Текст книги "Мертвый сезон. Конец легенды"

Автор книги: Леонид Колосов

Соавторы: Трофим Молодый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Вы не любитель городских пейзажей?

– Во всяком случае, не настолько, чтобы не отходить от окна. – Я протянул гостю рюмку.

– Когда живешь в таком городе, чувствуешь себя крохотной молекулой…

– Вы родились в Израиле или эмигрировали туда?

– Израильтянин чистых кровей. Родился и вырос в Палестине.

– Почему-то думал, что вы араб…

– Не один вы, – усмехнулся Кедар. – Арабы тоже иногда принимают меня за своего. Их язык я знаю с детства.

– Видимо, это третий по счету, которым вы владеете?

– Нет, четвертый. Кроме древнееврейского, английского и арабского, я изучал немецкий… Но, по-моему, все вместе они не сравнятся по трудности с этим чертовым китайским. Поэтому я благодарен вам, Гордон, за помощь. Знаете, когда в сорок лет садишься за «цзянь» и «тянь» – это не очень-то вдохновляет…

– Зачем же насиловать себя?

– Вы бизнесмен, и понять вам это трудно. Я же нахожусь на государственной службе. Дипломат. Мне предлагают выгодную работу в Пекине, и я, естественно, не отказываюсь.

Намечавшаяся дружба требовала ответного визита. И мы договорились, что я зайду к Кедару в субботу вечером. Он тоже снимал небольшую меблированную квартиру, но чуть дальше от университета. Встретил меня Кедар довольно радушно и, даже не дождавшись, пока повешу мокрый от очередного дождя плащ, предложил выпить.

– Считайте, что вам сегодня повезло, – воскликнул он. – Я угощу вас не виски и не джином, а удивительным, неизвестным вам напитком. Сегодня вы сделаете для себя важное открытие…

Тут он открыл холодильник и достал бутылку… «Столичной».

– Что это такое? – спросил я, с преувеличенным интересом глядя на знакомую этикетку.

– Лучший напиток в мире. Русская водка, – ответил Кедар, открывая бутылку. – При этом не какая-нибудь подделка, а «Штолышна» из России.

Он налил небольшой фужер водки, поставил на стол блюдечко с хрустящим картофелем и пододвинул мне кресло. Пили, как это принято в Англии, крохотными глотками, и я невольно поморщился.

– Это вы с непривычки, – заметил Кедар, увидев мою гримасу. – Привыкнете, увидите, что за прелесть.

Оставалось только согласиться.

Как ни странно, но для многих из нас самый лучший собеседник не тот, который умеет говорить, а тот, который умеет слушать, не перебивая, лишь изредка вставляя вопрос, – так, для того, чтобы показать, что он весь внимание.

В этом смысле я тоже считал себя неплохим собеседником. Кедар же оказался на редкость словоохотливым, и через несколько дружеских встреч мне стало известно, что имел в виду мой знакомец, когда говорил об арабах, иногда принимавших его за своего… Во время войны 1948 года его не раз забрасывали в Египет и Сирию, где он успешно вел разведывательную работу.

Вполне понятно, что меня это весьма заинтересовало, и я только удивлялся, как охотно Кедар посвящает в так много говорящие детали в общем-то малознакомого человека. Все, что так неожиданно легко рассказывал израильтянин, было важно, полезно, но это был тот самый крем, которым можно украсить, а можно и не украшать пирог. А вот самого пирога пока не было…

Недели складывались в месяцы, давно уже на дворе стояла хмурая лондонская зима, и газеты резонно сообщали, что дело идет к весне. Но мне пока так и не удалось завязать дружеских отношений ни с кем из англичан. Правда, как-то им предложили заниматься не менее часа в день в лингафонном кабинете – небольшой комнате, где на столах стояли специальные аппараты для прослушивания грампластинок с записью урока на китайском языке. Это вынуждало всех задерживаться после занятий. Получая пластинки в одной библиотеке, работая в одном кабинете и потом обедая в одной столовой, мы поневоле начали больше общаться между собой. Посему мне удалось установить сносные отношения со студентами, выдававшими себя за сотрудников Форин Оффис. Сносные, но не более того. Видимо, этому способствовало отсутствие «чиновничьей формы» и кастовой замкнутости, присущей английским офицерам. Словом, дальше «здравствуй» и «прощай», «хорошая погода сегодня» дело не шло.

