Текст книги "Проблемы культуры. Культура переходного периода"
Автор книги: Лев Троцкий
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)
В воскресном номере «Известий» помещена статья о красноармейцах Щекочихине и Чернышеве, которые показали себя героями во время коломенского взрыва и пожара. В этой статье рассказывается о том, как начальник гарнизона подошел к красноармейцу Щекочихину и спросил:
– Ты меня знаешь?
– Да, вы начальник гарнизона.
Я думаю, что разговор здесь передан неточно. Иначе пришлось бы сделать вывод, что начальник гарнизона разговаривает с красноармейцами в неправильном тоне. Конечно, воины Красной Армии могут говорить друг другу ты, как товарищи, но именно как товарищи, и только как товарищи. В Красной Армии не может быть обращения на ты со стороны начальника к подчиненному, если подчиненный отвечает на вы. Иначе получилось бы неравенство личное, а не служебное.
Конечно, «ты» и «вы» – дело условное. Но в этой условности выражаются определенные человеческие отношения. В одном случае слово ты выражает товарищескую близость, но когда? – когда оно основано на взаимности. В другом случае оно выражает пренебрежение, неуважение, взгляд сверху вниз, барский оттенок в отношениях. Такой тон в Красной Армии совершенно нетерпим.
Иному покажется, что это мелочь. Неверно! Красноармеец должен уважать и других и себя. Уважение к человеческому достоинству есть важнейшая нравственная спайка Красной Армии. Красноармеец подчиняется в порядке службы выше стоящим. Веления дисциплины непреклонны. Но в то же время он чувствует и сознает себя сознательным гражданином, призванным к выполнению самых ответственных обязанностей. Воинское подчинение дополняется гражданским и нравственным равенством, которое не терпит нанесения ущерба личному достоинству.
18 июля 1922 г.
«Известия ВЦИК» N 159, 19 июля 1922 г.
2. Советская общественность и культура
Л. Троцкий. КОНЧИК БОЛЬШОГО ВОПРОСАНа одном из многочисленных обсуждений вопроса о нашем государственном аппарате т. Киселев, председатель Малого Совнаркома, выдвинул или, по крайней мере, освежил в памяти одну сторону вопроса, имеющую неизмеримое значение. Дело идет о том, как, в каком виде государственный аппарат соприкасается непосредственно с населением, как он с ним «разговаривает», как встречает посетителя, жалобщика, ходатая, по-старинному «просителя», какими глазами на него смотрит, каким языком с ним разговаривает, да и всегда ли разговаривает…
Нужно, впрочем, и в этой части вопроса различать две стороны: форму и существо.
Во всех цивилизованных демократических странах бюрократия, разумеется, «служит» народу, что не мешает ей возвышаться над народом в виде тесно сплоченной профессиональной касты, и если перед капиталистическими магнатами бюрократия действительно «служит», то есть ходит на задних лапах, то к рабочему и крестьянину она одинаково – и во Франции, и в Швейцарии, и в Америке – относится свысока, как к объекту управления. Но там, в цивилизованных «демократиях», это обволакивается в известные формы вежливости, обходительности – в одной стране больше, в другой меньше. Во всех необходимых случаях (а они повседневны) покров вежливости без труда прорывается кулаком полицейщины: стачечников бьют в участках Парижа, Нью-Йорка и иных мировых центров. Но в общем официальная «демократическая» вежливость в отношениях бюрократии к населению есть продукт и наследие буржуазных революций: эксплуатация человека человеком осталась, но форма ее стала иной, менее «грубой», задрапированной декорациями равенства и отполированной вежливостью.
