Текст книги "Измена. Я требую развод (СИ)"
Автор книги: Лера Лето
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Annotation
– Я требую развод! – я кричу так громко, что, кажется, бокалы на прикроватном столике лопаются, откуда только голос взялся.
Но как не взяться, если на нашей кровати мой, вот уже восьмой год как, муж вбивает в матрац какую-то матрешку! Хрустальная ваза смачно врезается в стену, прямо над спинкой кровати, осыпая осколками все вокруг.
Вместо сюрприза на день рождения мужа, я сама получаю сюрприз в лице его любовницы в нашей постели. Как жить дальше, если все планы на жизнь уничтожены?
Конечно, подать на развод и сбежать к морю!
Лера Лето
Глава 1.
Глава 2
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6
Глава 7.
Глава 8.
Глава 9.
Глава 10.
Глава 11.
Глава 12.
Глава 14.
Глава 15.
Глава 16.
Глава 17.
Глава 18.
Глава 19
Глава 20.
Глава 21.
Глава 22.
Глава 23.
Эпилог 1.
Эпилог 2.
Бонус 1.
Лера Лето
Измена. Я требую развод
Глава 1.
– Я требую развод! – я кричу так громко, что, кажется, бокалы на прикроватном столике лопаются, откуда только голос взялся.
Но как не взяться, если на нашей кровати мой, вот уже восьмой год как, муж вбивает в матрац какую-то матрешку! Хрустальная ваза смачно врезается в стену, прямо над спинкой кровати, осыпая осколками все вокруг, заставляя их буквально подпрыгнуть на кровати, перетягивая между собой покрывало.
– Эмма, что ты тут делаешь? – Марк пытается прикрыться, но выходит плохо, и я наблюдаю красные полосы на его груди и плечах. Видно, следы от чьих-то развратных когтей.
– Сюрпри-и-и-з! С днем рождения, чертов предатель!
Я бросаю в него все, что могу нащупать в попытке хоть на секунду сделать ему так же больно, как мне сейчас. Кобель недоделанный! И чего тебе не хватало?!
Зонт, наушники, книжка о Хюгге. Не дочитала, теперь и смысла нет, это же об уюте и комфорте, а какой мне теперь уют?
Меня просто разрывает изнутри, легкие жжет от нехватки воздуха, я буквально задыхаюсь от обиды, злости и шока, а тупая боль в висках туманит мысли и грозит превратиться в мигрень.
Он что-то пытается говорить, я отчетливо вижу, как шевелятся губы, но в ушах только шум, в них марширует невидимый оркестр, так что ни одного разборчивого слова. Да и что тут можно объяснить? Я видела всё своими глазами.
Не могу больше. Не могу это видеть. Я срываюсь с места и просто бегу.
Бегу, не разбирая перед собой дороги, да и неважно куда, только бы прочь из квартиры, которая еще утром была моим семейным гнездом, и вдруг за секунду стала гнездом разврата. Кто знает, сколько он уже мне изменяет? Как цинично, за пару часов до праздника в честь его дня рождения. Тридцатого юбилея. В нашей квартире. На нашей кровати.
Я замедляюсь и, наконец, совсем останавливаюсь. Сердце выскакивает из груди, легкие горят, мне бы перевести дыхание, но я даже не могу сделать вдох. Все тело зудит и вибрирует, и я вдруг чувствую себя вывалянной в грязи. Такое не отмоешь водой, даже с хозяйственным мылом.
Ох, не так, Эмма, не так ты себе представляла сюрприз на день рождения мужа…
Я давным-давно решила, что сегодня закончу пораньше, так что со спокойной душой оставила всё на су-шефа и помчалась домой, чтобы сделать мужу сюрприз.
Приготовить лучший ужин в его жизни, но перед этим станцевать стриптиз в красивом новом белье. Я готовилась несколько месяцев! Думала, самое время разнообразить нашу личную жизнь, ведь восемь лет в браке – это не шутки.
На дворе ранняя весна, холодная и тоскливая, с серыми тротуарами и гололедом под слоем грязи. Температура скачет от минуса к плюсу, и обратно. Я иду, пошатываясь, пытаюсь переварить всё, что произошло. Почему это произошло со мной? Руки мерзнут, волосы рассыпались по плечам неаккуратными мелкими кудряшками. Они – единственное яркое пятно в этой вечной серости.
