Текст книги "Милосердие весны"

Автор книги: Лев Маляков

«На этой легкой с перышком работе…»

 
На этой легкой с перышком работе
Не то что спину —
                            сердце надсадил.
А было время
                    в партизанской роте
За сотню верст
Взрывчатку я носил.
 
 
И ничего,
             спина моя терпела.
Поспал, поел —
Опять готов в поход.
Горело сердце,
                      торопилось в дело —
Успеть бы эшелон
                           пустить в расход.
 
 
Мне довелось познать законы моря —
Крутые штормы выносил не раз,
Стоял на вахте,
С перегрузкой споря,
По трое суток
                    не смыкая глаз.
 
 
Не без того,
Гудела под бушлатом
Просоленная накрепко спина.
На палубе
              катилась смертным катом
Закрученная в штопоры волна.
 

 
А было время —
Шел мужик за плугом,
А мужику
             всего тринадцать лет.
Ремень земли вывинчивался туго,
И дымкой заволакивало свет.
 
 
Садилось солнце,
Опустив на плечи
Усталые багряные лучи.
Но все шагал за плугом чело вече,
За ним с почтеньем
Топали грачи…
 
 
На лесосеке
До седьмого пота
Валил деревья —
                        и хватало сил…
А вот досталась с перышком работа —
Не только спину,
Сердце надсадил.
 

БЕСКОНЕЧНОСТЬ

«Из бесконечности явились…»

 
Из бесконечности явились,
Туда же, говорят,
                          уйдем.
Просторы космоса открылись —
И тем милей родимый дом.
 
 
Иду зелеными лесами —
Моя дорога далека.
И надо мною парусами
Бегут по небу облака.
 
 
Из леса выйду
                     в чисто поле —
Кукушка щелкает года.
Моя мечта цветет на воле
И порывается туда…
 
 
Ей заглянуть бы
                       в бесконечность
Мечте ведь свойственно
                                      витать…
И сам я здесь
                  пускай не вечно,
Но не желаю улетать.
 
 
Пускай я гость,
Но гость надежный,
И до всего мне дело есть.
Я погощу, пока возможно, —
Воздам земле-хозяйке честь.
 

 
Ко мне была хозяйка доброй —
Будила затемно:
                       вставай…
Меж катеров ломала ребра,
Учила:
         рот не разевай.
 
 
То вверх,
            то вниз
Кидала плавно,
Поскрипывало знай в костях.
Я на Земле прижился славно,
Мне очень
              хорошо в гостях.
 

«И мне давно мотор сродни…»

 
И мне давно мотор сродни,
Железной силе не перечу.
Как вехи в будущее,
Дни
Летят распахнуто навстречу.
 
 
Я за рулем, как за столом,
Лишь сердце чуть прихватит зноем.
За лесом
Даль плывет светло.
И вот оно —
Село родное.
 
 
Как нарисована,
В окне
Моя бабуля – чище снега…
И снова чувствую:
Во мне
Скрипит и грохает телега.
 

«Какие высокие травы…»

 
Какие высокие травы —
Почти в человеческий рост!
Ручей говорливый
                            направо.
Налево —
            старинный погост.
 

 
Мальчишкой любил хорониться
В тех травах,
                   как в добрых лесах.
Мне пели веселые птицы
О всяких земных чудесах.
 
 
Лежал у земли я
                        в объятьях,
И сам я ее обнимал.
Со мной
           одуванчики-братья,
Над ними
             цветет краснотал.
 

 
И что-то меня заставляло
Лежать
         и глядеть в небеса.
Фантазия знай расцветала
И мчалась,
               раздув паруса.
 
 
Мне в облаке чудились звери —
В лесу не встречал я таких.
Готовый и в небыль поверить,
Я видел воочию их.
 
 
И больше того:
Мне казалось,
Что был я когда-то звездой…
Додумывать не удавалось —
Вспугнут или крикнут домой.
 
 
И что-то теперь заставляет,
Как прежде,
Уставиться вдруг
На звонкие звездные стаи
И месяца кованый круг.
 

ОТДЫХ

 
Наработался вволю
С утра на лугу…
Хорошо поваляться в духмяном стогу!
Хорошо в голубой вышине потонуть
И на миг ощутить
Бесконечности жуть.
Ощутить, словно жажду,
Внезапно мечту —
Самому поднебесную взять высоту.
И представить космические корабли
Где-то там —
В беспредельной туманной дали.
И увидеть миры
Вдруг открывшихся звезд,
В те миры звездолетом проложенный мост.
И себя
Как посланца земного добра…
До чего ж беспредельна
Фантазий игра!
 

