Текст книги "Зеркало Ноя"

Автор книги: Лев Альтмарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Горное эхо

О Сашкиной смерти Григорий узнал совсем неожиданно из телефонного разговора со своей тёткой, оставшейся в Брянске. Он и сам раньше несколько раз звонил другу, но у того то ли была какая-то неполадка с телефоном, то ли ещё что-то, но Сашку было слышно, а вот его нет. Хотя… что весёлого мог рассказать ему пенсионер, списанный из авиации по ранению, но так и не нашедший себя на гражданке после проклятого Афгана?

Не раздумывая ни минуты, Григорий тотчас собрался и ближайшим рейсом вылетел в Россию. Четыре с половиной часа полёта он угрюмо просидел в кресле в салоне эконом-класса и беспрерывно вертел в руках компьютерный планшет, на который перед вылетом перегнал все имеющиеся у него их совместные фотографии.

Вот их первый с Сашкой снимок. Конец семьдесят девятого года, самое начало ввода советских войск в Афганистан. Григорий только-только закончил универ и, отработав год в провинциальной газете, правдами и неправдами перебрался в столичную «Красную звезду». Оттуда одним из первых напросился в командировку на юг – уже было известно, что скоро начнётся буча в Афгане. А там есть своя газета Туркестанского военного округа «Фрунзевец», корреспондентом которой он и попал на фронт. Там же познакомился с улыбчивым рыжим лётчиком Сашкой, перебрасывающим десант из России к местам будущих баталий. А когда выяснилось, что они ещё и земляки, всё закончилось грандиозной пьянкой, и вот этой фотографией, не предназначенной для газеты. Другие снимки, что Григорий делал в войсках, безбожно ретушировались, а то, что он писал в своих репортажах, сто раз перекраивалось цензорами, многое вымарывалось… Впрочем, что об этом говорить, ведь даже сейчас, спустя столько лет, правда об Афгане никому не нужна, а кому-то и вредна до сих пор.

Следующая фотография с Сашкой сделана уже в марте восьмидесятого в провинции Кунар, откуда Сашка на транспортном самолёте переправлял назад в Россию грузы «200» и раненых солдат. Не было больше его традиционной улыбки, да и гулянки с ним уже не были весёлым и бесшабашным куражом, а скорее горьким и молчаливым пьянством.

Других афганских фотографий с Сашкой не было. Да их и вообще в его архиве осталось немного.

Потом всё завертелось и вовсе с какой-то неимоверной скоростью. Григория подловили на какой-то журналистской крамоле, и вылетел он с волчьим билетом не только из Афгана, но и из «Красной звезды». О Сашке не было никаких известий года три, но потом они неожиданно встретились дома, в Брянске. Григорий к тому времени уже работал в местной газете и звёзд с небес не хватал. Что-то перегорело в нём, и не хотелось никому доказывать никакой правды о войне. К чему, спрашивается, копья ломать, если даже на гражданке каждое твоё слово тридцать три раза перекручивает дотошный газетный цензор? Сашка же, оказывается, разбился при посадке в каком-то горном афганском ущелье, потерял глаз и сильно обгорел. После года лечения во всевозможных госпиталях и санаториях был комиссован на гражданку. Ко всем неприятностям, жена его бросила – кому, спрашивается, нужен инвалид с крохотной пенсией и без всяких перспектив как-то преуспеть в этой непростой и постоянно дорожающей жизни?

Трудно назвать дружбой взаимоотношения Григория и Сашки на гражданке. Характер бывшего бравого лётчика испортился окончательно: он и в трезвом состоянии был нелюдим и груб, заводился с пол-оборота и гнал от себя всех, даже Григория. Правда, потом извинялся, но ненадолго – до следующего раза…

Потом Григорий уехал в Израиль и почти двадцать лет не был в России. Первое время сильно тосковал, часто звонил оставшимся знакомым, но не жаловался, отлично понимая, что никто ему помочь не сможет, а излишняя и, скорее всего, неискренняя жалость унизительна. Плакать и признаваться в собственных неудачах – последнее дело…

Григорий вздохнул и захлопнул крышку планшета. Самолёт заходил на посадку в Шереметьево, и сквозь мутное стекло иллюминатора были видны посадочное поле с мокрыми канавками от самолётных протекторов на снегу, и крупные сырые снежинки, проплывающие в свете аэродромных прожекторов.

