Текст книги "Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель"

Автор книги: Лестер Хемингуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Одной из мыслей, беспокоивших отца, была сумма денег, под которую он написал расписку какому-то родственнику. Сама по себе сумма была небольшой, но задолженность медленно росла, и при его отказе обратиться в агентство по сбору денежных средств его положение должно было казаться более отчаянным, чем было на самом деле. Он был невероятно совестливым человеком, а срок оплаты по расписке приближался. Родственник, взявший расписку, без всякого сочувствия рассуждал о трудных обстоятельствах и о том, что бизнес есть бизнес. В отчаянии отец написал Эрнесту, изложив факты и попросив помощи. Потом он ждал, а под внешним спокойным обликом в этом человеке, готовом прийти на помощь любому в трудный момент, росло невероятное напряжение. Эрнест немедленно ответил, вложив в письмо чек для погашения долга. Когда Эрнест приехал домой, он обнаружил, что письмо пришло. Оно лежало нераспечатанным вместе с другими письмами на покрашенном белой краской столике отца рядом с его кроватью. Оно пришло в дом в то самое утро. Его мог отнести наверх и положить там только человек, которому оно было адресовано. Человек чувствовал себя ошеломленным и зашедшим в тупик, возможно от недостатка инсулина, и уже за пределами тесной связи с реальностью.

Предстоящие похороны отца обещали ситуацию, которой многие из нас хотели бы избежать. Он был старостой в местной церкви и хорошо знал подробности жизни многих прихожан. А в тенденциозных и ханжеских глазах многих местных обывателей он основательно скомпрометировал себя, совершив самоубийство. Даже спустя тридцать лет люди мало что понимали в душевных расстройствах. Как только у Эрнеста появилась возможность, он отвел меня в сторону и обратил мое внимание на некоторые существенные, по его мнению, моменты:

– Я не хочу слышать плач на похоронах. Ты понял меня, малыш? Пусть рыдают другие, бог с ними. Но только не наша семья. Мы здесь для того, чтобы отдать ему должное за прожитую им жизнь, за людей, которых он обучал и которым помогал. И если можешь, то помолись от всего сердца, чтобы помочь его душе пройти чистилище. Здесь вокруг полно дикарей, которым следует стыдиться самих себя. Они думают, что все закончилось, но им, по-видимому, не дано понять, что события развиваются по своим законам. Впервые я хочу высказать свое мнение Марсел-лайн. А сейчас… что там с дедушкиным оружием, тем самым револьвером? Ты не принесешь его мне? Вы вместе с матерью должны сходить в полицию или к шерифу округа. Потребуйте, чтобы его вернули семье как историческую память. Это, конечно, займет время, но ведь ты собираешься остаться здесь. Я не могу этим заниматься, находясь на юге во Флориде. Но именно этот револьвер я хочу получить. Ты можешь оставить себе все остальные. И как его сыновья, мы разделим эти вещи по соглашению. С тобой все в порядке? Тогда договорились. Когда заберешь револьвер, попроси мать переслать его мне. А сейчас запомни, что я сказал насчет похорон.

Я кивнул, и он позволил мне уйти.

Спустя два месяца после похорон матери и мне удалось привести в порядок бумаги отца. В чикагском офисе шерифа в Сити-Холл нам вернули револьвер и барабан от него, изъятые и приобщенные к делу в качестве доказательств. Оружие затем переслали Эрнесту, как он и просил.

До того как Эрнест вернулся назад к Полин и Патрику, он одолжил мне две ранние книги Зайна Грея по ловле рыбы в соленой воде и рассказал о красотах Флориды. Он сказал мне, что если дела в Оук-Парк пойдут совсем плохо, то я всегда смогу приехать к нему, ходить в школу и изучать непохожий на другие штаты район страны. Идея была привлекательной, но я, конечно, не мог принять предложение.

Тогда Эрнест особенно нуждался в хорошем секретаре. А Санни работала ассистентом у дантиста.