Беспросветная тоска со всех сторон давит на плечи, и я из последних сил сдерживаю слёзы.
Час прошел или все три, но я замерзаю окончательно и решаю все же вернуться домой. Перед смертью не надышишься… Дома, к моему удивлению, пусто, чисто и убрано. Кто-то сменил постель, убрал осколки вазы и устранил следы побоища.
И, конечно, никаких гостей. Интересно, чем это он оправдался? Ребята, не приходите, меня тут жена с любовницей застала? Потрясающе.
Мысли текут медленно, лениво и со скрипом, как всегда после крупных истерик, так что я просто смотрю на нашу кровать. Смотрю и пытаюсь не плакать, но слёзы душат.
Сколько сотен раз я засыпала на его плече, сколько лет думала, что у нас любовь , крепкая семья. А что постель все чаще использовалась по прямому назначению, то есть для сна, так это у многих бывает. Мало ли, временное охлаждение, привычка, такое может случиться за восемь лет брака.
Я думала, мы же взрослые люди, просто немного соскучимся, немного выдохнем, и всё будет как раньше. Мы же родные, так давно в месте, я знаю все его привычки, могу по морщинке у левого глаза определить настроение…
Но ничего этого больше не будет. Тошнота подкатывает к горлу, и хочется просто сбежать отсюда подальше, прямо сейчас. Забыть всё, как страшный сон.
Но знакомый голос за спиной заставляет застыть на месте.
– Я рад, что ты вернулась, Эмма. Думаю, нам нужно поговорить.
Марк говорит, я смотрю на его губы, и меня опять накрывает волна тошноты, когда я думаю, что еще совсем недавно он делал этим ртом. Чертов лжец. Предатель.
– Незачем. Я требую развод и раздел имущества. А потом вали на все четыре стороны, – выплевываю я, сдерживая злость и обжигающую обиду, которая грозит затопить меня с головой.
Но самое страшное сейчас – тяжелая, душераздирающая тоска по любимому мужу.
Мне бы уткнуться в ворот его рубашки, закрыть глаза и понять, что это был просто страшный сон. Иррациональный, невозможный, ведь мой муж бы так не поступил. Он меня любит, мы с ним навсегда вместе.
Отмотать назад, зайти в прихожую, сбросить сапоги и увидеть, как он выходит встретиться меня. Помогает снять пальто, прижимает к себе и целует в щеку. Говорит, что соскучился, и что я холодная с улицы. Зовет согреться чаем.
Мне бы опять обнимать его ночью, вдыхать запах его кожи и чувствовать все то, приятное и привычное, с чем я только что распрощалась навсегда.
Вот он был, и вот его не стало. На его месте стоит предатель, который надел костюм моего мужа, его кожу, его ботинки, его парик.
Мой муж – мертв, и я уже начала его оплакивать.
– Эмма, мы же взрослые люди. Я мужчина, мы по природе своей не можем быть моногамными. Это ошибка, ну мало ли, с кем не бывает? – его голос спокойный, мягкий и тягучий, он как будто разговаривает с пятилетним ребенком, объясняя ему очевидные вещи.
Только я не ребенок, да и детей мы так и не завели, потому что все восемь лет было «не время». То одно, то второе, то нет денег, то их много, но опять нет.
А теперь он забрал у меня ту единственную семью, что у меня была – себя.
– Я бы тебя ударила, Марк, но, боюсь, это будет жестоким обращением с животными, – чеканю я в ответ и тут же вижу, как он меняется в лице. С него сползает выражение доброго и снисходительного дяденьки, обнажая что-то другое, темное и гадкое. Давай, чудовище, покажи мне своё лицо. Пора нам познакомиться.
– Ну и дура ты, Эмма. Это же всё из-за тебя, – говорит он, и я даже приоткрываю рот от вопиющего возмущения.
Это, конечно,явиновата, что он решил мне изменить, кто же еще. Я, наверное, и любовницу ему привела, и раздела, и в постель положила.
– Посмотри на себя, ты же фригидный сухарь, – он прищуривает глаза и выплевывает эти слова, как будто годами их сдерживал. Может быть, так и было? Может, он ничего и не хотел, но заставлял себя?