СЧАСТЬЕ

 
Ходили за счастьем от веку
За горы, моря и леса.
Уж видно, судьба человеку
Искать на Земле чудеса.
 
 
Не знаю как счастья,
А лиха
Досталось искателю впрок.
И если не сгинет,
То тихо
Осядет, усвоив урок.
 
 
Не знаю как счастья,
А боли…
Хватило бы на сто дорог.
Такая искателя доля…
Светлеет родимый порог.
 
 
Так вот где покоится счастье!
Я робко иду под уклон
К избе,
Что неясною властью
Меня забирает в полон.
 

 
Теперь бы тем счастьем упиться —
Оно мне вполне по плечу…
С чего ж не поется, не спится —
То к солнцу,
То в бездну лечу!
 

«Не верю дню рожденья слепо…»

 
Не верю дню рожденья слепо,
Хотя на бланке есть печать:
Не мог же взяться я из пепла,
Из ничего себя начать?
 
 
Бог весть какими шел путями,
Чтоб видеть,
                  слышать,
                                просто жить.
Из лыка первыми сетями
Меня пытались изловить.
 
 
А я в воде,
               подобно блику,
Был удивительно живуч,
Взлетал над лесом легче крика
И прятался в наплывах туч.
 
 
И не случайно,
Лишь стемнеет,
Сажусь я, молча, на крыльцо.
Моя душа, как даль, светлеет,
Подставив космосу лицо.
 
 
От непонятного застыну,
Чему-то горько улыбнусь
И, распрямив внезапно спину,
Навстречу звездам засвечусь.
 

«И до меня за сотни лет…»

 
И до меня за сотни лет
С утра, как новоселы,
В полях —
              едва взыграет свет
Гудели важно пчелы.
 
 
Стояли тихо у воды
Печальные ракиты.
Грузнели к осени сады
Анисом знаменитым.
 
 
В реке гулял ленивый сом
И жировала утка.
Катился вольно в небе гром…
Подумать —
Просто жутко!
 
 
За что-то выпала мне честь
Пройтись тропой земною…
И без меня все будет цвесть,
Но лучше бы – со мною.
 

ОСТАЛИСЬ ЛЕТОПИСНЫЕ ЛИСТЫ

 
Считаемся —
                   лесная полоса,
Но крепко мы повысекли леса.
Не только мы —
                       и предки хороши:
Дома, как терема, —
                              сама мечта!
Умели деды брать для живота
И сверх того взымали для души.
 
 
Раздели липу, иву на корье,
Свели до счета дикое зверье.
Десятка два в лесу тетеревов
С утра слагают про любовь стихи.
И разучились драться петухи,
Отпел зорю —
                     и фьють,
Бывай здоров!
 
 
А было время
(Летопись не врет:
Монах был зрячим,
                             не подпольный крот),
Пскова носила на себе лодьи,
В ней,
        верь не верь,
                             водились осетры.
А за Псковой
                   звенели топоры —
 

 
Там лес валили,
                        ладили бадьи.
Монах писал:
А за Псковой леса,
Гнездится соболь,
                           черная лиса…
Остались летописные листы.
Но извели леса на берегу,
И соболь убежал давно в тайгу —
Подальше от опасной суеты.
 
 
Река не та,
               и лес теперь не тот.
Пскову вороны переходят вброд.
А деды наши баржи гнали тут.
С тех пор прошло поменьше ста годов,
А сколько встало новых городов!
Как жаль —
Леса так скоро не растут.
 

«Я, кажется, еще не понял…»

 
Я, кажется, еще не понял,
Зачем пришел на этот свет:
На топоре обжечь ладони
Или познать какой секрет?
 
 
Уйти в раздумье, как в берлогу,
С молвою не вступая в спор?
Иль все ж найти свою дорогу
Самой судьбе наперекор?
 
 
Иль жизнь несуетно простую
Среди родных полей вести?
Или, как жилу золотую,
Любовь случайно обрести?
 
 
И за нее любую долю
Принять,
Как благостный покой?
Иль замереть вот так от боли
Над неожиданной строкой?
 

«Есть дочь и сын…»

 
Есть дочь и сын —
О разные созданья!
Как день и ночь,
Как солнце и луна.
Иван мне дан,
                     понятно,
                                  в наказанье,
За что же Лада,
                       дочь за что дана?
 
