Текст книги "Счастливчик (СИ)"

Автор книги: Леонид Жирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Да папа.

– Девушка она красивая, но какое, приданное за ней дадут?

– Папа! Меня ее приданное совершенно не интересует, но Дмитрий Васильевич что-то говорил о двух тысячах рублях. Папа! Ты когда женился на маме…

– Было другое время!

– Но ведь тебя не интересовало ее приданное?

– Это правда! Меня не интересовало, потому, что я люблю твою маму, с первого взгляда, с первой встречи!.

– Я тоже люблю Катюшу!

– Но я статский чиновник, а ты военный, офицер! Когда же ты сможешь жениться?

– Не раньше чем через пять лет.

– Ну, дай Бог тебе!

Мы обнялись с отцом, выпили по рюмке шустовского коньяка из отцовского запаса, и он понес новость в спальню, куда уже удалилась мама.

***

С утра получение в канцелярии училища прогонных денег, проездных документов, прощание с друзьями. Через день я должен был отправиться к месту службы.

Кроме моего 172 Лидского пехотного полка, бывшего вторым полком второй бригады сорок третьей пехотной дивизии. В нее входили еще: 169 Ново-Трокский пехотный полк, 170 Молодечненский пехотный полк, имевшие стоянку в г. Вильна, составлявшие первую бригаду и 171 Кобринский пехотный полк в Гродно.

***

Проезд по железной дороге. Практически не отрываюсь от окна. Господи Боже, какая же большая моя Родина – Россия! Едешь, едешь, и конца края ей нет. Через девять дней на месте. Быстро нахожу расположение полка. Городок маленький и поездка к окраине от станции времени много не занимает.

Лида – уездный город Виленской губернии, при станции Польских железных дорог, в 89 верстах от губернского города Вильно. Пятнадцать тысяч населения; большинство евреи, есть поляки, литвины, немного русских. Климат умеренный. В городе две епархиальных и одна военная церкви. Городок чистый и аккуратный.

Представляюсь командиру полка.

– Господин полковник! Подпоручик Тихменев, представляюсь Вам по случаю назначения в Ваш полк.

– Здравствуйте, поручик.

– Здравия желаю господин полковник!

Знакомимся, полковника зовут Романов Владимир Романович.

Полковник кратко рассказывает историю полка.

– Сформирован полк семнадцатого января тысяча восемьсот одиннадцатого года под именем Пензенского внутреннего гарнизонного губернского батальона. Первого января тысяча восемьсот девяносто восьмого года стали мы называться, 172-й пехотный Лидский полк.

Подробнее можете узнать в библиотеке офицерского собрания.

В прошлом году полк перешел сюда, в специально для него выстроенные казармы, здесь, на окраине города. До этого размещались по обывательским квартирам, если желаете, можете квартировать прямо тут, в офицерском доме, если нет, то устаивайтесь в городе.

Ну, эта часть нашей беседы закончена. Полковник встал. Я тоже вытянулся перед ним.

– Назначаю Вас, субалтерн-офицером во вторую роту, к капитану Гришину Андрею Константиновичу. Будете с ним два Андрея. – пошутил полковник.

– Идите в канцелярию, доложите полковому адъютанту, пусть оформит в приказе по полку.

***

Весь первый день ушел на представление офицерам полка, фразу «Представляюсь Вам,…» я повторил раз шестьдесят.

Капитан Гришин, по виду старый служака с коротко остриженной шевелюрой, с полуседыми усами, кустистыми бровями, слегка одутловатым лицом и выцветшими глазами, но подтянутый, с бравой фигурой, посоветовал мне устроиться в городе. После переселения полка в казармы в городе образовалось много свободных квартир под наем, весьма дешевых, на разнице между квартирными деньгами и оплатой можно было недурно сэкономить, я с благодарностью выслушал его советы.

Впрочем, устройство на квартиру и прочие хозяйственные дела я осуществил только через месяц. Сразу же по представлению начальству и по зачислении, в списки, меня отпустили в отпуск, так называемый "28-ми дневный". Этот традиционный, полагавшийся всем молодым офицерам после производства отпуск, давался, конечно, не для отдыха. В счастливом 19-летнем возрасте, чтобы отдохнуть, вполне достаточно проспать без просыпу часов девять, десять.