– Послушай, малышка, у тебя будет жалованье гораздо больше, чем сейчас. Я хочу, чтобы ты перепечатала начисто большую рукопись. У тебя есть желание?

Скоро Санни переехала в Ки-Уэст. Той зимой она помогала заботиться о Патрике, печатала на машинке, так что у Полин было больше времени для отдыха. Она удостоилась чести первой прочесть книгу «Прощай, оружие!», когда последние листы были извлечены из пишущей машинки.

В Ки-Уэст, где Эрнест с Полин занимались изысканиями, не было никаких постоянно проживающих писателей или художников со времен Джона Джеймса Одубона, остановившегося здесь полвека назад. Во времена Одубона тихий и серый городок был процветающим морским портом, заполненным богатыми грабителями и торговцами спасенным при кораблекрушениях добром, там жили их семьи и слуги. Но в конце 1920-х годов это было практически забытое место.

Сюжет первых книг о рыбной ловле, написанных во Флориде в начале века, был навеян первоначальными интересами Эрнеста в Ки-Уэст. Он и Полин вернулись туда потому, что это было прекрасным и спокойным местом для работы. Жизнь была недорогой, были все условия для отдыха и воспитания детей. Это место сочетало в себе и хорошую погоду, и рыбалку, и купание в море.

Когда они впервые приехали в Ки-Уэст, Эрнест снял квартиру в доме напротив почтового отделения. За следующие четыре года он и Полин сменили по крайней мере три дома. Один из них был в Кончтауне, недалеко от бухты Гаррисон. Два других располагались вблизи Саут-Бич, около мили один от другого. Они жили в разных частях острова, пока, наконец, не обосновались в одном месте.

Место было окончательно определено, когда Эрнест купил старый испанский дом на Уайтхед-стрит, 907, напротив маяка Ки-Уэст, где жил начальник береговой охраны. По словам Полин, у этого дома было будущее. И она организовала уборку, проводку электричества и возведение дополнительной пристройки. Все это со временем превратилось в уютный дом с душевыми, гардеробными, прачечной и рабочей комнатой для Эрнеста на верхнем этаже. Пристройка стояла отдельно от основного дома, но в нее можно было войти по узкому мостику с балкона второго этажа.

В 1929 году у Эрнеста было чем заняться помимо рыбной ловли, завершения работы над книгой и воспитания маленького ребенка. Одним из его развлечений в Ки-Уэст были еженедельные бои. В те дни, когда еще не было телевидения, боксерские матчи нужно было создавать, а не только наблюдать за поединком. В верхней части Уайтхед-стрит была площадка. В старые времена, когда еще процветало производство сигар, она использовалась для петушиных боев. Места для зрителей, сделанные из неокрашенных сосновых досок, полностью окружали арену и еще хорошо сохранились. Помост был достроен. Здесь проводились воскресные ночные бои.

Дрались скорее за честь, нежели за деньги, и входная плата была умеренной. Разрешались только сторонние пари. В городе, подобном Ки-Уэст, все друг друга знали в лицо. Хотя в основном выступали непрофессионалы, были такие, кто наносил удары быстрее, чем остальные. Некоторые боксеры стали намеренно проигрывать, когда ставки на игру были довольно значительными. Отпала необходимость в боевой бдительности. Эрнест по своей природе был одним из таких.

Одной ночью произошел действительно неприятный инцидент. Мало зрителей видели это. Удар был нанесен, и неожиданно парень, бывший первым в тяжелом весе, начал опускаться на колени. Когда он упал, Эрнест вскочил с места. Честные очевидцы говорили, что Эрнест схватил парня, ударившего не по правилам, за ухо. Эрнест низко наклонился и что-то сказал. Практически немедленно аутсайдер выскочил на середину ринга и закричал:

– Я нарушил правила боя! Это моя вина!

После с трибун раздались одобрительные возгласы и аплодисменты. Как говорят в подобных случаях, добро восторжествовало над злом. Так, наверно, подумали местные любители азартных игр, положив в карман ставки, уже почти потерянные для них.