Наш советско-бюрократический аппарат – особенный, многосложный, несущий в себе навыки различных эпох наряду с зародышами будущих отношений. Вежливости, как общего правила, у нас нет. Зато грубости, унаследованной от прошлого, сколько угодно. Но грубость у нас тоже неоднородная. Есть простецкая, мужицкого корня, мало привлекательная, разумеется, но не унижающая. Она становится совершенно невыносимой и объективно реакционной в тех случаях, когда молодые наши беллетристы начинают хвастаться ею, как невесть каким «художественным» завоеванием. Передовые элементы трудящихся относятся к такому опрощению (с фальшивым носом) органически враждебно, ибо в грубости языка и обихода справедливо видят клеймо старого рабства и стремятся усвоить себе язык культуры, с его внутренней дисциплиной. Но это мимоходом…
Наряду с простецкой, так сказать, безразличной, крестьянской, привычной и пассивной грубостью, у нас есть еще особая, «революционная» грубоватость передовиков – от нетерпения, от горячего стремления сделать лучше, от раздражения на нашу обломовщину, от ценного нервного напряжения. Конечно, и эта грубость, сама по себе взятая, непривлекательна, и мы от нее отделаемся, но по существу она питается нередко из того же революционно-нравственного источника, который не раз за эти годы горами двигал. Тут не существо приходится менять, ибо оно в большинстве случаев здоровое, творческое, прогрессивное, а корявую форму…
Но есть у нас еще – и тут главный гвоздь! – старая, господская, барская, с отрыжкой крепостничества, злой подлостью напоенная грубость. Есть она, еще не выведена, и вывести ее нелегко. В московских учреждениях, особенно в тех, что на виду, барство не выступает в боевой форме, т.-е. с окриками, размахиванием рукой у просительского носа и пр., а принимает чаще всего характер бездушного формализма. Конечно, это не единственный источник «бюрократизма и волокиты», но очень существенный: полное безучастие к живому человеку и его живой заботе. Если бы можно было на пленке особой чувствительности запечатлеть приемы, ответы, разъяснения, распоряжения и предписания во всех клеточках бюрократического организма хотя бы одной только Москвы за один только день, – снимок получился бы чрезвычайно сгущенный. А тем более – в провинции, и в особенности по той линии, где город соприкасается с деревней, а ведь эта линия и есть важнейшая.
Бюрократизм – очень сложное, отнюдь не однородное явление, скорее сочетание многих явлений и процессов разного исторического происхождения. И причины, поддерживающие и питающие бюрократизм, тоже разнообразны. Первое место тут занимают, конечно, некультурность наша, отсталость, малограмотность. Общая неслаженность постоянно перестраиваемого государственного аппарата (а без этого в революционную эпоху нельзя) сама в себе заключает множество лишних трений, которые составляют важнейшую часть бюрократизма. В этих именно условиях классовая разнородность советского аппарата и в особенности наличие в нем барских, буржуазных и статски-советнических навыков проявляются в наиболее отталкивающих своих формах.
Тем самым и борьба с бюрократизмом не может не иметь многообразного характера. В основе ее лежит борьба с некультурностью, с неграмотностью, с грязью, с нищетой. Техническое улучшение аппарата, сжатие штатов, установление большей правильности, точности, аккуратности в работе государственной машины и другие меры того же типа не исчерпывают, конечно, исторического вопроса, но способствуют ослаблению наиболее отрицательных сторон бюрократизма. Огромное значение имеет подготовка нового типа советской «бюрократии», новых «спецов». И тут, разумеется, нельзя себя обманывать насчет того, сколь трудно в переходных условиях, при наставниках, полученных в наследство от прошлого, воспитать по-новому, т.-е. в духе труда, простоты, человечности, десятки тысяч новых работников. Трудно, но не невозможно, только не сразу, а постепенно, путем выпуска все лучших и лучших «изданий» советской молодежи.
Все эти меры, рассчитанные на более или менее долгие сроки, ни в каком случае не исключают, однако, немедленной, повседневной, непримиримой борьбы с бюрократической наглостью, с канцелярским презрением к живому человеку и его делу, с тем поистине растленным чернильным нигилизмом, под которым скрывается либо мертвое безразличие ко всему на свете, либо трусливая беспомощность, которая сама себе не хочет признаваться в своей несостоятельности, либо сознательный саботаж, либо органическая ненависть разжалованной белой кости к тому классу, который ее разжаловал. И вот здесь одна из важных точек приложения для революционного рычага.
Нужно добиться, чтобы простой, серый человек трудовой массы перестал бояться государственных учреждений, с которыми ему приходится иметь дело. Нужно, чтобы его встречали там с тем большим вниманием, чем он беспомощнее, т.-е. чем темнее, чем неграмотнее. А в основе нужно, чтобы ему старались помочь, а не просто отделаться от него. Для этого, наряду со всеми другими мерами, необходимо поддерживать к этому вопросу постоянное внимание со стороны нашего советского общественного мнения, захватывая его как можно шире, и в частности со стороны всех действительно советских, революционных, коммунистических, наконец, просто чутких элементов самого государственного аппарата, а таких, к счастью, немало: на них он держится и ими продвигается вперед.