Попечительное начальство установило его с целью дать папашам и мамашам возможность вдоволь насладиться лицезрением своего отпрыска в офицерской форме, а самим отпрыскам покрасоваться вообще, а перед знакомыми девицами в особенности. Поскольку я находился далеко от родительского дома, отпуск я провел в Вильно в семье тетки Аглаи, сестры моей матери, навещая с ней, и ее дочерью, моей кузиной Ангелиной, всех их знакомых, и поневоле знакомясь с дочерьми этих знакомых. Но Катенька Крылова не выходила у меня из памяти, и я очень жалел, что ее нет рядом со мной.

***

Здравствуйте Андрей Васильевич!

У меня все хорошо. Я начала заниматься по курсу педагогики, чтобы сдать экзамены на звание домашней учительницы. Папа сказал, что после окончания гимназии я могу претендовать только на звание домашней воспитательницы, а это не даст права получать впоследствии вспомоществования от губернского комитета попечения народного образования. Сдав же экзамен на звание домашней учительницы, я смогу получать жалование от родителей ученика, и впоследствии быть обеспеченной хотя – бы минимальной суммой.

Много читаю сейчас, я еще до момента поступления на курсы, поставила себе целью прочитать сочинения британского писателя, сэра Вальтера Скотта. Жаль только, у нас в Иркутске нет в книжном магазине всех его сочинений, папа правда обещал выписать их из Томска, так как брат Юрий написал, что у них в городе есть все, и конечно все книги этого писателя.

Третьего дня моя гимназическая подруга Ольга, помните, я рассказывала Вам о ней, вышла замуж за служащего канцелярии губернатора Сергея Ардалионовича Мышецкого.

Свадьба была очень красивая, венчал их сам благочинный отец Гавриил. Мне так хочется…

Лучше напишите мне, как Вы представились в полку? Каков город Вильно? Что Вы делали в отпуске? Как нашла Вас Ваша тетушка? Какое общество в Вильно? Наверное, встречались с барышнями? Какие они? Как одеваются? Опишите мне свои путевые впечатления. Ведь между нами сотни, даже тысячи верст. Я так жду Ваших писем Андрей Васильевич! Пишите мне каждый день, хотя бы несколько строк, прошу Вас.

Храни Вас Бог!

Остаюсь Ваша Екатерина Крылова.

***

Здравствуйте милая, Екатерина Дмитриевна!

Как Вы знаете мне после представления в полку, мне был предоставлен отпуск протяженностью в двадцать восемь дней. Свой отпуск я провел в Вильно в семье нашей родственницы, сестры моей матери Аглаи Федоровны. Вильно губернский город, насчитывает примерно двести тысяч населения (православных около 30 тысяч), остальное – евреи и католики. Климат в Вильне умеренный, но непостоянный, так как сравнительно недалеко находится Балтийское море. Воздух мягкий, слегка влажный. Всех учебных заведений в городе более 60, а именно: 2 мужских гимназии, реальное училище, женская гимназия, Мариинское высшее женское училище, химико-техническое училище, 2 учительских института – христианский и еврейский, 2 духовные семинарии – православная литовская и русско-католическая, военное училище и много других правительственных учебных заведений. Кроме того, в городе находится несколько мужских и женских частных гимназий, прогимназий и много низших школ. В городе много православных церквей, среди них два собора; много костелов, есть лютеранские церкви.

Из самых заметных достопримечательностей могила Гедемина и Столовая гора.

Офицеров в польских семьях не принимают. Интеллигенция в городе в основном польская.

В городе стоят несколько полков нашей дивизии. Практически все время отпуска я провел с семьей моей petite tante, мы ходили в гости к друзьям и сослуживцам ее мужа. Два раза я участвовал в представлении живых картин.

В моих визитах меня всегда сопровождала моя кузина Ангелина, милая и веселая болтушка, которая не отпускала меня ни на шаг и весьма строго смотревшая на нравственность моего поведения. Она нашла меня безупречным! Так, что Вам нет нужды беспокоиться о других барышнях.

Одеяния оных, ничем особенно не отличаются от тех, в которых щеголяют барышни в Иркутске.

