Текст книги "Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель"

Автор книги: Лестер Хемингуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Эрнест приобрел новый фотоаппарат и пообещал прислать больше снимков Бамби, который в тот момент катался на санках со своей няней. За два дня до их приезда был сильный снегопад. Эрнест работал очень напряженно, хотя чувствовал переутомление, когда они покидали Париж. У него была готова еще одна книга для издательства. Эрнест трудился столько, что не хватало времени на физические упражнения. Видимо, из-за этого у него развился сильный кашель, и он потерял в весе, но был уверен в том, что природа гор вылечит недуг. Это было прелестное место. Он и Хэдли знали каждого в этой деревне с бело-зелеными оштукатуренными домиками. Каждую неделю он играл в покер и регулярно занимался в лыжном клубе. Они были там единственными иностранцами, и это был лучший способ изучать язык.

Подруга Хэдли Полин Пфайффер приехала на Рождество, а Дос Пассос находился в Марокко по заданию журнала «Харперс», и его возвращения ждали не раньше февраля, после чего они вместе планировали поехать в Мюнхен. Они намеревались перелететь через Альпы и, приземлившись на высокогорном плато в Сельвретте, спуститься на лыжах вниз. В тот год это было новой забавой для людей с крепкими нервами, а они хотели быть среди первых, кто попробовал это. Для пятерых участников эта затея обходилась всего лишь по двадцать пять марок с каждого.

В конце письма Эрнест заметил, что статья о его работе, опубликованная в «Нью репаблик», является полной чепухой.

В Шрунсе зима выдалась долгой, и за это время Эрнест успел совершить много поездок. 23 марта в своем письме из Мадрида отцу он сказал, что очень рад слышать о его прекрасной поездке на Смоуки-Маунтин. Эрнест и Хэдли все еще собирались осенью приехать в Америку и, возможно, провести зиму в Пигготте, штат Арканзас. И хотя это было в их планах, Эрнест отметил, что ничего еще окончательно не решено.

Эрнест сообщил о краткосрочной поездке в Нью-Йорк, пока отец был во Флориде. Но он находился там всего неделю и был сильно занят. Он очень хотел навестить семью, но уже взял билет на пароход «Президент Рузвельта Он пришел к выводу, что эта встреча лишь все усложнит, хотя каждому в душе ее по-настоящему недоставало. Тогда он просто решил не афишировать свою поездку.

С издательством «Скрибнерс» у Эрнеста установились прочные взаимоотношения. В тот месяц оно собиралось издать его сатирический рассказ «Весенние ливни». Роман «И восходит солнце» готовился к печати осенью. В тот момент Эрнест писал произведения для будущей публикации в журнале «Скрибнерс».

Он писал, что на время его отъезда в Мадрид Хэдли вместе с Бамби и няней отправились в Антибы. Хэдли намеревалась поехать вместе с ним, но Бамби подхватил коклюш, и Эрнест решил вернуться в Антибы и пробыть там до его выздоровления. Затем они бы все вместе вернулись в Испанию до начала августа.

Эрнест и Хэдли планировали съездить в Чикаго после возвращения в Соединенные Штаты и надеялись провести три или четыре дня вместе с семьей, если наши родители захотят, чтобы они остались. Хэдли не терпелось повидать своих родственников в Сент-Луисе, а Эрнест предпочел остаться в Оук-Парк и хотя бы один день посвятить родственникам до их отъезда в Пигготт. Он надеялся, что в Пигготте он будет настолько удален от всех и вся, что никто не будет его беспокоить и он сможет спокойно работать. Он трудился над очередным романом, и, хотя некоторым писателям требуется постоянное общение, он знал, что будет чувствовать себя так же комфортно в этом обществе, как медведь с ранеными лапами. Полин Пфайффер была вместе с ним в Австрии и тем летом собиралась в Испанию. А сейчас, находясь в Америке, она проживала в Пигготте, штат Арканзас, и уже позаботилась о доме для Хемингуэев. Эрнест говорил, что его намерения провести зиму в коттедже в Уиндмере расстроили отца, и он решил не беспокоить его по этому поводу.