Из воспоминаний тут же выплывают стоп-кадры, где он поджимает губы, где говорит «давай потом», где с иронией приподнимает брови, увидев меня в костюме медсестры. Но Матрешка – это, конечно, другое.
– Смотреть на тебя тошно, – продолжает он. – Рыжая, рябая, вечно лохматая. Скучная! Всё на работе пропадаешь, совсем меня не слушаешь. Я мужчина! Самец. Что мне оставалось?
Каждое слово будто забивает мне гвоздь в череп и в крышку гроба нашего брака заодно. Если бы мы были в мультфильме из девяностых, моя челюсть пробила бы пол, а глаза выкатились на метр вперед. Фригидный сухарь? И это говорит мужчина, который сам мне уже месяц не дает? И ведь не в первый раз. Это ведь не у меня болит голова, на минуточку.
Я застываю посреди комнаты и даже не знаю, что сказать. У меня просто пропадает голос, как и опора под ногами.
Этот человек называл меня своей рыжей девочкой, перебирал мои длинные волнистые волосы, восхищался моими веснушками… А теперь я шеф-повар в нашемобщемресторане и торчу там, по его настоянию, на минуточку, до позднего вечера. Пропадаю, потому чтоонпросил. А теперь это оказалось его же обвинением.
А зачем, милый, зачем я там пропадала каждый божий день?
– Чтобы оставаться на гребне волны, – произношу про себя его голосом. Вот и оставалась я. На гребне волны. Пока он русалок своих жарил.
Как же всё это мерзко, Марк, как гадко.
– Изменить мне, конечно, вот что тебе оставалось, – безжизненно повторяю я, обняв себя руками.
– Ты не безнадежна, дорогая, – говорит он, приняв мои раздумья за капитуляцию. Он деловито осматривает меня, о чем-то раздумывает, что-то прикидывает. Я чувствую себя породистой лошадью, Марк разве что зубы мои не осмотрел, даже странно.
– Ну, ничего, тебе просто нужно немного измениться. Может быть, волосы покрасить. Навести марафет или что вы там, женщины, с собой делаете. Похудеешь на пару кило, походишь на фитнес, может быть, сиськи тебе сделаем. И все у нас будет хорошо. Мы же семья, – он так слащаво улыбается, что на зубах буквально скрипит сахар. В какой-то момент мне кажется, что Марк сейчас потянется потрепать меня за щеку, но всё-таки нет. Очень хорошо, не то я бы непременно его ударила.
– Марк, я не смогу после этого с тобой быть, – говорю я, отвлекая его от каких-то своих мыслей.
Мой голос звучит глухо, а выгляжу я наверняка потерянной, но на самом деле я уже всё для себя решила. Сиськи пусть кому-нибудь другому делает, и волосы, и марафет. А я умываю руки.
С лица Марка тут же стекает улыбка. Он, похоже, не понимает, что я серьёзно настроена, но мое сопротивление его бесит.
– Если ты меня не услышала, я повторю. Никакого развода не будет.
Марк разворачивается и выходит вон из комнаты, считая разговор законченным, а я без сил опускаюсь на пол. Ничего. Завтра силы найдутся. Нельзя сейчас спешить, нужно всё сделать правильно.
Развода, говоришь, не будет? Это мы еще посмотрим, блудливая ты свинья.
Глава 2
Половину сознательной жизни меня преследует мигрень, что, конечно, значительно ухудшает ее качество. Выматывающая всепоглощающая боль. Светобоязнь. А от любого, даже тихого звука хочется лезть на стену. Таблетки помогают не всегда, а предсказать причину тоже невозможно.
Но сегодня я нахожу в этом неожиданный плюс.
Этим утром я просыпаюсь рано и делаю вид, что сегодня тот самый адский день. Я симулирую прием таблеток, держусь за виски, прячусь от света под одеялом и ни на что не реагирую.
Какое-то время Марш шуршит на кухне, потом в гостиной, несколько раз бесшумно проверяет, как я. Наверное, побаивается, что я могу выкинуть после вчерашнего.
Под одеялом он разве что силуэт мой различить может, а вот я хорошо вижу в щель его ботинки. Еще и обутый ходит, сволочь, а. Но вида я не подаю, ведь мне очень нужно, чтобы он, наконец, ушел.