 
Деяньями я вышнего не славил,
Не блюл посты,
Грешил как только мог,
Отцовский дом давным-давно оставил,
Ну и ушел не лучшей из дорог.
 
 
На ней есть все для синяков и шишек:
Колдобины – увы! —
                                  не на виду.
И сам хорош:
Как вышел из мальчишек,
Так до сих пор к солидности иду.
 
 
Но я не трус —
Хоть голову на плаху, —
Готов ответить за свои грехи…
Сыграй мне, Лада,
                            что-нибудь из Баха
За все мои поэмы и стихи.
 

ОСЕННИЕ ЦВЕТЫ

 
Осенние цветы – как вскрики
Последних журавлей.
Они – как солнечные блики
Среди пустых полей.
 
 
Пускай в лугах пожухли травы
И высохла стерня, —
Цветы, пригревшись у канавы,
Покличут вдаль меня.
 
 
И на опушке пожелтелой,
Где листопад шуршит,
Я этот зов, уже несмелый,
Вдруг уловлю в тиши.
 
 
Под небом хмурым, словно в мае,
Поверится в цветы.
И вскинутся, как птичьи стаи,
Мои мечты.
 

«Я морем обольстился зря…»

 
Я морем обольстился зря,
Сказал себе —
Вода водою.
Слепит холодная заря,
Да плещется оно,
                          седое.
А волны знай себе снуют,
Кипят на палубе, клокочут.
Не спрятаться в глуши кают —
Ни дня тебе,
Ни тихой ночи.
 
 
Решил:
         на берег убегу.
И убежал —
                я верен слову.
…Пасутся овцы на лугу,
Как баржи, стельные коровы.
Не узнаю себя я сам:
Повсюду слышится мне море.
Я уношу тоску в леса,
Где догорают тихо зори.
 
 
Я знаю:
Трактор за холмом
Урчит.
А чудится мне —
                         катер.
И с каждым днем мрачнеет дом,
И мелким кажется фарватер.
 

«Живешь, как все…»

 
Живешь, как все,
И вдруг накатит,
Что свету белому не рад.
И улыбаешься некстати,
И слово молвишь невпопад.
 
 
Тебе друзья —
                    одна морока,
Ну а родия —
                    тоска сама.
И солнце спряталось до срока
В дымы за длинные дома.
 
 
А ночь глухая, как подполье,
И месяц вовсе окривел…
Крест-накрест опоясан болью,
Живешь как будто не у дел.
 
 
Уеду,
Где простора вволю,
И небо —
            плавай, как во сне.
Где можно прислониться болью
К любой березе и сосне.
 

ПРЕДОСЕННЕЕ

 
Застыли низины и взгорки,
Печаль вековую храня.
Закончились сроки уборки,
Щетинится в поле стерня.
 
 
Прислушались чутко осины,
На цыпочки встала лоза,
У елок сутулятся спины
И спрятаны в гуще глаза.
 
 
В чащобе осталась прохлада
И в полдень таится в тени,
Как будто засела в засаду
С ножом на погожие дни.
 
 
И вдруг тишину потревожит
Крикливых скворцов перелет.
Морозец пройдется по коже
И к сердцу надолго прильнет.
 

«Неужели горки укатали?…»

 
Неужели горки укатали?
Я забыл и думать о любви.
Не манят неведомые дали,
Не волнуют сердце соловьи.
Не пойму я:
Надломилось что-то,
Оборвался песенный мотив?
Надоела добрая работа
Или стал я попросту ленив?
Норовлю туда,
Где есть моторы.
Мне жирок не в тягость на боках.
Не махну без рассужденья в гору,
Мыслю так:
Отбегал в дураках.
В каждом деле рациоприкидка,
Как давнишний плащ, —
Мне по плечу…
Нет, не ожидал, что под микитки
Без предупрежденья получу.
Стоит ей взглянуть
Иль мимоходом
О своем капризе намекнуть…
Я не замечаю непогоды,
Для меня любой не в гору путь.
Рассужденья полетели к черту,
Я шагаю,
             ворот распахнув.
И во мне шевелятся аорты,
Ледяного воздуха хлебнув.
 

ВДВОЕМ

 
Твоя голубая улыбка
На миг озарила меня.
И стало болото не зыбко,
И вспыхнули вновь зеленя.
 
