Текст книги "Новый курс (в редакции 1924 г.)"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Если продумать создавшуюся в партии обстановку, особенно как она вскрылась в дискуссии, до конца, то станет совершенно ясна двойственная перспектива дальнейшего развития. Либо происходящая ныне в партии идейно-организационная перегруппировка по линии резолюции ЦК действительно послужит шагом на пути органического роста партии, началом – разумеется, только началом – новой большой главы, – и тогда это будет наиболее желательный для всех нас и наиболее благотворный для партии исход. Тогда с дискуссионными и оппозиционными излишествами, а тем более с вульгарно-демократическими тенденциями партия справится легко. Либо же перешедший в контр-наступление партаппарат в большей или меньшей мере подпадет под влияние своих наиболее консервативных элементов и под лозунгом борьбы с фракционностью снова отбросит партию на вчерашние позиции «штиля». Этот второй путь будет несравненно более болезненным; он не задержит, разумеется, развития партии, но заставит оплатить это развитие большими усилиями и потрясениями, ибо даст лишнее питание вредным, разлагающим, антипартийным тенденциям. Таковы две объективно открывающиеся возможности. Смысл моего письма «Новый курс» состоял в том, чтобы помочь партии вступить на первый путь, как более экономный и здоровый. И на позиции этого письма я настаиваю целиком, отметая тенденциозные и ложные его истолкования.

IV. БЮРОКРАТИЗМ И РЕВОЛЮЦИЯ
(Конспект непрочитанного доклада).

1. Основные условия, которые не только затрудняют ход социалистического строительства, но ставят время от времени революцию перед тяжкими испытаниями и опасностями, достаточно известны. Это: а) наличие внутренних социальных противоречий в революции, которые при военном коммунизме были механически придавлены, а при НЭПе неизбежно развертываются и стремятся найти политическое выражение; б) длительная контрреволюционная угроза со стороны империалистических государств.

2. Социальные противоречия революции – это ее классовые противоречия. Каковы основные классы нашей страны? – а) Пролетариат, б) крестьянство, в) новая буржуазия с обрастающей ее интеллигенцией буржуазного типа. По хозяйственной роли и политическому значению главное место принадлежит пролетариату, организованному в государство, и крестьянству, как создателю преобладающих в нашей экономике сельскохозяйственных благ. Новая буржуазия играет преимущественно посредническую роль как между государственной промышленностью и сельским хозяйством, так и между разными частями государственной промышленности и разными областями крестьянского хозяйства. От торгово-посреднической деятельности новая буржуазия переходит частично также и к производственно-организаторской роли.

3. Если оставить в стороне вопрос о темпе развития пролетарской революции на Западе, то дальнейший ход нашей революции определится относительным ростом трех основных элементов нашего хозяйства: государственной промышленности, крестьянского земледелия и частного торгово-промышленного капитала.

4. Исторические аналогии с Великой Французской Революцией (крушение якобинцев!), которыми питаются и утешаются либерализм и меньшевизм, поверхностны и несостоятельны.

Гибель якобинизма была предопределена незрелостью социальных отношений: левое крыло – разоренные ремесленники и торговцы – лишенное возможностей хозяйственного развития, не могло быть устойчивой опорой революции; правое крыло – буржуазия – неизбежно возрастало; наконец, Европа, экономически и политически более отсталая, не давала возможности революции развернуться за пределами Франции.

Во всех этих отношениях наше положение несравненно более благоприятно. Ядром революции и одновременно ее левым флангом является у нас пролетариат, задачи и цели которого, целиком и полностью совпадают с задачами социалистического строительства. Пролетариат политически настолько силен, что, даже допуская рядом с собою в известных пределах образование новой буржуазии, он приобщает крестьянство к государственной власти не через посредство буржуазии и мелкобуржуазных партий, а непосредственно, преграждая буржуазии вообще доступ к политической жизни. Экономическое и политическое состояние Европы таково, что не только не исключает, но, наоборот, делает неизбежным перенесение революции на ее территорию. Если, следовательно, во Франции даже и более проницательная политика якобинизма вряд ли могла бы радикально изменить дальнейший ход событий, то у нас, при неизмеримо более благоприятной обстановке, правильность политической линии, направляемой методами марксизма, является на продолжительный срок решающим фактором в деле ограждения революции от опасностей.

