Текст книги "Насвистывая в темноте"
Автор книги: Лесли Каген
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 07
Я наврала миссис Каллаган с три короба на случай, если та пойдет навестить маму в больнице, – ну, чтобы она не сильно маму расстроила. А правда в том, что Холл вовсе не так уж шикарно о нас заботился. Мы с Тру дома даже и не ели почти ничего, потому что Холл круглыми сутками напивался в «Боулинге Джербака». Так что миссис Бюшам, наверное, правду сказала, что он встречался с Рози Раггинс, а как с ней разминуться, если та была официанткой и разносила там напитки. А наша Нелл сильно занята своим Эдди, так что готовить для нас даже не собиралась. И это нас устраивало, потому что тут, к несчастью, я вынуждена согласиться с Холлом, один-единственный разочек: стряпня нашей сестры все-таки была несъедобна. Кроме того, Нелл постоянно твердила, будто собирается поступить на курсы красоты, и теперь проводила немало времени, разводя лосьон «Тони Пермс» на нашей кухне, отчего там стало вонять похуже, чем в туалете на автозаправке. Стараниями Нелл половина девушек в нашем квартале теперь выглядят так, будто дружно ткнули пальцы в электрическую розетку.
Есть, впрочем, хотелось, да так, что Тру пришлось выдумать очередной знаменитый план, и мы стали заглядывать к знакомым незадолго до обеда. Вчера мы ели у О’Хара, хотя пир не задался. Ну не люблю я печенку, сколько бекона на нее ни сложи. Так что сегодня мы пошли в гости к Быстрюге Сьюзи Фацио, потому что кормят у них лучше всех в городе. Фацио были нормальными итальянцами, не то что Молинари. Тру говорила, это потому, что Фацио родом из итальянского города под названием вроде Пицца, а Молинари из какой-то другой части Италии, не такой вкусной.
Всего там жили десять Фацио плюс их общая Нана, что по-итальянски значит «бабушка». В общем, я не думаю, что кто-то из них заметил, как мы с Тру достали себе из шкафчика над раковиной по тарелке и придвинули кухонные стулья к тому краю стола, где уже сидела Быстрюга Сьюзи. В кухне всегда пахло чесноком, Нана щедро крошила его во все блюда без разбора.
Я сидела как раз напротив Наны и старательно улыбалась ей, хотя и знала, что ответа не дождусь. Это все потому, что она Стрега Нана… ведьма то есть. Перечить ей даже не думайте: другие итальянцы являлись к ней со всего города, приносили разные вещи, а она говорила им что-то по-итальянски и махала руками, разгоняя злых духов, а одевалась всегда так, будто на похороны собралась. Быстрюга Сьюзи говорила, хоть я ей и не поверила, что Нана обрызгала мочой чью-то новую машину, вроде как заколдовала от аварий. Я старалась не думать про это, когда потянулась мимо одного из старших братьев Быстрой Сьюзи за ломтем того вкусного тонкого хлеба с маслом.
– И как поживает ваша мама? – спросил Джонни Фацио, стоило мне набить рот хлебом.
Джонни ужасно похож на знаменитого киноактера Эрла Флинна, которого мы с Тру видели в том фильме на Утреннем Сеансе Старого Кино. Фильм назывался «Капитан Блад», а Эрл играл там пирата. Нам кино понравилось, а у Джонни в точности такие же тоненькие усики, как у Эрла, темные волосы волной зачесаны назад, и он поет в группе «Ду-Вопс», которую все старшие девочки считают отпадной.
– Э… вот ты, – он пихнул меня, – как зовут-то тебя… Я спросил, как поживает ваша мама.
– Прекрасно поживает, – вместо меня ответила Тру.
– Не собирается умереть, ничего такого? – спросил Джонни.
Его слова повисли в воздухе как вонища от скунса, так что все прекратили жевать. И тут стул Наны Фацио как скрежетнет по полу. Груди у Наны такие длинные, что она затягивает их ремнем, а по-английски говорит не очень-то складно, но плохую шутку может распознать на любом языке. Так вот, Нана встает и принимается снимать свой ремень, которым груди подвязаны к туловищу.