Несколько раз я побывал в офицерском собрании сто шестого Уфимского полка, познакомился с офицерами и его (полка) командиром Александром Захаровичем Беймельбургом.

Пытался всячески развеяться за время отпуска, но скажу вам честно Катюша, не было ни часа, ни даже минуты, чтобы я не вспоминал о Вас, о нашем месте над Ангарой, и то, как я люблю Вас.

Остаюсь верный и любящий Вас Андрей Тихменев.

Глава VI. Полный Зарайск

Я открыл глаза и ничего не понял. Почему я оказался на лесной дороге, обнимая здоровенную сосну уткнувшись в ее ствол лбом? Раздался резкий свист, вслед за которым сразу же возмущенный голоса:

– Антихрист ты, что делаешь? Караул!

– Немедленно прекратите! Я..

Раздались звуки глухих ударов.

– Счас и с третьим разберемся! Егорша, обходи коляску с той стороны!

– Счас!

В голове все плыло, оторвав руки от сосны, я сунул правую в карман, нащупал рукоятку, встал, повернулся влево, прикрывшись с правой стороны сосной обидчицей и не вскидывая руку вверх, от пояса выстрелил три раза в набегавшую огромную фигуру, размахивающую бейсбольной битой. Мужик споткнулся и с маху рухнул ничком на землю. Шаг назад, полуповорот, а вот и второй!

– А-а-а! Атаман!

Второй, бросил биту, упал на четвереньки и боком как краб начал перемещаться за опрокинутою коляску, из-за которой он, по-видимому, только что и появился. Вот это реакция! Я выстрелил в него, но промахнулся. На другой стороне дороги послышался треск ломаемых ветвей.

– Бежим! Никитича из леворверта стрелили!

– Стой! Стрелять буду!

Кричал то я только для острастки, откуда-то зная, что остался у меня в барабане один патрон. Судя по шуму, нападавшие, рванули не хуже марафонцев. На лбу, пальцы нащупали здоровенную шишку. Вспомнилась сержантская приговорка молодым, про то, что он подарит им рог, которым они будут упираться. Вот он рог то! Осталось найти, во что упереться.

Господи! Какая ерунда лезет в голову! Где КАМАЗ? Где Борисыч со своей «Волжанкой»? Почему я в лесу? Лошадь с коляской откуда!? Вверху, в кронах деревьев зашумел ветер. Стало как – то зябко, несмотря на яркое солнце, пробивавшееся сквозь листву и хвою на землю золотистыми лучами… Что это у меня в руке за штука? Явно не Наган, и не Кольт, какой-то маленький уродец. И откуда я знаю, что он пятизарядный? Так, а во что это я одет? Пиджак то откуда? Да еще серого цвета? У меня такого никогда не было. Брюки, невообразимая обувка. Где берцы? Черт знает что!

Около сосны лежит моя черная сумка, а рядом с ней раздавленная соломенная шляпа. Я подобрал сумку, и подошел к поверженному гиганту.

Никакой он не гигант, может всего, навсего со страху показалось. И не бита у него была, а самая обыкновенная деревянная дубина. Приложил руку к сонной артерии. Готов! Жмурик!

"А, что у меня состояние необходимой самообороны!", правда, почему-то ствол в кармане оказался. Но лучше так, чем наоборот, когда я лежу, а он стоит.

Прикрытый полой длинного пиджака надетого на мертвеца, на земле лежал тряпичный сверток. Я на автомате раскрыл сумку, сунул трофей внутрь, затянул молнию. Потом разберемся что за гравицапа.

Впереди лежали два тела, я подошел посмотреть, живы или нет. Потрогал у первого сонную артерию, бьется. Второй в это время начал шевелиться, значит, тоже жив. Через минуту человек одетый не менее странно, чем я, уже сидел, ощупывая землю вокруг себя.

– Где же? Где они?

– Вы что ищете?

– Очки! Вот они мои хорошие! – Сидевший, нацепил очки на нос, пощупал голову, что неразборчиво пробормотал себе под нос. Потом посмотрел на меня и спросил:

– А где разбойники? Что с Трифоном?

– Отвечаю по порядку, один лежит с той стороны дороги, за коляской, а еще двое, по-моему, убежали. Трифон жив, но без сознания.