5. Возьмем условно худший, наименее для нас благоприятный исторический вариант. Быстрый рост частного капитала, если бы таковой стал наблюдаться, означал бы, что государственная промышленность и торговля, включая и кооперацию, не обеспечивают потребностей крестьянского хозяйства. Это означало бы, далее, что частный капитал все глубже вклинивается между рабочим государством и крестьянством, приобретая экономическое, а, следовательно, и политическое влияние на это последнее. Незачем говорить, что такого рода перспектива разрыва между госпромышленностью и сельским хозяйством, между пролетариатом и крестьянством знаменовала бы грозную опасность делу пролетарской революции, предвещая возможность победы контрреволюции.

6. Какими политическими путями могла бы прийти победа контрреволюции при условно намеченных нами в предшествующем пункте экономических предпосылках? Путей этих могло бы быть несколько: либо прямое низвержение рабочей партии, либо ее постепенное перерождение, либо, наконец, сочетание частичного перерождения, расколов и контрреволюционных потрясений. Преобладание тех или других методов зависело бы главным образом от темпа экономического развития. В случае медленного роста перевеса частного капитала над государственным, политический процесс принял бы преимущественно характер перерождения государственного аппарата в буржуазном направлении с соответственными отсюда последствиями для партии. При быстром росте частного капитала и его смычки с крестьянством могли бы возобладать активные контрреволюционные тенденции, направленные против коммунистической партии.

Мы берем эти варианты развития в столь обнаженном и резком виде не потому, разумеется, что считаем их исторически вероятными, – наоборот, вероятность их минимальна, – а потому, что лишь такая постановка вопроса дает возможность более правильной и всесторонней исторической ориентировки, а следовательно, и принятия всех возможных предупредительных мер. Наше величайшее преимущество, как марксистов, в том, что мы улавливаем в зародыше новые тенденции и новые опасности.

7. Вывод, который вытекает из сказанного в области экономической, возвращает нас к проблеме ножниц, т.-е. к правильной организации промышленности и обеспечению ее согласованности с крестьянским рынком. Упущение времени в этой области означает утрату темпа в борьбе с частным капиталом. Тут главная задача и главный ключ к проблеме революции и социализма.

8. Если контрреволюционная опасность вырастает, как сказано, из известных социальных отношений, то этим вовсе не исключается то, что сознательно рассчитанной политикой можно эту опасность – даже и при неблагоприятных для революции экономических условиях – уменьшить, оттянуть и отсрочить. А такого рода отсрочка может, в свою очередь, даже и при очень неблагоприятном варианте развития, спасти революцию, обеспечив ей либо благоприятный хозяйственный перелом внутри, либо же смычку с победоносной революцией в Европе. Вот почему, на основе указанной выше хозяйственной политики, нужна определенная государственная и партийная, в том числе и внутрипартийная политика, имеющая своей задачей до последней степени затруднить скопление и укрепление тенденций, питающихся трудностями и неудачами экономического развития и направленных против диктатуры рабочего класса.

9. В разнородности социально-группового состава нашей партии отражаются объективные противоречия развития революции со всеми вытекающими из них тенденциями и опасностями:

Фабрично-заводские ячейки, обеспечивающие связь партии с основным классом революции, составляют ныне одну шестую часть партии.

Советские ячейки, при всех своих отрицательных сторонах, обеспечивают партии руководство государственным аппаратом, чем и определяется большой удельный вес этих ячеек. Высокий процент старых работников участвует в партийной жизни через посредство этих советских ячеек.

Крестьянские ячейки дают партии некоторую, хотя и чрезвычайно распыленную пока, связь с деревней.

Военные ячейки осуществляют связь партии с армией и через нее – преимущественно с деревней.

Наконец, в ячейках учебных заведений все эти тенденции и влияния сочетаются и пересекаются.

