Текст книги "Ай да сын! (СИ)"

Автор книги: Леонид Свердлов

– Пойдем.

– Куда?

– Мне надо сказать вам одну важную вещь, а у меня в кабинете очень дорогие пуленепробиваемые стекла, если вы их разобьете, то всю жизнь будет не расплатиться, так что давайте лучше выйдем.

– Ну, давайте, – вздохнул Штирлиц, с горечью подумав, что эпидемия сумасшествия не миновала и этот кабинет. «Совершенно теряют голову от поражений на фронтах», – подумал он, пропуская Мюллера вперед.

– Только после вас, – сказал Мюллер, – а то еще шандарахнете меня как Холтоффа.

– Воды! – простонал Холтофф, хватая его за брюки.

– Да ну тебя! – отмахнулся от него Мюллер.

– Дайте вы ему попить, жалко же, – сказал Штирлиц.

– Напоите, – буркнул на ходу Мюллер, обращаясь к Шольцу.

– Чем?

– Чем хотите, только не коньяком: ему хватит.

Холтофф с благодарностью взглянул на Штирлица: русский шпион был первым за этот день, кто отнесся к нему по-человечески.

– Мы, видимо, вернемся, – нарочито весело сказал Мюллер.

– Но я еще не вызывал машину, – заметил Шольц.

– А мы никуда не едем.

– Вернетесь скоро?

– Как получится, Шольц, как получится.

– Не пуха вам, господин обергруппенфюрер!

Мюллер вздохнул и, ничего не ответив, повел Штирлица вниз в подвал. Шольц проводил их долгим печальным взглядом. «Ай да сукин сын!» – подумалось ему.

* * *

Переговоры с американцами от имени Гиммлера вел генерал Вольф (таки истинный ариец). Летчик, возивший в Берлин его донесения, каждый раз замечал, как осунулся и похудел генерал.

– Передадите это в собственные руки рейхсфюреру, – говорил он, дрожащей рукой отдавая очередную депешу.

– Передать еще что-нибудь?

– Да, передайте, – быстро, дрожащим голосом заговорил Вольф, воровато озираясь. – Скажите ему, что я больше не могу, что завтра я сам полечу в Берлин.

– Слушаюсь, – сказал летчик и полез в самолет.

– Если вас собьют, – сказал Вольф, судорожно хватая его за руку, – съешьте этот пакет еще до того, как отстегнете парашют.

– Это невозможно, – отвечал педантичный пилот, глядя на огромный пакет.

Вольф поспешно протянул ему банку с горчицей.

– Слушаюсь! – козырнул летчик.

– И помните: никто, кроме рейхсфюрера, не должен ничего знать.

Выслушав доклад летчика, Борман невольно испытал чувство мстительной радости. «Так значит, Вольф возвращается?» – переспросил он, разбив портрет Гиммлера о голову секретаря. – Ну теперь они в моих руках. Теперь я отучу этого засранца рейхсфюрера от всяких там переговоров за моей спиной!

Он вызвал двух своих лучших агентов и, дав каждому по морде, сказал: «Поедете на аэродром. Как только появится генерал Вольф, действуйте по инструкции N125/674-IV-A». Это означало: один бьет по зубам, другой бросается сзади и скручивает руки, а потом «объект» сажают в машину и отвозят к Борману.

* * *

Штирлиц не сразу решился войти в кабинет Шелленберга. После того, как стало известно, что он – советский разведчик, можно было ожидать любой реакции. Но, против ожиданий, Шелленберг встретил Штирлица очень радушно:

– Штирлиц! Тысячу лет тебя не видел! Что же ты ко мне не заходишь? Тебе Столичной?

– Я за рулем.

– Прости старого дурака: конечно Московской.

Он налил Штирлицу полный стакан, а себе плеснул немного в рюмку и сказал:

– Россия. Какое емкое понятие! Сколько связано с ней: загадочная русская душа, русская зима, русская тройка, русские дороги, русская водка, русская свинья, я имею в виду русскую кухню. За Россию, Штирлиц, до дна!

Штирлиц пригубил стакан.

– Я уезжаю, – грустно сказал он.

– Начальство вызывает?

– Да нет, просто дела всякие.

– Рвешь когти? Понимаю, этот Мюллер кого угодно достанет, не обращай на него внимания.

– Да я не из-за этого, – промямлил Штирлиц, изучая свои ногти.

– Понимаю, – внезапно загорелся Шелленберг, – это тайна. Я знаю, что такое тайна: сам работаю в разведке, можешь мне довериться: когда дело касается чужих тайн, я могу молчать как кремлевская стена.

Штирлиц промолчал в ответ. Шелленберг мрачно насупился и сказал:

– Ну, так уж и быть: выпишу тебе документы.