Выйдя из терминала на улицу, Григорий глубоко вдохнул воздух, слегка попахивающий автомобильными выхлопами, и огляделся по сторонам. Утро ещё проклёвывалось скупыми розовыми отблесками за крышами зданий, но и ночи уже не было – всюду суетились люди, кто-то усаживался в такси, укладывал вещи в багажник, кто-то закуривал первую утреннюю сигарету.

Поезд на Брянск отходил в полночь, поэтому у Григория был весь день. Это и хорошо – ему очень хотелось побродить по Москве, сравнить её с той, студенческой, двадцатилетней давности.

– На Калининский, – коротко бросил он таксисту, и они быстро покатили от светящегося беспокойного аэропорта по полутёмному шоссе к далёким огням многоэтажек, молодой порослью быстро заполнявших любые расстояния от московских окраин до самых отдалённых новостроек.

– Из командировки или в гости? – спросил его тощий таксист в мягкой вязаной шапочке. – Смотрю, с каким вы интересом по сторонам поглядываете. Давно в Москве не были?

– Давно, – вступать в разговор с ним Григорию не хотелось, и весь остаток дороги они проехали молча.

Вышел он у библиотеки Ленина. Немного постоял у широких ступенек, прикурил сигарету, перекинул сумку через плечо и медленно пошёл к перекрёстку.

– Стой, приятель, – раздался за спиной незнакомый голос.

Григорий обернулся и увидел двух молоденьких полицейских, направляющихся к нему.

– Предъявляем документики, – потребовал тот, что постарше, – и быстренько.

– В чём дело? – удивился Григорий. – Я что-то нарушил?

– Тебе потом объяснят. А сейчас документики! – Полицейский нетерпеливо протянул руку в чёрной нитяной перчатке. – А то много вас тут!

– Кого – нас? – Григорий пристально посмотрел ему в лицо, но послушно полез в карман за паспортом.

Реакция полицейского была неожиданной: он отскочил в сторону и потянулся к кобуре за пистолетом:

– Ну-ка, медленно руки вверх, а то без предупреждения открываю огонь!

– В чём дело?! Вы в своём уме? – удивился Григорий ещё больше.

– А вот про ум, кацо, лучше не надо! – огрызнулся второй, и тут же в его руках оказались наручники. – Оскорбление при исполнении…

– Да вы что, ребята?! Я только час назад прилетел в Москву…

– Откуда? С Кавказа, небось? – перебил его первый полицейский и скомандовал второму: – Надевай на него наручники и – в отделение. Там разберёмся, кто такой, откуда прилетел и с какой целью.

Григорий и опомниться не успел, как наручники защёлкнулись, больно защемив кожу на запястье. А первый, который вытаскивал пистолет, уже вызывал по рации подмогу. Григорий беспомощно огляделся вокруг, но никого поблизости не было. Какая-то старушка шла по перекрёстку, но увидела его с полицейскими и поскорее развернулась обратно.

– Ребята, это какое-то недоразумение, – быстро заговорил он, – я действительно только что прилетел из Израиля, и мне нужно на вечерний поезд до Брянска. У меня все документы в порядке – не знаю, что вам померещилось.

– Вот приедем в отделение, там и разберёмся, зачем ты приехал и что у тебя в кармане!

И тут Григорий взорвался:

– Да хватит, в конце концов, мне тыкать! Вы не имеете право задерживать меня только потому, что вам что-то померещилось! Отпустите меня сейчас же!

Парни переглянулись, и тот, который с пистолетом, угрожающе проговорил:

– Товарищ не хочет ожидать машину спокойно. Может его поучить… спокойствию?

И тут же в руках у него появилась дубинка.

– Всё, ладно! – не на шутку струхнул Григорий. – Поехали в отделение, там разберёмся. Но я гарантирую, что ваше самоуправство без последствий не останется!