10. Фабрично-заводские ячейки по классовому составу своему являются, разумеется, коренными. Но тот факт, что они составляют одну шестую часть партии, и что наиболее активные элементы партии изъемлются из них и вводятся в партийный или государственный аппарат, не позволяет партии пока еще, к несчастью, опираться только или даже преимущественно на производственные ячейки. Рост этих последних будет надежнейшим измерителем успехов партии в области промышленности и вообще хозяйства и, вместе с тем, лучшей гарантией сохранения ее пролетарского характера. Но вряд ли можно надеяться на их быстрый рост уже в ближайшее время. Партии придется, следовательно, в ближайший период обеспечивать свое внутреннее равновесие и свою революционную линию, опираясь на ячейки разного состава.

11. Возможной опорой контрреволюционных тенденций могут явиться возрождающийся кулак, посредник, скупщик, арендатор, словом, элементы, гораздо более способные обволакивать государственный аппарат, чем непосредственно партию. Более непосредственное влияние, вплоть до прямого проникновения, возможно со стороны кулацких элементов разве лишь по отношению к крестьянским и военным ячейкам. Здесь нам на помощь приходит, однако, самый факт дифференциации крестьянства. Недопущение кулаков в армию, в том числе и в территориальные дивизии, должно оставаться не только незыблемым правилом, но и стать важнейшей мерой политического воспитания деревенской молодежи, военных частей и особенно военных ячеек. Руководящая роль рабочих в военных ячейках должна осуществляться на почве политического противопоставления трудовых крестьянских масс и армии – возрождающемуся кулачеству. То же самое относится и к деревенским ячейкам. Разумеется, успешность этой работы будет, в последнем счете, определена тем опять-таки, в какой мере государственной промышленности удастся обслужить деревню. Но и независимо от того, как быстро будут развиваться наши хозяйственные успехи, основная политическая линия в военных ячейках должна быть направлена не просто против нэпманов, а, прежде всего, против возрождающегося кулака, единственной исторически мыслимой и серьезной опоры всех и всяких контрреволюционных попыток. В этом отношении нужен более тщательный анализ различных составных частей армии с точки зрения социально-областного состава.

12. Несомненно, что через крестьянские и красноармейские ячейки в партию вливаются и будут вливаться тенденции и настроения, отражающие в большей или меньшей мере деревню, в ее отличии от города. Если бы этого не было, крестьянские ячейки не имели бы для партии никакой цены. Те или другие изменения настроений в этих кругах являются для партии напоминанием или предостережением. Возможность вводить каждый раз их в партийное русло зависит от правильности общего партийного и внутрипартийного руководства, а в последнем счете от того, подвигаемся ли мы к разрешению или к смягчению проблемы ножниц.

13. Величайшим источником бюрократизма является государственный аппарат. С одной стороны, он поглощает и впитывает в себя огромное количество наиболее активных элементов партии и приучает наиболее ответственных из них к методам администрирования людьми и вещами, вместо политического руководства массами. С другой стороны, он требует львиной доли внимания к себе со стороны партаппарата, воздействуя на этот последний своими методами администрирования. Отсюда уже в значительной мере вытекает бюрократизация партаппарата, грозящая отрывом партии от масс. Именно эта опасность является сейчас наиболее оформившейся, непосредственной, явной. Борьба со всеми другими опасностями должна в настоящих условиях начаться с борьбы против бюрократизма.

14. Недостойно марксизма считать, что бюрократизм есть только совокупность дурных канцелярских привычек. Бюрократизм есть социальное явление, как определенная система управления людьми и вещами. В основе бюрократизма лежит неоднородность общества, различие как повседневных, так и основных интересов различных групп населения. Бюрократизм осложняется некультурностью широких масс. У нас основным источником бюрократизма является необходимость создания и поддержания государственного аппарата, который принудительно сочетал бы интересы пролетариата и крестьянства, до гармонического хозяйственного согласования которых мы еще далеко и далеко не дошли. Необходимость содержания постоянной армии является другим немаловажным источником бюрократизма. Совершенно очевидно, что именно перечисленные нами отрицательные социальные явления, питающие ныне бюрократизм, могли бы в случае дальнейшего своего развития поставить революцию под угрозу. Об этом, как об одном из вариантов, сказано выше: рост несогласованности государственного и крестьянского хозяйства, рост кулаческого крыла в деревне, смычка его с частным торгово-промышленным капиталом – при низком культурном уровне трудящихся масс деревни, а отчасти и города – вот предпосылки возможных контрреволюционных опасностей.