Эрнест довольно быстро вписался в спокойную жизнь Ки-Уэст. Но как любой проницательный зверь, оказавшийся на новом месте, он изучал окружающие территории. Большой Флоридский залив простирался на север, необитаемые рифы растянулись в западном направлении, а за ними находился Драй-Тортугас, окончание изгибающегося барьерного рифа в двухстах милях к западу от Майами.

Первые путешествия начались на катере Бра Сандерса, с большим рокочущим двигателем Палмера и двумя креслами для рыбаков, сделанными из капитанских сидений на кокпите. Годом раньше Эрнест обнаружил, что ловить тарпона лучше всего весной. Через пролив Калда, изгибающийся к северу и востоку по отношению к главному северо-западному каналу, впадающему во Флоридский залив, Эрнест вместе с Полин, а также Чарльз Томпсон с женой Лоррейн и Бра Сандерсом сезон за сезоном выходили ловить на блесну.

Патрика, а потом и Грегори, родившегося в 1931 году, обычно оставляли на попечение няни Ады, заботившейся о них во время их прогулок в детские годы. Полин обычно брала с собой охлажденные бутылки с джином «Джилби», много плодов лайма, сахар и термос с ледяной водой. Затем они садились в свой «форд» и направлялись к пристани.

У Полин, второй жены брата, было замечательное чувство юмора, изящная фигурка, и потом, она была очень спортивной по натуре. Чарльз Томпсон был замечательным другом и спортсменом. Он заведовал на острове скобяной лавкой от предприятия «Томпсон». Оно включало в себя ананасовые плантации, завод по выпуску консервов из черепах, льдохранилище и рыболовецкий промысел на базе нескольких судов. Крупный, хорошо сложенный мужчина с широким лбом и спокойными манерами делового человека, он был самым симпатичным, своим до мозга костей членом компании. Лоррейн Томпсон была искренней и остроумной девушкой из штата Джорджия. Бра Сандерс по виду напоминал моллюска. У него были английские корни, и его семья первоначально обосновалась в Грин-Тартл-Кей на Багамах. Из-за постоянного, в течение многих лет, наблюдения за искрящейся под солнцем поверхностью воды глаза у Бра стали бледные и водянистые. Он был худым и жилистым и в своей жизни не упускал удачи. Никто никогда не сомневался в его скупых и случайных воспоминаниях о своем бурном прошлом.

Эрнест доминировал в этой компании. В те дни он был стройным мужчиной, но его баскские рыболовные рубашки в синюю полоску всегда трещали по швам на его огромном, могучем торсе. Он никогда не продергивал ремень сквозь петли своих брюк цвета хаки. Вместо этого он опоясывался поверх брюк и чуть ниже петель. Как заявила одна шокированная таким видом местная дама: «Он всегда выглядит так, словно только что натянул свои штаны, но в любую секунду готов снять их обратно».

Это был постоянный состав группы, хотя часто примыкали другие друзья, чтобы вместе отправиться на рыбалку. Они ловили рыбу в средней части канала, а также на мелководьях, раскинувшихся вплоть до Бока-Гран-де. Иногда они собирались на открытом круглодонном катере Чарльза Томпсона, прекрасной посудине с низкими бортами и множеством кают, которые Чарльз использовал для хранения черепах во время лова. Катер Бра превратился в исследовательский корабль для продолжительных путешествий. Эрнест говорил мне, что, прокладывая путь по карте, он всегда пытался мысленно запечатлеть и сохранить в памяти все увиденное. Он изучал вокруг все, что возбуждало его любопытство.

Той весной в районе Маркесас-Кис, после изрядного количества джина с лаймом, Уалдо Пирс предложил еще раз побороться с пойманным им тарпоном. Его рыба была выпущена в воду. К счастью для Уалдо, она была уже довольно вялой. На фоне мощных всплесков, криков и шуток борьба Уалдо и тарпона выглядела в духе «кто же кого ловит».