 
Иду не холодной отавой —
Ступаю июньской травой.
И месяц с улыбкой лукавой
Плывет над моей головой.
 
 
Услужливо высветил дали,
Откуда с тобою пришли,
Чтоб все-таки мы угадали,
Забытую стежку нашли.
 
 
Петляет она между сосен,
Теряется вовсе в кустах…
Неужто ядреная осень
Легла серебром на листах?
 
 
И ветры играют, лютуя…
Да как же я жил, не любя?!
Готов на расплату, любую,
Готов за тебя и себя.
 

ЧУТЬ-ЧУТЬ

 
О это тонкое чуть-чуть —
Души моей отдохновенье.
И я могу легко вздохнуть,
В свое поверив воскресенье.
 
 
Дозволено плеча чуть-чуть
Коснуться в мягком полусвете.
Сумел я грань перешагнуть —
И вот теперь за все в ответе.
 
 
Теперь я твой,
А ты – моя.
Открылись взору светотени.
Ведут от песни соловья
К тебе высокие ступени…
 
 
Чуть-чуть убавилось росы,
И чуть слабей запахло тмином.
Незримо осень на весы
Кидает клена золотины.
 
 
Не огорчайся, не грусти —
Тебе к лицу чуть-чуть печали.
Левада, слышишь, шелестит,
О чем так долго мы молчали.
 

ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ

 
Узнать однажды
На причале,
Полвека выкинув на кон,
Что и меня когда-то ждали
И кто-то был в меня влюблен.
 
 
Волны ленивой бормотанье
Стоять и слушать, как во сне.
И вдруг понять:
Ее признанья
Всегда недоставало мне.
 
 
Вздохнуть,
Куснуть себя за локоть
И, на себя же вскинув плеть,
Признанья позднего жестокость
Улыбкой грустною пригреть.
 
 
Хлебнув побольше кислорода,
Нырнуть в пучину давних лет.
И, обозрев былого своды,
Понять любви ее секрет.
 
 
Пускай признанье как рукою
Снимает давнюю печаль.
Я отрекаюсь от покоя
И снова вглядываюсь в даль.
 

«Осень. Опустели берега…»

 
Осень.
Опустели берега.
Волны разворачивают плечи…
Женщина стоит у маяка,
Одиноко провожая вечер.
 
 
Голубые теплые глаза
За семью печатями печали:
Кто-то ей худого насказал?
Или чайки сдуру накричали?
 
 
Подмывает ближе подойти,
Прикоснуться осторожным славом.
Но никак мне слова не найти
Ей под стать —
Печально-голубого…
 
 
И опять я жду вечерний час —
Наша встреча что-нибудь да значит?..
Огненный закат в волне погас.
И звезда не принесла удачи.
 
 
Темнота надвинулась стеной,
Утро занималось лиловато…
Я не знал,
Что сделает со мной
Эта непонятная утрата.
 

«Не сотвори себе кумира…»

 
«Не сотвори себе кумира…» —
Ты исподволь внушаешь мне.
И что ж?
Моя замолкла лира,
Висит доскою на стене.
 
 
«Не сотвори себе кумира…»
Какие тяжкие слова!
В моей душе сквозно и сиро,
Клонится долу голова.
 
 
«Не сотвори себе кумира…»
Мне стиснуть зубы и молчать.
Я без тебя —
Изгой у мира:
Ни петь,
           ни думать,
                            ни кричать.
 

«Подышать бы твоими руками…»

 
Подышать бы
                    твоими руками,
Окунаясь
            в ладони опять.
Иногда мы не ведаем сами,
Где тонуть,
А откуда взлетать.
 
 
Никогда не дрожал я
                                от страха,
А ведь всякое было в пути.
Что же сердце —
                           подбитая птаха —
У тебя трепыхнулось в горсти?
 
 
Догорают
              последние листья,
Журавли улетают,
                            трубя.
Не ищу я и малой корысти,
Мне бы только увидеть
Тебя.
 

«Я пишу почти с натуры…»

 
Я пишу почти с натуры —
Еле тянется строка.
Надо мной повисли хмуро
Обложные облака.
 
 
Заблудилось нынче лето —
И в июне солнца нет.
И на всю округу света —
На поляне маков цвет.
 
 
К алым макам вышли клены
Из задумчивых левад
И стоят толпой зеленой,
Что-то шепчут невпопад.
 
 
Грустно кленам я внимаю,
Нянчу давние мечты…
Мне тебя напоминают
Эти яркие цветы.
 

