Текст книги "Проблемы культуры. Культура переходного периода"
Автор книги: Лев Троцкий
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)
В своей статье о клубах тов. Шульц жалуется на то, что я преуменьшаю посещаемость клубов, и выражается так: «Тов. Троцкий в этом вопросе сильно перегнул палку». Читатель может подумать, что я веду свою собственную статистику клубной посещаемости или что я прибег к каким-либо приблизительным цифрам на глаз. На самом деле я воспользовался статистикой Главполитпросвета, его клубной секции, в руках которой эти цифры и должны были бы по всем правилам сосредоточиваться. Совершенно точную ссылку на данные Главполитпросвета я сделал в своем докладе. Вот почему речь о перегибании палки тут совсем не к месту.
Но еще до статьи тов. Шульца я получил от тов. Сенюшкина, заведующего, как известно, культотделом ВЦСПС, письмо, в котором он подчеркивает то обстоятельство, что именно наиболее крупные рабочие клубы не отчитываются перед органами Главполитпросвета, вследствие чего посещаемость их не попадает в общую сводку. Сам тов. Сенюшкин пользуется статистическим обследованием, которое клубная секция ВЦСПС произвела в марте 1923 г., и на основе данных этого единовременного обследования приходит к выводу, что число посещений по всем клубам составляет не 12 миллионов, как выходит по данным Главполитпросвета, а 42 1/2 миллиона в год.
Противоречивость и неполнота этих данных заставили меня обратиться в агитпроп Центрального Комитета нашей партии. Я получил за подписью тов. Сырцова[53]53
Сырцов, С. – член партии ВКП(б) с 1913 г. Окончил Харьковское коммерческое училище по экономическому отделению. В революционном движении участвует с 1912 г. Вел работу в Петербурге среди рабочих Невского района и студентов. Три раза приговаривался к тюремному заключению на разные сроки. Революция 1917 года освободила его из ссылки; в 1917–1918 гг. тов. Сырцов был одним из руководителей партийной организации в Ростове-на-Дону; в 1919 г. работал на посту комиссара разведывательного отдела и военкома дивизии в борьбе против Деникина и Краснова. С 1922 г. вел работу в органах ЦК партии: в 1922 г. заведовал Учраспредом, в 1923–1926 гг. – агитпропом ЦК ВКП(б).: в 1927 – секретарь Спб. Обл. комитета ВКП(б).
[Закрыть] очень интересную справку, которую, мне кажется, следовало бы просто напечатать целиком, так как она дает, насколько можно судить, достаточно правильное представление об общем состоянии клубной работы и ее статистического учета. Из справки тов. Сырцова вытекает, что если данные Главполитпросвета преуменьшены, то данные ВЦСПС преувеличены. Агитпроп Центрального Комитета считает, что за год на все клубы приходится, примерно, 20–25 миллионов посещений, что составляет в среднем на один клуб в день около 25 посещений.
Само собою разумеется, что средняя цифра, какова бы она ни была на деле, предполагает существование крайних цифр в ту и другую сторону. Из даваемой тов. Шульцем картины явствует, что сормовский клуб является одним из наиболее оживленных и посещаемых. Но даже если принять самую оптимистическую, отвергаемую агитпропом ЦК, цифру ВЦСПС, то общая посещаемость все же останется еще крайне недостаточной. Это признает, разумеется, и сам тов. Сенюшкин. «Конечно, и при указанных цифрах, – пишет он мне, – клубы все же обслуживают только 15–20 процентов всех рабочих и членов их семей, и вы вполне правы, что необходимо сделать гигантские усилия развертывания клубной работы и вовлечения рабочих в клуб, который должен стать действительным центром коммунистического воспитания широчайших рабочих масс на основе самодеятельности самих этих масс».
Поскольку речь зашла выше о «пессимистической» и «оптимистической» статистике, нелишне будет провести здесь одну цифру, которую я наметил в докладе гадательно: это число таких членов клуба, которые посещают его раза 2–3 в неделю, т.-е. которые тесно связаны с клубом. Но тут моя предположительная цифра оказалась не «пессимистической», как выражается тов. Шульц, а, наоборот, «оптимистической». Я предположил, что 300–400 тыс. человек тесно связаны с клубом. По данным статистического обследования ВЦСПС, число членов профсоюзов, прочно захваченных клубной и кружковой работой, составляет лишь 165 тысяч человек!