– А как же Вы с ними справились? – спросил мой «vis-a-vis», и нагнулся над лежавшим человеком, который, видимо, и был Трифоном, взял его за руку и достал из жилетного кармана часы.

– Без памяти, но пульс хорошего наполнения. Все будет хорошо-с.

– А у меня вот совершенно случайно в кармане оказался вот… – и я достал револьвер.

– А! «Велодог»! Очень удачно батенька, очень! А я даже и не подумал о разбойниках, хотя меня полицмейстер и предупреждал!

– Полицмейстер?

– Да, Нил Серафимович. Наш, зарайский.

Смутные подозрения зашевелились у меня в душе. В этот момент лошадь до той поры стоявшая спокойно, видимо заинтересовавшись травой, потянулась в сторону обочины. Раздался скребущий звук, издаваемый коляской. Я схватился за голову, почувствовал шишку.

– Скажите…

– О, да у Вас наш герой тоже есть раны?

– Да какие раны? Шишка только, решил с сосной пободаться. Сосна оказалась крепче.

– Дайте, дайте мне посмотреть! Да-с шишка изрядная! Но ничего страшного, голова у Вас молодая, как говориться до свадьбы заживет. Синяки под глазами видимо позже появится. Да и сотрясение у Вас, – и он опять что-то пробормотал себе под нос.

Осмотрев тело громилы, упоминавший полицмейстера очкарик, произнес:

– Mort.

Зашевелился Трифон, через четверть часа соединенными усилиями мы поставили коляску на колеса. Трифон заменил сломанную оглоблю выломанной сухой слегой, отыскал за поворотом бричку, запряженную парой лошадей которая, скорее всего, принадлежала лихим людям. Уселся на козлы, и мы поехали в Зарайск. Труп громилы, непрерывно крестясь, Трифон с нашей помощью, затащил в бричку. «Доктор», как я решил его называть про себя, сказал, что он потребуется на опознание. Спросить его имя отчество мне показалось опасным. Как это вдруг я не помню, как его зовут? Ведь ехали же мы до нападения вместе, о чем-то говорили? Самое интересное, что и «Доктор» меня никак не называл, только «батенька», словно Владимир Ильич Ульянов-Ленин, блин!

До городка мы добрались, по часам Доктора за три четверти часа, по нашему сорок пять минут. Все это время он переговаривался с Трифоном, о том, что непременно надо сразу ехать к полицмейстеру. Высказывал предположения о том, как воспримет Зарайское общество весть о нашем приключении, и какое место я займу в сонме местных героев и богатырей. Один, раненый, окруженный поверженными товарищами и злобствующими врагами я как истинный…и т. д. и т. п.

Я проезжал сквозь Зарайск в июне 2007 года. На мой взгляд, с тех пор, изменился он очень мало. Разве, что на улицах не было ни одной машины. Сонный городишко, несколько телег, да старинный Кремль, которым я это знал, жители «зело» гордятся. Но вывески магазинчиков выходящих фасадами на главную улицу мне не понравились. Орфография как в историческом фильме. И собор, который в прошлый раз был заперт на огромный, ржавый, висячий замок и не действовал, сейчас был открыт, и, по всей видимости, работал во всю. Подозрения мои укрепились, я только никак не мог понять, как могло произойти, что я оказался в чужом теле, а моя сумка перенеслась сквозь время вместе с моим сознанием.

Бред! Сколько я до этого не читал романов о путешественниках во времени или романы из так называемой "альтернативной истории", ничего похожего никто не описывал. Матрица личности? Да. Волшебство? Да. Личность и довесок в виде потертой кожаной сумки? Нет. Хотя, может быть, кто-нибудь и такое описывал, просто мне не встречалось.

Интересно, какой сейчас год? От всех этих мыслей и понимания, что я здорово влип, голова моя разболелась, и на вопросы и замечания Доктора я отвечал односложно и неопределенно. Это же надо именно мне и так больно!

Тем временем мы выехали на центральную площадь, которая оказалась замощенной булыжниками, а не асфальтом и подкатили к казенного вида зданиям, в которых в 2007 году размещались мэрия и прочие городские службы.

Ничего не изменилось, судя по вывескам, в размещении органов власти. "Зарайское уездное воинское присутствие", "Податное управление", "Уездное Земское Собрание" и т. п.