Другими словами: бюрократизм в государственном аппарате и в партии есть выражение тех самых отрицательных тенденций нашей обстановки, минусов и уклонов нашей работы, которые, при известных социальных условиях, могут привести к подрыву революции. И здесь, как во многих других случаях, количество на известной стадии переходит в качество.

15. Борьба с бюрократизмом государственного аппарата есть исключительно важная, но длительная задача, более или менее параллельная другим нашим основным задачам: хозяйственному строительству и повышению культурного уровня масс.

Важнейшим историческим орудием для разрешения всех этих задач является партия. Разумеется, и партия не может вырвать себя искусственно из социальных и культурных условий страны. Но будучи добровольной организацией авангарда, лучших, активнейших, наиболее сознательных элементов рабочего класса, партия в несравненно большей степени, чем госаппарат, может оградить себя от тенденций бюрократизма. Для этого она должна ясно видеть опасность и непримиримо бороться с ней.

Отсюда же вытекает огромное значение самодеятельного воспитания партийной молодежи – для обслуживания госаппарата по-новому и для полного преобразования его.

V. ТРАДИЦИЯ И РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПОЛИТИКА

Вопрос о взаимоотношении партийной традиции и живой партийной политики совсем не простой вопрос, особенно в нашу эпоху. Не раз приходилось за последнее время говорить об огромном значении теоретической и практической традиции нашей партии и о том, что разрыва идейной преемственности мы допустить ни в каком случае не можем. Нужно только очень твердо условиться насчет того, что именно мы понимаем под партийной традицией. Придется – в значительной мере методом от обратного – начать с исторических примеров, чтобы найти опору для выводов.

Возьмем «классическую» партию Второго Интернационала, германскую социал-демократию. Ее «традиционная» полувековая политика основана была на приспособлении к парламентаризму и на непрерывном росте организации, прессы и кассы. Здесь традиция, нам глубоко чуждая, имела полуавтоматический характер: сегодняшний день «естественно» вытекал из вчерашнего и столь же «естественно» подготовлял завтрашний. Росла организация, развивалась печать, обогащались кассы. В этом автоматизме воспиталось целое поколение, следующее после Бебеля, – поколение бюрократов, филистеров, тупиц, политический облик которых вскрывался целиком в первые часы империалистской войны. Каждый из съездов немецкой социал-демократии говорил неизменно о старой, освященной традицией тактике партии. И действительно, традиция была могущественна. Это была автоматическая, не-критическая, консервативная традиция, которая, в конце концов, задушила революционную волю партии.

В результате войны политическая жизнь Германии оказалась раз навсегда выбитой из привычного «традиционного» равновесия. Молодая коммунистическая партия с первых дней своего официального возникновения вошла в бурную эпоху быстро чередующихся кризисов и потрясений. Тем не менее, мы и на короткой сравнительно истории германской коммунистической партии видим не только творческую, но и консервативную роль традиции, которая сталкивается на каждом новом этапе и повороте с объективными потребностями движения и с критическим сознанием партии. Героической традицией германского коммунизма уже в первый период ее существования стала непосредственная борьба за власть. Грозные мартовские события 21 г. жестоко обнаружили, что у партии еще нет для этого сил. Понадобился резкий поворот – в направлении борьбы за массы, – прежде чем снова начать непосредственную борьбу за власть. Этот поворот дался нелегко, ибо шел против уже успевшей сложиться традиции. У нас сейчас вспоминают обо всех, даже пустяковых разногласиях, которые возникали в партии или в ее Центральном Комитете за последние годы. Не мешало бы вспомнить о капитальнейшем разногласии, разыгравшемся к моменту III конгресса Коминтерна. Теперь уже совершенно очевидно, что перелом, который был тогда достигнут под руководством т. Ленина, при жесточайшем сопротивлении значительной части, вначале большинства конгресса, буквально спас Интернационал от разгрома и распада, грозивших ему на пути той автоматической, некритической левизны, которая в короткий срок успела стать косной традицией.