«Покинула – и в сердце пустота…»

 
Покинула —
И в сердце пустота.
Не сердце —
                 позабытая квартира,
В которой и нетоплено, и сыро,
И слишком глухо —
                             тоже неспроста.
 
 
Не знаю,
Чем заполнить сей метраж.
Бегу в леса —
                   залить дубравным гудом.
Авось свершится и со мною чудо!..
Но я всего —
                  при опустевшей страж.
 
 
Сманил пичужек, что повеселей, —
Пускай свистят с утра до поздней ночи.
Впустил ручей —
Пускай себе клокочет,
Приносит с воли запахи полей.
 
 
Но как была квартира нежилой,
Так и осталась,
                      в ней не потеплело.
Хотел вскричать:
«А мне какое дело!»
Но сам молчу,
                    вздыхая тяжело.
Проснусь однажды я лучом —
Раздвину темноту
                           плечом,
Пройдусь легонько
                             по вершинам
Притихших на заре холмов,
Посеребрю
                полет машины,
Окошки высвечу домов.
Я в середину
                   росной капли
Живым алмазом
                        буду вкраплен.
Пройдусь по тихой речке кротко —
Прошелестит вослед лоза.
И, придержав свой лёт
                                    короткий,
Вдруг потону в твоих глазах.
 

«Т-ЗУБЕЦ» В КАРДИОГРАММЕ

«Роняют деревья последние листья…»

 
Роняют деревья
                       последние листья —
Аккорды печальные.
Скупою поля
                   обозначены кистью —
Цветами прощальными.
 
 
Прозрачная роща
                          застыла сурово,
Светла и неистова.
И в мире осеннем
                           ни друга, ни крова,
Лишь небушко чистое.
 
 
Холодные ветви,
                          как будто случайно,
Губами я трогаю.
Душе беспокойной
                             легко и отчаянно,
Как перед дорогою.
 

«Уеду в деревню, где зреют хлеба…»

 
Уеду в деревню,
Где зреют хлеба
И льны угибаются в пояс, —
Туда,
     где моя вызревала судьба,
Росою-живиной умоюсь.
И может,
           утраченное обрету,
Припомню забытые песни,
Стряхну у порога тоску-маету,
Для нового счастья воскресну.
Мне снова откроют речные луга
Забытые мною секреты:
Крутыми покажутся мне берега
И долгим —
                 короткое лето.
Я стану пахать
И хлеба молотить —
Утешусь работой простою…
И город,
          что напрочь успею забыть,
Увидится светлой мечтою.
 

ЧУДАК

 
Они встречаются не часто,
Не чаще,
           чем в тайге женьшень.
На мир глядят они глазасто,
Всегда светлы,
                     как майский день.
 
 
Их называют простаками
И чудаками их зовут.
Но кто они?
Не знают сами.
И вряд ли скоро их поймут.
 
 
Чудак последнюю рубаху
Отдаст,
          оставшись нагишом.
Он вроде не подвержен страху,
Ему и плохо —
                     хорошо.
 

 
Он перетерпит,
                       перебьется,
Перезимует как-нибудь.
На дармовщинку не упьется…
Он, может быть,
Всей жизни суть —
 
 
Та самая,
Что в чистом виде
Явилась доброю звездой?
Он никого-то не обидит,
Восстанет сам перед бедой.
 
 
Сидит смиренно у калитки —
Ему под солнцем благодать.
Обобранный,
                   считай, до нитки,
Глядит:
         чего еще отдать?
 
 
И рано ль,
             поздно ли
Пройдоха
Заявится,
            ну как на грех.
И оберет его до вздоха.
И все ж чудак —
Богаче всех.
 

«Со мною в обнимку леса…»

 
Со мною в обнимку леса,
Как братья, вся живность лесная…
Теперь бы взлететь в небеса —
Да держит забота земная.
 
 
Пора бы набраться ума —
К чему непременно по кручам?
Но совесть встревает сама,
Топорщится совесть колюче.
 
 
С утра зарекался молчать
(Живется молчальникам сладко),
А вечером взвился опять,
И вот
Получилась накладка.
 
 
Торчу на опушке, как пень.
И в тягость мне
Собственный норов.
Подняться с колодины лень,
Не то что карабкаться в гору.
 
 
Кукушка мне годы сулит —
И так-то уж сладко кукует…
А сердце болит и болит,
Когда же оно возликует?
 