Оказалось, что полицмейстер тоже размещается здесь. «Доктор» в сопровождении Трифона отправился внутрь, провожаемые взглядами, мгновенно собравшихся зевак. Откуда они только так быстро взялись?

Процедура опознания свелась к тому, что из дверей вышел сопровождаемый «Доктором», Трифоном и двумя полицейскими, пожилой дядька с седыми усами и такими же седыми бакенбардами, одетый в форму вызвавшей в моих воспоминаниях слово "Околоточный".

Скользнул по мне цепким взглядом выцветших голубых глаз из под кустистых бровей, он подошел к бричке задрал простреленный пиджак, которым Трифон укрыл лицо, пожевал губами и сказал:

– Петр Никитин, сын Полозов. Добаловался рокалия!

Потом сказал одному из городовых:

– Федякин, сбегай за сотским. Пусть похороны организует, – и, уже обращаясь ко мне. – Пойдемте милостивый государь. Снимем ваши показания.

Говорил в основном «Доктор», он рекомендовал меня другом сына хозяина имения, куда его вызвали. Старикан слушал, изредка задавая вопросы. Полицейский помоложе записывал, я иногда вставлял замечания.

Я, ощупывая свою шишку и остался в стороне от установления своей собственной личности.

– Хорошо, Викентий Владимирович, подпишите вот здесь и здесь. И Вы Сергей Александрович…

В этот момент мне действительно стало дурно, это стало заметно, но я справился с собой и поставил в указанных местах неразборчивые закорючки. Со второго класса не писал перьевой ручкой, которую надо макать в чернильницу.

– Ближайшие два дня, Викентий Владимирович и вы милостивый государь постарайтесь никуда не отлучаться. Я подойду к Вам, и мы оформим все бумаги должным образом.

Мне стало действительно плохо, адреналин закончился совсем.

– Я вижу, он совсем плох, – это уже в мою сторону. – Как бы сотрясения мозгу не было?

– Я Нил Серафимович, помещу нашего героя у себя дома. Обстоятельства совершенно позволяют.

– Ну и прекрасно. Завтра или послезавтра я у Вас буду. А сейчас на телеграф, пусть из Рязани воинскую команду высылают. Душегуб то этот, Полозов, купца Абросимова Силу Исаевича да приказчика его Мукачева Ваньку убил смертью третьего дня.

Все перекрестились. На меня, слава богу, не смотрели, я перекреститься запоздал.

– Сегодня тела их нашли в лесу. Дети по ягоду пошли, да и наткнулись в орешнике около дороги. Как Анне Васильевне сказали, так без памяти и повалилась. Едва отлили. Убили и ограбили. Да вишь, и на него, волка этого охотник нашелся. Собаке, собачья смерть. Двое значит, их было? Ништо! Пешие, далеко не уйдут, а там и команда подоспеет. Лес сквозь мелкое ситечко процедим. Поймаем. А пока эстафет пошлем сельских стражников оповестить, чтобы поглядывали.

Мы распрощались с Нилом Серафимовичем и Трифон отвез нас к дому Викентия Владимировича. Был уже восьмой час, когда мы, напившись чаю на веранде выходящей в сад сидели и покуривали с доктором.

– Прошу великодушно извинить за скромный ужин, прислуга у меня приходящая. Завтра будет. Тогда и приготовит, что ни будь более существенное, а сейчас позвольте показать Вам Вашу комнату.

Доктор взял керосиновую лампу и повел меня в глубь дома.

В небольшой комнате, с окнами выходящими в сад он оставил мне горящую лампу и пожелав хорошего отдыха удалился. Мои вещи стояли в углу. Было этих вещей три места. Черный кожаный саквояж, фибровый чемодан и самое главное моя драгоценная сумка. Папироски у доктора хорошие может быть, да уж больно непривычные. Толстые, короткие, из коробки под названием «Сальве». Я заметил на стене небольшое зеркало и со страхом заглянул в него. На меня глядел очень молодой человек, с едва пробивающимся пушком над верхней губой и несколькими волосками на подбородке. Надо будет сбрить нафиг. Светлые волосы, голубые или светло-серые глаза, в впотьмах не разобрать, черты лица правильные я бы даже сказал приятные. Неожиданно черного цвета брови. Огромадная шишка на лбу и разливающиеся синяки под глазами.