– Опять хамит! – усмехнулся второй полицейский и замахнулся дубинкой.

Хорошо, что в снежном мареве Калининского проспекта показались огоньки полицейского пикапа. Через минуту он подъехал, и Григория грубо затолкали внутрь.

Пузатый сержант-водитель подозрительно оглядел Григория и кивнул коллегам:

– Что-то не похож на бомжа. Вещи у него какие-нибудь были с собой?

– Никаких! – ответил один из полицейских и ногой отодвинул в сторону сумку, снятую с Григория.

– Там у меня планшет и деньги! Что вы делаете?! – закричал Григорий, но его не слушали.

– Ну, нет вещей так нет, – вздохнул сержант и погрозил пальцем старшему. – Но учтите, всё делим поровну – проверю! А то я вас знаю, скрысятничаете и глазом не моргнёте! Он там что-то про деньги вякнул…

– Ты у него сам в карманах поройся! Может, чего и накопаешь…

Сидеть в промёрзшем и заплёванном воронке было неудобно, да ещё с закованными руками. Хоть дорога была недолгой, но Григорий промёрз основательно, и когда его привели в отделение полиции, где было душно и сыро, долго не мог отогреться и всё время зябко поводил плечами в своей не по-зимнему лёгкой израильской куртке.

Его усадили на стул перед столом, за которым какой-то капитан средних лет что-то сосредоточенно писал на листе бумаги и не обращал никакого внимания на окружающих. Привезший его сержант ни слова не говоря удалился, и в кабинете они с капитаном остались одни. Наконец, Григорий не выдержал и кашлянул.

– Торопишься куда-то? – не отрываясь от бумаги, спросил капитан.

– Хочу узнать, по какой причине меня задержали, – Григорий вытянул вперёд руки, – да ещё надели наручники, как преступнику.

– А ты не преступник? Значит, мы тут злыдни, а ты мягкий и пушистый?

– Во-первых, не ты, а вы, а во-вторых…

– Секундочку-секундочку, – капитан впервые оторвался от своих бумаг и с любопытством глянул на Григория, – значит, вы, уважаемый, требуете, чтобы к вам обращались вежливо, а сами… сами отказались предъявить документы, когда наши сотрудники у вас их попросили, потом и вовсе набросились на них с кулаками. Это нормально? У нас без причины не задерживают…

– Какие-то вы глупости говорите! – Григорий затряс головой от возмущения. – Ваши сотрудники не позволили мне даже достать документы из кармана!

– И вы хотите сказать, что они у вас есть и до сих пор находятся в кармане?

– Ну да…

– Савин! – крикнул капитан в дверь. – Ну-ка, обыщи подозреваемого… Это и в самом деле громадное упущение, но ситуации-то никак не меняет!

В кабинет зашёл сонный старшина и ловко обшарил внутренние карманы куртки Григория. На стол перед капитаном легли портмоне с деньгами и отдельно завёрнутые в целлофановый пакет, на всякий случай, израильский и российский паспорта. Немного подумав, старшина полез в боковые карманы, откуда выудил ключи от дома, начатую пачку сигарет и зажигалку.

Первым делом капитан принялся исследовать содержимое портмоне. Сразу его внимание привлекли шекелевые купюры, которые Григорий оставил на обратную дорогу.

– Вот оно что! – даже присвистнул он. – Вы, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдаёте!

– А за кого я себя выдаю? – удивился Григорий. – Что-то не помню, чтобы вы моим именем поинтересовались.

– Откуда у вас арабские деньги? – не обращая внимания на его слова, проговорил капитан. – Кому вы их везёте? Своим собратьям по исламу?

– Какие арабские деньги?! – почти закричал Григорий. – Это же израильские шекели!

– Тем более! – Капитан нахмурился, но потом, видимо, одумался. – Откуда я знаю, что это израильские деньги? Я их что – раньше видел?!

Он покрутил в руках стошекелевую купюру и, не удержавшись, спросил:

– Это сто… как вы сказали?.. шекелей – они дороже, чем сто долларов или нет?