Я притворилась, будто ничего не замечаю, и потянулась к вкуснющим фрикаделькам в томатном соусе.
Но тут из маленького тела Наны Фацио – а по правде говоря, она почти что карлица – вдруг полетели слова, она протопала к нашей стороне стола и огрела Джонни по плечам своим ремнем.
– Никогда не говори такой! Это же мама девочка, не смей говори про то, что она умирай, капиче! – гаркнула Нана. Ни за что не подумаешь, что такая маленькая старушка умеет так зычно кричать. – Тупой мафиозо!
Стало по-библиотечному тихо, только слышны кап-капиз крана да мотор газонокосилки. И тогда ни с того ни с сего Тру вдруг запела: «Que sera, sera. Чему быть, того не миновать. Будущего нам не угадать. Que sera, sera…»
И все разом уставились на Нану Фацио, стоявшую с ремнем в руке. Наверное, подумали, как и я, что Тру рискует жизнью. Нана придвинулась к Тру поближе, и я было решила, что она сейчас наложит на нее проклятье или хлестнет ремнем, как своего Джонни, но вместо этого она уперла в Тру глазки, ужасно похожие на черные оливки, и спросила ласково:
– Тебе, детка… тебе нравись Дорис Дэй? [6]6
Дорис Дэй(р. 1924) – популярная английская певица и актриса.
[Закрыть]
Тру помедлила, а потом и говорит:
– Вообще-то я считаю, что лучше Дорис Дэй – только вот этот тоненький хлеб.
Губы Наны медленно-премедленно раздвинулись в улыбке. Тут я и поняла, от кого Быстрюге Сьюзи острые клыки достались.
– Я тоже, – сказала она. – Я тоже нравись Дорис Дэй. Ты и твоя сорелламожешь кушать здесь когда захотишь и сколько захотишь.
Нана перегнулась через меня, сунула большую серебряную ложку в белую миску и плюхнула три фрикадельки с подливой мне на тарелку.
Гениальная у меня все-таки сестренка!
Тем вечером Тру хотела заночевать в мансарде у Фацио, и я не стала возражать. В прошлый раз, когда мы пришли домой, дверь оказалась заперта. Кроме того, мы с Тру знали, что если Нелл нас поймает, то не миновать нам обеим завивки волос, и люди подумают, будто мы весь день носились на лодке-моторке.
Игру в «Красный свет, зеленый свет» пришлось отменить, потому что собирался дождь, так что большую часть вечера мы провели, слушая истории Быстрюги Сьюзи в мансарде, где света почти не было, не считая мутной лампочки высоко под потолком.
Быстрюга Сьюзи сидела по-турецки, лицом к нам с Тру, на сером матрасе в пятнах.
– Так вот, когда грабители могил выкопали всех этих мертвецов, они отвезли их в замок доктора Франкенштейна в маленькой трехколесной тележке. – Она говорила своим «запасным» голосом, сиплым и жутким. – Тут начался ливень, а гробокопатели такие уродливые, тощие, то и дело кашляют, пьяные в стельку, а волосы у них грязными сосульками висят.
Мимо окна мансарды прокатился раскат грома, стекло затряслось; немного погодя сверкнула молния, отпечатавшись у меня в глазах, и я сразу вспомнила нашу ферму.
Я поглядела на Тру. Сестра терла ту руку, что сломалась при аварии, и неотрывно смотрела на Быстрюгу Сьюзи.
– И тогда доктор Франкенштейн сложил мертвецов на черный-черный стол в своей работалории и взял пилу, чтобы распилить их на мелкие кусочки!
Молния полыхнула опять и осветила всю мансарду, забитую коробками, и чемоданами, и одной штуковиной, которая уже намозолила мне глаза. Это был мертвец без рук, без ног, и стоял он в углу под окном. Быстрюга Сьюзи говорила, что Нана примеряет на мертвеце одежду, которую шьет.
