздно. Щёлкает замок входной двери. Не поднимать же шум на лестнице.
Ну и народ эти старики! Ведь отец куда меньше меня понимает в этих делах. И всё-таки считает себя вправе давать мне советы. Больше того: сам даже пытается «действовать». Понёс, наверное, листок к кому-нибудь из своих товарищей, а за ним будут следить, ещё арестуют… Ах, зачем я его пустил! Надо немедленно догнать.
Но только я подбегаю к двери, в замочной скважине поворачивается ключ, и в комнату, прерывисто дыша, входит отец.
– Что за типы бродят по нашей улице? Морды толстые, глаза так и рыскают? Что-то таких тут не было раньше видно. Уж не шпики ли?
Бросаюсь к окну. Конечно, они. Причём расхаживают открыто, нагло, нисколько не таясь.
Значит, я не ошибся. Курмис меня провоцировал. Всё-таки он действовал довольно глупо. Вряд ли ему дадут очередную прибавку к жалованию. По крайней мере не за меня.
– Давай-ка сюда бумагу, отец. Надо её немедленно сжечь.
– Бумагу? А её уже нет.
– Как так нет? Куда же ты её дел?
– Она в надёжном месте.
Этого ещё не хватало! На улицу он её бросил, что ли? В волнении я повышаю голос:
– Дай-ка сюда бумагу!
– На кого ты кричишь, мальчишка!
Губы отца сжимаются в тонкую полоску. Ну, это плохой признак… Теперь от него не добьёшься ни слова.
Поворачиваюсь и ухожу к себе в комнату…
Постепенно я успокаиваюсь. В конце концов ничего особенного не случилось. Я'сно, что листок отец уничтожил или просто выбросил. Он ведь прекрасно понимает, чем это грозит мне, если его найдут здесь, дома. А что бы я сделал с листком? Сжёг! Разница не так уж велика.
Часы бьют десять. Теперь нужно ждать посещения незваных гостей. Хорошо, что мать уехала к родным в деревню. Она бы так волновалась.
Проклятый Курмис! Какой чудесный вечер испортил.
Одетый ложусь на постель… Отец увидит, опять будет ворчать… Ах, всё равно!
Как хочется спать… Ведь я вчера вернулся домой чуть свет… Но спать нельзя. Надо ждать посещения… посещения… посещения…
Незаметно для себя засыпаю.
* * *
Открываю глаза. Солнце, весёлое летнее солнце светит мне прямо в лицо.
На стуле, рядом с кроватью, сидит, отец. Он укоризненно качает головой.
– Видно, Имант, у тебя пять костюмов, что ты решил в одном из них поспать. Посмотри, как брюки измялись.
Что и говорить! Вид у брюк, действительно, плачевный. И чего ради я задумал спать в костюме?
Внезапно вспоминаю вчерашний вечер.
– Отец! Охранка была?
– Была… Но не у нас, а у твоего друга Курмиса. В два часа ночи приехали полицейские машины. Значит, Курмис всё-таки наш!
– И как? Забрали его?
В уголках глаз отца собираются весёлые морщинки:
– Ищи ветра в поле!.. До самого рассвета возились охранники, собак притащили, всё его искали. Вот только недавно уехали… Хмурые, злые… Обидно ведь! Стерегли-то как…
Вскакиваю с постели. Что я наделал! Ведь текст листовки не сохранил.
В передней негромкий стук. Отец идёт открывать дверь.
Силис? Ко мне? В такую рань? Или может быть… Вспоминаю слова Курмиса: «Такая договорённость с товарищами…»
– С добрым утром, Имант! – приветствует меня Силис. – Ты что, только встал?
И, не дождавшись ответа, продолжает:
– Слышал, что сегодня ночью здесь делалось? Глобуса чуть не схватили.
Как? Курмис – это Глобус? Городской техник? Ох, какую я совершил глупость. Зачем отдал листок отцу? Ведь яснее ясного было, что Курмис – свой.
– Скажи, он тебе ничего не передавал? – спрашивает Силис.
– Д-.да.
Чувствую себя очень неловко. Сейчас Силис попросит текст листовки. Что я ему скажу?
Он озабоченно смотрит на часы.