Мимоходом, как будто речь шла о погоде, Эрнест заметил, что утром он собирается в Масс, где в полдень примет участие в бое быков, и хочет, чтобы отец приехал посмотреть. Поскольку и Эрнест и Хэдли были протестантского вероисповедания, реакция наших родителей не была легкомысленной. Но после в письме они сообщили о том, что это прекрасная затея.

Той весной была опубликована книга «Весенние ливни», а осенью «И восходит солнце» вышла в американском издании в четыре раза большим тиражом, чем в предыдущий раз. Книга «И восходит солнце» не только стала бестселлером, но создала хорошее впечатление у критиков двух континентов, а также имела успех в Англии.

А дома Эрнест пытался заставить наших родителей понять смысл и реальную значимость его творчества. Это было равносильно попытке снежком пробить кирпичную стену. Решая эту проблему, Эрнест получил известие о смерти дедушки. 22 октября, когда книга «И восходит солнце» была издана в Нью-Йорке, он спешно написал отцу, страшно сожалея о невосполнимой утрате. Было мучительно горько осознавать то, что дедушку уже никогда не увидишь. Но он умер тихо и счастливо. По крайней мере, это немного успокаивало Эрнеста.

После он сообщил, что все его планы полностью расстроены. Единственное, что было ясно, их поездка в Америку той осенью уже не состоится.

То, что Эрнест утаил от родителей, было его размолвкой с Хэдли. Он не хотел об этом сообщать до тех пор, пока это стало действительно необходимо. Как и следовало ожидать, наши родители в полном расстройстве оттого, что не смогут видеть внука, когда им этого хочется, проявили много беспокойства о здоровье и благополучии малыша. Чтобы успокоить их, 1 декабря 1926 года Эрнест написал о своем отвратительном настроении из-за того, что он не смог приехать осенью и поохотиться вместе с отцом, но это не уменьшило их тревоги. Он советовал им перестать волноваться о здоровье Бамби. Ребенок жил не в студии, а в квартире на шестом этаже.

Она хорошо отапливалась, была комфортабельной, со всеми современными удобствами и прекрасным видом из окна. Он полностью поправился после коклюша и теперь совершенно здоровый и сильный мальчуган. Он общается на французском, немецком, немного по-английски и говорит очень умные вещи. Эрнест отметил, что он работает в студии, адрес которой никто не знает, поэтому творчество идет в совершенно спокойной обстановке.

С его слов, рецензии на его книгу были прекрасными и, согласно рекламе в «Нью-Йорк уорлд» в конце ноября, его книга уже выходит во втором издании. Газета «Бостон транскрипт» посвятила этому событию две колонки, с хорошими отзывами вышли статьи в «Нью-Йорк таймс», «Уорлд» и «Трибьюн». Скоро ее должны были издать в Англии. Книга «В наше время» уже издавалась там и получила хорошие отзывы в прессе. Он решил сохранить некоторые из рецензий, присланные ему из издательства «Скрибнерс», и переслал их отцу, может, ему будет интересно на них взглянуть.

Он думает, что в декабрьском номере журнала «Скрибнерс» выйдет еще один из его рассказов, а другой будет в следующем номере. Он прочитал оба рассказа уже после верстки, но не знает, когда они будут опубликованы.

К Рождеству Эрнест пообещал прислать родителям прекрасную новую фотографию Бамби. Ее сделал Ман Рэй. По его словам, Бамби заявил, что на следующий год поедет вместе со своим папой в Испанию и будет спать вместе с быками. Недавно Бамби попытался выпить какую-то жидкость для чистки. Когда Хэдли сказала ему, что если бы он выпил, то отправился бы на небеса с младенцем Иисусом, Бамби быстро сказал на французском, что это действительно так, но если б младенец Иисус выпил жидкость для чистки, то это его тоже бы убило. Эрнест говорил, что учил Бамби всем молитвам на английском. Но ребенок все еще не придавал этому серьезного значения. Когда Эрнест привел его в церковь, Бамби оценил ее как прекрасное место, полное всяких интересных вещей.