– И тогда, – зловеще хрипела Быстрюга Сьюзи, – тогда доктор Франкенштейн сшил все кусочки вместе и сделал во-от такого монстра, – тут она раскинула руки, – и доктор Франкенштейн положил его на другой стол, прицепил к нему все свои приборчики, и когда молния попала в замок, электрическая сила ударила в приборы и ушла в монстра, и доктор Франкенштейн как завопит: «Он живой! Живой!»
Быстрюга Сьюзи спрыгнула с матраса и принялась, выставив руки, гоняться за мною и Тру, а мы визжали, пока снизу кто-то не заорал:
– Заткнитесь вы, наконец, тут люди спят!
Рассказав про Франкенштейна, Быстрюга Сьюзи показала нам свои грудки и сказала, что у нас у обеих тоже такие будут и, кто бы поверил, мальчишки станут с ума по нам сходить! Она сказала, можно потрогать, если хочется. Я не стала. Потом Тру рассказала, что на ощупь они как воздушные шарики с водой внутри, только теплые.
Когда дождь замолотил в окно, я постаралась уснуть, да только мансарда была как слишком тяжелое покрывало, обернувшееся вокруг меня, и думать я могла только про Франкенштейнова монстра, который убьет нас троих, пыхтя под нос: «Мне… мне… мне… вы нравись». Ох, ну до чего же классно Быстрюга Сьюзи рассказывает истории! Прямо так и видишь все! Я даже вспотела от страха, когда с лестницы донеслось шарканье, – это по скрипучим ступеням к нам в мансарду поднимался монстр. А когда стало совсем невмоготу, я вскочила с вонючего старого матраса и решила, что даже если Холл уже храпит, напившись до ручки, мне плевать, хочу домой.
Если верить Быстрюге Сьюзи, Франкенштейн не умел быстро бегать, потому что его ноги принадлежали раньше двум разным людям, так что я решила, что смогу удрать от него. Ведь и папа всегда говорил, что я настоящая бегунья. Несешься как ветер, Сэл, так и говорил. Несешься как ветер.Мне было неловко оставлять Тру в гостях, но если кто-то и мог уберечь ее от Франкенштейна, так это Нана, которая и монстру запросто могла всыпать своим ремнем. Так что я осторожно спустилась по ступенькам и шмыгнула через заднюю дверь на аллею, с зажатыми в руке теннисками, – тихо-тихо.
На Влит-стрит почти всегда звучала музыка, и днем, и ночью, несмотря ни на что. Вот только в ту ночь, стоило отгреметь грозе, все стало черное и тихое, только цикады стрекотали да лаял глупый пес семейства Мориарти. Я прокралась через задний двор Фацио, мимо дома Бюшамов, которые жили с ними по соседству. И на миг мне примерещилось, будто во дворе у Бюшамов что-то двигается. Шевелится там что-то. Я во все глаза уставилась в ту сторону, но все уже затихло. Лишь ветер, оставшийся порезвиться после грозы, раскачивал качели во дворе. Но позади меня кусты, что свешивались через забор Донованов, шелестели так, будто там кто-то шебуршился. Вроде Франкенштейна. В этой черной темноте, совсем одна, без Тру, я перепугалась, как никогда в жизни. И быстро зашагала по улице. И вспомнила вдруг о растворившейся в воздухе Дотти, а потом о мертвой Джуни Пяцковски и про слова Мэри Браун – о том, что Сара Хейнеманн тоже пропала. И после таких мыслей я уже неслась во всю прыть. В ушах так громко звенела тишина, что я едва слышала шаги позади. Но все же слышала. И видела тень, которую свет от гаража вытянул подлиннее. Мне бы обернуться посмотреть, кто это, прямо там и тогда. Или кинуться обратно к Фацио. Но я не стала. Просто вдруг застыла от страха – как на верхотуре вышки для прыжков в бассейн. Права все-таки Тру: когда Господь раздавал храбрость, я, должно быть, отлучилась по-маленькому.
