Текст книги "Вечная любовь (СИ)"
Автор книги: Лев Минковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Мы связаны со временем и еще одним способом. Человечество, без сомнения, находится в стадии формирования; времена меняются, и оно меняется вместе с ними. Ход наших жизней зависит от общественной ситуации эпохи, в которой мы живем, и ее уровня технического развития. Наши отношения друг с другом, привычки и желания тоже связаны со временами, в которых нам довелось жить. Когда мы становимся взрослыми, мы можем сказать, что мир, в котором мы живем, является нашим миром, а время – нашим временем. Обратное тоже верно: мы все люди своего времени, нравится это нам или нет. Мы понимаем его, как мы не можем понять прошлое или будущее. Путешественник по времени, который бы отъехал от своего времени на сто лет, не важно, в каком направлении, обнаружил бы мир, полный странных и чуждых объектов и привычек, которые, однако, кажутся окружающим само собой разумеющимися. И, конечно, не нужно никакой машины времени, чтобы осознать, что тысячу лет назад жизнь была обустроена очень по-другому, и времена были по-настоящему другие. Нет никакого сомнения, что через тысячу лет наши далекие потомки смогут тоже самое сказать о нас.
~~~
Она начала седеть. Ей это было безразлично, а он старался этого не замечать.
Она начала все больше заниматься административной работой, и делала это со своей обычным напористостью и перфекционизмом. Поездки в выходные в университет стали все более и более частыми. Питер подсчитал, что она в среднем проводит за рулем четыре часа в неделю, и это ему показалось совершенно недопустимой тратой ее времени. Они уже жили вместе много лет, но он никогда еще ей не дарил ничего действительно ценного. Он решил, что это тоже недопустимо, и купил ей последнюю модель такой же самоуправляемой машины, которая стояла у него в гараже. Благодаря этому новому способу транспортировки, она могла сесть в машину утром со своими бумагами, и сказать “Бассейн” или “Работа”. Самоуправляемое чудо заводилось, и к тому времени, когда оно выезжало на улицу, она уже была полностью сосредоточена на работе.
Когда ей перевалило за пятьдесят, у нее умерли родители. Дети, с которыми они занимались, все выросли и забыли о них. Она ему как-то сказала, что, если бы кто-нибудь у нее спросил, на какой стадии жизни она находится, она бы ответила: “У меня сентябрь. На улице все еще тепло, но лето уже прошло”. Он тогда подумал: “А как с этим у меня? Есть ли у моей жизни какие-нибудь стадии? Думаю, что есть, но только две: детство и юность, постепенно уходящие во все более отдаленное прошлое, и вечное Сегодня…”
~~~
После того, как она начала вести свой индийский курс, ее стали просить помочь освоиться на факультете тем магистрантам, для которых английский не являлся родным языком. Большинство из них ходили в школу в англоговорящих странах, но иногда попадались и такие, кому прошлось его осваивать в более позднем возрасте. Она никогда не знала, почему эти молодые люди решали идти по нему в магистратуру, но не спрашивала их, потому что считала это бестактным. Питер полагал, что они или собирались учить новоприбывших иммигрантов, или вернуться в их страны и вести там курсы английского. На этих студентов ей проходилось тратить неимоверное количество усилий и времени. Они очень много работали над своими статьями и эссе, но она все равно находила в них много ошибок, которые никогда бы не сделал человек, для которого английский являлся бы родным языком.
“Это, наверное, жуткая морока, писать на языке, который ты выучил во взрослом возрасте, – сказала как-то она ему. – Я изучала французский в школе и в колледже. Если я когда-нибудь попаду во Францию, я смогу составить отличный перечень покупок и спросить продавцов в магазине, где лежат все эти товары. Но написать что-нибудь для публикации? Это было бы нереально. Даже первый черновик занял бы бездну времени, и мой текст скорее всего вернули бы с большим количеством поправок красными чернилами. Мне бы очень повезло, если бы мне попался терпеливый редактор, который помог бы мне привести текст в форму, пригодную к публикации”.