Вечера «чиновники» проводили в «своих» клубах. У меня были все основания считать главным противником даже не МИ-5 – всемирно известную английскую контрразведку, а не менее известную традиционную британскую сдержанность и еще английские клубы, куда было очень трудно проникнуть. Но выручили пивные. Они-то и стали теми заведениями, в которых я мог найти общий язык с «чиновниками» и с джентльменами из Форин Оффис.

А случилось это так. Среди преподавателей школы одной из самых ярких, заметных фигур был Сай-монс-младший. Китайский язык он знал хорошо и преподавал его умело. К студентам моей группы, а они были одного возраста с ним, относился как к равным. И вот как-то на уроке грамматики китайского языка Саймонс-младший почувствовал, что большинство присутствующих явно потеряло нить его рассуждений.

– Джентльмены, я думаю, нам надо немного отвлечься, – произнес он тоном искушенного преподавателя. – Все мы люди взрослые и отлично понимаем, что знание одного китайского языка не делает из человека синолога. Не так ли?

Обрадованные переменой темы, студенты дружным хором сразу же согласились с ним.

– Так вот, господа, – продолжал Саймонс, – всем вам необходимо быть в курсе текущих событий в Китае и в Юго-Восточной Азии, знакомиться с китайским искусством, обычаями, традициями и тому подобным. Короче, я предлагаю раз в неделю проводить семинары, каждый раз приглашая именитого гостя, который будет проводить вводную беседу. После беседы организуем обсуждение. Как вы на это смотрите?

Идея Саймонса-младшего понравилась, и вскоре вся группа собралась после занятий в «большой трапезной», а проще говоря, столовой для преподавателей – небольшом полуподвальном помещении, где в два ряда стояли длинные, человек на двадцать, столы. Один из них был заранее накрыт для чая, для чего с каждого из студентов было собрано по два с половиной шиллинга. Рядом стоял такой же, но не накрытый стол, за который все уселись. Саймонс и приглашенный лектор профессор Хони – специалист по Вьетнаму – заняли место во главе стола. Состоялась интересная беседа…

И потом среди гостей «трапезной» бывали сотрудники Форин Оффис, госдепартамента США, известные специалисты по странам Юго-Восточной Азии… Однажды перед нами выступил английский разведчик Форд, в свое время арестованный в Тибете за шпионаж. Правда, на семинаре его представили как бывшего сержанта войск связи, который после окончания войны поступил на работу к далай-ламе. Форд вернулся в Англию незадолго до встречи со студентами школы, и в то время газеты еще продолжали много писать о нем, полностью отрицая его принадлежность к английской разведке. В конце беседы, когда все задавали вопросы докладчику, я тоже спросил: «А где вы работаете сейчас?» Форд, не задумываясь, ответил: «Как где? Конечно же, в Форин Оффис!»

Я не мог не заметить, как при этом на лицах моих коллег появились иронические улыбки. Действительно, с каких это пор стали работать в Форин Оффис бывшие сержанты войск связи?

После дискуссии (все на семинаре шло по строгому регламенту) студенты переходили за накрытый стол и продолжали беседовать за чаем. Однако самое притягательное для всех начиналось после семинара, когда большая часть его участников дружно отправлялась в одну из расположенных поблизости пивных. Возглавлял это шествие Саймонс-младший. Первый раз мы пошли туда сырым и неожиданно теплым зимним вечером. Туман не спеша наползал на Лондон, придавая городу вид фантастический и даже праздничный, Мы шагали по мокрым плитам мостовой, перекидываясь шутливыми замечаниями и предвкушая приятный вечер. «Радуюсь, – подумал я, – как мальчик, летящий на первое свидание…»

Жарко горел камин, приглашая протянуть к огню озябшие руки, поблескивала никелем стойка. Массивные кружки, сияя чистотой, выстроились наготове.

– Я заказываю, – безапелляционно заявил маленький краснолицый джентльмен, служивший, как я предполагал, в военной контрразведке. – Что будете пить, джентльмены?

– Мне светлого.

– То же самое.

– А я буду бледный эль.

– Темного.

Я попросил полкружки темного, ибо не питал особой приязни к пиву, после которого печень побаливала.