Кстати: тов. Шульц так-таки и не дал нам цифры посещаемости сормовского клуба хотя бы приблизительной. Тов. Шульц, как мы сейчас увидим, вообще предпочитает общие соображения цифрам и фактам.
Гораздо менее содержательны рассуждения тов. Шульца о пиве и его месте в культурной работе. Было бы очень поучительно, если бы тов. Шульц дал нам кое-какие фактические данные насчет роли пива в жизни сормовского клуба. Например: какой процент посетителей приходится на буфет? сколько выпивается бутылок пива в день или в неделю? пьют ли приблизительно одни и те же лица, или же все понемножку? Вот это было бы действительно деловым подходом к «наболевшему вопросу», как называет сам тов. Шульц вопрос о пиве в клубах. Но вместо этого тов. Шульц переносит вопрос о пиве в принципиальные высоты и здесь безнадежно запутывается. Тех работников, в том числе и тех клубных работников – а их очень много, – которые считают нецелесообразным и вредным введение пива в клубный обиход, тов. Шульц обвиняет в «морализировании» и в «бюрократическом нажиме». При чем здесь морализирование? Что тов. Шульц понимает под бюрократическим нажимом? Сам Шульц считает, что в тех рабочих районах, где еще нет частных пивных, клубы не должны и у себя вводить пиво. Почему? Уж не по моралистическим ли соображениям или не под давлением ли бюрократического нажима? Соображения тов. Шульца, что клубы должны равняться по окружающим пивным, кажутся мне не очень убедительными. Но во всяком случае тов. Шульц считает, что клуб и клубные работники имеют право решать, вводить ли пиво или не вводить, и что в этом нет никакого морализирования и бюрократического нажима. Клуб и за вычетом пива имеет кое-какие задачи.
Если «товарищеская беседа за стаканом пива», как это рисует тов. Шульц, представляет один из столь полезных методов клубной работы, то совершенно непонятно, почему нам проявлять в этом вопросе «хвостизм» и ждать предварительного появления пивных, для того чтобы затем за ними следовать? Не лучше ли предупредить появление частных пивных заблаговременным введением пива в клубный обиход и вырвать, таким образом, самую почву из-под частных пивных? Но тут почему-то тов. Шульц останавливается в нерешительности. Странное «морализирование»! В клубах запрещено отпускать более двух бутылок на одного потребителя. Вот это правило гораздо более похоже одновременно и на «морализирование», и на «бюрократический нажим». Казалось бы, клуб имеет право торговать или не торговать пивом. Тут еще нажима нет. Но раз уж клуб отпускает пиво, то как бы потребитель не ответил тов. Шульцу: «Ты меня не морализируй и на меня не нажимай, ограничивая меня двумя бутылками; ты мне давай столько, сколько я могу вместить». Интересно, кстати сказать, было бы услышать, соблюдается ли правило о двух бутылках в Сормове? не бывает ли нарушения этого правила? как часто? ограничивается ли дело «товарищескими беседами за стаканом пива»? не принимает ли оно характер пьянства? как относятся к этому непьющие рабочие и в частности молодежь? как относятся жены рабочих? производились ли на этот счет какие-либо беседы, опросы, анкеты, с привлечением женщин-работниц и жен рабочих?