Питер ответил: «Все эти люди не оказываются у вас на факультете случайно. Они понимают, на что идут, и надеются сделать из своего выбора хорошую карьеру. Подумай сама. Предположим, у тебя была бы сестра-двойняшка, которая бы тоже закончила колледж по английскому, но потом решила бы стать юристом. На данный момент она, наверное, была бы партнером в какой-нибудь известной юридической компании, работала бы меньше, чем ты, а получала бы намного больше. Она тоже могла бы подумать: “Это, наверное, жуткая морока иметь дело с идиотами, которые решили пойти в магистратуру по английскому, не вполне освоив его грамматику. И быть в какой-то мере ответственной за их выпуск? И вся это головная боль за зарплату профессора? Нет, это было бы не для меня”. На самом деле это все из серии “каждому свое”».
Ситуация стала совсем нелепой, когда было принято решение принять в магистратуру джентльмена из восточной Европы. Каждый год факультет оставлял одно место в магистратуре для иностранного студента, якобы для того, чтобы расширить студенческий кругозор. На эти места обычно принимались недавние выпускники из Англии, Канады или Австралии. Иногда везло кому-нибудь из Индии, но эти соискатели обычно были из англоговорящих семей. В тот год, однако, конкурс на программу оказался меньше, чем обычно. Председатель приемной комиссии просмотрел несколько заявлений, которые комиссия сочла приемлемыми, и выбрал заявление некоего писателя из маленькой страны где-то между Германией, Россией и Грецией. Несколько членов комиссии не поленились найти ее на карте и улучшили таким образом свое знание географии.
На последнем заседании комиссии, ее председатель решил объяснить свой выбор. “У нас никогда не было магистрантов из Восточной Европы, так что, если мы действительно хотим расширить студенческий кругозор, его присутствие на факультете могло бы быть полезным. Плюс, он несколько старше, чем большинство соискателей, и смог написать очень содержательное приемное эссе”. Комиссия выслала ему письмо о приеме, и до Питера начали доходить всякого рода “потрясающие” истории. “Сплетни – это неотъемлемая человеческая черта, – подумал он как-то. – Мы, наверное, научились говорить не для того, чтобы охотится или совместно готовить, а потому, что не могли жить без сплетен”.
Новый магистрант прибыл в сентябре. Он выглядел именно так, как должен был выглядеть восточно-европейский писатель: высокий, худощавый и с куцей неряшливой бородкой. Скоро всем стало ясно, что он заплатил кому-то, чтобы перевести его эссе на английский. Он говорил с сильным акцентом, как шпион из плохого фильма, и не уделял должного внимания артиклям. В его родном языке артиклей не было, и он постоянно забывал об их существовании. Написанное им представляло собой малоразборчивый набор слов.
Факультет хотел было его отчислить, но возникли возражения. У них не было конкретных доказательств, что он совершил подлог, и отправить его обратно сразу по прибытию было бы некрасиво. Они решили, что он скоро сам сообразит, что тратит попусту время, и вернется домой.
Затем новоприбывшему повезло. Его кто-то познакомил с магистранткой из Англии, и у них завязался роман. Очень скоро его письменный язык резко улучшился.
“Некоторым людям удивительно легко живется. Парень, считай, только вышел из самолета, а у него уже есть девушка, которая согласна сидеть и править его писанину. У меня есть подруги, которые годами искали кого-нибудь, и их мужчины так заняты, что у них едва есть время на свидание по выходным”.
Новая подружка писателя была ему прямой противоположностью, застенчивой, совсем не высокой и не без лишнего веса. Они явно проводили вместе много времени, потому что его произношение стало намного яснее, и появились артикли, хотя не всегда правильные и в правильных местах. На зимние каникулы они поехали кататься на лыжах в Швейцарию.