Бармен в белой рубашке с темным галстуком бабочкой и белой курточке, сияя улыбкой и напомаженным пробором, ловко налил нам полтора десятка кружек – традиционный английский «круг». Пивопитие началось… После двенадцатой кружки один из «чиновников», носивший фамилию Ватсон, неожиданно утратил обычную для английских офицеров манеру растягивать слова и заговорил на простонародном лондонском «кокни». Стоявший  рядом со мной Венабле, тридцатилетний парень с аристократическим лицом, каковым в Англии считается вытянутая, похожая на лошадиную физиономия, любивший кстати и некстати упоминать, что его отец – член королевского яхт-клуба (позднее я выяснил, что Венабле был капитаном контрразведки), повернулся ко мне и с презрительной усмешкой шепнул: «И эта серость недавно получила майора!» А так как в английских вооруженных силах в различных родах войск установлены различные наименования воинских званий, то этих слов было достаточно, чтобы понять, что Ватсон служит в армейской разведке или контрразведке…

Еженедельные посещения пивной помогли завязать более тесные отношения с однокурсниками и кое-что узнать. Словом, пивная нас весьма сблизила, чему во многом способствовал канадец Том Поуп.

– Слушай, Гордон, – как-то обратился он ко мне перед лекциями. – Что ты скажешь, если сегодня я приглашу тебя на вечеринку?

– Искренне поблагодарю, если, конечно, ты приглашаешь меня, а не меня вместе с бутылкой виски…

– Ну, этого можешь не опасаться, – несколько загадочно усмехнулся Поуп. – С виски все будет в порядке. Я думаю собрать всех ребят…

– Во сколько?

– В восемь вечера.

– Идет.

– Захвати с собой фотоаппарат. Сделаешь нам снимки на память…

Я видел, как в перерыве между лекциями Поуп старательно обошел всех студентов и некоторых преподавателей, приглашая каждого на своеобразный «мальчишник».

Канадский дипломат жил на широкую ногу и снимал шикарную квартиру в посольском районе к северу от Кенсингтонского дворца на улице Пор-честер-террас. Будучи дипломатом, Том мог покупать виски и другие напитки с большой скидкой. И все же, прибыв к нему, я был поражен обилием спиртного. Бутылки стояли не только в баре, но и на полу, загромождая один из углов зала. Рядом возвышался открытый термос в виде бочонка, набитый льдом. На специальных подставках выстроились небольшие бочонки с пивом и крепким сидром. Закуска, если не считать хрустящего картофеля, жареных орешков и соленой соломки, практически отсутствовала.

Я в принципе знал об обычае пить не закусывая и плотно поужинал, прежде чем идти к Тому. За стол не садились, да и незачем было. Еды практически не было никакой. Гости вначале стояли небольшими группками, разговаривали, потягивая виски или джин, разбавленные содовой водой или апельсиновым соком. Постепенно, по мере поглощения спиртного, разговор стал более шумным, а темы более разнообразными: и политика, и женщины, и погода, и предстоящие скачки… Но больше всего делились воспоминаниями, ибо все участники вечеринки уже успели объехать полсвета.

Чего-чего тут только не вспоминали!

– Это был отличный парень, он работал со мной в Гонконге, – рассказывал какую-то историю, связанную с похождениями его агента, один из «чиновников».

– Это лысый, в очках? Когда быстро говорит, начинает слегка шепелявить? – уточнял портрет другой гость.

– Он был у меня на связи до пятьдесят второго…

Я, конечно, не имел ни малейшего желания влезать в разговор. Молчал, подливая себе в бокал содовой, и слушал, ибо многое стоило запомнить…

– Ты помнишь историю с этим старым индусом, который никак не хотел умирать, – услышал я, когда перешел к другой группе. – Наши парни сыпали ему яд в рис, стреляли из автомата по окнам. Устроили маленькую аварию, когда он полз на своем «додже», а он все был жив… И знаете, как его убрали! Чистый смех…

Что ж, это тоже стоило запомнить.

Я чувствовал себя уютно, ибо все складывалось как нельзя лучше.

– Гордон, – тронул меня за рукав хозяин, – тебе не скучно?

– Нисколько.

– Фотоаппарат взял?

– По-моему, да.