Тов. Шульц разъясняет нам, что алкоголизм нельзя лечить при помощи нравоучений. Это совершенно правильно. Но, во-первых, нигде не сказано, что клуб служит в первую голову для алкоголиков. Если клуб захватывает теперь в лучшем случае 15–20 процентов рабочего населения (а эту цифру агитпроп ЦК считает крайне преувеличенной), то, право же, можно примириться с тем, что алкоголики и вообще люди, не могущие в течение вечера обойтись без пива, останутся пока что за порогом клуба. Все данные говорят за то, что основным и наиболее устойчивым ядром клубных посетителей является рабочая молодежь. Но именно в ее среде алкоголики составляют исключение. Очень многие клубные работники жалуются на то, что клубы продажей пива не столько отучают алкоголиков от алкоголя, сколько приучают молодых рабочих к алкоголю. Верно ли это? Каковы на этот счет наблюдения в сормовском клубе? Имеются ли по этому вопросу какие-либо данные? Проверены ли они? К сожалению, вместо ответов на эти основные вопросы тов. Шульц предпочитает уноситься в высь. «Клуб, – видите ли, – не храм, а мастерская». Правильно, что и говорить! Но я в первый раз слышу, чтобы в мастерской торговали пивом, а в храме это, говорят, бывает. «Но разве мы не изгоняли белых генералов при помощи военспецов? Разве нэп не есть изгнание чорта при помощи дьявола?» и пр. Бывает, всяко бывает… Но если стать на этот путь, то почему же не пойти дальше? Почему не изгонять религию при помощи религии? Почему не завести в клубе богослужение в коммунистическом духе? «Ну, это уж чересчур!» – воскликнет, пожалуй, тов. Шульц. Совершенно правильно. Но многие клубные работники делают то же самое восклицание по поводу пивной диалектики тов. Шульца.
А было бы недурно эту диалектику, весьма похожую на софистику, иллюстрировать маленьким подсчетом на тему о том, какое место занимает доход от пива в общем бюджете сормовского клуба. Хорошо было бы осветить и еще один вопрос.
Мы видели выше, что лишь 165 тысяч членов профсоюзов захвачены органически клубом и связывают с ним значительную часть своей жизни. Это ничтожный процент. Но это, несомненно, очень активная часть рабочего класса, притом в значительной мере – рабочая молодежь. Не выйдет ли так, что именно их, этих 150–200 тысяч человек, проводящих в клубе несколько часов, мы будем через клубный буфет систематически приучать к пиву – в погоне за привлечением «алкоголиков»?
Основной вопрос всей нашей хозяйственной и культурной жизни, – это поднятие производительности труда. Без этого предварительного условия Советский Союз лишен будет возможности поднимать заработную плату рабочих. А между тем материальные и обще-культурные потребности рабочих непрерывно растут. Это – главная трудность переживаемого момента и главный практический вопрос. Рабочий с трудом может выписывать газету, почти не может купить книгу, особенно, разумеется, семейный рабочий. В этих условиях бутылка пива выступает как прямой конкурент книги и газеты. Борьба с алкоголизмом должна будет принять более систематический и широкий характер. В этой борьбе мы будем иметь за себя и молодежь, и семью рабочего. Важнейшим центром этой борьбы должен стать клуб. Но, для того чтобы клуб мог благотворно и успешно вести эту борьбу, он сам не должен быть заинтересован в алкогольном доходе. Вот где, на мой взгляд, гвоздь вопроса. Клуб, который живет в большей или меньшей степени доходами с пива, не будет бороться против алкоголизма. Руководители таких клубов будут испытывать потребность выступать «адвокатами дьявола», как говорили в Средние века. Вот в чем опасность, вот где угроза. И если бы тов. Шульц осветил нам эту сторону вопроса не софизмами, которые он выдает за диалектику, а цифрами, фактами, данными опыта и наблюдения, – то это придвинуло бы нас гораздо ближе к разрешению частного вопроса о месте и значении пива в клубе. Общий же грозный вопрос об алкоголизме продолжает стоять перед нами. Нам еще только предстоит поставить его во всем объеме и дать на него ответ.
«Правда» N 193, 27 августа 1924 г.
II. Роль печати в культурном строительстве
1. Общие вопросы печати
Л. Троцкий. ГАЗЕТА И ЕЕ ЧИТАТЕЛЬУсиление нашей партии, не столько ее численности, сколько ее влияния на беспартийных, с одной стороны, новый период революции, в который мы вступили, – с другой, ставят перед партией отчасти новые задачи, отчасти старые задачи в новой форме, в том числе и в области агитации и пропаганды. Нам надо очень внимательно и тщательно пересматривать наши орудия и средства пропаганды. Достаточны ли они по объему, т.-е. захватывают ли все те вопросы, которые нужно осветить? Находят ли они надлежащую форму изложения, доступную читателю и интересную для него?