“Я всегда думала, что только богатые могут себе позволить лыжные каникулы в Швейцарии. Он наверняка знает, где останавливаться и где кататься. Как говориться, мир делится на знающих и незнающих. Что касается Швейцарии, он явно знающий. И, кстати, мне очень трудно представить эту женщину на лыжах, но, наверно, это просто от недостатка воображения”.
Восточноевропеец был действительно писателем и привез с собой несколько книг с его именем на обложке. Когда он немного обустроился, он и его девушка перевели из них несколько глав, и он показал их своему руководителю. Она не смогла сказать ничего определенного по их поводу, и он был очень разочарован. Он сказал, что процесс перевода высушил и обесцветил его прозу. Она порекомендовала ему не тратить время на переводы, а лучше начать писать что-нибудь новое, и предпочтительно по-английски. Когда он ушел, она подумала, что вряд ли когда-нибудь его снова увидит, но он продолжал учиться, как будто ничего не произошло.
Когда подошло время писать магистерскую диссертацию, он пришел к ней и сообщил, что находится в некотором затруднении. Когда он поступал на магистра, он и не подозревал, что он него потребуется диссертация. В его маленькой стране их писали только будущие кандидаты наук. Его познания в англоязычной литературе ограничивались несколькими романами Хемингуэя и Майн Рида, которые он, будучи школьником, прочитал в переводе. На этот раз сердиться пришлось его руководителю. “Наверно, моим следующим проектом будет попытка научить английскому марсианина!” – сказала она Питеру. Она пошла к декану, и тому пришла в голову блестящая идея. Годом раньше другой восточноевропейский писатель стал лауреатом Нобелевской премии. Нобелевский комитет был, вероятно, знаком с его творчеством лучше, чем с опусами их незадачливого магистранта, но по эту сторону Атлантики осведомленность читательской публики о них была примерно одинаковой. Декан предложил, чтобы магистерская диссертация писателя была посвящена творчеству этого новоиспеченного Нобелевского лауреата. “Мы тогда могли бы сказать, что заботимся не только о студенческом кругозоре, но и о своем тоже”– сказал он. “И какое отношение этот проект будет иметь к английскому языку и литературе?” – спросила она. Декан улыбнулся и ответил: “Ну, он ведь напишет эту диссертацию по-английски, не так ли?”
Писатель был счастлив. Язык Нобелевского лауреата был очень похожим на его родной, и он при желании мог бы читать его в оригинале. Он предпочел однако воспользоваться автопереводчиком. Поскольку грамматика этих языков была практически одинаковой, точность автоперевода была очень высокой. Он написал свою диссертацию, его девушка ее отредактировала, факультет ее принял и все вздохнули с облегчением.
После выпуска писатель отбыл обратно в свою Восточную Европу. Он почему-то решил, что без ее помощи он никогда не смог бы успешно закончить магистратуру и иногда стал ей писать. Его английская подружка также вернулась домой. Они попробовали продолжить свои отношения на расстоянии, но скоро поняли, что так можно было только просто дружить. Естественно, у него скоро появилась другая девушка, которой английская речь напоминала пение птиц. Он продолжал часами говорить по телефону с Англией, якобы для того чтобы не растерять свои языковые навыки. Обе женщины сильно ревновали его одна к другой, потому что ни одна из них не знала, что происходит “с другой стороны”.
“Этот парень просто феноменален, – сказала она. – Я думаю, что, если бы он оказался на необитаемом острове, на следующий же день там же оказалась бы какая-нибудь молодая женщина и стала бы его подружкой. И что они в нем находят? Он не особенно умен, у него нет денег, и я даже не уверена, насколько он хорош как писатель!”