– Неси скорее…

Однокурсники уже знали, что фотографирование было моим хобби, и никто не удивился, увидев у меня фотоаппарат с электронной вспышкой. За этот вечер я сделал несколько десятков снимков, пообещал всем прислать фотографии. А так как было это в последний день семестра, то и записал, естественно, адреса присутствующих. Словом, это был тот невероятный случай, когда рыба сама прыгала на сковородку рыбака. Оставалось только подливать масла…

Со временем мои однокурсники все меньше и меньше придерживались своих легенд, и постепенно удалось узнать их звания, специальные службы, к которым они принадлежали, чему во многом способствовал, сам того не подозревая, Том Поуп, по-прежнему регулярно устраивая вечеринки. Иногда это были «мальчишники», иногда встречи, на которые приходили с женами. Таким образом, в моем альбоме (и, разумеется, в Центре) появились фотографии и некоторых «разведдам».

В конце учебного года Том опять пригласил всех к себе. Один из «чиновников» сказал, что он уже позвал к себе знакомого с женой и поэтому не сможет прийти. Гостеприимный Том тут же предложил ему привести своих знакомых, что тот и сделал. Познакомившись с новым человеком на вечеринке, я понял по его поведению и связям, что он скорее всего – сотрудник какой-либо специальной службы, а посему на всякий случай сфотографировал его и записал фамилию. Потом я забыл и об этом случае, и о существовании этого господина Элтона. Каково же было мое изумление, когда, уже находясь в тюрьме, я неожиданно узнал его. Так случилось, что именно Элтону контрразведка поручила вести мое дело…

После выпускных экзаменов студенты в соответствии с традицией устроили прощальный вечер, для чего был выбран большой китайский ресторан, принадлежавший известному в свое время боксеру Фредди Миллсу. Вечер закончился изъявлениями взаимных дружеских чувств, все отъезжающие на свои посты за границу обменялись адресами с остающимися. Большинство не удержалось от того, чтобы не похвастаться новыми назначениями, поскольку почти все получили повышения.

Несколько человек направлялись в Пекин. Многие ехали в Гонконг. Американец Бредт возвращался в США.

– А ты, Гордон? – спросил он меня.

Пока поживу здесь, потом двину в Китай.

– Что ж, может быть, еще увидимся.

– Вполне…

Бредт знал, что, как американца, в группе его недолюбливали, и поэтому общался главным образом со мною и Поупом – канадцы были как бы двоюродными братьями и англичанам и американцам.

– Слушай, Гордон, хочу поделиться с тобой открытием, – начал он, чуть покачиваясь и стараясь глядеть мне прямо в глаза. – Только об этом – ни-ни…

– Хорошо…

– Так вот, кроме нас с тобой, все тут, в этой группе… Догадываешься?

– Студенты, вернее, выпускники Лондонского университета.

– Черта с два! Разведчики! Вот кто…

– Ты уверен в этом?

– Так же как и в том, что сейчас со мной беседуешь ты, а не Мэрилин Монро без бюстгальтера…

И он стал приводить различные доводы в подтверждение своего открытия. Я же, естественно, упрямо продолжал настаивать, что это не так.

– Повторяю Гордон, что, кроме нас с тобой, здесь все из разных секретных служб.

Бредт, разумеется, был не совсем точен, однако я не мог сказать ему, в чем заключалась его ошибка. Американец наверняка сам узнал об этом много лет спустя из газет… Но уж если Бредт, который часто сталкивался с канадцами, без колебаний принимал меня за канадского коммерсанта, прожившего много лет в США, то я мог уже с уверенностью сказать, что акклиматизация закончена… А через несколько дней мне вместе с поздравлением по случаю успешного окончания Лондонского университета пришло из Центра новое задание…

БИЗНЕСМЕНОМ ХОРОШО, А ШПИОНОМ ХУЖЕ…
Трофим Молодый

Самый удачный и самый трагический период «двойной» жизни отца пришелся на Англию. Там он добился немалых успехов в нелегальной разведывательной работе.

Начнем с того, что у отца наладились надежные и оперативные каналы связи с Центром. Конечно, в этом ему помог опыт работы в США. Значение надежной связи невозможно переоценить. Ведь недаром же говорят: «Без связи нет разведки». И действительно, какая польза даже от самой ценной добытой информации, если ее нельзя передать в Центр? Вот почему каждый разведчик уделяет этому вопросу самое большое внимание. В наш век, когда появились быстродействующие радиопередатчики, совершенные средства тайнописи, микрофотография и немало других технических новшеств, казалось бы, связь не представляет особых трудностей. Это, конечно, неверно, поскольку контрразведка тоже не дремлет и усиленно ищет «противоядие», также используя новейшие достижения науки и техники. В обеих областях происходит своеобразное соревнование, и вперед выходит то одна, то другая сторона. В каждом конкретном случае важно быть хотя бы на шаг впереди противника. Отцу это удалось благодаря еще и тому, что к нему летом 1954 года прибыли два опытных помощника – супруги Коэн, или Крогер, которые раньше работали с Абелем.