Пресса в этой области может сыграть прямо-таки решающую роль. К сожалению, газеты наши дают по общему правилу чрезвычайно мало воспитательного бытового материала. А если дают, то нередко в порядке однотипных рапортов: есть, мол, у нас завод, называется так-то, на заводе завком и директор, завком завкомствует, директор директорствует и пр. и пр. А между тем живая жизнь наша так богата яркими, поучительнейшими эпизодами, конфликтами, противоречиями в частности по той линии, где государственный аппарат соприкасается с массами населения! Только успевай засучивать рукава…
Разумеется, такого рода разоблачительно-воспитательную работу нужно всемерно ограждать и очищать от злопыхательства, интрижек, огульной травли, пустосвятства и всяческой демагогии. Но работа эта, правильно поставленная, жизненно необходима, и руководящие газеты наши должны, мне кажется, всесторонне обдумать план ее проведения. Для этого нам нужны журналисты, которые с изобретательностью американского репортера сочетали бы честную советскую душу. Такие есть. Тов. Сосновский[20]20
Сосновский, Л. С. (род. в 1886 г.) – талантливый журналист, видный сотрудник «Правды». В 1903 г., 17 лет от роду, вступил в большевистскую партию. После революции 1905 г. эмигрировал за границу. По возвращении в Россию, в конце 1906 г., он проработал вплоть до 1912 г. в подпольных большевистских организациях и профсоюзах Ташкента, Баку, Москвы и Урала. Тов. Сосновский был одним из основателей дореволюционной «Правды», в которой он работал под фамилией Алексеева в 1912–1914 гг. За время своей подпольной революционной деятельности он два года сидел в тюрьме и отбывал двухлетнюю ссылку в Челябинске. После Февральской революции работал на руководящих постах в уральских организациях, а с 1918 г. посвятил себя целиком газетной работе: с тов. Володарским организовал в Петербурге «Красную Газету», в Москве – «Бедноту» и позднее «Гудок». В настоящее время тов. Сосновский сотрудничает главным образом в центральном органе партии – в газете «Правда».
[Закрыть] поможет мобилизовать их. А в редакционном мандате им (не пугаясь иронических напоминаний о Кузьме Пруткове) нужно написать: добирайся до корня!
«Календарная программа» всероссийской борьбы могла бы быть примерно такой: если бы в течение ближайшего полугодия нам удалось установить – точно, беспристрастно, с двойной и тройной проверкой – на весь СССР сотню бюрократов, обнаруживших на деле свое закоренелое неуважение к трудящейся массе, если бы мы эту сотню со всероссийской оглаской и с точной мотивировкой да еще, может быть, через публичный суд выкинули из государственного аппарата, без права возвращения в него когда и где бы то ни было, – то это было бы очень хорошим началом. Конечно, чудес от этого сразу ждать нельзя. Но в замене старого новым небольшой практический шаг вперед – ценнее самых больших разговоров.
3 апреля 1923 года.
«Правда» N 74, 4 апреля 1923 г.
Л. Троцкий. ПИСЬМО ТОРЖЕСТВЕННОМУ СОБРАНИЮ МОСКОВСКИХ РАБОТНИЦДорогие товарищи!
Я в высшей степени огорчен тем, что затянувшаяся простуда не позволяет мне принять участие в торжественном заседании, посвященном пятилетию правильной и широкой работы нашей партии среди женщин. Позвольте письменно приветствовать участников заседания и в их лице тех работниц и крестьянок, которых партия уже пробудила своей работой, и тех, которых она пробудит завтра.
Задача материального и духовного раскрепощения женщин тесно связана с задачей переустройства семейного быта. Нужно разгородить те тесные и душные клетки, куда нынешний семейный уклад загоняет женщину, превращая ее в рабыню, если не во вьючное животное. Достигнуть этого можно только организацией общественного питания и общественного воспитания.
Путь к этому не короткий: нужны материальные средства, нужна воля, нужно уменье, нужны усилия.
Для переустройства семейно-общественного быта открываются два пути: снизу и сверху. Снизу – это значит путем сочетания средств и усилий отдельных семейств, путем создания семейно-групповых объединений с общими кухнями, прачечными и проч. Сверху – это значит путем инициативы государства или местных советов в деле создания групповых рабочих квартир, общественных столовых, прачечных, яслей и т. д. Между этими двумя путями в рабоче-крестьянском государстве не может быть противоречия; наоборот, один должен дополнять другой. Усилия государства без самодеятельного стремления рабочих семей к новому быту не дали бы ничего; но и самая энергичная инициатива отдельных рабочих семейств без руководства и помощи местных советов и государственной власти также не могла бы дать больших успехов; нужно вести работу одновременно и сверху и снизу.