– Дешевле! – насупился Григорий.

– Ладно, пойдём дальше, – капитан распаковал паспорта и по слогам прочёл написанное английскими буквами слово «Израиль» на синей корочке первого паспорта, затем взял российский и изучал его уже молча, лишь шевелил губами и изредка косился на насупившегося Григория.

– Вот, значит, какая бодяга получается, – наконец, пробормотал он, – что же вы, милейший, нас в заблуждение вводите? Нет, чтобы сразу сказать нашим сотрудникам, мол, так и так, я гражданин Израиля и всё такое, не морочить им голову и не бросаться на них с кулаками… Ведь они у нас ребята молодые, горячие, а вы к тому же выпивший…

– Чушь какая! – возмутился Григорий. – Я вообще не пью! Кто вам такое сказал?!

Капитан встал из-за стола, прошёлся по кабинету, потом быстро вернулся, смахнул шекели и двести долларов, что были в портмоне, в ящик стола и медленно проговорил:

– Мы это проверим… Вот сейчас вызову наряд из вытрезвителя, вас заберут и там во всём разберутся. Чтобы ни у кого сомнений не возникало…

Григорию на мгновение показалось, что всё происходящее снится ему в дурном сне, и стоит лишь очнуться, сбросить с себя этот морок, чтобы всё исчезло, растворилось, испарилось…

– Ну что вам от меня нужно?! – взмолился он.

– А вот это уже другой разговор! – Капитан вернулся за стол и в упор посмотрел на Григория. – Хотите отсюда выйти? Чтобы спокойно, без отсидки во вшивых камерах с бомжами и урками? И без вытрезвителя?

– Конечно, хочу!

– Догадываетесь, что для этого нужно?

– Деньги?

– Ну, не так откровенно, но… вы умный человек и понимаете, что задержавшие вас сотрудники – тоже живые люди, у всех есть семьи, а зарплаты у нас сами знаете какие…

– И вам не стыдно такое говорить?! – Григория даже передёрнуло от брезгливости. – Я в любом случае рано или поздно отсюда выйду и сразу пойду к вашему начальству! Ох, вам не поздоровится!

– Обязательно выйдете, – рассмеялся капитан и потёр руки, – но не ранее, чем через пятнадцать суток… Станете угрожать, ещё и статью заработаете. Тогда пятнадцать суток покажутся вам курортом. В противоположную сторону от вашего Израиля поедете.

В кабинете наступила тишина, и стало слышно, как тикают часы на стене, а за стеной плачет какая-то женщина и чей-то монотонный голос уговаривает её перестать.

– Ну, что будем делать? – подал голос капитан.

– Сколько вы хотите?

– Десять тысяч долларов.

– Столько у меня нет. Да и за что?!

– Вот телефон, звоните родственникам, пускай привезут.

– У меня родственников в Москве нет.

– Неужели все уже в Израиле? Ай-яй-яй, как вам не повезло… Но ничего, извините, поделать не могу. Мне ещё нужно этих ребятишек, что вас задерживали, как-то уломать не оформлять задержание. А они наверняка ох как злятся за нанесённые побои!

– Вы им скажите, кстати, чтобы мою сумку вернули! Там у меня компьютерный планшет с личными фотографиями и деньги.

Капитана словно подбросило на стуле:

– Ну-ка, с этого места поподробнее! Повторите, что они у вас взяли? Почему мне об этом ничего не известно?!

– Сумку, с которой я сюда приехал, а в ней мои личные вещи, планшет, деньги.

Капитан задумчиво почесал подбородок и пробормотал:

– То-то, я думаю, почему у вас с собой никаких вещей нет, ведь ехали из такой дали… – он подхватился и стал носиться по кабинету из угла в угол. – Вот суки! Са-а-авин! Увести подозреваемого…

Тотчас появился сонный старшина и потащил Григория к двери.