Вот что сообщает о Крогерах-Коэнах недавно вышедший для «избранных» читателей справочник «Ветераны внешней разведки России».

«Моррис Коэн родился 2 июля 1910 года в Нью-Йорке в семье выходцев из России. Его отец был родом из-под Киева, а мать родилась в Вильно. Еще до революции семья Коэнов эмигрировала из России и поселилась в Нью-Йорке, в районе Ист-Сай-да. Здесь Моррис окончил колледж, в котором прославился как отличный игрок в регби. Семья была небогатой, и полученная юным Моррисом спортивная стипендия позволила ему поступить в Колумбийский университет, который он окончил в 1935 году. Работал преподавателем истории в средней школе.

Гражданская война в Испании не оставила равнодушным М. Коэна. В составе интернациональной бригады им. Линкольна он участвовал в борьбе против испанских фашистов в 1937–1938 годах. Был ранен. Отважный американец, ненавидевший фашизм, попал в поле зрения советской внешней разведки. Он дал согласие оказывать органам госбезопасности помощь в борьбе против фашистской угрозы и в 1938 году был привлечен к секретному сотрудничеству с разведкой. В ноябре того же года по заданию Центра М. Коэн был направлен в США в качестве агента-связника.

Со своей будущей женой Леонтиной Терезой Петке, родители которой переселились в США из Польши, он познакомился на антифашистском митинге в Нью-Йорке. В начале 1941 года они поженились. Леонтина с готовностью согласилась помогать мужу в сотрудничестве с советской разведкой. Во время войны, в 1942 году, Моррис был призван в армию. Он участвовал в боях против нацистов в Европе. В ноябре 1945 года был демобилизован и возвратился в США. В декабре того же года им была восстановлена связь с нашей резидентурой. Хотя гитлеровская Германия была повержена и прямой угрозы возрождения фашизма не просматривалось, М. Коэн без колебаний дал согласие продолжать сотрудничество с советской разведкой.

В 1949 году супруги Коэны были переданы на связь разведчику-нелегалу В. Фишеру, известному всему миру под именем Рудольфа Абеля. С ним они работали до 1950 года, когда в связи с угрозой провала супругов Коэн Центр принял решение об их выезде в Советский Союз. Они работали в Центре, а в 1954 году было решено направить их в Англию в качестве агентов-связников другого знаменитого разведчика – К. Молодого, который выступал там под именем Гордона Лонсдейла (оперативный псевдоним – Бен).

Поскольку американским спецслужбам было известно о связях супругов Коэн с советской разведкой, в Великобританию они прибыли с паспортами на имя супругов Питера и Хелен Крогер, граждан Новой Зеландии. Они приобрели небольшой дом в двух километрах от базы ВВС Нортхолт под Лондоном, где оборудовали радиоквартиру для связи с Москвой. Близость к военной базе, а также использование быстродействующей портативной радиостанции исключали перехват радиопередач разведчиков в Центр. За пять лет активной деятельности (с 1955 по 1960 год) нелегальная резидентура добыла в Великобритании и передала в Центр большое количество важных секретных материалов (в том числе по ракетному оружию), получивших высокую оценку специалистов…

Леонтина Тереза Коэн родилась в Массачусетсе 11 января 1913 года в семье выходца из Польши Владислава Петке. В молодости принимала участие в политической деятельности. Являлась членом компартии США, была профсоюзной активисткой.

С будущим мужем, М. Коэном, познакомилась в Нью-Йорке на антифашистском митинге. В 1941 году они поженились. Моррис Коэн сотрудничал с советской разведкой, и по его наводке была завербована Леонтина. Она без колебаний дала согласие оказывать помощью органам госбезопасности в борьбе против нацистской угрозы. В годы войны использовалась в качестве агента-связника резидентуры в Нью-Йорке. По заданию Центра она добыта в Канаде образцы урана.