Препятствием на этом пути, как и на других, является недостаток материальных средств. Но это значит лишь, что реальные успехи будут не так быстры, как нам хотелось бы. Было бы, однако, совершенно недопустимым, если бы мы, по причине нашей бедности, стали отмахиваться от вопросов нового быта.
Косность, слепая привычка, к сожалению, великая сила. Нигде тупая и слепая привычка не обладает такой силой, как в замкнутом и темном семейном быту. А кто же призван в первую очередь к борьбе с варварским семейным укладом, если не женщина-революционерка? Я этим вовсе не хочу сказать, что с сознательных рабочих снимается обязанность работать над перестройкой хозяйственных форм семейной жизни и прежде всего питания, обучения и воспитания детей. Но за новое энергичнее и настойчивее всего борются те, кто больше всего страдает от старого. А в нынешнем семейном быту наиболее страдающей стороной является женщина – жена и мать.
Вот почему коммунистка-пролетарка и вслед за ней всякая пробужденная женщина должна очень большую долю своего внимания и своих сил отдавать делу переустройства нашего быта. Если наша хозяйственная и культурная отсталость создает много затруднений и позволяет лишь медленные движения на этом пути, то, с другой стороны, нужно, чтоб давлением общественного мнения женщин-работниц было сделано все, что может быть сделано при наших силах и при наших средствах.
Только таким путем мы откроем для самой отсталой и темной работницы, а затем и крестьянки, дверь в царство социализма.
Желаю вам всякого успеха в работе.
С коммунистическим приветом ваш Л. Троцкий.
«Правда» N 270, 28 ноября 1923 г.
Л. Троцкий. ПРОТИВ ПРОСВЕЩЕННОГО БЮРОКРАТИЗМА (А ТАКЖЕ И НЕПРОСВЕЩЕННОГО)Я возвращаюсь, – и, вероятно, не в последний раз, – к вопросам рабочего быта, для того чтобы взять под защиту очень, по-моему, ценное и только начинающееся движение вокруг вопросов быта от критики – не столь просвещенной, сколь бюрократической.
Просвещенный бюрократизм считает, что самое обсуждение вопросов быта – в печати, на собраниях, в кружках – совершенно излишне, к чему де тратить попусту слова, когда требуются со стороны власти дела, в виде создания яслей, общественных столовых и прачечных, домов-коммун и пр.? Средний бюрократический тупица охотно скажет (еще охотнее шепнет или намекнет): «все это ни к чему: одни разговоры»… Бюрократ надеется, что когда мы «разбогатеем» – какой-либо гениальный финансовый план у него, конечно, в кармане, – тогда… о, тогда мы без «разговоров» осчастливим пролетариат культурным бытом, как обновкой к празднику. Любопытно, что товарищи, выступающие против такой мертвящей казенщины, сами иной раз впадают в тот же грех, только с другого конца. Такой казус случился с т. Виноградской,[21]21
Виноградская, П. (род. в 1897 г.) – член ВКП(б) с апреля 1917 г. В 1920–1921 гг. работала в ЦК, в Отделе работниц, принимала участие в комиссии по организации первой международной женской конференции и редактировала журнал «Коммунистка». В настоящее время ведет научную работу в Институте Маркса и Энгельса.
[Закрыть] откликнувшейся в N 164 «Правды» на мою статью о быте. Автор нападает на «верхи», на косный советский бюрократизм доводами от бюрократизма просвещенного. На статье т. Виноградской необходимо остановиться, так как ее ошибки льют воду на мельницу той самой косности, против которой статья ополчается. Ответственные мельники косности не могут пожелать себе лучшей критики.
Схема рассуждения т. Виноградской имеет такой вид:
1. Задача состоит не в освещении быта, ибо «ведь мы (?) знаем, что быт у нас в общем сохранился на девять десятых таким, каким он был при наших праотцах», а в изменении быта путем соответственных мероприятий власти.
2. Нельзя требовать от беллетристов воспроизведения быта, «поскольку быт у нас находится еще в процессе становления, т.-е. весь в движении, полон противоречий, пестр и неоднороден».
3. Да этого и не нужно: «для нашей партии соответствующие вопросы теоретически и программно вырешены уже давно. Что же касается пролетарской массы, то ее агитировать тоже нечего… Самый трудовой процесс в предприятиях создает у рабочих дух товарищества, дух общественности».