Но я знала, кто за мной идет. Тот самый человек, который, как я втайне и думала, убил Джуни Пяцковски. Я поняла, кто ее убил, еще в тот день, когда нашли Джуни, но никому не рассказала, потому что люди только поцокают языками и опять скажут что-нибудь гадкое про мое воображение. Все только и охали, до чего же сильно он любит маленьких девочек. А он-то и гнался за мной. Полицейский по фамилии Расмуссен.
И я снова сорвалась на бег и по тому, как зачастили шаги моего преследователя, поняла: он тоже побежал. Я неслась так быстро, что чуть не упала, и была уже почти дома, но дыхание раздавалось прямо за спиной. Еще миг – и он схватит меня. Но он вдруг споткнулся и прохрипел: «Черт!» А я влетела в калитку Кенфилдов и заползла под колючие кусты, которые растут рядом с их гаражом. Только мой преследователь не сдался. Калитка, которую я захлопнула, скрипнула снова. И я услыхала шаги – сначала по дорожке, а потом они зашелестели и по траве. Он подошел прямо к тому месту, где я спряталась. Стоило руку протянуть – и можно коснуться его носков в розовые и зеленые ромбики, я отчетливо различила рисунок в свете фонаря над задним крыльцом Кенфилдов. Носки торчали из грубых черных ботинок на пористой подошве. Я слышала, как он дышит, вдох-выдох, вдох-выдох. А потом тихо говорит нараспев: «Выходи, выходи… Где же ты прячешься, Салли?»
Глава 08
Утром я проснулась в самой глубине зарослей у Кенфилдов и подивилась, как это мне удалось уснуть. Исцарапанные руки немного кровили, так что я почистила их, облизала особенно глубокую ранку на пальце и подумала, что Бог поступил бы умнее, если бы сделал кровь хоть немного похожей по вкусу на шоколадный батончик «Три мушкетера». И только потом вспомнила, как Расмуссен гнался за мной ночью, и сердце тут же заколотилось, прямо как тамтамы, когда в фильме-вестерне индейцы готовятся напасть на ковбоев.
Миссис Кенфилд уже развешивала белье на веревке. Может, просто выкатиться ей под ноги и сказать: «Доброе утро, миссис Кенфилд. Вам помощь не нужна?» Ага. Она сразу спросит: «А какого дьявола ты забыла под моими кустами?» А поскольку врунья я так себе, не чета Тру, я тут же и выложу ей про мое бегство от Расмуссена, и тогда она этак покачает головой и скажет голосом, способным разбить сердце: «Ох, Салли, ты опять за старое». Потому что всего только в прошлом году я рассказала ей, что думаю, будто ее муж – шпион, потому что он вел себя совсем как шпион, весь такой скрытный и молчаливый, каждый вечер садится на крыльце в кресло-качалку и только и делает, что курит, точно дожидается шпионского пакета с секретными инструкциями. В общем, я поняла – если расскажу миссис Кенфилд про ночную погоню, она тут же побежит в больницу и заявит маме, что я опять дала волю своему воображению. Поэтому я так и лежала под кустом, повторяя «Аве Мария», пока миссис Кенфилд не взяла бельевую корзину под мышку и не ушла в дом.
Так кому жеможно рассказать про человека по фамилии Расмуссен, который любит махать рукой, если ты проходишь мимо его дома, и этак сладко улыбаться, будто потерял что-то и сейчас спросит, не поможешь ли ты поискать? А кому тут расскажешь, если этот человек в придачу еще и полицейский? Я ничуть не сомневалась, что Расмуссен – убийца. Во всем его облике было нечто убийственное, как у злодеев в кино. Такой правильный, вежливый, а копнешь поглубже – и внутри одно злодейство.
Может, Холлу рассказать? Но я что-то не могла припомнить, видела ли я Холла хоть раз за всю прошлую неделю. Может, рассказать другому полицейскому, который ходит по нашему району, офицеру Риордану? Он отличный дядька, но Вилли говорил, будто Расмуссен – начальник офицера Риордана… Нет уж, лучше расскажу все Тру. Она гений, сразу придумает, что делать.