Этот вопрос, в числе ряда других, составлял предмет обсуждения в кругу 25 московских агитаторов и организаторов-массовиков.[54]54
Обсуждение вопросов быта в кругу 25 массовиков имело место в Москве в июне 1923 г. Для характеристики этого совещания приводим выдержку из предисловия тов. Троцкого к 1-му изданию книги «Вопросы быта» (написано 4 июля 1923 г.):
"Для того чтобы эта книжка была понятнее, нужно в двух словах рассказать ее историю. Мне казалось, что в нашей партийной библиотеке нехватает небольшой брошюрки, которая бы в самой популярной форме связывала для рабочего-середняка воедино явления и факты нынешней переходной эпохи, устанавливая правильную перспективу и тем самым являясь орудием коммунистического воспитания. Чтобы проверить себя, я обратился к секретарю Московского Комитета тов. Зеленскому с просьбой собрать небольшое совещание агитаторов-массовиков, на котором можно было бы обменяться мнениями по вопросу о способах и литературных средствах нашей пропаганды.
Совещание сразу перешло за границы первоначального замысла. Поднятые на совещании вопросы семьи и быта захватили всех участников за живое. В течение трех заседаний, длившихся в общем 10–12 часов, были если не обсуждены, то по крайней мере затронуты и частично освещены различные стороны нынешней переходной жизни рабочих и способы нашего воздействия на рабочий быт.
По предложению участников совещания мною между первым и вторым заседаниями были формулированы в письменном виде вопросы, на которые от ряда участников поступили письменные же ответы, при чем некоторые из ответных листов явились результатом опять-таки небольших совещаний в районах. Беседы наши с агитаторами Московского Комитета стенографировались. Вот эти-то стенограммы вместе с анкетными ответами и легли в основу настоящей книжки. Разумеется, материал этот крайне недостаточен. К тому же обрабатывать его пришлось чрезвычайно спешно. Но задача моя состояла не в том, чтобы всесторонне осветить рабочий быт, его эволюцию и способы воздействия на него, а в том прежде всего, чтобы поставить вопросы рабочего быта, как предмет внимательного изучения".
Упоминаемые тов. Троцким выдержки из стенограмм совещания вошли в качестве приложения в книгу «Вопросы быта».
[Закрыть] Их суждения, отзывы, оценки застенографированы. Я надеюсь вскоре весь этот материал использовать для печати. Товарищи-газетчики найдут там немало горьких упреков, и должен по чистой совести сказать, что большинство этих упреков, на мой взгляд, справедливо. Вопрос о постановке нашей печатной, в первую голову газетной, агитации имеет слишком большое значение, чтобы тут были допустимы какие-либо замалчивания. Нужно говорить начистоту.
Пословица гласит: «по одежке встречают»… Следовательно, нужно начать с газетной техники. Она стала, конечно, лучше, чем в 1919 – 1920 г.г., но она все еще крайне плоха. Неряшливость верстки, смазанность печати до последней степени затрудняют чтение газеты даже и хорошо грамотному читателю, тем более малограмотному. Газеты, предназначенные для широкого рабочего сбыта, как «Рабочая Москва» и «Рабочая Газета»,[55]55
Кстати: почему «Рабочая Газета» складывается не вдоль, а поперек? Может быть, кому-нибудь это и удобно, но никак не читателю. Л. Т.
[Закрыть] печатаются крайне плохо. Разница между отдельными экземплярами (оттисками) очень велика: иногда газету можно прочитать почти всю, а иногда не разберешь и половины. Оттого покупка газеты становится похожа на лотерею. Вынимаю наугад один из последних номеров «Рабочей Газеты». Заглядываю в «Детский Угол»: «Сказка об умном коте»… Прочитать совершенно невозможно, до такой степени печать смазана: это для детей-то! Надо сказать прямо: техника наших газет – позор наш. При нашей бедности и нужде в просвещении мы умудряемся нередко четверть, а то и половину газетного листа испортить, размазав типографскую краску. У читателя такая «газета» вызывает прежде всего раздражение, у менее развитого читателя – утомление и апатию, у более культурного и требовательного – скрежет зубовный и прямо-таки презрение к тем, кто позволяет себе подобное издевательство над ним. Ведь кто-то пишет эти статьи, кто-то их набирает, кто-то их печатает, – а в результате читатель, «пальчиком водя», разбирает из пятого в десятое. Стыд и срам! Последний съезд нашей партии обратил на вопрос о типографском деле особое внимание. И спрашивается: до каких же пор будем мы все это терпеть?