В те времена для фотографирования применяли специальные светильники. Однажды Эрнест получил сильный удар по лбу упавшим прожектором. Было уже довольно поздно, когда на одной вечеринке в Монпарнасе в квартире друга Эрнест потянул за цепь осветителя, и вся конструкция сорвалась с креплений. Его карьера могла на этом закончиться, упади прожектор немного под другим углом. Он получил рваную двухдюймовую рану, которую пришлось зашивать, после чего остался шрам. Сохранились фотографии Эрнеста с повязкой на голове и без нее.

Несмотря на эмоциональные страдания, через которые он прошел той зимой, Эрнест продолжал работать. Некоторые из рассказов, рожденные в муках, фраза за фразой, являются примерами эмоциональной откровенности, переходящей от одного мнения к другому, по мере того как люди продолжали читать их.

Когда наши родители прочитали окончательный вариант романа «И восходит солнце», они были в таком же замешательстве и шоке, как послушницы монастыря при посещении дома терпимости. Само их прочтение этого было столь же невероятно, как и подобное посещение, за исключением того, что автором был их собственный сын. Они даже не знали, что и думать о сценах и действующих лицах книги. Я помню, их душевное равновесие пошатнулось настолько, что жизнь в доме напоминала попытки ходить по пустой яичной скорлупе и чтобы при этом ее не раздавить. Произведение именовали не иначе, как «та книга», и произносили эту фразу страшным тоном.

5 февраля Эрнест написал нашим родителям из Швейцарии. Он поблагодарил их за присланный каталог выставки Маршалла Филда, где экспонировались репродукции матери из «Блэксмит шоп». Он сказал, что очень хотел бы увидеть все в оригинале.

Затем он перешел к теме, которую старался избегать на протяжении некоторого времени. Он сказал, что не отвечал на письмо матери о той самой злополучной книге потому, что был рассержен. По его мнению, было бы глупо писать гневные письма и еще большей глупостью слать такие письма своей собственной матери. Он заметил, что для нее было совершенно естественно отреагировать на книгу подобным образом, и попросил прощения за то, что она ее все же прочитала и это вызвало у нее боль и отвращение.

С другой стороны, он уверял их в том, что нисколько не стыдится своего произведения, за исключением того, что ему, возможно, не удалось точно изобразить тех людей, о которых он написал, или сделать их образы живыми для читателя. Он был уверен в том, что книга получилась неприятной, хотя не все там так уж плохо, и, конечно, не более отвратительно, чем истинная внутренняя жизнь некоторых лучших семей Оук-Парк. Он попросил мать помнить о том, что в этой книге показаны самые худшие стороны жизни, в то время как отображены и прекрасные для общества моменты, а также те вещи, которые он сам наблюдал за закрытыми дверями. Как человек творческий, он попросил мать понять то, что писателю следует защищать не выбор своей тематики, а только свое отношение к ней. Он сказал, что люди, о которых он писал, на самом деле остались без крыши над головой, голодные и подавленные, и что именно так он попытался изобразить их. Ему было бы стыдно лишь в том случае, если он не показал правдиво людей, которых он пытался представить читателю. В своих будущих книгах – а он верил, что непременно напишет еще, – возможно, будут другие темы повествования, но все они будут касаться реальной человеческой жизни.

Затронутая тема воодушевила Эрнеста. Он добавил, что мнение благовоспитанных дам из какого-нибудь клуба по изучению литературы, возглавляемого местным недалеким критиком, а также восхваление ими книги могут заставить Эрнеста почувствовать себя дураком. И тогда все согласятся с тем, что он развращает свой талант ради низменных интересов.