4. Вся беда в том, что «мы» прекрасно знаем, что делать, но ничего не делаем вследствие косности советских органов и их руководителей.
5. Между тем, реорганизовать быт необходимо как можно скорее, иначе нэп захлестнет нас: «мелкобуржуазный и чиновничий быт будет способствовать внутреннему перерождению правящего класса и его партии».
Тезисы статьи, как видим, находятся в явном противоречии друг другу. Сперва мы узнаем, что познавать быт нет надобности, ибо он на девять десятых такой же, как у праотцев. А потом нам сообщают, что нельзя требовать изображения быта, ибо он «весь в движении, полон противоречий, пестр и неоднороден». И, наконец, в последний момент мы узнаем, что нэп грозит внедрить в рабочую среду мелкобуржуазный быт, т.-е. тот самый, который в ней и без того господствует на «девять десятых». Автор статьи мыслит слишком схематически и оттого впадает в противоречия. В быте есть унаследованная от прошлого материальная основа, но есть и новая психика. В понятие семьи входят кухонно-хозяйственная сторона дела, но также и взаимоотношения мужа, жены и ребенка, как они складываются в обстановке советской общественности – с новыми целями, задачами, правами и обязанностями мужа и детей. Весь вопрос и состоит в противоречии между материально-производственной основой быта и новыми задачами, потребностями, функциями, которые тоже вошли в быт и занимают огромное место в жизни, по крайней мере, авангарда рабочего класса. Задача познания быта в том именно и заключается, чтобы наглядно, конкретно, убедительно вскрыть в глазах самой массы противоречие между пережившей себя материальной оболочкой быта и новыми его отношениями и потребностями.
Но ведь «мы» это прекрасно знаем, – повторяет несколько раз т. Виноградская. Все эти вопросы для нас «теоретически и программно» давно вырешены. Да разве кто-нибудь предлагает менять теоретическое и программное решение вопроса? Нет, нужно помочь массе через ее авангард оглянуться на быт, подумать о быте, критически к нему отнестись, понять, что нужно изменить, и крепко захотеть этой перемены. Когда нам говорят, что рабочую массу «агитировать» не нужно, потому что трудовой процесс и без того создает в ней чувство общественности, то тут остается только руками развести. Если для решения вопросов социализма достаточно того «чувства общественности», которое создается трудовым процессом, зачем вообще коммунистическая партия? В том-то и суть, что от смутного чувства общественности до твердой воли к сознательному переустройству быта – огромный исторический путь. На этом именно пути умещается деятельность нашей партии.
Если «мы» все это прекрасно знаем, если все эти вопросы теоретически и программно разрешены, если массу не нужно агитировать, ибо производство воспитало в ней чувство общественности, – то почему же все-таки наш быт на девять десятых такой, как у праотцев? Ответ т. Виноградской архи-прост: виноваты косные, консервативные «верхи» советских учреждений. В этом вопросе я меньше всего склонен выступать адвокатом. Но почему же косны советские учреждения? Почему им позволяют быть косными? Ведь они на свете не одни: есть партия, есть профессиональные союзы, есть, наконец, кроме «верхов», т.-е. центральных государственных органов, местные, городские и районные советы, тесно связанные с массой. Почему же выходит все-таки так: «знаем, что надо делать, а не делаем даже и самых первых шагов по пути вперед»?
Неверно, будто «мы» все эти вопросы прекрасно знаем. Откуда, раз они не находят освещения? Из программы? Но программа писалась в 1919 г. на основании общих исторических соображений и предвидений; характеристики быта, как он сложился в 1923 г., она не дала и дать не могла. Но сами-то рабочие – можно возразить – знают свой быт? Это то же самое, что сказать: «сами-то рабочие и без Маркса знали о своей эксплуатации». Знали эмпирически, но нуждались в том, чтобы продумать и теоретически обобщить факт эксплуатации. Это относится целиком и к быту. Проделана ли эта работа? Ни в малейшей степени. Я вспоминаю чрезвычайно интересное замечание т. Осипова на московском совещании.[22]22
Приводим полностью замечание тов. Осипова:
"Нужно сказать, что быт никакой определенной формы не принял. Можно сказать: что ни город, то норов, что ни семья, то по-своему. Здесь говорилось, почему эти вопросы не выносятся в печать. Но большинство коммунистов, наиболее активных, которые пишут в печати, слишком заняты и, может быть, даже и свою семью не знают. Уходят, когда спят, приходят, когда спят, а если своей семьи не знаешь, то и чужую трудно знать. Единственно, откуда можно знать, это из разговоров на заводах, которые поднимаются в завкоме, когда кто-нибудь приходит жаловаться, напр., женщина жалуется, что ее ударил муж, и т. д. Потому, повторяю, не выносят в печать, что мы, коммунисты, ни своей, ни чужой семьи не знаем.