Он стал снова писать и решил это делать сразу на двух языках. По его мнению, таким образом лучше становилась и версия на его родном языке. Теперь он мог публиковать свои книги на английском без всяких затрат на перевод. Он нашел издателя где-то в Англии, и тот согласился печатать и рекламировать его книги, платя ему часть доходов, которая показалась бы нищенской подачкой для западного автора, но которая его устраивала из-за разницы в стоимости жизни. Издатель печатал партии из может быть тысячи копий его книг и рассылал их вместе с другими книгами в магазины по всей Северной Америке и Западной Европе, обычно одну или две копии на магазин. Таким образом, ее европейский друг получил доступ к рынку в примерно 700 миллионов человек. Если 700 из них покупали его книгу, или в магазине или на интернете, то издатель мог заплатить ему, заплатить магазину и остаться после этого с неплохой выручкой.
Через пару лет он написал ей, что нашел почасовую работу инструктора по английскому языку в лучшем университете его страны. Он был единственным кандидатом на эту должность, у которого была степень магистра из американского университета. На новой работе он учил студентов математического и физического факультета, как произносить их имена по-английски и как давать простые, школьного уровня презентации в их областях знаний. Его начальство в университете было, очевидно, им очень довольно и обещало ему, что когда кто-нибудь из профессоров уйдет на пенсию, ему дадут постоянную работу на полную ставку.
“Мы на нашем факультете все надутые незнайки. Мы думали, что магистратура – это для людей, которые будут рады работе школьного учителя где-нибудь в глухой провинции. И вот у нас появился выпускник, которому наша степень магистра помогла стать успешным писателем и найти работу преподавателя в лучшем университете его страны. Мы думали, что угробим на него кучу времени и потом отчислим. Никто из наших других магистрантов не почерпнул здесь столько полезного, как он. И к тому же, у него здесь был роман! А ты знаешь, Питер, что я нахожу самым потрясающим во всем этом? В странах типа Франции и Германии английские версии его книг продаются в книжных магазинах в отделах “Литература на английском языке”! Ты представляешь, кто-нибудь может просмотреть один и тот же книжный стеллаж и купить оригинал “Гамлета” и его книгу! И одна не очень умная дама, которую ты знаешь, когда-то сильно сомневалась в том, имеет ли он какое-либо отношение к англоязычной литературе. Можно сказать, что теперь он имеет к ней более прямое отношение, чем она!”
~~~
Питеру исполнилось девяносто, и он стал боятся, что агент пенсионной службы нагрянет к ним домой, чтобы убедиться, что он еще жив. Он решил, что пришло время заставить государственную бюрократию забыть о себе. Питер перевел "Вечные Дела" на имя своего багамского траста и стал официально неимущим. Затем он позвонил в пенсионную службу и сказал им, что его отец, престарелый джентльмен по имени Питер, который жил по такому-то адресу, только что покинул этот мир. Ему высказали соболезнование и поблагодарили за звонок.
Гора упала у Питера с плеч. Ему больше не нужно было составлять никакие годовые отчеты. Он стал полностью анонимен; никто, кроме нее, не знал, что он все еще существует. Тот Питер, который уехал из Нью-Йорка в Северную Каролину, работал там лаборантом и владел домом, машиной и счетом в банке, был похоронен и забыт.
Ее шестидесятилетие праздновал весь факультет. Пришли старые, давно ушедшие на пенсию профессора и целая толпа студентов. Все эти люди говорили между собой, как им повезло, что у них есть такой учитель или коллега. После дня рождения она сказала Питеру: “Очень жаль, что тебя там не было. Ты мог бы прийти, только один раз, и никто бы ничего не заподозрил”. Он ответил: “Солнышко, ты этого не замечаешь, и я тоже, но ты выглядишь намного старше, чем я. Они бы, наверное, решили, что ты нашла нового партнера, и стали бы задавать вопросы типа: “А сколько времени вы вместе?” И мы бы не смогли ответить: “Большую часть нашей сознательной жизни”.