Затем Эрнест ошарашил отца и мать новостями о своей семейной жизни. С прошлого сентября он и Хэдли жили раздельно, хотя их отношения оставались самыми дружескими. Она и Бамби были счастливы и чувствовали себя замечательно. Эрнест отдал распоряжение выплачивать Хэдли все гонорары за книгу «И восходит солнце», а она прекрасно продавалась. Он сказал, что к январю она уже претерпела пять изданий общим тиражом пятнадцать тысяч экземпляров, а также была опубликована в Англии под названием «Фиеста». Он не мог удержаться, чтобы не сказать о скором возвращении Хэдли в Штаты и о том, что семья скоро увидит Бамби.

Возвращаясь к теме своей писательской деятельности, Эрнест добавил, что пока между ним и нашими родителями были принципиальные разногласия в отношении того, на чем основывается хорошее творчество, они зашли в досадное заблуждение, позволив всяким отбросам мировой прессы убедить их в том, что он потворствует дурным нравам. Он сказал им, что получил письма от «Вэнити-Фейр», «Космополитен» и других журналов с просьбой предоставить для ознакомления его труды. Но в ближайшие месяцы он не собирался ничего публиковать, за исключением нескольких рассказов, уже проданных издательству «Скрибнерс». Это был очень трудный период его жизни, и для него было крайне важно заниматься работой в полном спокойствии. Он хотел писать как и прежде, не задумываясь ни о продаже своих книг, ни о деньгах. Он не хотел, чтобы зарабатывание денег стало смыслом его жизни. Это затягивало американских писателей так же, как машина для очистки кукурузы затянула большой палец дяди Уилла.

Эрнест сказал, что сожалеет, если причинил нашим родителям беспокойство, просил их не волноваться. Конечно, его жизнь может разбиться вдребезги из-за различных обстоятельств, но он всегда сделает все, что в его силах, для людей, которых он любит. И хотя им вряд ли когда-нибудь понравится его творчество, есть вероятность, что в будущем они найдут в нем нечто, особенно милое их сердцам. Во всяком случае, он просил их поверить в то, что он был искренен. Он знал, что отец всегда был лоялен по отношению к нему, в то время как мать занимала другую позицию. Он понимал мать – она рассматривала его поведение с точки зрения своих представлений о морали. Веря ограниченным обывательским толкованиям о творческой работе Эрнеста, родители считали, что он позорит их доброе имя. Но Эрнест полагал, что в конечном счете они переживут его дурную славу и поймут, что его книги вовсе не унижают их.

Той весной 1927 года разговоры о нашем старшем брате за столом вообще не велись. Мать и отец прилагали все усилия, чтобы обсуждать мою и сестры Кэрол учебу в школе, успехи Санни на курсах медсестер и замужество наших старших сестер. Сам факт того, что разговоры об Эрнесте стали запретной темой, хотя его известность представляла повышенный интерес для окружающих, говорил о том, что происходит нечто скрытое и зловещее. Когда я спросил Кэрол о том, что она знает обо всем этом, она попросила меня не совать нос не в свои дела. Это всегда было стандартной отговоркой для младших братьев во все времена и во всех странах. Мрачная атмосфера ее тоже угнетала, и скоро пришла ее очередь спросить:

– А ты знаешь, что происходит? Я мотнул головой.

Единственная вещь, которую я знал, сбивала меня с толку. В то время она абсолютно ничего не объясняла. Однажды ночью из обрывков приглушенных голосов за дверями спальни я случайно услышал, поднявшись наверх, как мать сказала:

– Это стыд и страдание…

– Нет. Это позор. В гробу я его видел, – затем сказал отец.

Я особенно ждал приближения летних каникул. Было невероятным облегчением уехать из Оук-Парк. Казалось, мать и отец слегка повеселели, когда мы покинули Чикаго. В тиши Уоллун-Лейк ужасная беда в конце концов вырвалась наружу.

Однажды утром, когда мы с отцом копали червей для рыбалки, он сказал:

– Ты, конечно, знаешь, что твой брат принес большой позор в нашу семью, разведясь с Хэдли, не так ли?