В августе 1945 года Л. Коэн выехала в курортный город Альбукерк, расположенный неподалеку от секретной атомной лаборатории США в Лос-Аламосе. Для обеспечения личной безопасности запаслась справкой от врача, удостоверяющей необходимость прохождения курса лечения легких в этой курортной зоне. В течение месяца ожидала встречи с агентом советской внешней разведки, который должен был передать ей секретные документы по созданию атомного оружия в США. Наконец встреча состоялась. Оказалось, что агент перепутал дату встречи. Он передал ряд ценных материалов по атомному оружию. На вокзале в Альбукерке ФБР организовало тщательную проверку пассажиров и их багажа, что объяснялось жестким режимом секретности вокруг атомных объектов. Леонтина не растерялась. Сделав вид, что ищет билет, она сунула проверяющему коробку с салфетками, в которой были спрятаны полученные документы. Ответив на вопросы агента ФБР и предъявив билет, разведчица направилась в вагон, как бы позабыв о коробке, которую ей возвратили без проверки.

После войны ее муж Моррис демобилизовался из армии и возвратился в США. Супруги Коэн в этот период являлись агентами-связниками нью-йоркской резидентуры. Однако в 1945 году из-за начавшейся в стране кампании шпиономании связь с ними была временно прекращена и восстановлена в 1948 году. Они были включены в состав резидентуры разведчика-нелегала В. Фишера, известного под именем Рудольфа Абеля.

В 1950 году в связи с угрозой провала супруги Коэн были выведены в Москву и работали в подразделении нелегальной разведки. Здесь Леонтина прошла дополнительную специальную подготовку для работы радистом-шифровальщиком…»

Но вернемся к нашему герою.

…Прошло время, и Крогеры сообщили отцу, что считают себя достаточно хорошо обосновавшимися на новом месте и готовы к выполнению активных заданий. Учитывая их способности к созданию связей, Москва посоветовала поручить Крогерам разработку Портонского центра по изучению микробиологических методов ведения войны. К этому времени отец успел получить из Центра довольно обширную информацию о проводимых в Портоне работах и занятых там научных сотрудниках.

Особый интерес Центр проявлял к группе бывших нацистских ученых, нашедших в Портоне надежное убежище. Все они занимались, как удалось установить, экспериментами, связанными с бактериологической и психохимической войной. Потенциально эти виды оружия значительно опаснее, скажем, водородной бомбы. Специалистам хорошо известно, что даже с помощью «обычных», если можно так выразиться, средств бактериологической войны можно заразить 60 тысяч квадратных километров, используя лишь 250 килограммов смертоносного «материала». Разрушительная сила водородной бомбы мощностью в 20 мегатонн примерно в 15 раз уступает этому оружию. Микробы, разрабатывающиеся в лабораториях Портона, позволяли, по словам английского ученого Роберта Уотсона Уатта, получить вещество, двухсот граммов которого достаточно, чтобы умертвить все население земного шара. Там же, в Портоне, изучалась так называемая аэробиология, или наука о методах заражения воздуха жидкими или твердыми микроорганизмами, находящимися в аэрозольном состоянии…

Портон – это небольшой поселок, расположенный в районе Солсбери. Низина с чахлой растительностью, которую в Англии называют солсберийской равниной, давно стала традиционным местом расположения воинских частей и артиллерийских полигонов, где проводятся военные учения. Сам научный центр не производит большого впечатления: немного домиков, разбросанных среди неухоженных деревьев и кустарника, и несколько низких строений казарменного типа. Вся территория огорожена.

Сведения об этом объекте стекались к отцу из самых разнообразных источников. Особенно обеспокоили сообщения из ФРГ о том, что немецкие специалисты, работающие в Портоне, поддерживают конспиративную связь со своими соотечественниками в Западной Германии. Работая на английское правительство, эти бывшие нацисты оставались верными своим старым убеждениям. Можно было не сомневаться, что они при первой возможности передадут своим единомышленникам наиболее опасные образцы разрабатываемого в Портоне оружия…

Благодаря успешной работе Крогеров, у отца вскоре появились подробные досье на многих сотрудников Портона. С помощью Центра эти досье были расширены. Помимо справок о научной квалификации и практической работе этих лиц, в этих досье содержались сведения, касающиеся их личной жизни в прошлом. В частности, отцу удалось, используя полученный компромат, заставить некоторых специалистов бросить эту работу. Так, в частности, досье одного из немецких специалистов свидетельствовало о том, что во время войны он производил опыты над заключенными в немецких концентрационных лагерях. Это было прекрасно известно и его английским хозяевам. Более того, он продолжал работать над той же проблемой и в Портоне. Только теперь ему приходилось использовать для своих экспериментов обезьян и других животных. Работы были строго засекречены, и простые, так сказать, англичане даже не подозревали о существовании такой лаборатории на территории страны.