– Давай-ка сюда, Имант, что он тебе передал. Через полчаса я это должен передать в работу.
– Видишь ли… Я не мог знать… Хотя, с другой стороны, несомненно…
Окончательно запутываюсь и смолкаю. Силис с удивлением смотрит на меня.
В соседней комнате отец кого-то громко приветствует. Наверное, это почтальон. По утрам он всегда приходит в восьмом часу. Отец входит в комнату. В руках у него синий конверт.
– Имант, тебе доплатное письмо… Уже заплачено, – говорит он, заметив, что я шарю по карманам в поисках мелочи.
Невольно радуюсь возможности оттянуть неприятную развязку. Разрываю конверт.
Но что это такое? Ведь внутри конверта…
– Вот, возьми, – торжествующе говорю я и протягиваю Силису листок.
Так вот, оказывается, для чего выходил отец вчера на улицу. Он просто-напросто вложил текст листовки в конверт, написал на нём наш адрес и опустил письмо в почтовый ящик на углу квартала. Это он здорово придумал. Уж доплатное-то письмо никогда не пропадёт.
Рассказываю Силису всё. О вчерашнем посещении Курмиса, о моих сомнениях, о подозрении, о том, как поступил отец.
Силис внимательно слушает меня. Затем произносит задумчиво:
– Да… Твой отец намного лучше разбирается в людях… Он поверил Курмису, хотя и принял остроумные меры предосторожности. Что ж, жизненный опыт…
Но его перебивает отец:
– Не только жизненный опыт, господин э… э…
– Молодой человек, – подсказывает Силис.
– Хорошо, пусть будет молодой человек, – соглашается отец. Он понимает, что так нужно. – Тут дело не только в жизненном опыте, молодой человек. Я видите ли некогда знал одного, который был… как вам это сказать?., был очень похож на господина Курмиса.
– В самом деле? Кто же такой?
– Некий Пауль Ванагс, может слышали? Он командовал батальоном красных латышских стрелков под Ригой в 1918 году. Я тоже служил в том батальоне. Мы за Паулем готовы были идти хоть на край света. Геройский парень и хороший командир… Кто в батальоне был, вовек его не забудет, всегда при встрече узнает. Тем более, что примета одна есть.
– Что за примета такая?.. Уж не шрам ли от сабельного удара?
Силис спрашивает вполне серьёзно, без тени улыбки, но я знаю цену этой «серьёзности». Огоньки-то, огоньки в глазах!
– Он самый, молодой человек, – подмигивает ему отец. – Под левым ухом. Я сам Ванагсу повязку накладывал, когда его ранил белогвардеец… Ясно?
– Теперь совсем ясно стало, – отвечает Силис, чуть посмеиваясь.
…Минутой спустя, Силис выходит из нашего подъезда. Мне видно из окна, как он неторопливой походкой доходит до конца квартала. Затем его высокая фигура скрывается за углом…
Листовка будет выпущена точно в назначенный срок.
Комсомольцы всегда в строю
Поезд резко тормозит. От сотрясения сваливается с вешалки пальто и падает мне прямо на колени. Вздрагиваю и просыпаюсь.
– А вы неплохо вздремнули, молодой человек!
Мой сосед по купе, пожилой провинциальный торговец, едущий куда-то за товаром, в который раз пытается завязать разговор.
– Да, поспал, – коротко отрезаю я и отворачиваюсь. Но торговец не унимается.
– Пока вы спали, я вот сидел и думал. И знаете, что мне пришло в голову…
Но мне вовсе не хочется выслушивать длинные и нудные рассуждения о том, почему за последнее время так вздорожала мука и исчез с рынка овёс. Нужно проверить, как поживает мой груз. А для этого надо совершить небольшое путешествие. Свой тяжёлый саквояж я устроил на багажной полке в соседнем вагоне.
Выхожу из купе. Пробираюсь через длинный, узкий коридор, тамбур, буферную площадку.
– Что вам тут надо, молодой человек? – недружелюбно спрашивает проводник соседнего вагона. Он вопросительно смотрит на меня поверх своих стареньких очков в оправе, подвязанной нитками.
– Ничего, папаша, ничего. Мне бы только посмотреть, нет ли знакомых. Сейчас вернусь.