– Нет, – ответил я правдиво, но с интересом, – а когда это произошло?

– Прошлой весной. Сейчас все кончено. Я хотел сказать, что Бамби скоро навестит нас. Он приедет в Оук-Парк, когда ты пойдешь в школу.

– Ой, замечательно! – помню, воскликнул я. – Как ты думаешь, он действительно говорит по-французски, как рассказала Стайн?

– Я не знаю… Я не знаю.

А затем, может, потому, что я не выглядел совершенно шокированным невероятными новостями, отец добавил:

– Ох, какой позор – Эрнест и Хэдли развелись! В нашей семье не было разводов целые поколения – на протяжении семидесяти лет.

Я хотел спросить о том, кто развелся семьдесят лет назад, но отец буквально задыхался от слов. И поскольку это было тихое утро и озеро выглядело таким спокойным, я не видел причин для возмущения. Я был счастлив в предвкушении увидеть моего собственного племянника, удивительного ребенка трех лет, уже говорящего на трех языках.

Той осенью Бамби и Хэдли приехали навестить нас в Оук-Парк, и Бамби оказался таким замечательным, как его заранее охарактеризовали. Он задавал бесконечное число вопросов, и всегда по-французски. С любовью схватив виолончель моего брата, он назвал ее виолоном. Я считал, что он был самым прекрасным, самым чудесным племянником на свете.

Спустя много лет я прочитал в «Чикаго трибьюн» статью о разводе Эрнеста и Хэдли. 11 марта 1927 года корреспондент выразил свои собственные чувства в первом же предложении.

«Эрнест Хемингуэй, выдающаяся личность в литературном мире Монпарнаса, автор книги «И восходит солнце», ставшей бестселлером в Америке, сегодня развелся со своей женой по причине несовместимости…»

Отношение автора к Эрнесту было ясно: статья пыталась очернить его творчество и репутацию.

На более чем семи листах длиннющего письма (по его словам, это было самое длинное письмо с тех пор, как он научился обращаться с ручкой и чернилами) Эрнест пытался со скрупулезной тщательностью объяснить отцу причину развода и его женитьбы на Полин Пфайффер. Надо отдать должное его дипломатичности и искренности – ему удалось сгладить весь накал страстей до того уровня, когда он и семья снова начали обмениваться новостями, хотя и довольно короткими и официальными.

20 октября 1927 года он поблагодарил отца за прекрасное письмо с фотографиями, сказав, что у них стоит замечательная погода и он упорно работает над своей новой книгой. Он написал уже около тридцати тысяч слов. Он сообщил, что на прошлой неделе встречался с Бамби и Хэдли в Гавре. Бамби живет вместе с Эрнестом и Полин, пока Хэдли решает вопрос со своей новой квартирой. Эрнест сказал, что было замечательно взять его к себе, и извинился за краткость своих писем, объяснив это тем, что работа, которую он надеется завершить к Рождеству, выжимает из него последние соки.

Книга, над которой он тогда работал, называлась «Мужчины без женщин». Издательство «Скрибнерс» напечатало ее следующей осенью. Хью Уолполл, обсуждая один из коротких рассказов в этой книге под названием «Убийцы», сказал:

– В Англии нет такого мастера коротких рассказов, как автор рассказа «Убийцы», но его нет и в Америке.

Глава 5

В представлении людей «ки-уэстский период» для Эрнеста начался с образа загорелого гиганта, борющегося с огромной рыбой, затем отправляющегося на берег в самый грубый, самый хулиганский бар праздновать улов, возможно останавливаясь где-нибудь, чтобы черкануть письмо в «Эсквайр», используя слова, злобно срывающиеся с уголка рта. Такого на деле никогда не было. И контраст между такой картиной и фактическим положением вещей был поразительным.

Эрнест и Полин вернулись из Европы в начале 1928 года, когда узнали о том, что Полин беременна. Зимняя погода в Арканзасе стояла такая, что было немудрено заболеть. Для того чтобы дать Полин возможность не подвергать риску здоровье, насколько это возможно, они отправились во Флориду, где было море и солнце, приняв решение ехать в самую южную ее часть.