Так и выходит. Марк, еще немного повозившись, спокойно собирается и уезжает на работу в ресторан. Видимо, думает, что инцидент исчерпан, раз у меня появились более насущные проблемы.
Так и есть, только мои насущные проблемы заключаются в том, чтобы собраться и поскорее исчезнуть.
Вообще, он очень интересно мыслит, мой будущий бывший муж. Ну, неужели он уверен, что я останусь, и буду пытаться измениться? Прощу его, стану на задние лапки и позволю погладить себя по голове, как собачонка?
Ха. Ха.
Когда дверь за ним закрывается, я остаюсь в кровати еще минут пятнадцать, для уверенности. А потом быстро встаю и начинаю собирать вещи.
Очень хорошо, что я купила большой удобный чемодан накануне. Будто знала. Тогда я, правда, думала, что возьму его с собой в наше общее путешествие, ведь будет же оно когда-нибудь.
Я представляла высокие горы со снежными шапками. Лазурный океан с бунгало прямо на мостике, ведущем от песочного пляжа. Японские сады с цветущей сакурой. Гондолы в Венеции. Горный Алтай во всем его разнотравье. Бескрайний Байкал.
А получила дырку от бублика.
С другой стороны, теперь меня ничто тут не держит. Мне не нужно оставаться в столице. Чего же моя душа желает? Есть одна занятная идея.
Ну… видимо, путешествию всё же быть.
За окном идет дождь и серость пробирается под кожу, даже если просто бросить беглый взгляд. А когда у тебя в душе такая же серость, что и говорить.
Собирать вещи сложно, с каждой из них связано какое-нибудь воспоминание, так что каждые пять минут я не сдерживаюсь и пускаю слезу, хоть и пытаюсь торопить себя изо всех сил.
Все тело ноет после вчерашнего бега, но душа ноет еще больше. Предательство, наверное, всегда так чувствуется, будто по тебе катком проехали.
И как он предлагает мне жить с этим дальше? Закрыть глаза, сомкнуть зубы и лечь с ним постель, а потом, может, стерпится? Нет уж, я на память не жалуюсь. И эти кадры с ним и тряпкой его отпечатались где-то под веками. Как же мне это теперь развидеть?
Я складываю свитера и майки, джинсы, платья, одно из них – подаренное мужем на день рождения. Черное, как его душа. Другое – серое, унылое, как моя жизнь.
Обида причудливо смешивается со злостью, слезы появляются и высыхают, но я упорно складываю вещи. У меня их совсем немного, но это и хорошо.
Полчаса я перерываю полки в поисках документов и когда всё-таки нахожу их, выдыхаю спокойно. Не додумался забрать, красавчик, значит всё пройдет спокойнее, чем я думала. Паспорт, загран, свидетельство о рождении, полис, страховка, диплом один, второй, свидетельство о браке, грамоты, документы на квартиру… Все верно. Всё своё ношу с собой.
А теперь минутка дружеской поддержки.
– Давид, здравствуй. Дела? Не скажу, что хорошо. Ты нужен мне, как адвокат. Ну и как друг тоже. Да, это полный трэш.
С Давидом Аракеляном мы знакомы с детства, уже тогда у него были задатки дипломата и переговорщика. Он отлично мог отбить моих кукол у вражеской шайки шестилетних девчонок с соседнего двора. Не вступая в драку, что важно, потому что девочек бить нельзя, да и самим девочкам драться не пристало. Пара слов – и конфликт всегда решался в нашу пользу.
Так что никто не удивился, когда он решил стать юристом, а потом и адвокатом. Он всегда шутил, что у нас баш-на-баш – я его вечно кормлю, ничего не прося взамен, так что когда-нибудь он мне профессионально отплатит. Шутки шутками, но этот момент настал.
– Дорогая, зная твоего мужа, разводиться вы будете долго и сложно. Ты уверена?
Мы с Давидом сидим в сетевой кофейне, рядом со мной стоит чемодан, на который то и дело падает его взгляд. Выгляжу я откровенно плохо, хоть и держусь максимально спокойно. Слезы льются уже не сами по себе, а только если начать думать о вчерашнем дне, или о муже, или о чем-то тесно связанном с ним. Вот сейчас я вытру глаза салфеткой, и даже не стану рыдать в полную силу. Это уже прогресс.