Рост, по ощущениям кажется, чуть больше, чем бывшие у меня метр семьдесят девять. Я раскрыл свою сумку, достал «Альянс», слава богу, еще сигареты остались после рыбалки, пока еще в достаточном количестве, а вот что потом курить буду?

Достал и тряпичный сверток, развернул. Деньги, золото. Денег вроде много. Наверное, точно того купца покойника.

Я прикурил от лампы, подошел к окну и стал обдумывать свое положение. Поискал куда девать окурок, затушил его о жестяной отлив и сунул в карман.

Что мы имеем? Год я подсмотрел на протоколе в полиции, когда подписывался, 1906. Ровно сто один год назад. В России закончилась первая революция. Впереди мировая война. По возрасту я на нее точно могу попасть. Профессии для здешнего времени у меня нет. Электричество, и то, не везде есть. У доктора точно нет. Про компьютер и говорить нечего. Спрятать его надо понадежней, если не дай бог увидят, замучаешься объяснять что это и откуда это у меня. Быстро в дурку попадешь, или как, здесь сейчас судя по Чехову, говорят, в дом скорби. В голову пришло, что по здешним понятиям я совершенно безграмотен. Читать-то я смогу, а вот писать…

Это все минусы. Из плюсов, я молод, у меня нет дальнозоркости, все зубы на месте, ничего кроме несчастной головы больше не болит, ничего не ломит. Деньги кое, какие имеются. На первое время не пропаду. Надо их пересчитать и придумать, куда засунуть. Судя по одежде, я человек из приличного общества. Даже часы в жилетном кармане имеются.

Из внутреннего кармана пиджака я достал бумажник довольно большого размера, кажется, такие называют портмоне. Ладно, начнем с финансов. Чужие деньги присвою, учитывая обстоятельства, Господь простит.

Итак, подсчитаем наличествующие активы.

Бумажные деньги: шестьдесят пятисотрублевых бумажек, итого тридцать тысяч; двадцать восемь сторублевых «Катенек», еще две тысячи восемьсот; две бумажки по пятьдесят рублей с портретом Николая I светло-салатового цвета, я таких раньше и не видел никогда, еще сто рублей; три по двадцать пять рублей с Александром III, нежно-розового цвета, их кажется, в народе «Сашенька» называли, хотя почему называли? Называют! Вот б… я влетел! Хотя еще подумать надо, где лучше? Под КАМАЗом или в России за пятьдесят лет до своего рождения?

Нет, наверное, все-таки, лучше здесь. Продолжим подсчет, восемь красных червонцев, шесть синих пятерок, зеленая трешница и четыре синих с одной стороны и желто-поносного цвета с другой рублей

Итого мелочью семьдесят пять плюс восемьдесят, сто пятьдесят пять, сто восемьдесят пять и семь, сто девяносто два. Всего: двести девяносто два, тридцать тысяч девяносто два, тридцать три тысячи девяносто два.

Теперь металл, рубль с курносым профилем, полтинник с таким же уменьшенным изображением, три гривенника, пятак, здоровый такой с надписью "российская медная монета", две копейки – это семишник, и девять монеток по копейке, но с той же горделивой надписью. Итого рубль девяносто шесть.

Золотые часы, с какой то монограммой на крышке, стоят, видимо кончился завод. Перстень с крупным прозрачным камнем, бриллиант? Хрен его знает, потом выясним, серебряные часы, довольно потертые, стоят, и небольшая коробочка, судя по виду, тоже, серебряная с чернью. Что там внутри? Бурый порошок, табак. Значит это табакерка.

Деньги использовать можно, а вот цацки, надо, куда ни будь определить. Пока я определил их во внутренний карман сумки.

Теперь мое «собственное» портмоне. Три «Петра», двенадцать «Катенек», две десятки, восемь пятирублевок, шесть рублевых бумажек. Итого две семьсот шестьдесят шесть и восемьдесят три копейки мелочью. Неплохо для молодого человека моего возраста!