«По одежке встречают, по уму провожают». Мы уже видели, что сквозь плохую типографскую одежку иной раз трудно бывает добраться до «ума». Тем более, что на пути еще стоят расположение газетного материала, верстка и корректура. Остановимся только на корректуре, так как она у нас особенно плоха. Не только в газетах, но и в научных журналах, – особенно в журнале «Под знаменем марксизма»! – у нас нередки совершенно чудовищные опечатки и искажения. Лев Толстой когда-то говорил, что книгопечатание есть орудие распространения невежества. Конечно, это высокомерно-барское утверждение в корне ложно. Но оно, – увы! – частично оправдывается… корректурой нашей печати. Этого тоже терпеть нельзя! Если типографии не располагают необходимыми кадрами хорошо грамотных, знающих свое дело корректоров, то нужно эти кадры совершенствовать за делом. Нужны повторительные курсы для нынешних корректоров, в том числе курсы политграмоты. Корректор должен понимать текст, который он корректирует, иначе он не корректор, а невольный распространитель невежества; печать же, вопреки утверждению Толстого, есть орудие просвещения, – должна им быть.
Подойдем теперь ближе к содержанию газеты.
Газета существует прежде всего для того, чтобы связывать людей вместе, сообщая им о том, что где творится. Таким образом, свежая, обильная, интересная информация (осведомление) составляет душу газеты. Важнейшую роль в газетной информации нашего времени играют телеграф и радио. Поэтому читатель, привыкший к газете и знающий ее назначение, первым делом набрасывается на телеграммы. Но, для того чтобы телеграммы по праву заняли первое место в советской газете, нужно, чтобы они сообщали о фактах значительных и интересных, притом в такой форме, которая понятна массовому читателю. Однако этого-то у нас и нет. Телеграммы наших газет составляются и печатаются в выражениях, обычных для «большой» буржуазной прессы. Когда следишь за телеграммами изо дня в день в некоторых наших газетах, то получаешь впечатление, что товарищи, заведующие этим отделом, сдавая свежие телеграммы в набор, совершенно не помнят, что они сдавали вчера. Каждодневной преемственности в работе нет совершенно. Каждая телеграмма похожа на какой-то случайный осколок. Пояснения к ним имеют случайный и по большей части непродуманный характер. Разве что против имени каких-нибудь иностранных буржуазных политиков редактор отдела напишет в скобках: «либ.» или «конс.» Это должно означать: либерал, консерватор. Но так как три четверти читателей этих редакционных сокращений не поймут, то пояснения лишь пуще сбивают их с толку. Телеграммы, сообщающие, например, о болгарских или румынских событиях, идут у нас обычно через Вену, Берлин, Варшаву. Названия этих городов, поставленные во главе телеграмм, совершенно сбивают с толку массового читателя, который и без того крайне слаб в географии. К чему я привожу эти детали? Да все к тому же: они лучше всего показывают, как мало мы, при стряпаньи наших газет, вдумываемся в положение низового читателя, в его потребности, в его беспомощность. Обработка телеграмм есть в рабочей газете самое трудное и ответственное дело. Она требует внимательного, кропотливого труда. Нужно обдумать важную телеграмму со всех сторон, придавая ей такую форму, чтобы она непосредственно примыкала к тому, что читательская масса более или менее уже знает. Необходимые пояснения нужно предпослать телеграммам, объединяя эти последние в группы или сливая их воедино. Какой смысл имеет жирный заголовок в две-три или более строк, если он только повторяет то, что сказано в самой телеграмме? Сплошь да рядом эти заголовки только сбивают читателя. Простое сообщение о второстепенной стачке нередко озаглавливается: «Началось!» или: «Развязка приближается», тогда как в самой телеграмме глухо говорится о движении железнодорожников, без указания причин и целей. На другой день об этом событии ни слова; на третий также. Когда читатель в следующий раз находит над телеграммой заголовок: «Началось!», он уже видит в этом несерьезное отношение к делу, дешевое газетное ухарство, и его интерес к телеграммам и к газете угасает. Если же заведующий отделом телеграмм твердо помнит, что он печатал вчера и третьего дня, и стремится сам понять связь событий и фактов, чтобы пояснить эту связь читателю, то телеграфная информация, даже и очень несовершенная, получает неизмеримое воспитательное значение. У читателя в голове постепенно оседают прочные фактические сведения. Ему все легче и легче понимать новые факты, и он приучается искать и находить в газете первым делом наиболее важную информацию. Читатель, который научится этому, сделает тем самым крупнейший шаг на пути культурного развития. Нашим редакциям надо приналечь на отдел телеграфной информации всеми своими силами и добиться того, чтобы он был поставлен, как следует быть. Только таким путем – давлением и показом со стороны самих газет – можно постепенно воспитать и корреспондентов Роста.