Находясь почти на полпути от Тортугаса, острова Маркесас в те времена еще не были испорчены цивилизацией. Всевозможные обломки кораблекрушения прибивало волной к берегу. Стаи фрегатов, ибисов и пеликанов гнездились на островах, особенно в северной части атолла. Рыбе внутри лагуны было настолько тесно, что барракуда собиралась стаями ближе к поверхности, лениво греясь в чистой воде. Встав ночью на якорь, всю ночь напролет можно было слышать плеск рыбы. И если что-то вдруг потревожило птиц, ты вскакивал спросонья от гама всполошившихся пернатых.

Но настоящее исследование шло в западном направлении. В районе Тортугас, за восемьдесят лет до того как он стал национальным памятником, союзники построили большой форт для использования во время блокады, названный в честь Джефферсона. Доктор Самюэл Мадд находился там в тюрьме за оказание содействия Джону Уилксу Буту в ту ночь, когда был убит президент Линкольн. В те дни никто не охранял пустой форт в Гарден-Ки от охотников за сувенирами. Команды кубинских рыболовецких судов вывезли весь металл, который им удалось найти, и продать его как металлолом или балласт. Те удаленные рифы были настолько оторваны от остального мира, что усмиряли пыл любого человека, особенно если он отчаянно всматривался в горизонт в надежде получить хоть какую-то помощь. Когда у Эрнеста спросили мнение о книге «О реке и времени», он заметил:

– Если бы Вольф провел некоторое время на Тортугасе, он написал бы лучше.

Талантливый, но недисциплинированный писатель из Гранд-Рапидс Джон Херрманн, с которым Эрнест познакомился в Европе, любил уединение и рыбалку. У него был проницательный взгляд, хороший голос и прекрасное чувство юмора. Все это вызывало у людей безмерную симпатию. Как-то они шли в западном направлении, и Эрнест был «вооружен» бутылкой баккарди, а в арсенале Джона был фундадор. Они чувствовали себя в прекрасной форме. Пропустив несколько больших глотков, они начали петь «Вышли как-то мы в сортир…». От этой пародии на великую оперу, с веселыми вариациями на все арии из всех партий, которые они смогли припомнить, катер буквально сотрясался от хохота.

Наступил день в форте Джефферсона, когда двигатель на катере Бра перестал работать. Что-то сломалось, а запасные части можно было достать только в Ки-Уэст. В те времена было разумно брать с собой на борт подвесной двигатель. Тогда ты мог получить помощь в случае необходимости. Смотритель маяка находился на другом рифе. Он посещал маяк каждый месяц, но в Тортугасе каждый должен был заботиться о себе сам. Эти острова называли сухими, так как не было пресной воды. Случалось, что люди гибли от жажды.

В этой экспедиции у Хемингуэя был подвесной мотор марки «Джонсон».

– Вы, парни, возьмите небольшую лодку и отправляйтесь пораньше, до того как поднимется ветер, – напутствовал Эрнест Бра Сандерса и Джона Херрманна, – вы быстренько обернетесь и возвратитесь завтра вечером. Но будьте осторожны, ведь мы зависим от вас.

Как все старенькие двухтактные двигатели, этот тоже не отличался надежностью. Но на эту поездку его хватило.

Более тридцати миль открытого водного пространства разделяло Тортугас и ближайший из островов Маркесас. Но, несмотря на водяные брызги и большое волнение, мотор работал ровно. Когда они достигли с подветренной стороны мелководья в районе Косгроув, Бра сделал пометку в тетради. Остаток пути они прошли за рекордно короткое время.

В Ки-Уэст началось веселье. Чтобы отпраздновать свой удачный переход, Джон и Бра пропустили по бутылочке. Затем они раздобыли запчасти и добавили еще. После всего этого самой разумной мыслью было остаться еще на день. Разве они только что не завершили рекордное по времени путешествие, за шестьдесят миль по морю в открытой лодке? Но похмелье требует стакана. И за первым днем последовали еще несколько дней веселья. В конце концов Джон и Бра вернулись в Тортугас бесстрашные, однако не желающие хвастаться своими подвигами. Все время стояла хорошая погода, и ее нельзя использовать в качестве оправдания. А после трех дней ожидания их возвращения Эрнест просто кипел от злости.