Вскоре после этого она стала почетным профессором. Она продолжала учить свой индийский класс и еще один класс для младших курсов, который ей очень нравился, но большая часть ее времени теперь была посвящена руководству аспирантами, помощи молодым преподавателям и общефакультетским проектам. Их разговоры за ужином теперь часто были о том, как много в академической жизни не связанного ни с преподаванием, ни с исследованиями. “Все вокруг меня по горло заняты подготовкой к классам и написанием статей, – говорила она. – Мы в общем-то это от них и требуем, если они хотят продвинуться по службе. Но в результате людям типа меня, которым уже некуда продвигаться, приходится подставлять плечо и делать все на факультете, на что ни у кого другого не хватает времени”.
Питер знал ее теперь почти сорок лет, и все эти годы, за исключением коротких отпусков, у нее практически не было свободных вечеров или выходных. Сначала ей приходилось прочитывать массу книг, брать курсы, сдавать экзамены и готовить статьи. Потом ей нужно было готовить задания для классов, проверять курсовые работы и регулярно публиковать статьи. А теперь она менторствовала над недавними и будущими кандидатами наук и занималась административной работой. Виды деятельности и обязанности менялись, но работа продолжала быть напряженной и нелегкой. “Моя жизнь – это каникулы по сравнению с ее, – он иногда думал. – Есть часы, в которые открыт рынок акций, а в остальное время я могу делать все, что захочу”.
Через несколько лет он и она перестали отмечать его дни рождения. Они стали приводить его в уныние. “Я должен становиться на год старше, но вместо этого на год старше становишся ты,” – сказал он ей как-то.
Однажды она пришла домой, как всегда, немного позже, чем ей полагалось бы, и он приветствовал ее новостью: “Дорогая, сегодня у меня важная дата. Мне исполнилось сто лет…”
Она была несколько изумлена, поскольку давно не следила за его настоящим возрастом. “Ну, я тебя поздравляю! – сказала она, – Ты определенно самый хорошо сохранившийся долгожитель в истории. Давай сходим куда-нибудь, это очень хороший повод основательно выпить!” В эпоху самоуправляющих машин алкоголь в ресторане можно было заказывать всем…
~~~
Ей было немного за семьдесят, когда она неожиданно для всех решила уйти на пенсию. Она сказала Питеру, что университетский бюджет оставляет желать лучшего и что она считает, что ее зарплата должна пойти кому-нибудь более нуждающемуся в деньгах. “Каждый курс, который я преподаю, может преподавать какой-нибудь доцент. И если я его буду читать, этот доцент не сможет этого делать, и его шансы стать профессором ухудшатся. Каждого аспиранта, которого я веду, мог бы вести кто-то другой, и это засчиталось бы ему как исследовательская работа. Мой факультет дал мне столько за пятьдесят лет, и я не могу просить о большем”. К счастью для Питера, ей оставили ее кабинет в университете. Она продолжала преподавать свой индийский курс, но все другие обязанности передала коллегам.
Теперь она была дома намного больше, чем раньше. Они давно выплатили ипотеку, и Питер мог уменьшить свою деловую активность. “После ста пяти люди должны быть осторожны с деньгами, – сказал он ей, смеясь. – Мне тоже неплохо бы стать более консервативным”. Они стали проводить вместе больше времени, смотря телевизор или просто читая, он за своим столом, а она в кресле около камина. Система “Драгоценные Моменты” стала работать намного активнее. Питер заменил ее камеры более новыми, с лучшей оптикой и микрофонами. Он радовался жизни, как никогда раньше.
И в один день, все изменилось. Она вернулась с ее визита к врачу, сняла пальто и сказала ему: “Дорогой, я должна тебе что-то сказать”. Она никогда не говорила с ним таким медленным и нерешительным голосом.