***

Сложить в уме, что-то не получается. Я пошарил глазами по комнате в поисках клочка бумаги. Ничего подходящего не нашел и полез в свою кожаную сумку, нашел чек за воду которую еще не выпили, не продали, не добыли, не х…я, б…ь! Ну, я попал!

Ручка должна быть в этом кармане, где лежит бритва, помазок и прочие причиндалы. Ага, есть! Итого: тридцать три девяносто два и… забыл! Пришлось снова пересчитать, две семьсот шестьдесят шесть. Всего тридцать пять тысяч восемьсот пятьдесят восемь рублей и мелочью около трех рублей.

Я собрал деньги в общую кучу, разложил на стопки по номиналу, отложил в сторону два билета по сто рублей и два по двадцать пять рублей, десять червонцев, рубли, трешки и пятерки. Остальные аккуратно завернул в хрустящую бумагу из принтера (пришлось распаковать коробку от ноутбука и открыть накопитель бумаги) и убрал туда, откуда достал бумагу. Со скрипом, но влезло. Ссыпал мелочь в портмоне. Теперь понятно, почему такие большие бумажники делают, деньги такого размера, что в руки взять приятно, и бумажные и металлические. Рубль размером с медаль, не то, что в современной Ро… тьфу черт, в будущей России, где рубль размером с царскую копейку. Наверное, и по покупательной способности такой же. А расцветка у денег, примерно такая-же, как в советские времена.

Так что у нас за бумаги в саквояже? Книжка расцветкой напоминающей сберкнижку советских времен, паспорт называется, Кто я есть теперь? Сверху имперский орел, ниже ПАСПОРТНАЯ КНИЖКА, штамп – БЕЗСРОЧНАЯ, слева по вертикали номер на линованном прямоугольнике, как на кассовом ордере в сберкассе в советские времена № 2148 написанный от руки чернилами, справа по вертикали – Цена книжки 15 копѣекъ. Действительно дизайн похож на сберкнижку. Опять штамп – Выдано Саратовскимъ Податнымъ Управленiемъ приписанному к Саратовскому обществу по дворянскому окладу Сергею Александрову Енгалычеву

Гор. Саратовъ 1906 года мая месяца 23 дня.

Сергею Александрову, это значит Сергей Александрович. Так, дворянин значит, дальше что? Вероисповеданiе православнаго, 1889, апреля 13 дня. Это сколько же мне лет? Семнадцать получается? Вот и верь после этого песне, что в жизни, раз бывает восемнадцать лет. Еще предстоит такое событие для особо избранных. Тут зеркало то есть? Ну, ка еще раз к зеркалу. Да действительно пацан, пацаном.

Явленъ в г. Саратовъ, улица Константиновская собс. домъ.

Ого, собственный дом! Это значит прописка. Что тут еще есть? Еще бумаги. Приписное свидетельство № 879. Енгалычевъ Сергей Александровъ Саратовское городское по воинской повинности присутствiе. Православнаго, 1889, апреля 13 дня, Грамотный, Мужская гимназiя, выдано 1905 года iюня месяца 15 дня.

Стало быть, сейчас полных семнадцать лет. Мне что через год в армию идти? Ни х… себе! Когда при царе батюшке загребали-то? Не знаю. И вообще прошло всего сто лет, а к моменту моего рождения всего пятьдесят, а я ни хрена не знаю про эту жизнь. Сколько, что стоит, во что одеваются, министров то и губернаторов, а уж вроде заметные фигуры и то не знаю. Столыпина когда застрелили? А может, еще жив? Надо адаптироваться и все, все аккуратненько узнать. В какую ни будь библиотеку зайти что ли? И вообще, на хрена меня в Москву понесло? Так все запаковываем обратно. Значит Енгалычев Сергей Александрович, из дворян. Родители? Живы или нет? А интересно, насколько я помню в гимназии, если это классическая гимназия изучали, латынь, греческий, закон божий. Ни о первом, ни втором, ни о третьем вообще ничего не знаю. А что еще изучали? Мысли разбегались, как тараканы на свету. Что делать то, кто виноват?