Проводник недоверчиво усмехается. Где же это видано, чтобы пассажиры из спальных вагонов искали знакомых в вагоне третьего класса? Но он удивился бы ещё больше, если бы вдобавок узнал, что мой саквояж едет у него в вагоне.
Приоткрываю дверь в первое отделение и бросаю быстрый взгляд на багажную полку. Пузатый саквояж стоит на месте.
Всё в порядке.
Возвращаюсь в свой вагон. Встаю у окна в коридоре и вытаскиваю папиросу. Кажется, всё благополучно. Минут через двадцать Рига – и моя миссия окончена. На вокзале саквояж заберут уже другие.
Дверь в противоположном конце коридора отворяется. В вагон врывается чёткий перебор колёс. Заходят двое в чёрных демисезонных пальто.
Моментально отворачиваюсь. Прикуриваю, низко склонившись над спичечной коробкой, и пропускаю вошедших мимо себя. Исподлобья вижу их озабоченные лица. У обоих насуплены брови, один нервно покусывает нижнюю губу.
Снова врывается в коридор стук вагонных колёс и сразу стихает. Ушли. Это шпики из рижской охранки. Обоих я знаю в лицо. Силис однажды показал мне их на улице, когда мы проходили неподалёку от здания охранки на улице Альберта.
Наверное ищут кого-то. Уж не меня ли? Но почему же тогда они прошли мимо, даже не взглянув? Впрочем, кому придёт в голову искать комсомольца-подпольщика в вагоне первого класса? Нет, Силис просто молодец! Это он посоветовал мне не жалеть денег на билет. «Лучше на несколько недель затяни ремень потуже, но зато проедешь с меньшим риском…»
Но, вероятнее всего, шпики ищут кого-нибудь другого. В перевозку шрифта посвящено лишь несколько верных людей. Вряд ли охранка могла пронюхать об этом…
Мимо окон вагона проплывают высокие серые дома. Мелькают разноцветные огни реклам: «Бельевое мыло «Натра», «Кушайте только кильки Гегингера».
Рига…
На перрон не выхожу, а остаюсь у окна, как будто мне ещё предстоит продолжать путь.
К соседнему вагону проходит пожилой мужчина в кожаном фартуке, по виду носильщик. Он быстро поднимается по ступенькам в вагон и через минуту возвращается обратно. Ага! У него на плече – мой саквояж. Немного пошатываясь от тяжести, но твёрдо и уверенно мужчина идёт к выходу и вскоре теряется в толпе.
Облегчённо вздыхаю и захожу в своё купе. Надеваю пальто, шляпу…
– Вы уже выходите? – удивляется торговец.
– Как видите. Прощайте!
– Но ведь вы говорили, что едете до Валмиеры.
– Я передумал.
Захлопываю купе перед самым носом торговца! Пусть позлится! Он мне успел порядком надоесть, этот самодовольный лавочник. «Так сказать, крупнейший оптовик нашего уезда, хе-хе…».
Мне хочется петь, смеяться, ликовать. Под самым носом охранки я провёз величайшую драгоценность – шрифт для подпольной типографии. Снова наводнится листовками вся Рига, снова бесноватый Ульманис в бессильной злобе будет топать ногами на своего министра внутренних дел.
На ум мне приходят любимые строчки из стихотворения Райниса:
«Вздымай валы, упрямая стихия,
Ты не порвёшь нам паруса тугие.
Рычи, свисти, вступая снова в бой.
Но мы достигнем дали голубой…»
Да, рычи, свисти– всё равно мы своего добьёмся…
Пройду в город через выход для пассажиров третьего класса. Отсюда ближе.
Ещё издалека снова замечаю тех двух шпиков, которых видел в поезде. Они стоят рядом с контролёром и жадно вглядываются в лица проходящих. Ищите, ищите, голубчики! Самое главное вы уже упустили.
И вдруг вижу на перроне стародавнего приятеля моего отца слесаря Карла Приеде. Он стоит совсем близко и смотрит куда-то в сторону, не замечая меня.
– Здравствуйте, господин Приеде!
Приподнимаю шляпу и церемонно раскланиваюсь. Старик окидывает меня равнодушным взором и опять отводит глаза. Да что он, не узнаёт меня в этом наряде, что ли?