Мчась на желтом «форде» модели А с открытым верхом в южном направлении, они миновали мосты, паромные сообщения, пока не добрались до Ки-Уэст. Этот самый южный город в Соединенных Штатах был настолько удален от остальной части Флориды, что великий бум с недвижимостью и всеобщий кутеж еще не докатились до этих краев. Это был спокойный субтропический город, где самое большое потрясение случилось тридцать лет назад, когда испано-американская война превратила этот город в важный военно-морской порт.

Той весной Эрнест и Полин отдыхали, проводили время на рыбалке и впервые наблюдали болотистые низменности, слегка поросшие травой, и безлюдные отмели. Обстановка способствовала творчеству Эрнеста. Они наслаждались чувством оторванности от всех, кто их знал или проявлял любопытство к их жизни. Но потом почта все-таки нашла их. Они не сообщили семье о своих планах. Письма пересекли Атлантику, были переадресованы и отосланы назад в Штаты, а уж потом нашли Эрнеста в Ки-Уэст. Именно после этого он узнал, что отец с матерью были в Санкт-Петербурге. 10 апреля он направил им телеграмму о том, что только узнал об их пребывании во Флориде из письма, пересланного из Парижа. Он пригласил их провести несколько дней на рыбалке, пояснив, что у него есть автомобиль и рыболовные снасти.

Телеграмма была настолько дружелюбной и открытой, что наши родители немедленно сели на поезд. Они познакомились с Полин, оказавшейся такой замечательной, что они полюбили ее с первых слов общения. Они обменялись фотографиями и сошлись на мысли, что у нас прекрасная семья и каждый в отдельности замечателен.

23 апреля Эрнест написал отцу в Оук-Парк, сообщив, что они с Полин были очень рады встрече с ним, матерью и дядей Биллом. Он сказал, что трудится очень напряженно и думает остаться в Ки-Уэст до полного завершения работы над книгой. У него была удачная рыбалка, где лучшим уловом стали тарпон весом шестьдесят три фунта и барракуда пяти футов длиной. Он поймал небольшую барракуду на искусственную наживку. По его словам, они с Полин питались люцианами и свининой. Той ночью он собирался выйти на ловлю тарпона, а прошлым вечером, почти перед заходом солнца, он поймал десятифунтовую щуку, с которой пришлось изрядно повозиться.

В то время Эрнест спокойно работал над книгой «Прощай, оружие!». Из-за беременности Полин они отправились навестить ее семью в Пигготт, штат Арканзас. Оттуда 1 июня Эрнест написал отцу о том, что старается поскорее завершить поездку и вернуться к работе над книгой. Он сказал, что объем книги уже составил 238 страниц, почти 200 из которых были написаны в Ки-Уэст.

Он сообщил, что за время, проведенное в Ки-Уэст, он поймал пять тарпонов, и самый большой весил семьдесят один, а самый маленький около сорока фунтов. Он также поймал большую солнечную рыбу, около шестидесяти барракуд, трех желтохвостов, несколько скатов и акул.

Он сказал, что выходил к Маркизским островам, в двадцати пяти милях за рифами, и там нашел лучшее место для ловли тарпона, а также подстрелил несколько зуйков, цапель и кроншнепов. Он убеждал отца совершить выход к маркизским рифам. Художник Уалдо Пирс поймал тарпона длиной шесть футов пять дюймов и весом сто пятьдесят фунтов. Ему потребовался один час двадцать минут, чтобы вытащить его из воды, после того как рыба заглотила наживку в канале внутри атолла. Эрнест писал также, что он поймал тарпона весом более шестидесяти фунтов на снасть для ловли окуня, не оборвав и не спутав леску на бобине. Это заняло у него целый час, поскольку рыба двенадцать раз выпрыгивала из воды. Они также поймали на гарпун много акул и скатов.