Я выползла из-под кустов, обогнула дом Кенфилдов и посмотрела вдоль квартала. Напротив дома Бюшамов сверкала огнями карета «скорой помощи», а двое санитаров выкатывали с крыльца носилки. Миссис Рути Бюшам стонала и молилась одновременно, а ее муж Билл прижимал жену к себе. Бюшамовские дети топтались рядом, а у забора уже собралась целая толпа зевак. Самые маленькие Бюшамы захлебывались в плаче.
Тру сидела на бордюре рядом с Быстрюгой Сьюзи. Они с аппетитом поедали оладьи, которые, наверное, Нана нажарила им к завтраку. Я шлепнулась рядом с ними, и Быстрюга Сьюзи тут же сунула мне половинку своего оладушка.
– Что происходит? – спросила я, запихнув в рот пышный кусок теста. Уууух, вкуснотища. Еще теплые. – Кто на носилках?
– Венди, – ответила Тру. – Ее нашли в погребе у Донованов. А ты где болталась, кстати говоря?
– Меня вчера ночью… – начала я, но осеклась. Простыня, которой была укрыта Венди, была запачкана кровью.
Венди Бюшам всегда мне нравилась, хоть она и монголоид [7]7
У Венди синдром Дауна, а в англоязычных странах людей с таким заболеванием называют «монголоиды» – из-за характерного разреза глаз.
[Закрыть]. Такая милая, с прямыми черными волосами, и с вечной глупой улыбкой, и с таким странным говорком, будто семейство Бюшамов удочерило ее в какой-то далекой стране – в Монголии, например; у нее и глазки как щелочки.
Весь наш район затих и молчал, пока санитары с лязгом не впихнули носилки внутрь и «скорая помощь» не сорвалась с места и не умчалась в больницу Святого Иосифа. Я хотела спросить у санитаров, как там наша мама, но они к этому моменту уже полквартала проехали.
Я дернула Тру, она вскочила вслед за мной, мы попрощались со всеми, дошли до нашего дома и уселись на крыльце. Я была чуточку сотрясена: ну правда же, все это так неожиданно. Даже забыла, что собиралась пойти проведать Этель.
– Знаешь, чего я думаю? – спросила я.
– Чего?
Откинувшись на верхнюю ступеньку, Тру разглядывала небо.
– Я думаю, это Расмуссен напал на Венди.
С минуту Тру ничего не отвечала, а потом ткнула в облако и говорит: «Смотри, Салли, лошадка!» – и давай смеяться. Ей казалось ужасно забавным, что мне нравятся лошади. Я ей так и не рассказала, что это из-за Небесного Короля и его ранчо «Летящая Корона».
– Хватит тебе! – одернула я сестру. – Я серьезно. Думаю, Расмуссен сделал что-то с Венди, и еще я думаю…
Тру выпрямилась и перебила меня:
– Уж пора бы тебе перестать думать. Помнишь, мама говорила, чтобы ты укрощала воображение? Полицейские так не поступают. Они все на Библии поклялись, что не станут совершать плохих поступков.
– И я говорю не только про Венди, – упрямо продолжала я. – Прошлым летом я видела Расмуссена с Джуни Пяцковски на полицейском пикнике. Они вместе запускали воздушного змея. А потом ее убили.
– Ну ты даешь! На полицейском пикнике все только и делают, что разгуливают туда-сюда с полицейскими. Расмуссен просто играл с Джуни.
Знаем мы эти игры. Я видела их вдвоем. Расмуссен улыбался Джуни этакой непростой улыбочкой. И руку клал ей на плечо. Что-то странное было между ними, и вовсе не только воздушный змей.
– Он погнался за мной прошлой ночью, – сказала я.
– Кто?
– Расмуссен.
– Не заливай! – фыркнула Тру и вытащила из кармана веревочку, которую таскает с собой на случай, если станет скучно.