Хочу подойти к нему, но слышу быстрый предостерегающий шёпот:
– Домой не ходи! Домой не ходи! И скорее отсюда!
Горячая волна проходит по моему телу от головы до ног. Мне становится жарко. Значит, меня ищут. И эти шпики, которые шныряли по поезду…
Спокойно! Бросаю быстрый взгляд на выход в город. Да, они все ещё стоят около контролёра. Попытаюсь пройти через выход для пассажиров первого класса. Там меня вряд ли кто-либо ждёт. А затем на такси – и в Задвинье к тётке.
Не спеша иду к двери шикарного привокзального ресторана. Тут никаких шпиков: всего лишь толстый бородатый кондуктор.
– Ваш билетик… Пожалуйста, проходите.
В ресторане совсем пусто. Лишь у стойки постовой полицейский любезничает с толстой буфетчицей, да какой-то длиннолицый мужчина с моноклем в глазу, вероятно, иностранец, брезгливо морщась, копается в своём бифштексе. Рядом застыл в почтительной позе пожилой официант с блестящим голым черепом.
На меня никто не обращает внимания. Направляюсь к противоположной двери – выходу в город. Облачённый в ливрею швейцар с наглым лакейским лицом широко распахивает дверь.
– Вызовите такси.
– Извольте!
Он пронзительно свистит. Тотчас же из-за угла выходит машина и подкатывает к самому подъезду.
– Пожалуйста, господин.
Швейцар отвешивает низкий поклон и угодливо улыбается, ожидая подачки. Напрасны его старания! У меня нет больше ни сантима. Все деньги ушли на билет.
В такси облегчённо перевожу дух. Пока шофёр мчит по улицам, обдумываю положение. Что случилось? Почему меня ищут?
Догадки идут одна за другой, но как узнать, какая из них верна? Нет, так не будет никакого толку. Нужно, прежде всего, осведомиться у тётки, что произошло у меня дома, а потом связаться с кем-либо из райкома. Тогда смогу разобраться.
Такси останавливается у старенького покорившегося домишки.
– Дом сорок восемь, господин!
Шофёр предупредительно открывает дверцу машины.
– Сколько с меня?
– Два лата.
– Обождите минутку, я сейчас принесу.
Но увы! Шофёру не суждено получить заработанные деньги. Едва только я захожу в тёмный дворик, мне в лицо бьёт сильный сноп света электрического фонаря.
– Имант Озолс?
– Он самый.
Чувствую, как меня крепко берут под руки с двух сторон.
– Поедете с нами. Мы вас давно уже ждём.
Разыгрываю удивление:
– Что такое? Почему? Кто вы такие?
– Политическая полиция!
– Ничего не понимаю. Какая политическая полиция?
– Потом разберётесь.
И они ведут меня обратно к такси. Шофёр удивлённо смотрит на меня и тихонько присвистывает. Бедняга понимает, плакали и те два лата, которые я ему должен, и те, которые набегут во время пути отсюда до охранки.
Беспомощно пожимаю плечами.
– Видите сами, шофёр, не успел зайти за деньгами.
– Бывает…
– Не разговаривать! – рычит один из задержавших меня. И приказывает шофёру:
– Везите на улицу Альберта, да поживее. Мы из политической… Ну!
Пробормотав какое-то проклятие, шофёр даёт газ. Машина рывком трогается с места…
Дорога недальняя. Через несколько минут я уже в здании охранки.
После тщательного обыска меня вводят в просторную комнату. Старый, изъеденный червями стол и простая деревянная скамья, на которой я сижу, – вот и всё её убранство. Но по всему видно, что комната знала лучшие времена. Окно, к которому приделана ржавая решётка, высокое, сводчатое. В углу огромная кафельная печь, украшенная лепными орнаментами. Дверца у неё выломана, и в топке видна груда грязных окурков. На потолке зияет дыра – вероятно когда-то здесь висела люстра.
Один из охранников, доставивший меня сюда, высокий, плечистый малый с пустыми светлыми глазами, словно выгоревшими на солнце, присаживается на край стола и, не обращая на меня внимания, набивает табаком свою короткую прямую трубочку.