Однако не без участия отца в газетах появились сообщения о таинственной гибели в лаборатории научного сотрудника доктора Джеффи Бэкона. Когда стало известно, что Бэкон умер от чумы, в прессе поднялась страшная шумиха. Общественность, особенно жители этой местности, негодовали. Прозвучали требования о немедленном закрытии этого опасного исследовательского центра. Затем, как по мановению волшебной палочки, все затихло. Спустя три недели в этом же учреждении произошел сильнейший взрыв… Английские спецслужбы решили замести следы…

Параллельно с изучением Портона отец со своими помощниками занимался рядом других дел. Им удалось, в частности, точно установить, что ассигнования на английскую разведку непрерывно возрастают с каждым годом, и достаточно точно определить основные направления, по которым использовались эти дополнительные средства. Однако общее направление было сконцентрировано на сокращении усилий в периферийных, если можно так выразиться, районах земного шара и максимальное усиление разведывательной и подрывной деятельности против СССР и других социалистических стран. Это, конечно, не мешало английской секретной службе вести активную работу и против многих капиталистических стран, втом числе членов НАТО. Такие сведения были очень важны для советской разведки, тем более что отцу удалось получить подлинные документы, подтверждающие сей факт. Впрочем, ничего удивительного тут не было. Издревле известно, что разведка необходима в стане друзей, ибо в один прекрасный день они могут превратиться во врагов.

Отцу вместе с Крогерами удалось также определить основные направления развития английской промышленности в области ядерной энергии как для военных, так и для мирных целей. Они определили не только сферы наибольших разногласий между англичанами и американцами в этой области, но выявили целый ряд конкретных пунктов этих разногласий, в особенности в области обмена информацией об атомном оружии и атомных двигателях для подводных и надводных кораблей. С большим трудом, ценой важных уступок англичанам удалось тогда добиться получения от американцев атомного двигателя для своей подводной лодки «Дредноут». К тому же американцы подсунули тогда двигатель весьма устаревшего типа, который когда-то был установлен на первой американской атомной подводной лодке «Наутилус»…

Кстати, об атомных двигателях. Первые секретные материалы о них отец получил от своего агента Гарри Хаутона, наводка на которого пришла из Москвы. Отца попросили обратить внимание на этого английского офицера, работавшего в Центре по испытанию подводного оружия на территории военно-морской базы в Портленде. Под подводным оружием подразумевалось различное гидроакустическое оборудование для обнаружения подводных лодок, которому Англия, как островная держава, всегда уделяла огромное внимание. Отцу было сказано, что Хаутон, по всей вероятности, имеет широкие связи в Портоне. Судя по информации, полученной из Москвы, в начале пятидесятых годов он работал в аппарате военно-морского атташе английского посольства в Варшаве и имел контакты с польской разведкой. Согласно имевшимся данным, там он весьма усердно занимался махинациями на черном рынке и беспробудно пьянствовал. После какой-то пьяной выходки на дипломатическом приеме он был отправлен обратно в Англию еще до окончания срока своей командировки. Соответствующая служба КГБ знала, что, благодаря операциям на черном рынке, Хаутон привык жить на широкую ногу, и можно было предполагать, что, вернувшись на родину, он нуждается в деньгах…

Отец собрал сведения о Гарри. Оказалось, что он жил в передвижном домике на колесах. Подобные «караваны», как их называют в Англии, разбросаны по всей стране. В них живут даже семьи с детьми. Первоначально «караваны» строили для автотуристов. Во время войны их использовали в качестве времянок на стройках. Потом они превратились в постоянные жилища и нередко представляют собой нечто вроде мобильных трущоб. Факт проживания в «караване» свидетельствовал о том, что Хаутон уже успел растранжирить деньги, заработанные им в Польше. Однако, несмотря на это, он по-прежнему любит выпить и пофорсить перед своими знакомыми.

По согласованию с Центром отец до мелочей разработал план похода к Хаутону. Было решено использовать в этой операции и американский акцент отца… В один прекрасный день на рабочем столе Хаутона зазвонил телефон.

– Хаутон слушает…

– Здравствуйте, господин Хаутон. С вами говорит помощник американского военно-морского атташе в Лондоне капитан второго ранга Алек Джонсон, – представился отец.