– Не в обезьянник его, а в отдельную камеру… И дай ему какое-нибудь одеяло накрыться, а то там стекло в окошке разбито. Околеет, чего доброго. И наручники сними…

Отдельная камера оказалась размерами с небольшой чулан с низким деревянным топчаном у стены, грязными серыми стенами и заплёванным полом. Сквозь маленькое окошко у потолка тянуло таким сквозняком, что Григорий, худо-бедно отогревшийся в кабинете капитана, замёрз снова, и его стало знобить. Но больше знобило не от холода, а от этих ментов-беспредельщиков – или как их теперь называют по-новому? – полицейских.

Чтобы согреться, он прилёг на топчан и скрутился калачиком. И сразу уснул, словно провалился в какую-то чёрную бездонную пропасть. Сначала ему ничего не снилось, а потом неожиданно выплыл из какого-то клубящегося жёлтого тумана планшет, на котором стали сами собой мелькать фотографии, но ни на одной из них уже не было Сашки. Зато почему-то то и дело выплывали ухмыляющаяся физиономия капитана, сонный старшина Савин и два горячих молодых «сотрудника», что его задержали. Григорий тянулся, чтобы выключить планшет, но тот выскальзывал и не давался в руки…

Кто-то тормошил его за плечо. Григорий вздрогнул и подхватился с топчана.

– Вставай, а то разоспался тут, – дёргал его за рукав Савин. – Там подполковник из управы приехал и тебя требует… Ну и заварил ты кашу, израильтянин хренов! Кто тебя звал сюда – сидел бы дома у себя на пальме и не морочил голову серьёзным людям!

– Это ты-то серьёзный? – невольно усмехнулся Григорий, но послушно пошёл впереди старшины на выход.

В кабинете капитана сидел за столом незнакомый пожилой подполковник, а за его спиной стоял почти навытяжку капитан. Когда Григорий взглянул на него, он тотчас отвернулся и стал с повышенным вниманием разглядывать что-то за окном.

На настенных часах было уже десять. Немного времени, оказывается, он проспал в промёрзшем заплёванном чулане.

– Здравствуйте. Меня зовут подполковник Северцев, – представился подполковник. – А вы, как я понял из ваших документов, Григорий Подольский. Я не ошибаюсь?

– Нет.

– Перечислите, пожалуйста, что у вас было в сумке, которую изъяли при задержании.

– Компьютерный планшет, свитер, рубашка, нижнее бельё, деньги…

– Сколько?

– Две тысячи долларов.

– Вы уверены, что две тысячи?

– Посмотрите в паспорте, там вложена таможенная декларация, в которой указана сумма…

– А вы ничего из неё не успели потратить?

– Я прилетел сегодня в шесть утра, а с половины восьмого уже у вас…

– Понятно, – подполковник задумчиво почесал нос и вдруг спросил. – Мне ваше имя почему-то знакомо. Откуда я вас могу знать?

– Не знаю, – пожал плечами Григорий, – может быть, когда-то читали мои статьи в газетах?

– Вы журналист? Интересно… Где я вас мог читать?

– Может, в брянских областных лет двадцать назад?

– Исключено. Я в Брянске никогда не жил.

– Тогда, может быть, ещё раньше… Туркестанский военный округ, газета «Фрунзевец» – вам это что-то говорит?

Впервые подполковник внимательно поглядел на него и спросил:

– Воевали в Афганистане?

– Ездил в командировки как журналист. Но и автомат в руках пришлось подержать.

– Вот оно как… – Северцев встал из-за стола и несколько раз прошёлся по кабинету. – В каких местах довелось побывать?

– Практически всю страну объездил.

– А провинция Фарах?

– Это где погиб генерал-майор Хахалов? Я даже писал об этом в газету, только больше половины вымарали. И ни одной фотографии не пропустили без ретуши…

– Я тоже там был, – неожиданно тихим голосом проговорил Северцев, – не сумели мы батю тогда уберечь… Жалко, до сих пор забыть не могу.