Это что? Бумага называется «Аттестатъ». Вот значит мои гимназические успехи! Ознакомимся…

АТТЕСТАТЪ № 568

Знанiя, обнаруженныя Сергеемъ Енгалычевымъ на выпускныхъ экзаменахъ в гимназiи:

Въ Законе Божiем – 5

Въ Русском языке и Славяноведенiи – 5

Въ Логике – 3

Въ Латинскомъ языке – 3

Въ Греческомъ языке – 3

Въ Математике – 4

Въ Истории – 3

Въ Географiи – 4

Въ Физике и математической географiи – 3

Въ физической географии – 3

Въ Немецкомъ языке – 3

Въ Французскомъ языке – 5

Директоръ гимназии Неразборчиво

Инспекторъ классов Неразборчиво.

Да-а-а! Ни латыни, ни греческого, ни французского! Немецкий, знаю, английский обиходно-компьютерный. А, Закон Божий! Полный нуль. Что за математическая география? Астрономия, что ли? Вот и ломай голову!

Так тут еще, какая то папка есть, что в ней сейчас узнаем. Листы бумаги, исписанные перьевой ручкой. Почерк какой-то плохо воспринимаемый и буквы кое-где странные.

…системе персонажей произведения образ Германна, главного героя повести, готового на все ради обладания тайной трех карт, противопоставлен Лизавете Ивановне, бедной воспитаннице знатной и богатой старухи.

Пожалуй, сопоставление этих двух персонажей, их жизненных кредо и последующих судеб позволит нам не только соприкоснуться с кругом важных для автора философских вопросов, но и приблизиться к пониманию нравственно-философской позиции Пушкина.

…. Герман – натура ущербная в нравственном смысле. Призрак графини тщетно взывает к нравственному чувству героя, пытаясь пробудить в нем сознание вины перед другими людьми и призывая его искупить эту вину:

… Германну отказано в человеческой душе, его душа – "душа Мефистофеля".

Графиня, являющаяся в виде призрака, который ставит ему…

Красивая подпись в конце С. Енгалычев. Похоже, мальчик собрался в университет, то ли на филолога, то ли на философа учиться. Ну а мне то этого не надо. Не чувствую склонности так сказать. Кстати, а сколько времени? Дернул рукой, часов то нет! Господи боже мой! Башка, то болит! Значит, сотрясение и вправду имеет место быть. Где-то тут часы в жилете. Не достать с непривычки. Двадцать три сорок. Пожалуй, спать пора. Утро вечера мудренее. Мутит! Все в саквояж, одежду на стул, револьвер под подушку, задуть лампу, и спать, спать. Боже мой, как башка болит!

***

Проснулся я от осторожного стука в дверь.

– Сергей Александрович! – раздался негромкий голос Викентия… Васильевича? Черт не помню. Голова тяжелая и слегка кружиться. Попытка резко встать привела к тому, что я чуть не упал. Судорожно успел ухватиться за стул.

– Ну, что Вы, что Вы голубчик! Разве можно резко вставать после такого то удара головой. У Вас наверняка сотрясение мозга. Синяки на положенном месте присутствуют! Присядьте на кровать, дайте я Вас посмотрю.

Он быстро ощупал мою голову сильными пальцами, поросшими редкими светлыми волосками.

– Шишка у Вас очень приличная. Без гематом на лице конечно же не обошлось. С недельку проходить будут. Придется полежать в постели несколько дней.

– Викентий…

– Викентий Владимирович Билецкий, местный эскулап. Я вижу, у Вас посттравматическая амнезия наличествует. Ничего, это обычно через некоторое время проходит. А сейчас батенька ложитесь в постель. Даша Вам завтрак принесет прямо в комнату.

– Простите Викентий Владимирович, Я бы хотел некоторые действия совершить… и…

– Понял, все понял дорогой мой герой. Чтобы вы не стеснялись, позвольте Вас сопроводить.

Сортир, у Викентия Владимирович оказался на улице, типа М-ЖО. Он проводил меня обратно до комнаты и предложил прилечь.

– Викентий Владимирович, я бы не хотел Вас затруднять…

– Глупости, глупости говорите батенька. Никакого затруднения тут нет. Я в доме один, не считая, Даши. Супруга с дочерью уехали в Крым. В земской больнице приема почти нет по летнему времени. Крестьяне сейчас почти и не болеют. Некогда-с, день год кормит. Так, что все устроится отлично. Ну, ложитесь, ложитесь.