Видимо, меня сейчас будут допрашивать. С трудом сохраняю внешнее спокойствие. Охранка! Нет места страшнее, чем это. Даже в тюрьме и то куда лучше. В камере рядом с тобой товарищи по борьбе. Трудно тебе – помогут. Загрустил – сумеют развлечь. Нужна поддержка – будь уверен, получишь её. И в одиночке не чувствуешь себя покинутым. Станет невмоготу – стукни в стену разок-другой. Тотчас же серией ответных ударов откликнутся друзья. И легче станет на душе.
Даже у тюремщиков увидишь иногда человеческий взгляд. Какой-нибудь седовласый ключник нет-нет да вздохнёт ненароком, хоть потом кашлянет сердито и грубо прикрикнет на тебя, словно стыдясь своей минутной слабости.
А здесь, в охранке, ты один-одинёшенек. Нет рядом друзей, не увидишь ни искорки сострадания на окружающих тебя лицах. Ты один среди злобных и коварных врагов. Они существуют для того, чтобы искать, выслеживать, ловить таких, как ты. И вот ты попался, ты в их власти. Будь готов ко всему. Они будут делать с тобой, что хотят. Слышишь: что хотят!
Охранка! Сколько страшного, жестокого, подлого связано с этим отвратительным словом. Сколько здесь пролито крови невинных людей, сколько мук здесь приняли лучшие сыны и дочери народа, борющиеся за его освобождение от кучки кровавых палачей. Теперь и тебе предстоит жестокое испытание. Будь готов! Ты ничего не знаешь, ничего не видел, ничего не слышал – вот твоя линия поведения, которой ты должен держаться…
Начало допроса происходит совсем не так, как я себе представлял. Вместо палача, увешанного всеми орудиями пытки, в комнату входит изысканно одетый человек лет сорока, с полным, тщательно выбритым лицом. Волосы причёсаны на пробор, в висках пробивается седина.
– Вы Имант Озолс? – обращается он ко мне.
– Я!
– Прошу вас зайти ко мне.
Он открывает дверь в соседнюю комнату и вежливо пропускает меня вперёд.
По-деловому обставленный кабинет. Письменный стол, два кожаных кресла, радиоприёмник. У стены стоят несколько стульев. Над ними висит большой портрет обрюзгшего человека с выпяченной нижней губой и взъерошенной щёткой волос – Ульманиса.
– Прошу, господин Озолс!
Охранник указывает на мягкое кресло и ожидает, пока усядусь. Затем садится сам и несколько секунд осматривает меня внимательным, изучающим взглядом.
– Надеюсь, господин Озолс, что вы человек умный и мы с вами быстро столкуемся. Вас, конечно, пугали политической полицией, но вы сами убедились, что эти россказни ничего не стоят. Прошу!
Он раскрывает портсигар и протягивает мне.
– Благодарю, не курю.
– Как желаете.
Он пускает аккуратное колечко дыма и, любуясь им, продолжает:
– Нам нужно выяснить у вас одну только деталь: где сейчас находится тот шрифт, который вы привезли в Ригу час… – он смотрит на часы, – нет, простите за неточность, пятьдесят пять минут назад?
Знают! Изо всех сил стараюсь подавить поднявшееся волнение.
– Простите, господин…
– Капитан Шварцбах, – подсказывает охранник.
– Простите, господин Шварцбах, я не понимаю, о чём вы говорите. Какой шрифт?
– Ох, и беда с вами, – вздыхает улыбаясь Шварцбах. – Вероятно, вас по недоразумению арестовали, не так ли? Придётся немедленно выпустить.
И вдруг улыбка исчезает с его лица. Он рывком поднимается с кресла и с силой придавливает к пепельнице недокуренную папиросу. Зубы стиснуты, на скулах желваки. Куда девался элегантный мужчина? Передо мной хищный зверь, приготовившийся к прыжку.
– Бросьте валять дурака! Или вы сейчас же выложите всё, что вам известно о коммунистическом подполье, или мы вас сотрём в порошок. И зарубите у себя на носу: политическая полиция, или как вы называете – охранка, шутить не любит. Мы любому сможем развязать язык. Ну?