– Выпишите мне мужские и женские документы, – попросил он.

– Зачем? Придется переодеваться.

Штирлиц кивнул. Шелленберг вздохнул и выписал документы.

– Вернешься? – спросил он.

– Постараюсь.

– Возвращайся скорее, Штирлиц. Нам надо о многом поговорить. Мне ты можешь доверять, уж я-то не проболтаюсь.

Уже дойдя до двери, Штирлиц возвратился и положил на стол ключ.

– Мюллер заперся в седьмой камере и не выходит. Покормите его, что ли.

– Заперся? – лукаво переспросил Шелленберг.

Штирлиц смущенно опустил глаза.

– Какая разница… Его можно уже выпустить.

– Договорились, – сказал Шелленберг, пряча ключ в стол. – А в том, что наш разговор останется между нами, можешь не сомневаться.

– Ну да, – рассеяно сказал Штирлиц.

Выходя, он слышал, как Шелленберг говорит по телефону:

– Держись за стул, а то упадешь! Знаешь, с кем я сейчас разговаривал?..

«Трудно будет, – думал Штирлиц, выходя из здания РСХА. – Конечно, можно доказать, что все это неправда, но…»

«Мама! Смотри: русский шпион!» – закричал какой-то малыш, показывая на него пальцем и, получив от матери подзатыльник, заревел.

«Трудно будет», – снова подумал Штирлиц.

Через час он и Кэт уже ехали в Швейцарию.

* * *

Выйдя из самолета, генерал Вольф сразу увидел громил партайгеноссе Бормана. Улыбаясь, они двинулись к нему. Вольфу стало не по себе: уж очень это смахивало на инструкцию N125/674-IV-A, если так, то ему оставалось рассчитывать только на чудо.

Чудо явилось в лице Шелленберга. Как из-под земли возник он за спинами громил и, растолкав их, обнял Вольфа. «Какая встреча! – воскликнул он. – Тысячу лет вас не видел, Вольф! Как долетели?»

Агенты Бормана растерялись: в инструкции N125/674-IV-A ничего не было сказано о Шелленберге, а тот, совсем обнаглев, обернулся к ним и сказал: «А, это вас Борман прислал? Очень мило. Возьмите чемоданчики и отнесите в мою машину. Душечка Борман всегда так заботлив!»

Окончательно сбитые с толку громилы выполнили приказание Шелленберга, тот усадил Вольфа в машину, дал громилам на чай и сказал: «Поцелуйте от меня лысину партайгеноссе Бормана и передайте мой пламенный привет».

Гиммлер, включив радио на всю мощность, кричал:

– Вы провалили операцию и поставили под удар меня, ясно вам это?! Каким образом Борман узнал о наших переговорах?!

Шелленберг покраснел.

– Я не понимаю, – сказал он, – почему вы на меня так смотрите. Между прочим, если бы я не подслушал разговор Бормана с его агентами, то…

Его прервали всхлипывания Вольфа:

– Не ругайте меня, рейхсфюрер, не ругайте! Если бы вы знали, что я пережил за эти дни: по ночам кто-то привязывал меня к кровати; когда я шел на переговоры, черные кошки стадами перебегали мне дорогу; в еде мне постоянно попадались крысиные хвостики и лапки; мои тапочки прибивали к полу, а в сапоги наливали масло; каждый день мне приходили записки за подписью какого-то п. Ш., где мне угрожали смертью, если я не уберусь.

– Что это за п. Ш.? – спросил Гиммлер.

– Пастор Шлаг, – ответил Шелленберг, – есть у нас такой пособник коммунистов.

– Так значит, о наших тайных переговорах знают даже явные пособники коммунистов? – взревел Гиммлер.

– А что вы опять на меня так смотрите? Чуть что, так сразу Шелленберг, будто я баба какая болтливая! Да, я общительный: разведчику нельзя иначе, но не болтливый: если надо, то я могу молчать как берлинская стена.

– Какая стена? – переспросил рейхсфюрер.

– Берлинская.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

(ШЕЛЛЕНБЕРГ)

Иногда он выбалтывал даже то, чего и знать-то не мог.

* * *

Борман проснулся от поцелуя в лысину. Перед ним стояли два его агента.

– Это вам от Шелленберга, – сказал один из них.

– С пламенным приветом, – добавил другой.

Борман не впал в истерику, хотя и понял, что его обманули: он собрался с мыслями и спустил громил с лестницы, изрубил топором портреты Гиммлера, выбил стулом окно, выбросил туда остатки портретов, набил морду секретарю; спускаясь в гараж, плюнул в лицо какому-то генералу, который именно в этот момент, задумался, не напрасно ли он голосовал в тридцать третьем за Гитлера, в гараже Борман проколол шины всех автомобилей и, окончательно успокоившись, взял такси, так как шины его личного автомобиля оказались проколоты, и помчался к фюреру. У него остался только один шанс: успеть туда раньше Гиммлера.