– Прости, что вопросом на вопрос, но… Ты умеешь прощать предательство, Давид? – я пристально смотрю на него, продолжая вращать в руках чашку с остывшим кофе.
– Нет, не умею, – он делает широкий жест руками, как будто показывает, что сдается. – Для меня это вопрос чести. Предал однажды – честь потерял, а дальше точно предаст еще раз.
Я несколько раз медленно киваю головой. Да, именно так, один раз предал – второй раз не заставит себя ждать. Сколько этих раз скопилось за последнее время? Думаю, не сосчитать.
– Значит, ты меня понимаешь. Это был его день рождения, Давид. И он сказал, что только я виновата. Что я лохматая, рябая, толстая, да еще и, оказывается, то, что пашу как проклятая – тоже моя вина. Не его просьба, амоя вина, понимаешь?
Давид выглядит ошарашенным. Он судорожно шарит взглядом по моему лицу, но в этом нет неприятной подоплеки, его взгляд даже не оценивающий, он просто судорожно скачет из точки в точку. Это не взгляд человека, который пытается понять, что видит перед собой. Он знает меня так давно, что каждая морщинка на моем лице ему хорошо знакома.
– Толстая? Рябая? Дорогая, но если тебе еще на кило похудеть, ты же анорексию заработаешь. А веснушки тебя очень украшают. Я что-то вообще ничего не понимаю, – растерянно отвечает он. –Так. Ты устала, явно плакала всю ночь, ну, это понятно. Но у меня же глаза есть, и я говорю – ты очень красивая. Ты. Красивая. А Марк твой, конечно, редкий му…
В этот момент мимо кафе проезжает машина скорой помощи, своими сиренами заглушая то, что хотел сказать Давид, а у меня с сердца сваливается огромный камень.
С самооценкой, конечно, еще работать и работать, но мнение со стороны – важная штука.
– Давид, у тебя есть какой-нибудь срочный нотариус? – интересуюсь я аккуратно.
– Нотариус есть, а зачем он должен быть срочным? – удивляется он.
– Я хочу дистанционный развод.
. . .
Море всегда манило меня своей лазурью. С самого детства я мечтала, что когда-нибудь куплю домик на берегу и буду жить припеваючи, печь огромные шоколадные торты, купаться утром и вечером. Обязательно два раза, какой иначе смысл жить на море!
Ни о какой зиме я, конечно, не думала, да и о том, как совместить мечты стать певицей, актрисой, министром культуры и кондитером, не размышляла. Почему бы министру культуры не сниматься в мюзиклах и не печь торты по вечерам? Уверена, есть такие уникальные люди!
В итоге, на море я ездила редко, хорошо, если раз в пару лет, дом не купила, мультифункциональным политиком не стала.
Стала поваром, а потом, спустя вереницу курсов и стажировок, и шеф-поваром. Вышла замуж и пахала, пахала, пахала. Были у меня и стажировки в Париже, где мой багет, приготовленный для уток, унесла жирная чайка, и курсы в Японии, где я училась готовить суши, которые сама тогда терпеть не могла, и мастер-классы по идеальной пасте в Италии. Вот уж где я оторвалась и поправилась на пару кило.
Но всё работа, работа, подушка, опять работа.
И вот я на море, прямо с чемоданом и местным бомбилой, стою на набережной, кутаясь в шарф, и вдыхаю ни с чем несравнимый запах.
Я совершенно свободна.
Ладно, поправочка, вот сейчас разведусь, и будусовершенносвободна. На этой фразе глаза обжигает солью, но я тут же беру себя в руки, ведь ее тут и без меня хватает.Не сейчас.
Погода тут лучше, чем дома, явно теплее и весна уже чувствуется. Десять градусов выше нулевой черточки на термометре – с этим очень даже можно жить, только вот дождь собирается, а я даже не знаю, куда мне идти.
Мне было не до поиска квартиры, и когда я сошла с трапа самолета, оказалось, что никто меня тут не ждал. Остались либо апартаменты с колоннами и джакузи, которые стоят больше моего годового бюджета, или такие откровенно ужасные места, вроде жилого гаража у черта на куличках, куда я сунуться не рискнула бы даже в самом плохом случае. И все почему-то посуточное, а я так хотела бы разобрать чемодан, выдохнуть и понять, что я тут надолго. Гостиницы к этому совсем не располагают.