Фактически вопрос о семье и о детях никак не освещается. Я сам все, что видел, то забыл, и только когда спрашивают, немножко вспоминаешь и начинаешь кое-что связывать".
[Закрыть] «Да мы, коммунисты, своей собственной семьи не знаем, – чего уж тут говорить о чужой. Уходишь рано, приходишь поздно, жену видишь редко, детей почти никогда. И вот только теперь, когда поставлены вопросы о семье, как предмет партийного обсуждения, начинаешь что-то такое смутно припоминать, связывать, соединять, чтобы высказать свое суждение» (цитирую на память).
Маркс действительно сказал однажды, – и неплохо сказал, – что мир достаточно истолковывали: пора его, наконец, изменить. Но т. Виноградская, мне думается, совершенно не к месту приводит эти слова Маркса, как довод против «идеалистического освещения» вопросов быта. Мысль Маркса в том именно и состояла, что философского или программного решения вопросов мироздания – промежду «косных верхов» – совершенно недостаточно, – нужно эти вопросы, в их действенной постановке, сделать достоянием массы; критическая идея, захватившая массы за живое, становится революционной силой, против которой не устоит косность самых косных верхов. Критическое вскрытие противоречий быта есть именно применение Марксова метода.
Да разве и без того не ясно, – возражает т. Виноградская, – что нужно строить общественные столовые, общественные прачечные, ясли! Но почему же они все-таки не строятся? – спрашиваем мы. Да именно потому, что того смутного чувства общественности, которое имеется у рабочих масс, совершенно недостаточно, как основы для систематической перестройки быта. Взгляд, будто все дело только в тупости советских верхов, является бюрократическим, хотя – со знаком минус. Власть, даже и самая активная и инициативная, не может перестроить быт без величайшей самодеятельности масс. В области быта мы доходим ведь до последней социальной клеточки – семьи. Без добровольной группировки этих клеточек в общежитии государство ничего серьезного и глубокого в семейно-хозяйственной области сделать не сможет.
Вопрос вовсе не стоит так, будто нам не хватает только материальных учреждений нового быта: общественных столовых, яслей, домов-коммун. Мы знаем ведь, что многие женщины не хотели отдавать детей своих в ясли, да и сейчас не захотят – вследствие предрассудков, косности, отсталости. Многие дома, отводившиеся под коммуны, оказались загажены и разрушены. Поселившиеся в них семьи относились нередко к домам-коммунам не как к материальной предпосылке нового быта, а как к казенному бивуаку. В результате неподготовленности, непродуманного подхода, отсутствия самодисциплины, некультурности семейные коллективы нередко распадались. Нужны критическая проработка вопросов быта, сознательный и осторожный подход, твердое обеспечение тыла при продвижении вперед, – нужно повышение бытовой сознательности и бытовой требовательности рабочего и работницы, особенно последней.
Соотношение между инициативой государства и самодеятельностью масс в области вопросов быта небесполезно показать на двух-трех злободневных примерах. Ныне, с легкой руки т. Керженцева,[23]23
Керженцев, П. (род. в 1881 г.) – член ВКП(б) с 1904 г.; литератор и публицист. В 1904 г. был арестован за революционную деятельность и отбыл 6-месячное тюремное заключение в Москве. Затем работал в Нижнем Новгороде в местной организации большевиков до начала 1906 г. Сосланный в Вологодскую губернию на 3 года, бежал и нелегально работал 6 лет в Петербурге и Москве, принимая участие во всех большевистских периодических изданиях. С 1912 г. до самой революции тов. Керженцев работал в заграничных организациях партии в Лондоне, Париже и разных городах Америки, сотрудничая в то же время в ряде газет и журнал. В 1917 г., по возвращении в Россию, сотрудничал в «Новой Жизни», а с 1918 г. сделался сотрудником, а затем заместителем редактора «Известий ВЦИК». С весны 1919 г. до конца 1920 г. руководил российским телеграфным агентством. Летом 1920 г. участвовал в мирной делегации по переговорам с Финляндией, в 1921–1923 гг. занимал пост полпреда в Швеции, в 1923–1924 гг. работал в области научной организации труда на транспорте и в других областях нашего хозяйства, основал «Лигу времени» и редактировал журнал «Время». С апреля 1924 г. до конца 1926 г. тов. Керженцев занимал пост полпреда в Италии. Им написан ряд ценных работ по вопросам культуры, НОТ и истории партии. Наиболее известны из них: «К новой культуре», «Принципы организации труда», «Ленинизм».