“Мы раньше не обсуждали такие вещи, но теперь нам придется. На прошлой неделе я сделала свою двухгодичную маммограмму. Радиолог нашел пятно, которое показалось ему подозрительным, и мой доктор заказал биопсию. Результат оказался ненормальным. Я ничего не хотела тебе говорить, потому что ты знаешь, как я люблю обсуждать свое здоровье. Я надеялась, что результат будет нормальным, но этого не случилось”.
Питер ничего не ответил. Он чувствовал, как будто поток его мыслей внезапно насквозь обледенел.
Они молча сидели в течение нескольких минут. Потом она продолжила: “Завтра я иду к онкологу и расспрошу его о том, что делать дальше”.
Онколог сказал ей, что у нее маленькая злокачественная опухоль в плохом месте. В ту же неделю ей сделали операцию и удалили опухоль и несколько лимфатических узлов. Следующие полгода она проходила радиацию и химеотерапию.
Питер взял на себя все обязанности по дому. Его разум и душа онемели, как будто над ними тоже велась операция под общим наркозом. Он старался сосредоточиться на простых рутинных делах, потому что не был способен ни к чему другому, и это было невыносимо. Они почти не говорили друг с другом в течение этих месяцев.
Ей потом сказали, что, хотя все найденные раковые клетки были удалены, ей придется проходить гормональную терапию следующие пять лет.
Их жизнь постепенно вошла в нормальную колею. Они примирились с тем, что больше не были хозяевами своих судеб, и пытались жить в настоящем, просто радуясь, что они вместе.
Совершенно неожиданно для Питера она стала принимать активное участие в политической жизни. Она следила за тем, что происходило на местном, региональном и государственном уровне и была очень эмоциональна в их разговорах об этом. Она зарегистрировалась как член партии и стала активной участницей местных политических событий. В размышлениях Питера об этой ее новой стороне, поведение их обоих ему показалось весьма нелогичным. Ей было далеко за семьдесят, и у нее в прошлом был рак. Самым разумным с ее стороны было бы решить, что вся эта “мышиная возня” ее совершенно не касается. Она же продолжала спорить с ним о выборных кампаниях и опубликованных речах. Ему же придется жить с последствиями всего этого, прямыми, косвенными, положительными и отрицательными. Политика, однако, была ему очень очень безразлична.
~~~
Прошло пять лет, и к ее большому облегчению, ей больше не нужно было принимать гормональные таблетки.
Через несколько месяцев, поздней весной, у нее начались боли в спине и бедрах. Сначала они были только изредка и проходили после ходьбы, и она решила, что это просто возраст. Затем они стали непрерывными и начали мешать ей спать. Она позвонила своему врачу, и он ей сказал немедленно прийти к нему на прием. Там он ее выслушал, прописал сильное обезболивающее и попросил немедленно позвонить, если она заметит какие-нибудь новые симптомы. Она потом сказала Питеру, что врач был чем-то очень обеспокоен. Питер попытался пошутить, что может быть от врача ушла жена, и немедленно пожалел об этом.
Лекарство помогло, и в течение нескольких недель она чувствовала себя почти нормально. Затем у нее началась какая-то странная постоянная слабость. Ей приходилось буквально вытаскивать себя из кресла, чтобы сходить в туалет, что ей часто приходилось делать, потому что ее мучила жажда, и она не переставала пить. Она почти ничего не ела, и когда решилась опять позвонить врачу, ей пришлось просить об этом Питера, потому что она боялась, что не сможет понять его рекомендации. Врач сказал Питеру, что ее надо немедленно госпитализировать, и спросил, кем он ей приходится. Питер ответил, что он ее сын.
Они приехали в госпиталь вместе; врач уже был там. Он заказал несколько тестов и попросил медсестру подключить ее к внутривенному вливанию. Ей дали какой-то наркотик, и она заснула.