После III конгресса германская коммунистическая партия довольно болезненно производит необходимый поворот. Открывается эпоха борьбы за массы под лозунгом единого фронта, с длительными переговорами и другими педагогическими приемами. Эта тактика длится свыше 2 лет и дает превосходные результаты. Но вместе с тем затяжные пропагандистские приемы ее превращаются… в полу-автоматическую традицию, сыгравшую очень серьезную роль в событиях второго полугодия 23 г.

Сейчас уже совершенно бесспорно, что период с мая, с начала рурского сопротивления, или с июля, с провала этого сопротивления, до ноября, когда генерал Сект взял в руки власть, является в жизни Германии резко очерченным периодом небывалого кризиса. Сопротивление, которое полузадушенная республиканская Германия Эберта – Куно попыталась оказать французскому милитаризму, сорвалось и увлекло за собою жалкое, худосочное социальное и политическое равновесие страны. Рурская катастрофа сыграла по отношению к «демократической» Германии ту же до известной степени роль, какую разгром германских войск пять лет перед тем сыграл по отношению к режиму Гогенцоллерна. Невероятное падение марки, хозяйственный хаос, всеобщее брожение, всеобщая неуверенность, развал социал-демократии, могущественный приток рабочих к коммунистам, всеобщее ожидание переворота. Если бы коммунистическая партия, резко изменив темп работы, использовала предоставленные ей историей 5–6 месяцев полностью и целиком для непосредственной политической, организационной, технической подготовки к захвату власти, развязка событий могла бы быть совсем не той, какую мы наблюдали в ноябре. Но в том-то и дело, что коммунистическая партия вошла в новый короткий период небывалого, пожалуй, в мировой истории кризиса с готовыми приемами предшествующего двухлетнего периода пропагандистской борьбы за влияние на массы. Тут нужны были новая ориентировка партии, новый тон агитации, новый подход к массе, новое истолкование и применение единого фронта, новые методы организации и технической подготовки – словом, крутой тактический поворот. Пролетариат должен был увидеть в действии революционную партию, идущую непосредственно на завоевание власти. Между тем, партия в основном продолжала вчерашнюю, пропагандистскую политику, только в более широком масштабе. Лишь в октябре партия берет новый курс. Но у нее остается уж слишком мало времени для разгона. Партия придает подготовке лихорадочный темп, масса не поспевает за партией, неуверенность сообщается обеим сторонам, и в решающий момент партия отступает без боя. Важнейшей причиной того, что германская коммунистическая партия сдала без сопротивления совершенно исключительные исторические позиции, является то, что партия не сумела на новом рубеже (май – июль 23 г.) стряхнуть с себя автоматизм вчерашней политики, рассчитанной на годы, и ребром поставить – в агитации, в действии, в организации, в технике – проблему захвата власти. Время есть важный элемент политики, особенно в революционную эпоху. Упущенные месяцы приходится иногда наверстывать годами и десятилетиями. Так было бы с нами, если бы наша партия не взяла надлежащего разбега с апреля 1917 г. и не овладела властью в октябре. Есть все основания рассчитывать, что германский пролетариат поплатится за упущение не слишком жестоко, ибо устойчивость нынешнего германского режима – особенно в виду международной обстановки – более, чем сомнительна.

Без дальнейшего ясно, что традиция, как консервативный элемент, как автоматическое давление вчерашнего дня на сегодняшний, представляет собою чрезвычайно важную силу на службе охранительных партий и глубоко враждебна революционной партии. Вся сила последней именно в свободе от консервативной традиционности. Означает ли это свободу от традиции вообще? Ни в каком случае. Но традиция революционной партии имеет совсем другую природу.