Эрнест хотел узнать, когда отец планирует поехать на север. Он надеялся, что они вместе смогут поехать на несколько дней в Оук-Парк в течение следующих двух недель, а потом заехать на озеро Уоллун. Рождение ребенка ожидалось 27 июня, и его интересовала хорошая клиника в Петоски, где Полин могла бы родить в хороших условиях. Он спросил о том, кто занимает коттедж Лумиса на Уоллун-Лейк, смогут ли взять с собой няню и готовить там пищу. Если Полин родит в Канзас-Сити, он не знает, как скоро они смогут приехать. Эрнест сознался, что очень скучает по своим родным северным краям.

Своими вопросами о наличии прислуги и условиях в клиниках Эрнест серьезно задел отцовские чувства. Ответ нашего отца был скорый, но тон письма весьма сухой. 4 июня он написал:

«Мой дорогой Эрнест!

Твое письмо из Пигготта от первого июня пришло сегодня утром. Что касается коттеджа Уэйбурна-Лумиса на Уоллуне, то он сейчас принадлежит твоей сестре Марсел-лайн и ее мужу Стерлингу Санфорду. Они купили его два года назад. Продолжая отвечать на твой первый вопрос, хочу заметить, что нам было бы очень приятно видеть тебя в любое время. Сейчас мы еще не знаем, когда сможем приехать в Уиндмер, но, скорее всего, не ранее четвертого июля. Будет гораздо лучше, если твой новый ребенок родится в Канзас-Сити или Сент-Луисе, поскольку клиники в Петоски хороши только для местной «Скорой помощи». Нянь и служанок там найти крайне сложно. Миссис Дилворт и дядя Джордж заняты помощью своим собственным семьям, и у них не все идет гладко. В семье Уэсли и Катарин ранней весной родились близнецы, они чувствуют себя замечательно. К тому же в Мичигане очень запоздалая и холодная весна. Если ты хочешь, чтобы я принимал роды у твоей жены в клинике Оук-Парк, то я буду рад предложить свои услуги.

Прошлым вечером Марселлайн возвратилась в Детройт. Она оставила с нами свою маленькую Кэрол до тех пор, пока она не вернется в Уоллун с нашей Кэрол, с Люсиль Дик, ее новорожденным сыном и ее мужем Уолдоном Эдвардсом. Они займут свой коттедж, пока Марселлайн будет находиться в Европе. Она очень хочет получить адрес Хэдли. Восьмого июня в полночь Марк отправится на пароходе «С.С. Олимпик» из Нью-Йорка, а ты вложи, пожалуйста, в конверт письмо для нее и отошли немедленно, это настоятельная просьба твоей матери. Я поздравляю тебя с замечательным уловом. Жалко, что меня не было с тобой. Когда-нибудь мы вместе порыбачим. Надеюсь провести время вместе с тобой и Лестером этим летом. Пиши мне почаще, да хранит Господь тебя и твоих близких.

С любовью твой отец».

Под своей подписью отец дописал «К. Хемингуэй, М.Д.»

Эрнест решил, что Полин будет лучше в Канзас-Сити. Они благополучно добрались до места, и в конце месяца Полин родила прекрасного сына. 4 июля Эрнест написал нашим родителям, поблагодарив их за письма. Он сказал, что мальчика назвали Патриком, он родился очень большим и сильным. Он был слишком большим и чуть не убил свою мать. Эрнест страшно переживал за Полин, но кесарево сечение было проведено успешно. По его словам, она ужасно страдала, но сейчас ее состояние пришло в норму.

С момента рождения ребенка температура в Канзас-Сити переваливала за девяносто градусов по Фаренгейту в тени. По словам Эрнеста, его предыдущие планы посетить Уоллун шли вразрез с намерениями семьи, и он не видел никакой возможности приехать сейчас. По всей видимости, он осознавал возможность приезда в Оук-Парк до рождения ребенка, но отец, вероятно, был против этого. С таким младенцем они не могли совершать переезды, тем более в летнее время, так что им пришлось бы оставаться на своем месте.