Питер провел около нее остаток дня. Поздно вечером он уехал домой, чтобы принять душ, перекусить чем-нибудь и попробовать уснуть. Следующим утром, он вернулся в госпиталь и поговорил с ее онкологом. Тест показал очень высокий уровень кальция в крови. Онколог считал, что все симптомы – это результат метастаз рака в ее позвоночнике и бедренных костях.
Лекарства ей помогли, и ее выписали из госпиталя. Врач прописал ей ежедневную дозу наркотиков. Через пару недель усталость и жажда вернулись, и ее опять пришлось госпитализировать. После выписки она несколько дней приходила в себя, а потом сказала ему, что им нужно поговорить. Она, как обычно, сидела в кресле около камина, и ему пришлось подвинуть свой стул, чтобы лучше ее слышать.
“Я не хочу еще одной госпитализации, – сказала она, – она была бы бессмыслена. Если мне суждено уйти, я хочу, чтобы это произошло дома. Я хотела поговорить с тобой сейчас, пока еще способна к разговору. У меня, возможно, не так много осталось времени”.
“Если со мной что-нибудь случится, на столе в моем кабинете ты найдешь чек на твое имя. Это все, что у меня есть”. Она перевела дыхание и продолжила: “И еще я хотела тебе сказать что-то другое, что-то, что, наверное, должна была тебе сказать много лет назад”. Ее глаза наполнились слезами.
“Я хотела перед тобой извиниться. Извиниться за то, что тогда, когда мы только познакомились, я не любила тебя так, как ты заслуживал. Я была молода и глупа, и многое воспринимала, как должное. Я думала: “Девушке нужен парень, для свиданий и, может быть, чтобы было к кому приходить домой”, и ты так хорошо этой роли подходил. Теперь я понимаю, что всю мою жизнь с тобой я жила, как принцесса. Все, что касалось дома, было на тебе, и я могла сосредоточиться на работе. А ты, ты знал еще тогда, что это случится, что я не буду всегда молода, как ты, и когда-нибудь тебе придется обо мне заботиться. Кто я была тебе, что ты должен был взять все это на себя? Я не твоя мама, я даже не твоя жена, ты ведь помнишь, мы никогда не поженились… И потом, позже, когда я стала старше, чем ты, я боялась. Я очень боялась, что ты когда-нибудь от меня уйдешь, пошлешь меня в дом для престарелых или куда-нибудь еще. Как бы я жила одна без тебя? Что я знаю о жизни? Английский язык и литературу, вот и все. Мне никогда не приходилось иметь дело с такими вещами, как крыша, которая течет. Ты выглядишь так молодо, а это ведь университетский город, здесь столько красивых девушек, ждущих на автобусных остановках…”
Они на минуту замолкли. Все, что Питер смог сказать, это “Не говори глупости. Я никогда бы от тебя не ушел”. Прошла еще одна длинная, молчаливая минута. Потом Питер встал, открыл встроенный шкаф около входной двери и выключил “Драгоценные Моменты”. Он решил, что ей бы не хотелось, чтобы система продолжала работать.
Через пять дней он проснулся, когда она еще спала. Он решил не будить ее и позавтракал один. Когда к середине утра она не вышла из спальни, он зашел туда посмотреть, как она. Ее уже больше не было. Ее сердце просто остановилось.
Он позвонил ее врачу, оставил входную дверь открытой и подошел к окну в столовой. Деревья на заднем дворе были покрыты молодой полупрозрачной листвой. Он смотрел на них, пока не услышал, как врач скорой помощи и парамедики вошли в дом. Тогда он повернулся и сказал им, что она в спальне. Врач тихо сказал Питеру: “Примите наши соболезнования”. После короткой паузы, он спросил: “Простите, а кем вы ей приходитесь?” Питер ответил: “Я ее сын. Я приехал сюда побыть с ней, пока она болела”. Врач кивнул и последовал за парамедиками в спальню. Питер повернулся обратно и продолжал смотреть в окно на весенние деревья, освещенные полуденным солнцем. Он услышал какой-то шум за спиной, как будто несколько людей несли что-то тяжелое. Потом опять заговорил врач: “Я оставляю свидетельство о смерти на столе. Не знаю, в курсе ли вы, но ваша мать подписала соглашение, позволяющее медицинскому факультету университета использовать ее тело как учебное пособие. После этого мы его кремируем, и если хотите, вы можете зайти и забрать урну с ее прахом. Питер ответил, не поворачиваясь к врачу: “Нет, этого не потребуется. Просто сделайте с ним то, что вы обычно делаете для людей, у которых нет родственников”. Врач сказал: “Еще раз примите наши искренние соболезнования”. Питер ничего не ответил. Входная дверь закрылась.