[Закрыть] начинает выливаться в организационные формы забота об аккуратности по части времени (а время – важный элемент быта!). Подходя к делу бюрократически, можно бы сказать: стоит ли об этом разговаривать, вести пропаганду, создавать лигу с жетонами и пр. и пр.? Не проще ли издать декрет, который всех обязывал бы вовремя являться и карал бы за запаздывания? Но в том-то и дело, что такой декрет уже есть. Года, должно быть, три назад (у меня под рукой нет материала для наведения справки) я провел, при энергичной поддержке т. Ленина, в партийном и советском порядке постановление насчет аккуратного открытия заседаний, совещаний, комиссий и пр. В постановлении указаны, как полагается, и кары за нарушение его. Кое-какое влияние «декрет» этот оказал. Но, увы, минимальное. Очень и очень ответственные работники позволяют себе и по сей день опаздывать на заседания на полчаса и более: им самим кажется, что это происходит вследствие их «переобремененности», а на самом деле – вследствие их халатности и неуважения ко времени, своему и чужому. Человек, который всюду опаздывает, потому что «страшно занят», по общему правилу меньше и хуже работает, чем человек, который всюду приходит вовремя… Любопытно, однако, что во время обсуждения вопроса об обществе «Время» об этом постановлении как бы забыли: я, по крайней мере, не встречал в прессе упоминаний о нем. Это одно свидетельствует, как трудно менять нравы (дурные) одним лишь государственным путем. Разумеется, упомянутое постановление именно теперь нужно извлечь из забвения и сделать одной из точек опоры деятельности лиги «Время». Лишь поскольку активная забота о точности и аккуратности захватит передовые элементы рабочего класса, регламентирующие мероприятия государства останутся небезрезультатны. Попав под обстрел общественного внимания и контроля, «ответственные» поостерегутся расхищать рабочее время сотен и тысяч людей.
Еще пример. Вот уже несколько лет, как ведется «сверху» борьба против плохой печати, плохой корректуры, плохой брошюровки. Некоторые успехи в этом направлении достигнуты. Но успехи эти крайне недостаточны. И нет никакого сомнения в том, что грехи нашего полиграфического искусства объясняются не состоянием технического оборудования, а недостаточной требовательностью читательской массы, т.-е. недостаточной ее культурностью. Я уже упоминал о том, что «Рабочая Газета» складывается почему-то поперек, а не вдоль (теперь это как будто изменено?). Каждому читателю, прежде чем приступать к чтению, приходится развертывать газету, складывать ее по-человечески и помещать, куда следует, вкладной лист. В трамвае, например, проделать эти упражнения иногда нелегко. Ни один европейский буржуазный издатель не позволил бы себе в таком виде преподнести газету читателю. «Рабочая Москва» дает свои восемь страниц в неразрезанном виде. Приходится разрезать газету чем попало, чаще всего рукой, при чем текст нередко рвется, газета мнется, ее трудно после прочтения передать другому. Насколько я знаю, нигде в мире газеты не продаются в неразрезанном виде. Разве это не дико, что у нас читатель терпит подобные вещи? С точки зрения просвещенного бюрократизма вся беда в косности издательства. Эта косность, поистине варварская, бесспорна. Против нее мы вели борьбу (даже постановлениями партийных съездов!) и впредь будем вести. Но несравненно важнее и значительнее та пассивность, невнимательность к себе, нетребовательность, т.-е. некультурность, какая характеризует потребителей газеты. Если бы подписчики разика два коллективно стукнули кулаком или хотя бы только ладонью по издательскому столу (стукнули… культурно), то издательство не посмело бы выпускать газету в неразрезанном виде. Вот почему даже вопрос о разрезке газеты и брошюровке книг у нас полезно сделать предметом размышления, критики, обсуждения широких кругов. Это одно из средств воспитания бытовой культурности.