Если возьмем теперь нашу партию, в ее до-революционном и в ее по-октябрьском прошлом, то основным и драгоценнейшим ее тактическим качеством надо признать непревзойденную способность к быстрой ориентировке и резкой перемене тактики, к перевооружению и применению новых методов, словом, к политике крутых поворотов. Бурная историческая обстановка сделала эту тактику необходимой. Гений Ленина придал ей форму высшего мастерства. Это не значит, конечно, что наша партия была совершенно свободна от консервативной традиционности. Такой идеальной свободой массовая партия обладать не может. Но сила и могущество партии выражались в том, что косность, традиционность, рутина были сведены к минимуму дальнозоркой, насквозь революционной тактической инициативой, в одинаковой мере смелой и реалистичной.

Именно в этом состоит и должна состоять подлинная традиция партии.

Большая или меньшая бюрократизация партийного аппарата непременно сопровождается развитием консервативной традиционности со всеми ее последствиями. Эту опасность лучше преувеличить, чем недооценить. Тот несомненный факт, что более консервативные элементы аппарата все свои мнения, решения, приемы и ошибки склонны отождествлять со «старым большевизмом» и критику бюрократической замкнутости аппарата пытаются приравнять к подрыву традиции, – факт этот уже сам по себе является несомненным выражением известного идейного окостенения.

Марксизм есть метод исторического анализа, политической ориентировки, а не совокупность решений, заготовленных впрок. Ленинизм есть применение этого метода в условиях исключительной исторической эпохи. Именно этим сочетанием свойств эпохи и метода определяется та мужественная, зрелая, уверенная в себе политика крутых поворотов, высочайшие образцы которой дал Ленин, и которую он же не раз теоретически освещал и обобщал.

Маркс говорил, что передовые страны показывают, до известной степени, отсталым образ их будущего. Из этого условного положения пытались сделать абсолютный закон, который и лег, в сущности, в основу «философии» русского меньшевизма. Этим самым пролетариату ставились пределы, вытекающие не из хода революционной борьбы, а из механической схемы, и меньшевистский «марксизм» был и остается лишь приспособленным для запоздалой «демократии» выражением потребностей буржуазного общества. На самом деле, оказалось, что Россия, сочетающая в своей экономике и политике явления крайней противоположности, первой была выдвинута на путь пролетарской революции. Ни Октябрь, ни Брест-Литовск, ни создание регулярной рабоче-крестьянской армии, ни продразверстка, ни НЭП, ни Госплан не были и не могли быть предопределены или предрешены марксизмом или до-октябрьским большевизмом. Все эти факты и повороты выросли из самостоятельного, инициативного, критического применения методов большевизма в новой каждый раз обстановке. Все эти решения давались каждый раз не просто, а с боем. Голая апелляция к традиции ничего не решала и не давала. Ибо при каждой новой задаче, при каждом новом повороте дело сводится вовсе не к тому, чтобы навести справку в традиции и открыть там несуществующий ответ, а к тому, чтобы на основании всего опыта партии дать новое самостоятельное, отвечающее обстановке, решение и тем самым – обогатить традицию. Можно сказать еще резче, что ленинизм состоит в мужественной свободе от консервативной оглядки назад, от связанности прецедентами, формальными справками и цитатами. Ленин сам не так давно выразил эту мысль наполеоновскими словами: on s'engage et puis on voit, т.-е. ведя борьбу, справляйся не с канонами и прецедентами, а врывайся в действительность, как она дана, и ищи в ней сил и путей к победе. Именно по этой линии Ленин подвергался не раз, а десятки раз внутри собственной партии обвинениям в нарушении традиции и в отказе от… «старого большевизма». Напомним, что отзовисты выступали неизменно под знаменем защиты большевистских традиций от ленинского уклона (об этом есть интереснейшие материалы в «Красной Летописи», N 9). Под знаком «старого большевизма», а на самом деле – формальной, мнимой, ложной традиции – поднялось против апрельских тезисов т. Ленина все, что было идейно-косного в партии. Один из наших партийных «историков» (на историков партии пока что, увы, не везет) говорил мне в самый разгар октябрьских событий: «Я не с Лениным, потому что я – старый большевик, и остаюсь на почве демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Борьба левых против брест-литовского мира и за революционную войну шла опять-таки под знаменем спасения революционных традиций партии, чистоты «старого большевизма» – от опасностей государственного оппортунизма. Незачем напоминать, что вся критика «рабочей оппозиции» прошла под знаком обвинения партии в нарушении старых традиций. Мы видели совсем недавно, как официальнейшие истолкователи традиций партии в национальном вопросе приходили в явное противоречие как с потребностями партийной политики в национальном вопросе, так и с позицией т. Ленина. Число таких примеров – исторически менее значительных, но не менее доказательных – можно было бы умножить еще и еще. Но и из сказанного уже ясно, что каждый раз, когда объективные условия требуют нового поворота, смелого перелома, творческой инициативы, консервативное сопротивление обнаруживает естественную тенденцию противопоставить новым задачам, новым условиям, новому курсу – «старые традиции», якобы старый большевизм, а на самом деле – пустую оболочку оставленного позади периода.