– Вы мерзкие, вульгарные, непристойные, такие и растакие! – Для большего эффекта он выкрикивал слова. – А если бы кто-нибудь заболел или получил рану? Бра легко руководит, но кто-то должен руководить им… Джон, что ты делал все это время?

– Мы всего лишь немного повеселились. Ты знаешь…

Эрнест знал. Джон считал, что то же самое могло произойти, будь Эрнест на его месте. Так что он считал, что после скандала должно наступить взаимопонимание и прощение. Но Эрнест мог быть строгим. И он был таким. С тех пор он и Джон больше не общались. Когда Эрнест кого-то прогонял, он гордился собой за это волевое решение. Если он решал простить, то прощенный, наверно, проводил остаток жизни в признательности за освобождение от Эрнестова варианта Ковентри, настолько сильной была нравственная позиция Эрнеста. За годы наблюдения мне никогда не встречался кто-либо из «прощенных», чей статус в глазах Эрнеста поднимался до прежних высот. Это была психологическая методика, которую он изучил на самом себе.

Это событие заставило Эрнеста почувствовать некоторое разочарование в Тортугасе. Но рыбалка там была по-прежнему прекрасной, а жизнь птиц неподражаемой. Неделями постоянно дул восточный ветер, но сейчас опасность сесть на мель была гораздо меньше из-за двусторонней радиосвязи и большого числа приезжих.

После издания книги «Прощай, оружие!» и как раз перед Великой депрессией 1929 года Эрнест решил, что пришло время перебираться на новые места и осваивать другие территории. Спортивная рыбалка у побережья Кубы вот-вот должна была начаться.

Гавана является одним из самых привлекательных, озорных, загадочных и очаровательных городов мира. Она расположена всего в девяноста милях от маяка Сэнд-Ки на флоридском рифе. Из всех городов, выходящих на Гольфстрим, это был самый большой город в мире. Косяки всевозможных рыб проплывают мимо него. Пища у рыбы может быть от самой скудной до изобильной, но это теплое течение веками было насыщено питательными солями.

Эрнест впервые узнал о прекрасной рыбалке на другой стороне от Джо Рассела. В течение нескольких лет Джо постоянно совершал переходы между Кубой и рифами, перевозя выгодный груз спиртного. Его сила характера была за пределами возможного. Джоз был прототипом Гарри Моргана из произведения «Иметь и не иметь».

Эрнест остановился в баре Джоза на Дюваль-стрит, чтобы пропустить несколько кружек пива и поговорить.

– Эрнест, – начал разговор Джоз однажды вечером, когда они сидели в темном прохладном месте, удаленном от двери заведения, – здесь нет большего удовольствия, чем поймать огромную рыбину.

Он рассказывал о ловцах марлинов, которых часто встречал за много миль от берега на их открытых лодках. По словам Джоза, они занимались ловлей рыбы для продажи, с риском для жизни и в неравной схватке боролись за свое существование. Но им хватало на жизнь, поскольку крупная рыба там действительно водилась.

Для начала Эрнест зафрахтовал тридцатичетырехфутовое рыболовецкое судно Джоза, называвшееся «Анита». Они закинули снасти вдали от Гаваны, используя «Коджимар», а затем «Мариэль» и «Багиа Хонда» для ловли крупной рыбы. Они купили наживку у одного местного моряка и рыбычили по течению, перемещаясь то на восток, то на запад, в зависимости от сообщений местных ловцов, глубины и наличия рыбы.

«Анита» была судном с низкими бортами, как для ловли губок. Ее кабина была меньше межпалубной высоты. С надежным, не особенно быстрым двигателем «Кермат», мощностью сто лошадиных сил, «Анита» с ее низко сидящей кормой никогда не давала больше восьми узлов. Но у нее был прекрасный ход, на палубе была защита от солнца, а на корме достаточно места, чтобы бороться с большой рыбой, сидя на любом кресле. После одного особенного лета ловли марлина в корпусе «Аниты» осталось восемь следов от удара меч-рыбы. Она была создана для настоящих мастеров своего дела, просто прекрасное судно.