Тем более это относится к сложнейшей, со всех сторон охватывающей человека, системе отношений личного и семейного быта. Нельзя же в самом деле представлять себе дело так, что рабочее государство в стороне от нынешних рабочих квартир создает дома-коммуны, надлежащим образом оборудованные, обставленные и снабженные, чтобы затем пригласить пролетариат к переселению в условия нового быта. Если бы такое гигантское мероприятие было даже осуществимо с материальной стороны (о чем нет и речи), оно не дало бы нужных результатов: в новый быт не переселяются; в него стихийно врастают, как было в прошлом: или же его сознательно творят снизу доверху, как будет в будущем. Реорганизация быта должна и может начинаться уже сейчас, на основе тех средств, которые составляют ныне наш советский фонд заработной платы. Каков бы ни был уровень этой последней, коллективное ведение домашнего хозяйства выгоднее индивидуального. Одна кухня в доме, расширенная за счет соседней комнаты или двух соседних комнат, выгоднее пяти, а тем более десяти кухонь и т. д. Но совершенно очевидно, что для достижения изменений на пути инициативного строительства низов, при поддержке власти, недостаточно одного лишь смутного «чувства общественности», а нужно ясное понимание того, что есть, и того, что должно быть. Вспомним, что переход от индивидуального договора к коллективному представляет огромную эпоху в развитии рабочего класса. Для этого необходимы были кропотливейшая работа профессиональных союзов, выяснение природы заработной платы, детальнейшее и тщательнейшее обсуждение техники заработной платы на бесчисленных членских, делегатских и иных собраниях. Переход от индивидуально-семейного хозяйства к коллективно-семейному несравненно труднее, сложнее и неизмеримо значительнее. Если старый семейно-замкнутый быт сложился за спиной людей, то коллективно-семейный быт может сложиться лишь как результат сознательных усилий всех заинтересованных. А для этого нужно прежде всего вскрыть противоречия между новыми потребностями жизни и старой материальной оболочкой быта и этим самым сделать противоречие невыносимым. В этом вообще задача революционной партии. Если бы рабочий класс действительно сознал, в чем противоречие быта, если бы он ясно продумал этот вопрос, хотя бы в лице своего авангарда, – никакая косность советских бюрократов не устояла бы.
Я думаю, что отповедь бюрократическому подходу к вопросам быта лучше всего закончить на этот раз поучительным рассказом т. Карчевского (МСПО) о том, как он подходил – и вполне правильно – с кооперативной точки зрения к переустройству семейного хозяйства. "В день международной кооперации, – пишет мне т. Карчевский, – я имел беседу о кооперации со своими ближайшими соседями – беднотой, трудовым элементом. Сразу нельзя было подступиться. К чорту кооперативы! Что они дают? Дороже, чем на рынке. Иди за тридевять земель. И прочее. Попробовал я другой подход. Допустим, что на 90 % наша кооперативная практика хромает. Хорошо, согласен. Давайте раньше вкратце разберем идею, задачи кооперации, при чем для большей ясности и ввиду все-таки собственнической нашей закваски, будем исходить из собственных потребностей и интересов. Конечно, все со мной согласились, что нужен клуб, ясли, общественная столовая, детская площадка, школа, прачечная и пр. Давайте теперь подумаем, как нам это осуществить. Тут один выскочил: «вот вы же хотели устроить коммуну, а ничего не вышло». Я осек его. При чем здесь «вы»? Ведь все признали необходимость этих учреждений. Сами вы только что жаловались, что дети дышат сырым подвальным воздухом, а жена, как раба, привязана к кухне. Значит, это наше общее дело. Давайте все устраивать так, чтобы было лучше. Как же устроить? В нашем доме восемь квартир. Двор небольшой. Для многого и помещения нет, а что можно бы устроить, – дорого обойдется. Так думали и рядили. Я подал одну реплику: «квартал». Тут посыпалось без конца предложений и предполагаемых возможностей. Характерно первое предложение от собственнически мыслящего: «ведь нет собственности на дома, нужно разобрать заборы и устроить для квартала одну выгребную яму, чтобы не отравлять воздух». Другой: «посередине устроим детскую площадку». Третий: «попросим Советскую власть, чтобы нам отвели один большой дом в нашем квартале, а в крайнем случае мы сами перегруппируемся и устроим там клуб и школу». И посыпалось: «а столовую», «а ясли?». «Вы только думаете о себе, – это говорят женщины, – а до нас вам дела нет». Одним словом, для всех открылась «Америка».