Письмо не было отправлено до 15 июля. После этого он в постскриптуме написал, что Полин напишет, как только сможет, и поблагодарит за прекрасные подарки для Патрика. Ребенок хорошо развивался и уже тогда весил девять фунтов десять унций.

Эрнест поблагодарил отца за присланные газетные вырезки и добавил, что одна, от местного деревенского критика, была просто очаровательна. Он никогда раньше не читал такой коллекции бессмыслицы и испытывал искушение послать автору телеграмму, но решил, что лучше не обращать на это внимания. Он сказал, что все время упорно работал и, несмотря на переживания о здоровье Полин и жару, написал 456 страниц. До завершения книги оставалась еще одна треть. Он собирался взять Полин и Патрика назад в Пигготт и уже там найти место, где его никто не знает, и дописать книгу. Ему, конечно, хотелось бы съездить на Уоллун, но, по его наблюдению, до окончания работы над книгой он был бы таким же приятным компаньоном, как медведь с карбункулами.

Той осенью Эрнест и Полин оставались в Пигготте до начала сезона охоты на перепелов, а потом вместе с Патриком отправились в Ки-Уэст, наслаждаясь воспоминаниями о хорошо проведенном времени там прошлой весной. Книга «Прощай, оружие!» находилась в стадии переписки. Эрнест знал, какое замечательное произведение он создал. Он просто делал все возможное, чтобы получилось еще лучше, и вся его работа была пропитана потом и кровью.

Это время в Оук-Парк было периодом беспокойств для нашего отца. Он основательно прогорел во время бума с недвижимостью во Флориде. Он потерял свои сбережения, инвестированные в землю, которая неожиданно обесценилась. Год назад он успешно сдал государственные медицинские экзамены во Флориде и надеялся переехать туда и не спеша заниматься врачебной практикой. Но этим планам не суждено было сбыться. Все, чем он обладал, стало кучей непогашенных счетов.

Той осенью отец стал подозревать, что у него сахарный диабет. Когда он уже не мог больше оставаться в неведении, он прошел через лабораторные тесты. Я слышал, как на той неделе он говорил с коллегой по телефону, упомянув о достаточной уверенности в наличии «щепотки сахара в крови». Но, как и большинство врачей, он не особо торопился отдать себя в руки другого доктора. Никто не знал почему, но он отказался от всякого лечения. В течение нескольких холодных, дождливых дней поздней осени его дух сильно пошатнулся.

В ту первую неделю декабря Кэрол была занята работой по дому. Три дня я лежал дома в постели с тяжелой простудой. Мать отдавала себя мероприятиям в клубе «Найн-тинт сенчери» и подготовке к Рождеству, до которого оставалось всего три недели. Другие наши сестры были заняты личной жизнью. Утром 6 декабря отец собрал некоторые личные бумаги и сжег их. Затем он снова поднялся наверх, закрыл дверь спальни, достал дедушкин револьвер «смит-и-вессон» и выстрелил себе в голову. Пуля вошла прямо за ухом.

Спустя минуты дом наполнился шумом, полицейскими, родственниками и незнакомыми людьми, снующими здесь и там и говорящими друг с другом, хотя у них не было права здесь находиться. Кэрол позвонили по телефону в школу. Как только она примчалась домой, она сделала самую благоразумную вещь, которую мог сделать каждый. Она предложила связаться по телеграфу с Эрнестом, задействовав его издательство в Нью-Йорке. Сообщение застало Эрнеста в поезде между Нью-Йорком и Арканзасом. Он немедленно сменил направление и прибыл в Чикаго несколько часов спустя.

Когда Эрнест приехал, он взял ситуацию в свои руки, и скоро были сделаны необходимые приготовления к похоронам. Мать пребывала в шоковом состоянии и была способна принимать решения, немного успокоившись, только спустя день. Эрнест перебрался в большую спальню на втором этаже и в полной подавленности следующие несколько дней находился там.