~~~
Питер решил продать их дом и уехать обратно в Нью-Йорк. Оставленный ею чек оказался семизначным. Она, очевидно, неплохо зарабатывала в последние годы ее карьеры, но продолжала жить, как будто все еще была аспиранткой. У него самого тоже были кое-какие деньги. Он мог купить квартиру в Манхэттене, инвестировать то, что останется и жить на дивиденды. Если бы понадобилось, он всегда мог бы вернуться к торговле на фондовом рынке.
Питер поехал в универмаг и купил себе отличный кожаный портфель. Потом он заехал в банк, задепозировал ее чек и переложил в портфель содержимое своего сейфа.
На пути домой, он остановился у риелтерского агентства. Там он застал молодого человека, который сидел и читал книгу; бизнес в тот день был явно не очень оживленным. Питер сказал ему, что хочет выставить на продажу дом, и дал ему свой адрес. В тот же день риелтор приехал к нему осмотреть дом. Он сказал, что тот в хорошем состоянии, и порекомендовал Питеру не беспокоиться насчет старого холодильника и плиты: новые хозяева сами их поменяют. Питер спросил, имело ли бы смысл оставить им что-нибудь из мебели. Агент вежливо ответил, что предпочел бы показывать дом без мебели. Система “Драгоценные Моменты” не произвела на него большого впечатления, но он обещал включить ее в описание дома. Питер дал ему ключи, которые прежде она носила в своей сумке, и обещал позвонить, когда дом будет готов к продаже.
После того, как риелтор уехал, Питер взял портфель с его бумагами и зашел в ее кабинет. Он надеялся найти ее архив, может быть, какие-нибудь старые фотографии, сделанные до их знакомства. В кабинете не было ничего, кроме многочисленных книг и статей и ее дипломов, висящих на стенах. Если у нее и был архив, она, должно быть, хранила его на своем лаптопе. Этот лаптоп был зашифрован с помощью пароля; он не знал этот пароль. Питер решил взять дипломы и лаптоп и отдать университету все остальное.
Был уже вечер, и Питеру пришлось включить свет. Он сел за ее стол, взял чистый лист бумаги и ручку. Подумав немного, он начал писать:
Моя Любимая:
Ты рассказала мне тогда о своих многолетних опасениях. Ты знаешь, я тоже о многом беспокоился в течение многих лет. После того, как я поделился с тобой своим невероятным секретом, я боялся, что ты решишь расстаться со мной. Я думал, что ты, как и любая другая женщина, хотела бы, чтобы твой мужчина прожил всю свою жизнь и состарился вместе с тобой. Зачем я тебе был нужен, если я не мог бы быть таким мужчиной? Ты была так красива и умна, ты легко бы могла найти себе кого-нибудь, как ты сама, “нормального”, кого-нибудь, кто всегда был бы немного старше тебя. И ты была бы с ним счастлива, у вас были бы дети, и ты бы провела с ним вашу общую счастливую старость. Кто я, в конце концов? Несостоявшийся ученый, неудачник, который по странной прихоти судьбы поскользнулся на всеобщем параде человечества, марширующего к Смерти, каждый ко своей, и был бесцеремонно выброшен на обочину…