Борман понял, что проиграл, когда услышал громкий смех из-за двери с табличкой «фюрер». Когда он вошел, смех прекратился и фюрер, приподымаясь из-за стола, вежливо сказал: «Как хорошо, что вы зашли к нам, Борман. Мы тут с Гиммлером и Шелленбергом только что о вас говорили».

Наглые морды Гиммлера и Шелленберга ехидно улыбались из-за его спины.

– Продолжай, Генрих, – сказал фюрер Гиммлеру.

Тот наклонился к его уху и, искоса поглядывая на Бормана, зашептал:

– Приходит, значит, к нему жена Геббельса…

Шелленберг вдруг схватился за живот и весело, звонко засмеялся. Посмотрев на него, засмеялся и фюрер, и вот все трое, забыв о стеснении, хохотали, наваливаясь на стол. Борман заскрежетал зубами и вышел. А за спиной у него слышался надрывный голос фюрера:

– А дальше? Дальше-то что?

– Дальше нельзя, – надрываясь от смеха, отвечал ему Гиммлер, – дальше неприлично.

Когда Борман выходил из бункера, за его спиной один охранник спросил у другого:

– Знаешь анекдот про жену Геббельса?

– Нет.

– А, черт! Я тоже.

* * *

Секретарь Бормана застал своего шефа за одним из его любимых занятий: высунув язык от напряжения, он пририсовывал на портрете рейхсфюрера ослиные уши. Увидев секретаря, он подскочил к нему и, потрясая кулаками, прорычал:

– Следует строго запретить всем членам партии рассказывать гнусные анекдоты о вождях, особенно когда они не знают, чем эти анекдоты кончаются.

– Совершенно с вами согласен, – поддакнул секретарь. – К вам фрау Геббельс пришла, прикажете впустить?

* * *

Штирлиц встретился со связником в маленьком бернском кабачке. Связник передал ему, что в создавшихся условиях Центр не может настаивать на возвращении Штирлица в Германию, но если он сам чувствует в себе силы, то вскоре ему поручат новое, еще более интересное задание. Также связник сообщил, что за успехи в работе Штирлиц награжден переходящим красным вымпелом и званием Героя Советского Союза (посмертно). Штирлицу вдруг страшно захотелось пройтись по РСХА с геройской звездой на мундире, чтобы там все со стульев попадали. А связник, между тем, сказал, что он лично восхищен работой Штирлица и хочет с ним выпить.

– Я за рулем, – ответил Штирлиц, подумав: «Ну почему все хотят меня напоить?», но все же выпил. Водка ударила ему в голову и он, пристально посмотрев в глаза связнику, сказал:

– Если у вас найдется десять минут, не могли бы вы подождать, пока я напишу письмо?

– Десять минут у меня найдется, – ответил связник.

Штирлиц вырвал несколько страниц из записной книжки и, взяв самописку в левую руку, написал: «Здравствуй, любовь моя!»

 
Ты, любовь моя, извини,
Что я не писал:
Я за эти долгие дни
Очень уставал.
В каждом сне встречаюсь я с тобой,
Но обязан я продолжить бой,
Так что, я боюсь,
Скоро не вернусь.
Если скажут, что я был жесток,
Слухам ты не верь.
Обходился я всегда как мог
Без больших потерь.
Если я кого и убивал,
То всегда от этого страдал.
Ты пойми, жена:
Это же война.
И теперь продолжу я вновь
Свой нелегкий труд.
В нем твои мне верность и любовь
Силы придадут.
Если трудно станет мне в борьбе,
То тогда я вспомню о тебе
И смогу опять
Битву продолжать.
 

Жену Штирлиц видел всего один раз. Ее показали ему издалека в берлинской пивной. Подойти к ней он не имел права, но он сразу полюбил ее и хранил верность до сих пор.

– Мой поезд отходит через десять минут, – сказал связник, – пишите быстрее.

Штирлиц посмотрел на листок из записной книжки: «Здравствуй, любовь моя!» – это все, что он успел написать. Он скомкал свои листки и сказал:

– Извините, что я задержал вас так сильно. Не стоит тащить это через три границы.

Они попрощались и Штирлиц пошел к своей машине. «Трудно будет, – подумал он. – Как выполнять задание, когда все косятся, спрашивают о здоровье Достоевского и просят научить играть на балалайке? Трудно будет, да кому сейчас легко?»

Штирлиц долго еще стоял у машины и курил. Он имел на это право, потому что он решил вернуться в Германию.