Глубоко вздохнув, прошу таксиста отвезти меня в какую-нибудь хорошую кофейню, в надежде сесть там и продолжить поиски. Увы, он понимает меня очень по-своему, потому что, войдя в помещение, я понимаю, что это обычная булочная.
В углу сиротливо ютится пара столиков с ненадежными на вид стульями, а на витрине масса выпечки. В основном это хлеб: багеты, батоны, чиабатты, какие-то круглые пышные хлебины, лепешки и шоти, пара сладких улиток и плюшки сердечками. На барной стойке стоит старенькая кофемашина с табличкой «не работает».
Я унываю еще больше, но покорно становлюсь в длинную очередь. Что ж, Марк сказал, я толстая? Вот и славно, можно не бояться лишних калорий и зажевать горе сладкой булкой с хрустящей корочкой. Или двумя.
– Девушка, миленькая, подскажите, что вот на этом ценнике написано? Совсем стара стала, зрение ни к черту! – колоритно просит бабуля, стоящая передо мной. Ей, наверное, лет семьдесят пять, а одета она, будто очень модные пятьдесят. Приятная такая, лицо доброе, голос мелодичный.
– Пишут, что чиабатта, а вот цены нет, – отвечаю с улыбкой.
– Бесценная, значит, булка-то заморская, – улыбается бабуля в ответ и переводит взгляд на мой чемодан. – А ты приезжая, что ли, милая? Что с чемоданом-то ходишь? Ой, ничего, что я на ты сразу? Подумалось мне, что ж такую молодую девицу на вы, вроде рановато.
– Что вы, я совсем не возражаю. Я только с самолета, да вот квартиру найти пока не удается. Решила кофе попить, а меня в булочную вместо кофейни привезли. Дай, думаю, булку прикуплю, такие очереди лучше любой рекламы.
– Это верно, тут лучшая выпечка в городе, – кивает головой бабуля. – А я уже пару недель квартирантов ищу, да мои объявления, наверное, не находят своих адресатов. Все сейчас в этих ваших интернетах, а я по старинке, пишу да на доску информационную клею…
Случайности не случайны, всегда говорила мне моя дорогая бабушка. Вот и сейчас, почему не воспользоваться шансом? За спрос денег не берут.
– А, может, мне ее посмотреть, ну, квартиру вашу? – говорю я наобум. – Вдруг мне подойдет.
– Посмотри, деточка, почему не посмотреть. Тут рядом, да и соседке я такой бы порадовалась, очень ты на меня в молодости похожа, – улыбается бабуля.
Я покупаю булку себе и чиабатту для Лидии Петровны, и решаю, что попытка не пытка.
Да и бабушка эта выглядит как-то…правильно. Женщина без возраста, между седьмым и восьмым десятком, приятная, интересно одетая, общительная и явно молодая душой. После Марка я уже не могу утверждать, что хорошо разбираюсь в людях, но мне почему-то кажется, что Лидия Петровна – тот самый человек, с которого начнется моя история в этом городе.
Хорошая история, на этот раз.
Глава 3.
Дом, в котором сдается та самая квартира, оказывается совсем рядом. Ничего особенного, обычная девятиэтажка, но с непривычно большими окнами. Лидия Петровна ведет меня к дому размеренно, не быстро, будто мы просто гуляем, не смотря на большой чемодан.
По пути я узнаю, что квартиру она сдает на пятом этаже, а сама живет на этаж ниже. Осталась от родственников, а чего пустовать ей? Были у нее разные квартиранты, кто-то в сезон на море приезжал, позагорать, покупаться. Кто-то на осень и зиму, поработать, кто не привязан к месту. Оно-то конечно приятнее поднять глаза от компьютера и на море посмотреть, чем на городской пейзаж. А была еще девушка с особым ребенком, очень милая, так её дочь тут заговорила, наконец. Уже к пяти годам девочке, да не получалось, а тут – оп, и случилось, наконец.
Очень она счастливая домой уезжала.
А теперь вот я иду квартиру смотреть, может и понравится мне, как знать.