ВЕРА

 
Советуют не в лоб,
Как бы в обход:
Пора смириться и остепениться.
Не будь ты
               как подстреленная птица,
Что по земле крылом напрасно бьет!
 
 
Да разве мало было, чудаков —
Что сгинули во льдах,
В кострах сгорели,
Что досыта при жизни не поели —
Погребено под осыпью веков?!
 
 
Я слушал и пытался вникнуть в суть:
Какие расставляются мне сети?
Живешь-то раз,
Всего лишь раз на свете,
Так неужель в болоте потонуть?!
 
 
Своей любимой изменить мечте,
Бог весть куда на промысел податься?
Да разве можно в чем-то сомневаться,
Когда, как солнцу,
Веришь красоте!
 

«О боже мой, не хочет сердце биться…»

 
О боже мой, не хочет сердце биться,
Все норовит совсем остановиться.
А я никак не слажу сам с собою,
Готов принять возмездие любое,
 
 
Принять за то,
Что всем ветрам открытый,
Что чаще был голодный,
Реже сытый.
Вдруг затоскую по июньской ночи,
Заманчивой,
Как у любимой очи.
 
 
Приму печаль
                    сквозной осенней рощи,
Во тьме спущусь
                        к шальной реке на ощупь,
Как будто и не слышу
                                  сердца сбои,
Как будто не помечен я
                                     судьбою.
 
 
Дожить бы до весеннего разлива,
Уткнуться ветру
                        в ласковую гриву,
Прислушаться,
                     как чибис в поле плачет…
И все-таки мне верится
                                     в удачу.
 

«Кардиология. Просторная палата…»

 
Кардиология. Просторная палата.
Костлявый, кто-то спрятался в углу.
Так вот она —
                    за все,
За все расплата…
Вдыхаю воздух —
                          вязкую смолу.
 
 
И потолок,
Как палуба, покатый,
От лампочки —
                       зеленые круги,
А мысли заблудились вне палаты —
Друзья оставлены,
Не прощены враги…
 
 
А тот костлявый, в белом, шевелится,
То позовет,
То сам идет ко мне.
Хочу кричать:
«Не уходи, сестрица!»,
Но крика нет —
                      не по моей вине.
 
 
Не по моей вине опять не спится,
И кажется:
Я тут давным-давно…
Мне лишь бы в этом мире зацепиться —
Хоть взглядом за рассветное окно.
 

НЕЗНАКОМКА

 
Диагноз, как выстрел, точен.
Спускаюсь по виражу.
Тихонько на обочину
Из жизни ухожу.
 
 
И вовсе затих,
Подумав
О бренности бытия.
Покликать бы односумов:
«Прощайте, мои друзья!
 
 
Не поминайте лихом!»
Поглубже вдохнул глоток
И по-мужски, без психа,
Пошел на последний виток.
 
 
И встретился вдруг глазами —
Какие глядели глаза!
Коснулась лица руками —
Меня щекотнула слеза.
 
 
Слеза!..
Да не я ли матросом
Разгуливал по волнам!
Мне вскинуться альбатросом
И пасть бы к ее ногам!
 
 
Я простынь тяжелую скомкал,
Подался чуть-чуть вперед…
Спасибо тебе,
                    Незнакомка,
Матросы – надежный народ.
 

ВОСКРЕСЕНИЕ

 
Невзгодами с лихвой богаты,
Живем,
Нещадно жизнь кляня.
Наваливались
                    дни-накаты,
Как будто бревна, на меня.
 
 
Ну что ж,
И я не, исключенье —
И так,
      и этак жизнь клеймил.
Не знал,
Что будет «заточенье»,
Что станет белый свет немил.
 
 
И вот пришлось:
Лежу придавлен
Больничной простыней-плитой.
Но каждой клеточкой направлен,
Стремлюсь
                отнюдь не в мир иной.
 
 
Беда,
Натешившись досыта,
Быть может, стряпает кутью…
А вот душа уже открыта,
Цветет навстречу бытию.
 
 
И тянет губы, как теленок
(От счастья сам я замычал).
Не плакал я, считай, с пеленок,
А тут, брат,
               чуть не подкачал.
 
 
Гляжу под чуткие ресницы
В глаза с веселой синевой:
И верю —
Ласковей сестрицы
Не знал я в жизни никого.
 
 
Теперь бы давние напасти,
Бывалой силы добрый хмель!
Я понял бы,
Что значит счастье,
Не то что мертвая постель.