Раз в неделю, – лучше, разумеется, в воскресном номере, т.-е. в тот день, когда рабочий свободен, – следовало бы давать итоговые обзоры важнейших событий за неделю. Кстати сказать, такая работа явилась бы великолепным воспитательным средством для заведующих отделами газеты. Они приучились бы более тщательно искать связь отдельных событий между собою, а это очень благотворно отражалось бы, в свою очередь, на ведении соответственного отдела изо дня в день.
Понимание международной газетной информации немыслимо без самых хотя бы основных географических знаний. Даваемые иногда газетами географические схемки, – даже и в тех случаях, если их можно разобрать, – мало помогают читателю, не знающему взаимного расположения частей света и государств. Вопрос о географических картах есть в наших условиях, т.-е. в условиях империалистического окружения и нарастания мировой революции, очень важный вопрос общественного воспитания. Во всех или, по крайней мере, в важнейших помещениях, где у нас устраиваются лекции или митинги, нужно иметь специально для этого изготовленные географические карты с резко очерченными государственными границами и с другими наглядными показателями экономического и политического развития. Может быть, следовало бы установить такого рода схематические карты на некоторых улицах или площадях, по примеру эпохи гражданской войны. Для этого средства, вероятно, нашлись бы. У нас за последний год изготовляют необъятное количество знамен по всяким поводам. Не лучше ли было бы на эти средства обеспечить фабрики и заводы, а в дальнейшем и села, политическими картами?.. Каждый лектор, оратор, пропагандист и пр., называя Англию и ее колонии, укажет их тут же на карте. Точно также укажет и Рур. Прежде всего будет польза для оратора: он яснее и тверже будет знать, о чем говорит, ибо сам будет заранее справляться, где что находится. А слушатели, если самый вопрос их интересует, непременно заметят, что им показано – не с первого раза, так с пятого или с десятого. А с того момента, когда для читателя слова: Рур, Лондон, Индия перестают быть пустым звуком, он совсем иначе начинает относиться к телеграммам. Ему уже приятно найти в газете Индию, относительно которой он знает, где она расположена. Он уже тверже стоит на ногах, лучше усваивает телеграммы и политические статьи. Он становится и чувствует себя культурнее. Показательные географические карты становятся, таким образом, первостепенным элементом общеполитического воспитания. Госиздату следовало бы этим вопросом серьезно заняться.
Но вернемся к газете. Те же в общем грехи, которые мы указали в области международной информации, наблюдаются и в отношении внутренней информации, в частности о деятельности советских, профессиональных, кооперативных и иных учреждений. Невнимательное, неряшливое, невдумчивое отношение к читателю и здесь выражается нередко в «мелочах», но в таких, которые портят все дело. Советские и иные учреждения имеют у нас сокращенные названия, иногда обозначаются только инициалами (первыми буквами). Внутри самого учреждения или в соседних учреждениях от этого проистекают известные удобства в смысле экономии времени и бумаги. Но широкая масса читателей этих условных сокращений знать не может. Между тем, наши журналисты, репортеры, хроникеры швыряются всякими непонятными советскими словечками, как клоуны шарами. Вот на видном месте напечатана беседа с товарищем таким-то, «председателем ОКХ». В статье эти буквы повторяются десятки раз без пояснения. Нужно быть тертым советским бюрократом, чтобы догадаться, что дело идет об отделе коммунального хозяйства. Массовый же читатель никогда этого не разгадает и бросит, разумеется, с досадой заметку, а может быть, и всю газету. Газетным работникам нашим надо зарубить у себя на стенке, что сокращения и условные названия хороши и допустимы в тех пределах, в которых они безусловно понятны; там же, где они сбивают лишь людей с толку, прибегать к ним преступно и бессмысленно.