В те времена Гавана была очень гостеприимным городом. И хотя она недалеко от Соединенных Штатов, постоянно живущие в ней американцы любили принимать своих соотечественников.

Среди первых друзей Эрнеста были Грант и Джейн Мейсон. Эта дружба пережила большие изменения. После Грант стал местным менеджером компании «Пан Америкэн» в первые годы ее существования. Крупного телосложения, поразительно красивый мужчина, он не упускал удачу, но ему было суждено сделать нечто особенное в своей жизни.

Его жена Джейн была светской красавицей из семей Кендалл и Ли. У нее были большие глаза и прекрасные черты, которые подчеркивались мягко ниспадающими светлыми волосами. Даже Кулидж по прозвищу Безмолвный Кэл не смог удержаться от комментариев, когда впервые увидел ее. По его словам, она была той молодой девушкой, у которой есть все шансы войти в Белый дом.

Мейсоны были на удивление радушной и открытой парой. После общения с высшими слоями светского и дипломатического общества в Вашингтоне у Джейн везде были друзья. Она провела целое лето с нашей сестрой Кэрол, удерживая удочки в перерывах между ловлей, пока Эрнест направлял судно от северного побережья Кубы. Она была просто создана для рыбалки. Ее чувство юмора и спортивная форма были просто непревзойденными.

Джейн любила выпить и умела держаться, что по достоинству ценил Эрнест. Для полного удовольствия они иногда гоняли по стране на ее маленьком спортивном автомобиле импортного производства. В этих поездках было нечто большее, чем обычное управление автомобилем.

Перед обедом они выпивали изрядное количество вина и садились за руль. Смысл в следующем: выигрывал тот водитель, чей пассажир мог ехать долго, не сказав «потише» или «осторожней». У водителя было право съехать с трассы и фактически мчаться по бездорожью. Канавы, изгороди, заборы и колючки были обычной опасностью. К этой же категории относились домашний скот, белые цапли, королевские пальмы и упавшие деревья. Повозки, припаркованные машины или углы домов оценивались в одно очко каждый. Но в них нельзя было врезаться, позволялось только слегка задеть.

Джейн и Эрнест по очереди садились за руль. Игра продолжалась, пока кто-то не просил остановиться. Это была простая детская игра, проводимая в самых суровых условиях, какие только можно было вообразить.

– В отношении моей победы Эрнест всегда оставался джентльменом, – вспоминала Джейн, – но я проиграла столько раз, сколько и выиграла, потому что когда он управлял машиной, то снимал свои очки на случай серьезной аварии. У него была страшная близорукость, и иногда он просто не видел всего, чтобы испугаться, а я приходила в ужас.

Грандиозные вечеринки с возлияниями устраивались на борту сорокашестифутового крейсера фирмы «Мэтьюс» под названием «Пеликан», принадлежавшего Гранту Мейсону, а также в их резиденции в Джаманитасе и баре «Флоридита». Все же ни одна из этих вечеринок не сравнится с народными праздниками, происходившими во время компарсас, больших фестивалей танцев в Гаване во времена Марди Грас. Тогда весь город сходил с ума.

Как-то Эрнест и Грант, в стельку пьяные, прошлись по всем окраинам Гаваны после лучшего в мире бренди из отборного винограда. Та вечеринка продолжалась два дня и перешла в третий.