Чем партаппарат замкнутее, чем более он пропитан духом своего самодовлеющего значения, чем с большим запозданием он реагирует на запросы, идущие снизу, тем больше он склонен противопоставлять новым запросам и задачам формальную традицию. И если что могло бы стать поистине смертельным для духовной жизни партии и для теоретического воспитания молодняка, так это – превращение ленинизма из метода, для применения которого нужны инициатива, критическая мысль, идейное мужество, – в канон, который требует только раз навсегда призванных истолкователей.

Ленинизм не мыслим прежде всего без теоретического охвата, без критического анализа материальных основ политического процесса. Оружие марксистского исследования нужно вновь и вновь оттачивать и применять. Именно в этом состоит традиция, а не в подмене анализа формальной справкой или случайной цитатой. С идейной поверхностностью и теоретической неряшливостью пуще всего не мирится ленинизм.

Нельзя Ленина раскроить ножницами на цитаты, пригодные на все случаи жизни, ибо для Ленина формула никогда не стоит над действительностью, а всегда лишь орудие, инструмент для овладения действительностью и для ее преодоления. Можно было бы без труда найти десятки и сотни цитат у Ленина, которые с формальной стороны кажутся противоречащими друг другу. Но вся суть не в формальном отношении одной цитаты к другой, а в реальном отношении каждой из них к той конкретной действительности, в которую эта формула была вдвинута, как рычаг. Ленинская истина всегда конкретна!

Ленинизм, как система революционного действия, предполагает воспитанное размышлением и опытом революционное чутье, которое в области общественной – то же самое, что мышечное ощущение в физическом труде. Но революционное чутье нельзя смешивать с демагогическим нюхом. Этот последний может давать преходящие успехи и даже очень эффектные. Но это политический инстинкт низшего порядка. Он всегда устремляется по линии наименьшего сопротивления. В то время как ленинизм направлен на постановку и разрешение основных революционных задач, на преодоление главных затруднений, демагогическая подделка под него направлена на обход задач, на ложное успокоение, на усыпление критической мысли.

Ленинизм есть, прежде всего, реализм, высший качественный и количественный учет действительности – под углом зрения революционного действия. Но именно потому с ленинизмом непримиримо прикрытое пустопорожним агитаторством пассование перед действительностью, пассивное упущение времени, высокомерное оправдание ошибок вчерашнего дня – под предлогом спасения партийной традиции.

Ленинизм есть подлинная свобода от формальных предрассудков, от морализующего доктринерства, от всех вообще видов духовного консерватизма, пытающегося связывать волю к революционному действию. Но было бы гибельной ошибкой полагать, будто ленинизм означает: «все позволено». Ленинизм заключает в себе не формальную, но подлинную революционную мораль массового действия и массовой партии. Ничто так не чуждо ленинизму, как аппаратное высокомерие и бюрократический цинизм. Массовая партия имеет свою мораль, которая есть связь бойцов в действии и для действия. Демагогия непримирима с внутренним духом пролетарской партии именно потому, что демагогия лжива: давая в том или другом случае упрощенное решение трудностей сегодняшнего дня, она неизбежно подкапывается под завтрашний день, ослабляя доверие партии к самой себе.