– У него были носки с розовыми и зелеными ромбиками, он звал меня по имени, и мне пришлось заночевать под кустом во дворе у Кенфилдов, и… мое воображение тут ни при чем. – Я показала сестре царапины и грязь на одежде. – Все не как в тот раз, когда я решила, будто в Грубияна вселился дьявол. И не как тогда, когда мне показалось, что мистер Кенфилд – шпион. Совсем не так!
Тру обмотала веревочкой пальцы, сплела «кошкину люльку» и сказала – так, будто лимон проглотила:
– Значит, как с Тварью из Черной Лагуны?
– Хватит!
А я-то надеялась, что хотя бы Тру мне поверит. Но порой, клянусь вам, я любила сестру намного больше, чем она меня. Я не стала ей напоминать про то, как мама просила ее творить благие дела, а ведь могла бы. Может, и стоило. Еле сдержалась, так и подмывало напомнить.
Тру вздохнула этак протяжно, совсем как мама, будто это последний глоток воздуха на планете Земля и она хочет вдохнуть его целиком, никому не оставив ни крошки.
– Ты ведь знаешь, Венди любит бродить по округе, все ее ищут и находят в зоосаде или на берегу у протоки, а один раз она дошла до Норт-авеню и танцевала в магазине пластинок.
Сестра говорила своим «рассудительным» голосом, который я терпеть не могу.
– Наверняка так все и было, – продолжала Тру. – Венди бродила там и сям, а потом упала и ушибла голову, или там еще что, в погребе у Донованов.
Я кивнула, но не потому, что эта мысль пришлась мне по вкусу, а потому, что не хотела подраться с сестрой.
– Помнишь тот раз, когда Венди забрела в наш дом и слопала кусман масла из холодильника, пока мама принимала ванну? – расхохоталась Тру.
Тут я заплакала.
– Эй… ну, брось, – Тру шлепнула меня по руке, – с Венди все будет хорошо. Не будь плаксой.
Мама то же самое говорила. Будто у меня глаза на мокром месте и что эти глаза с монеткой в придачу всегда добудут мне чашку кофе; только что мне до кофе, не люблю я его.
Тру ткнула мне в лицо свою «кошкину люльку». Простая белая веревочка, которую Тру сняла с коробки печенья, но если запутать ее в пальцах и подвигать ими, веревочка превращалась в нечто совершенно другое и прекрасное.
Я уцепила два кончика веревочки и потянула их в центр «люльки».
– Вот увидишь, – сказала Тру, – Венди скоро вприпрыжку вернется домой и опять будет слоняться по улицам в чем мать родила.
За Венди такое водилось. Иногда она забывала одеться и выходила из дому, когда миссис Бюшам приглядывала за остальными двенадцатью детьми, – смотришь на детскую площадку, а там Венди скачет на качелях голышом. Кто-то из нас отводил ее домой, а миссис Бюшам только головой качала, и Венди говорила ей: «Профти, мама». А потом обнимала маму покрепче и не отпускала, потому что Венди обожалаобнимать все, что попадется под руку, но особенно – свою маму. А еще, уж и не знаю почему… меня, «Фалли О-Малли».
Что бы там Тру ни думала, я знала наверняка, что Расмуссен что-то сотворил с Венди. Было в нем нечто до жути подозрительное. Уж слишком он со всеми вежливый, совсем не как прочие отцы или братья, что живут в нашем районе, за исключением мистера Питерсона, который хозяин «Аптеки Питерсона» и тоже очень вежливый. Остальные мужчины в наших кварталах, похоже, всегда чем-то раздражены, пока не опрокинут пару пива, а после кто-то злится еще пуще, а кто-то, наоборот, становится добрее, затягивает песню и норовит прихватить за корму свою жену.
Так, может, прошлой ночью Расмуссен обозлился, что я спряталась от него под кустами у Кенфилдов, выбежал назад на аллею, увидел бредущую куда-то Венди и столкнул ее с лестницы погреба Донованов, а может, даже еще пытался убить и снасиловать ее. И теперь милая глупышка Венди Бюшам ни за что и никогда не захочет ни с кем обниматься. Все из-за меня.