Я торможу перед лестницей в попытке поудобнее ухватить тяжелый чемодан, как чувствую столкновение. Неловко взмахивая руками, я судорожно ищу руками опору, чтобы ухватиться. Опорой этой оказывается мужчина, который врезался в меня секундой раньше.
Я удивленно смотрю на него, такого же рыжего, как и я, а он так же разглядывает меня, только выражение его лица выдает еще и раздражение. Ну надо же, сбил меня, еще и злится.
– Егорушка, куда это ты так бежишь? Соседку мне чуть не сбил! – восклицает Лидия Петровна. – Помог бы, Эммушке, ясен сокол. Чемодан у нее вон какой тяжелый.
Егор молча кивает. В секунду мой чемодан отрывается от земли и летит до лифта, будто совсем ничего не весит. Я так и стояла бы с открытым ртом, но милая бабуля берет меня под локоток и подталкивает к лифту, рассказывая разное, пока мы идем.
– Это Егорка, мой троюродный внучек. Или четвероюродный? Дальний, в общем, родственник. Помню его еще вот такого махонького, – она прислоняет руку к бедру, показывая примерный рост малыша. – На лето приезжал сюда, камешки всё на море пересыпал. А, какой вымахал, да?
В самом деле, его рост – метра два. Ух, точно, что ясен сокол. И плечи широкие, крепкие, как в кино про качков. Или про американских лесорубов. Да, точно, такой большой, высокий, бородатый, как раз в клетчатой рубашке.
В теории, они там еще обладают прессом с кубиками и публикуются на разворотах женских журналов с голым торсом. Последнее, правда, в нем заподозрить сложно.
Но мышцы на руках были впечатляющие. Немудрено, что он так легко поднял мой чемодан и затолкал в лифт, а потом спустился по лестнице обратно и был таков. Всё молча и не очень доброжелательно.
– Да, очень высокий молодой человек, – растерянно киваю я.
Квартира мне сразу нравится, она вся какая-то очень теплая и уютная, а главное, видится мне настоящим домом. Настолько уютная, что мне хочется тут готовить, вышивать и вязать спицами, желательно одновременно и прямо сейчас. Это хороший знак, решаю я.
Две комнаты и кухня. Мебель везде раритетная, но это тот случай, когда всё на своем месте. Деревянные стулья с разными подушками смотрятся тут просто отлично, а старый резной кухонный гарнитур – настоящее произведение искусства. Чудесная двуспальная кровать с хорошим матрасом, пара кресел и столик на тонкой ножке у окна. И ни одного дивана, надо же. У нас в каждой квартире обязательно есть диван, а тут нет. Но самое важное – из окна я вижу море.
– Лидия Петровна, кажется, вы нашли свою квартирантку, – я смотрю на нее и широко улыбаюсь.
– Ой, это очень хорошо, деточка. Я много не возьму, всё по-честному. Ну, прямо сейчас и осваивайся, чемодан разбирай. А я тебе молока свежего принесу к булке-то, проголодалась, небось.
Я благодарю бабулю и начинаю разбирать чемодан, а потом ем самую вкусную булку в моей жизни, запивая ее отличным холодным молоком. Даже в Париже мне не было так вкусно.
Из окна я вижу бескрайнее море, к вечеру оно волнуется больше, чем в мой первый визит к нему. И я думаю, что мне тут понравится, ведь за последние несколько часов я и думать забыла о неверном муже.
Вспоминаю о нем зря, тут же возвращается плохое настроение и боль в грудине. Наверное, так болит разбитое сердце, иначе, почему вообще существует такое выражение.
На телефоне от него обнаруживается два пропущенных звонка, но я решаю не звонить и трубку не брать. Какая разница, где я, главное, подальше от него.
Ресторан только жаль, я только и успела, что администратору Наташе написать, что больше не приду, а сколько они продержатся без звездного шефа?
Но теперь это не моя забота. Моя – пережить это всё с наименьшими потерями. Так что вечером я сижу перед экраном, смотрю известный фильм о жизни заново и пока только ем. Молиться и любить мне еще не время. А есть – это всегда пожалуйста.