Газета, сказали мы выше, должна первым делом хорошо информировать (осведомлять). Поучать она может только через хорошую, интересную, правильно поставленную информацию. Прежде всего нужно ясно, толково, крепко изложить факт: где, что, как. У нас же нередко считается, что события и факты сами по себе известны читателю, или понятны ему по одному намеку, или же вообще не имеют значения, и что задача газеты состоит, будто бы, в том, чтобы «по поводу» этого факта (читателю неизвестного или непонятного) наговорить много поучительных вещей, давным-давно набивших оскомину. Происходит это нередко и потому, что сам автор статьи или заметки не всегда твердо знает и, откровенно говоря, ленится справиться, проверить, прочитать, узнать по телефону. Вот он и норовит пройти сторонкой и рассказывает «по поводу» факта, что буржуазия есть буржуазия, а пролетариат есть пролетариат. Коллеги-газетчики, читатель умоляет вас не наставлять его, не поучать, не призывать, не понукать, а толково и ясно рассказать ему, изложить, объяснить – что, где и как! Поучения и призывы из этого вытекут сами.
Писатель, особенно газетный, должен исходить не от себя, а от читателя. Это очень важное различие, и оно сказывается в построении каждой отдельной статьи и всего номера в целом. В одном случае писатель (неумелый, не понимающий своей задачи) просто предъявляет читателю себя самого, свои взгляды, мысли, а нередко – одни лишь свои фразы. В другом случае писатель, правильно подходящий к задаче, доводит самого читателя до необходимых выводов, пользуясь для этого повседневным жизненным опытом масс. Поясним свою мысль на примере, приводившемся на собеседовании московских агитаторов. В этом году у нас в стране свирепствует, как известно, жесточайшая малярийная эпидемия. В то время как старые наши традиционные эпидемии – тиф, холера и пр. – чрезвычайно сократились за последнее время, понизившись даже по сравнению с довоенным временем, малярия приняла небывалые размеры. Ею захвачены города, районы, фабрики и пр. Своим внезапным появлением, своими приливами и отливами, периодичностью (правильностью, регулярностью) своих припадков малярия влияет не только на здоровье, но и на воображение. О ней говорят, над ней задумываются, она в равной мере создает почву и для суеверий, и для научной пропаганды. Но общая наша пресса слишком мало интересовалась и интересуется этим фактом. Между тем, появление каждой статьи на тему о малярии составляло, как рассказывали московские товарищи, предмет величайшего интереса: номер газеты переходил из рук в руки, статью читали вслух и пр. Совершенно очевидно, что пресса наша, не ограничиваясь санитарно-пропагандистской деятельностью Наркомздрава, должна развить по этому поводу большую самостоятельную работу. Начать нужно с изображения самого хода эпидемии, районов ее распространения, перечисления особо затронутых ею фабрик, заводов и пр. Уже это одно устанавливает живую связь с самыми отсталыми массами, показывая им, что о них знают, что ими интересуются, что они не забыты. Нужно, далее, осветить малярию с естественно-научной и общественной точек зрения, установить ее распространение в связи с известными бытовыми и производственными условиями, показать это на десятках примеров, правильно освещать мероприятия, проводимые соответственными органами государства, преподать необходимые советы, настойчиво повторять их из номера в номер и т. д. На этой конкретной почве можно и должно развернуть пропаганду, – напр., против религиозных предрассудков. Если эпидемии, как все вообще болезни, представляют собою кару за грехи, то почему же малярия распространяется больше в одних производствах и меньше в других, больше в сырых местах и меньше в сухих? Фактическая карта распространения малярии с необходимыми деловыми пояснениями есть превосходное орудие антирелигиозной пропаганды. Сила действия этого орудия тем более могущественна, что вопрос одновременно захватывает широкие круги трудящихся, и притом очень остро.