Эрнест был на Кубе вместе с Джо Расселом и Чарльзом Томпсоном на судне «Анита». Это был незабываемый сезон. Они поймали марлина общим весом около тысячи фунтов за несколько дней рыбалки вдоль побережья. Ни один иностранец не мог заниматься коммерческим ловом рыбы в кубинских водах, но рыбакам-спортсменам позволялось продавать марлинов за символическую сумму. В этом самом походе, когда они ловили рыбу в течение нескольких недель, Эрнест не встречался с Грантом. Потом погода испортилась. Пристав к берегу к западу от Гаваны в Джаманитасе, Эрнест вместе с Джози и Чарльзом решили нанести визит старому доброму Гранту. В Джаманитасе была совершенно убогая гавань. В тот вечер им больше хотелось компании, чем выпивки. Джейн уехала на север, это первое, о чем они узнали. Мрачная погода навеяла на Эрнеста уныние. Грант сыпал шутками, но это не помогало. Это был Грант, летний холостяк на час, практически избегающий старого приятеля по рыбалке. Таково было впечатление Эрнеста.

Надеясь вывести Эрнеста из этого состояния, Грант произнес:

– Эрнест, у меня для тебя припасен сюрприз! Новый способ выпивки под названием «карбюнасьон».

Эрнест подозрительно взглянул на Гранта, но остался сидеть, ссутулившись в своем кресле, пока Грант продолжал:

– Он основан на принципе карбюрации в хороших моторах. Тебе нужно в первую очередь хорошее качество смеси!

– Это из чего же?

– Конечно, из прекрасного коньяка!

– А что, у тебя завалялось еще? – В глазах Эрнеста блеснул интерес.

На той неделе Грант приобрел пять дюжин ящиков на аукционе спасенных вещей с потерпевшей кораблекрушение французской шхуны. Он вытащил пару бутылок, чьи пострадавшие от воды этикетки носили марку легендарного коньяка «Кастильон».

– Набери полный рот, – инструктировал Грант, – но сразу не глотай. Поболтай его во рту полминуты. Держи его. А теперь через нос выдохни весь воздух из легких.

Отлично! Теперь проглоти коньяк. Открой свой рот. Быстро! Вдохни глубоко, как только можешь!

Улыбка признательности медленно озарила лицо Эрнеста.

– Ты понял? – Грант торжествовал. – Она входит в твои легкие мельчайшим туманом. Проникает в твою кровь быстрее и, как карбюратор, дает лучшую топливную смесь для мотора.

Быстро принесли стаканы. Скоро комната наполнилась звуками выдохов, похожих на звуки агонии умирающих морских свиней, за которыми после приема дозы следовали глубокие вздохи удовлетворенности. Чарльз и Джози скоро пришли к выводу, что с них достаточно, и решили возвратиться на судно для ночлега. К тому времени энтузиазм Эрнеста в отношении новой техники поглощения спиртного и восторг Гранта, как учителя, уже не знали границ.

– Почему эти честные рыбаки должны сидеть в баре и греметь костяшками домино, когда они могут насладиться благом человеческим? – с негодованием в голосе спросил Эрнест.

Как пара веселых Санта-Клаусов, согнувшихся от веса ящиков прекрасного коньяка, Эрнест и Грант пошли по улицам Джаманитаса, барабаня в шаткие деревянные двери.

– Многих рыбаков накачали в ту ночь коньяком, – вспоминал Грант, – каждый получатель постигал искусство «карбюнасьон».

Эрнест и Грант распределили три дюжины ящиков между ними. Об их невероятной щедрости рыбаки узнали несколько позже. Грант купил коньяк на аукционе по пять долларов за ящик. Но тот коньяк был из последней партии товара, произведенного преемником винных погребов Кастильона во Франции. Это была редкость. Рыночная цена равнялась сорока долларам за бутылку, а сейчас оставалось меньше дюжины бутылок. Их оценили более двухсот долларов за штуку.

Все же вечеринка Мейсона – Хемингуэя не нанесла им урон. Возможно, суровые рыбаки не испытали истинного восторга от редкого коньяка. Но они были достаточно признательны и никого не винили за чудовищное похмелье. Во время восстаний, вспыхнувших на Кубе через несколько лет, много домов в Джаманитасе было разграблено и сожжено. Что же случилось с домом Гранта Мейсона? Его не тронули. Напротив, местные жители называют его не иначе, как «дом нашего друга, сеньора Мейсона. Именно этот гринго изобрел «карбюнасьон».