Я много думаю о том, что делать дальше, много плачу и очень тяжело засыпаю вечером, потому что в груди всё беспокойно мечется, сжимается и ноет. Я несколько часов смотрю в потолок, ворочаюсь и кутаюсь в одеяло, надежда уснуть тает с каждой секундой. Я считаю овец, пою себе колыбельную шепотом, даже читаю книжку на телефоне.
Под утро сну удается меня сморить, и снится мне почему-то этот странный рыжий парень под два метра ростом, который ловко рубит огромное дерево в бесконечном зеленом лесу.
Глава 4.
Море утром – это отдельное удовольствие. Я вижу его из окна и планирую каждое утро встречать вот так, с чашкой кофе, созерцая море. Я буду каждый день рассматривать его в деталях, подмечать его настроение, может, когда-нибудь даже нарисую картину.
Эмма и Море. Хорошо звучит.
Сегодня у меня большие планы: есть, спать, смотреть на море и снять мешок денег.
Последние годы я не испытывала потребности в деньгах, а получала очень хорошо, так что сбережений у меня хватает. Конечно, квартиру я купить не смогу, да и смысла пока не вижу, но открыть своё небольшое дело – вполне возможно. Сколько на это может уйти? Миллион? Два?
Понять бы еще, чего мне хочется.
Я из года в год, целыми днями готовила для других людей, забывая о себе. Готовила то, что модно, дорого, экзотично. Не то, что хотела я, а то, что хотел от меня Марк, и никакой роли не играло то, что я точно так же, как и он, владела кафе. Ровно пятьдесят процентов, одна вторая,половина. Но мои желания в расчет не брались, а вот умения эксплуатировались в полную силу.
Еще бы, звездный шеф-повар, Эмма Макушева, в свои двадцать семь успевшая поработать с самыми крутыми зарубежными шефами. Владелица одного из самых модных ресторанов столицы, куда запись в лучшем случае за месяц, а меню больше похоже на картины импрессионистов.
Наше с Марком детище. Единственное, учитывая, что детей мы так и не завели.
Я бросила его на произвол судьбы. Сезон они продержатся, а дальше… Но я не хочу об этом думать. Я всю жизнь всё тяну на себе, пора и честь знать. Дальше – сами как-нибудь.
Выходя на улицу, сталкиваюсь с Егором. Поразительно, как человек может быть таким хмурым, неужели он не умеет улыбаться?
Его брови сведены на переносице так сильно, что образуют широкую ровную полосу. Такая рыжая и бородатая приморская Фрида.
Хмыкаю и получаю тяжелый изучающий взгляд.
– День добрый, – басит лесник.
Подмечаю на нем теплую куртку и с сомнением смотрю на свою, вероятно, слишком легкую.
– Добрый день. Холодно там? – я слегка запрокидываю голову, чтобы вежливо встретиться с ним взглядом, но такого внимания не удостаиваюсь.
– Нормально, – бросает он в ответ, практически сквозь зубы, проходя мимо.
Очень вежливо. Ой, не очень-то и надо было. Закатываю глаза и продолжаю свой путь на улицу.
– Эммушка, дорогая, как тебе спалось на новом месте? – окликает меня Лидия Петровна, идущая к дому с длиннющим багетом под мышкой.
– Добрый день, Лидия Петровна. Сначала уснуть не могла, а потом так здорово выспалась, даже не ожидала, – улыбаюсь ей в ответ. Вот кто тут вежливый и радушный, не то, что этот рыжий недовольный медведь.
Перекидываю с ней еще парой фраз, когда Егор выходит из подъезда, ведя за руку маленькую хорошенькую девочку лет пяти. Она одета в теплую розовую куртку, из-под которой выглядывает настоящая юбка принцессы, а поверх шапки на голове надет ободок с короной.
Она что-то щебечет, дергает его за руку и выглядит совершенно счастливой.
– Привет, Лизонька. Как твои дела сегодня? – Лидия Петровна широко улыбается девочке и та машет ей рукой.
– Привет, бабушка Лида! У меня новая корона и мы с папой идем есть торт! – щебечет малышка, притормаживая. Но руку дровосека не отпускает.
Интересно, как она вообще достает до его руки? Она же совсем маленькая, а он вон какой огромный.
– Это очень вкусное дело, торты кушать, Лизонька. А что за повод? – интересуется бодрая старушка, наклоняясь поближе к девочке.