Капитан незаметно выскользнул из кабинета, и они остались одни. А Северцев, походив по кабинету, снова уселся напротив Григория и неожиданно смахнул слезу:

– Прости меня, брат. Хоть мы с тобой и не однополчане, но всё равно люди не чужие, раз в таком аду побывали… И моих людей прости. Молодые они ещё, глупые, пороху не нюхали…

– Да ладно, проехали! – Григорий вздохнул и снова глянул на часы. – Просто верните мне всё, что забрали, и я пойду. Никому я жаловаться не буду. У меня поезд вечером.

– Да, конечно, – Северцев поспешно передвинул разложенные на столе вещи Григория, скомкал составленный капитаном протокол и бросил в мусорную корзину. – Слушай, брат, а давай помянем павших?

– Да я, собственно говоря, и ехал в Брянск, чтобы помянуть своего афганского друга. Умер он месяц назад…

– Кто такой?

– Вот, посмотрите, – Григорий открыл планшет и показал фотографии Сашки.

Некоторое время Северцев разглядывал фотографии, потом вдруг махнул рукой и крикнул капитана, который, оказывается, никуда не ушёл, а тихонько подслушивал их за дверью:

– Принеси коньяка и чего-нибудь закусить… Быстро! И никого сюда не пускай.

И пяти минут не прошло, как перед ними на столе возникли бутылка дешёвого молдавского коньяка, блюдце с нарезанным и присыпанным сахаром лимоном, полбуханки чёрного хлеба и литровая банка с маринованными помидорами.

– Не обессудь, брат, чем богаты, тем и рады, – развёл руками Северцев, – давай, не чокаясь…

Следом за первой они сразу выпили по второй.

– Знаешь, мне эти поганые горы почти каждую ночь снятся! – Северцев помотал головой и снова потянулся к бутылке. – Сколько воды утекло с того сентября восемьдесят первого года, а я всё ещё из боя выйти не могу. До сих пор меня эхо из этих афганских гор по ночам будит…

Они пили и почти не разговаривали, но когда бутылка подошла к концу, Северцев снова позвал капитана и потребовал ещё коньяка. Григорий принялся слабо протестовать, а тот вдруг разозлился и почти закричал:

– Ты, корреспондент Подольский, потерял своего фронтового друга только сейчас, спустя столько лет, а тогда, в тех афганских горах, плакал ли ты по-настоящему по кому-нибудь из погибших?! Я каждый день до сегодняшнего дня их хороню! Каждый божий день! Ты знаешь, сколько у меня тогда друзей было?! А сколько осталось сейчас… Так что молчи, сиди и пей. За эхо… чтоб оно навсегда заткнулось!

После второй бутылки Григорий встал и вздохнул:

– Больше не могу. Извини, брат, но мне и в самом деле нужно идти…

– Хочешь, – поднял на него пьяные глаза Северцев, – я вызову этих двух козлов, которые тебя обидели, и ты… и ты им морды набьёшь прямо в моём присутствии. А они будут стоять по стойке смирно, и пускай хоть один пошевелится – завтра же из полиции вылетит! Даже не пикнет!

– Не надо.

– Нет, надо! – отмахнулся от него Северцев и принялся кому-то названивать по мобильнику.

Григорий закинул сумку за плечо и, проверив, на месте ли планшет, вышел из кабинета. Деньги в конверте ему тоже вернули, правда, всего восемьсот долларов. Куда делись остальные, спрашивать он не стал. У дверей ему встретился капитан, который виновато развёл руками и хотел что-то сказать, но Григорий отодвинул его плечом и вышел на крыльцо.

Снегопад только усилился, и серое небо, несмотря на полдень, было темней прикрытых пушистым молодым снежком улиц. Облегчённо вздохнув, Григорий пошёл к метро, чтобы ехать на Киевский вокзал. Наверняка будет какой-нибудь проходящий поезд, на котором он уедет в Брянск, не дожидаясь вечера. Гулять по Москве ему больше не хотелось.

А снег всё шёл и шёл, и от него повсюду становилось тише и спокойней. Где-то вдали слабо сигналили автомобили, откуда-то доносились невнятная людская речь и музыка, но никакого эха от всех этих звуков почему-то не было. Наверное, из-за снега. А может, потому что в Москве просто нет гор…