Даже спортивная рыбалка не могла постоянно удерживать Эрнеста на Кубе. Поймав сотню-другую марлинов, он съездил в Ки-Уэст, снова посетил Канзас-Сити по случаю рождения своего третьего сына, Грегори Хэнкока Хемингуэя, и охотился на перепелов в штате Арканзас, недалеко от Пигготта, где жили родственники Полин. Осенью он любил охотиться на крупного зверя на ранчо Эл-Бар-Ти в штате Вайоминг.

Осенью 1930 года на западе страны во время охоты на лося открытый «форд» Эрнеста был снесен с дороги встречной машиной. Его машина перевернулась, а правая рука оказалась придавленной верхом ветрового стекла. Был серьезный перелом, и осколки костей торчали наружу. Потом была мучительная поездка в больницу за сорок с лишним миль по разбитой дороге. Эрнест держал свою правую руку крепко зажатой между коленями, а левой оттягивал место перелома, пытаясь не давать острым осколкам дальше раздирать ткани. Тем не менее значительную часть мышцы пришлось удалить. Было очень трудно сложить кости вместе из-за того, что мышцы постоянно вызывали смещение. В конце концов, после десяти попыток их надпилили и скрепили сухожилиями.

Скоро распространилась весть о том, что Эрнест находится в больнице города Биллинга, штат Монтана, и серьезный, начитанный молодой корреспондент решил проявить свою прыть. Его настолько впечатлила правдивость произведения «И восходит солнце», что он был полностью уверен в том, что его автор страдает от потери части или даже всего полового органа. Он решил, что пробил его час рассказать правду и этот шанс нельзя упускать, какой бы бестактной ни была тема. Спустя годы корреспондент поведал мне эту историю, повествуя о том, как Эрнест заставил его заикаться от смущения. Он всетаки задал этот вопрос напрямую. Чуть не лопнув от смеха, Эрнест откинул простыню, продемонстрировав все, чем наградила его природа. Взволнованный корреспондент удалился, а об этом анекдотичном случае быстро разнеслась молва.

Эрнест вернулся в Пигготт осенью 1931 года после рождения Грегори. К тому времени уже была завершена работа над первой киноверсией романа «Прощай, оружие!». Студия настаивала на проведении премьеры показа в Пигготте, который тогда знали как дом Эрнеста. Несомненно, студия рассчитывала на благосклонную публику. Но здесь все закончилось большим разочарованием. Эрнесту не понравились заблаговременные приготовления, когда он узнал о них, и он спокойно отказался присутствовать на первом показе.

В первую неделю премьеры фильма я прибыл в Пигготт поохотиться на перепелок. Приглашение Эрнеста было не из тех, которое можно игнорировать. К нему прилагался чек, более чем достаточный для покрытия расходов на поезд, а еще шесть коробок патронов. И эта неделя была незабываемой.

В первую ночь я спросил о том, какое впечатление на зрителей произвела картина.

– Что тебе сказать, Барон? Сходи сам. И возьми с собой Джинни.

Я пошел с сестрой Полин Вирджинией. После, когда он спросил о том, насколько точно были отражены в фильме события, мы рассказали ему. Я спросил, почему он сам не идет смотреть.

– Не пойду. Смотреть его сейчас плохая примета.

На следующее утро мы плотно позавтракали еще до восхода солнца и посадили собак на заднее сиденье машины. Бамби лежал с температурой и больным горлом, поэтому не мог к нам присоединиться. Мы отправились к ферме нашего друга, до которой было несколько миль пути. Дорога представляла собой сплошную грязь. Когда солнце начало растапливать подмерзшую жижу, машина остальную часть пути шла юзом, поднимая брызги.

– После полудня на обратном пути будет еще хуже, – сказал Эрнест, – но к тому моменту мы успеем славно поохотиться, и это немножко поднимет нам настроение.

Я поинтересовался насчет собак, двух пойнтеров, находящихся в дорожных сундуках с приоткрытым верхом, чтобы им было чем дышать.