Газета не имеет права не интересоваться тем, чем интересуется масса, рабочая улица. Разумеется, наша газета может и обязана давать фактам свое освещение, ибо она ведь призвана воспитывать, поднимать, развивать. Но она достигнет цели лишь в том случае, если будет исходить из фактов, мыслей и настроений, задевающих массового читателя за живое.
Несомненно, например, что судебные процессы и так называемые «происшествия»: несчастные случаи, самоубийства, убийства, драмы ревности и пр. – чрезвычайно волнуют мысль и чувство широких кругов населения. И немудрено: все это яркие куски живой жизни. Между тем наша пресса проявляет ко всему этому, по общему правилу, чрезвычайное невнимание, откликаясь в лучшем случае несколькими строками петита (мелкого шрифта). В результате улица получает свою информацию из менее доброкачественных источников, а вместе с информацией и недоброкачественное освещение. Семейная драма, самоубийство, убийство, процесс с суровым приговором поражают и будут поражать воображение. «Процесс Комарова на время заслонил даже Керзона», – пишут т.т. Лагутина и Казанский (таб. фабр. «Красная Звезда»). Наша печать должна ко всем таким фактам подходить с величайшим вниманием: излагать, освещать и объяснять их. Тут нужен и психологический, и бытовой, и социальный подход. Десятки и сотни отвлеченных статей, повторяющих «казенные» общие места о буржуазности буржуазии или о тупости мелкобуржуазного семейного строя, не задевают сознания читателя, совершенно как привычный и надоевший осенний дождь. Но умело рассказанный и в ряде статей освещенный судебный процесс, выросший из семейной драмы, может захватить тысячи читателей и пробудить в них новые, более свежие и широкие мысли и чувства. После этого некоторым из читателей захочется, может быть, и общей статьи на тему о семье. Желтая буржуазная пресса всего мира делает из убийств и отравлений предмет корыстной сенсации, играя на нездоровом любопытстве и вообще на худших инстинктах человека. Но отсюда вовсе не вытекает, будто мы должны просто-напросто повернуться спиной к любопытству человека и вообще к его инстинктам. Это было бы чистейшим лицемерием и ханжеством. Мы – партия масс. Мы – революционное государство, а никак не духовный орден и не монастырь. Наши газеты обязаны удовлетворять не только любознательность высшего типа, но и естественное любопытство; нужно только, чтобы они при этом поднимали и облагораживали его надлежащим подбором материала и освещением вопроса. Такого рода статьи и заметки всегда и везде читаются очень широко. В советской же печати они почти отсутствуют. Скажут, что нет для этого необходимых литературных сил. Это только отчасти верно. Работники создаются, когда правильно и отчетливо поставлена задача. Прежде всего нужен серьезный поворот внимания. Поворот куда? В сторону читателя, живого, такого, как он есть, массового, пробужденного революцией, но малограмотного, малокультурного, стремящегося познать многое, но сплошь да рядом беспомощного и остающегося неизменно живым человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Читатель этот очень настойчиво требует к себе внимания, хотя и не всегда умеет это выразить. Но за него это прекрасно выразили 25 агитаторов и организаторов-массовиков Московского Комитета нашей партии.
Наши молодые литераторы-пропагандисты далеко не все умеют писать так, чтобы их понимали. Может быть, это происходит оттого, что им не приходилось пробиваться сквозь первобытную кору темноты и непонимания. Они вошли в партийно-агитационную литературу в тот период, когда в довольно широких слоях трудящихся определенный круг идей, слов и оборотов получил прочное распространение. Опасность отрыва партии от беспартийных масс в области агитации выражается в замкнутости агитационного содержания и его формы, в создании почти что условного партийного языка, недоступного сплошь да рядом 9/10 не только крестьян, но и рабочих. А ведь жизнь не останавливается ни на один час, поднимаются одно за другим новые поколения. Сейчас судьбы Советской Республики решаются в значительной мере теми, кому во время империалистической войны и затем Февральской и Октябрьской революций было 15 – 16 – 17 лет. Это «засилье» молодежи, идущей нам на смену, будет давать себя чувствовать чем дальше, тем сильнее.
