Текст книги "Мертвый сезон. Конец легенды"
Автор книги: Леонид Колосов
Соавторы: Трофим Молодый
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
В Чикаго я вылетел поздно ночью. С первыми солнечными лучами самолет приземлился на аэродроме О’Хэйр. Вскоре такси доставило меня в недорогую гостиницу в центре города. Позавтракав, как всегда, в аптеке, решил отдохнуть. Поставил свои наручные часы-будильник на 11 утра и сразу же заснул. Я часто вспоминаю эти часы. К сожалению, при моем аресте они приглянулись одному из сотрудников лондонского Скотленд-Ярда…
В полдень я уже находился в будке телефона-автомата. Дозвонился быстро. Ответила дама, оказавшаяся женой немца. Представившись старым другом ее мужа, я сказал, что недавно приехал из Германии. Ответ был быстрым… и почти нецензурным. Суть его сводилась к тому, что дама, с которой я беседую, уже не жена немца. Она ужасно сожалеет, что когда-то была его супругой, ненавидит немцев вообще и очень хочет, чтобы все они убрались куда-нибудь подальше… Последнее замечание явно относилось и ко мне. Прежде чем я успел снова раскрыть рот, чтобы попросить у нее адрес бывшего мужа, дама, обругав меня напоследок, бросила трубку… Теперь понадобился новый предлог для визита к этой сварливой бабе. Решил посетить ее дня через два-три под видом представителя фирмы, торгующей в кредит. Придумал, будто муж приобрел в кредит дорогие золотые дамские часики и дал фирме этот адрес. Не скажет, мол, уважаемая мисс, как можно получить долг, не оплаченный ее бывшим мужем?
Я не сомневался, что эта выдумка приведет экс-супругу «моего» немца в бешенство и она поможет мне разыскать беглеца. Но для осуществления плана требовалось пробыть несколько дней в Чикаго. Нужно было сделать перерыв после телефонного звонка. К тому же где-то неподалеку жил ее брат, адрес и телефон которого я получил в Лос-Анджелесе. Отыскав небольшой бар с длинным рядом телефонов-автоматов, набрал нужный номер. На другом конце провода ответил детский голосок: «Где папа? На работе. Папин телефон? Пожалуйста. А мама ушла в магазин». Малыш любезно сообщил номер служебного телефона отца.
После обеда я вступил в телефонные переговоры с братом бывшей жены немца. Когда представился старым другом шурина, воцарилась пауза. Наконец, голос на противоположном конце провода произнес:
– Так вы, стало быть, старый друг Клауса?
– Разумеется. И он мне очень нужен.
– Хм… Так что же вам нужно?
– Что? Поговорить с Клаусом или, на худой конец, получить его телефон.
– Ваш друг Клаус – это грязная свинья! – завизжал вдруг шурин. – В прошлом году его уже разыскивал кто-то из бывших коллег. Видимо, разыскал. Ибо он, не сказав ни слова жене, исчез. Словно сквозь землю провалился. И лишь спустя четыре месяца она получила письмо. Клаус, видите ли, в Аргентине и не собирается оттуда уезжать. Свинья, грязная немецкая свинья!
– В самом деле?! Какой ужас! Я никак не мог ожидать такого поступка от моего друга. Может быть, вы дадите его новый адрес?
– Адрес? Буэнос-Айрес, Центральный почтамт. До востребования… – И брат бывшей жены «моего» немца бросил трубку.
Итак, поиски не дали окончательного результата. Правда, переезд Клауса в Аргентину кое о чем говорил. То, что я не ведал, зачем разыскивался Клаус, и не узнал, удалось ли его найти в Аргентине, – явление вполне обычное в работе разведчика. Чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Это я усвоил давно. Через несколько дней я доложил результаты моих розысков Абелю, и мой отчет был передан в Центр. Наша часть операции была закончена.
Время летело быстро. Я освоился со своими обязанностями, и жизнь моя вошла в строго размеренное русло: прием радиограмм Центра, регулярные передачи наших радиограмм, получение и отправка «почты» конспиративными путями, а также изредка краткосрочные поездки в различные районы Америки и некоторые страны Западного полушария для выполнения всевозможных заданий. С каждым днем росло желание поскорее вернуться домой. Подустал, в общем…
Летом 1954 года произошло событие, которое коренным образом изменило дальнейший ход моей жизни. Меня неожиданно вызвал на экстренную встречу Абель. Судя по тому, что шеф не сразу заговорил о деле, я почувствовал, что он хочет сообщить нечто важное.
– Как у тебя настроение? – спросил он. – Что пишут из дома?
– Если говорить откровенно, давно уже здесь надоело… С удовольствием побыстрее уехал бы домой. Из Москвы пишут, что живы-здоровы, но опять спрашивают, когда же вернусь…
– И мне здесь изрядно надоело, – кивнул Рудольф Иванович. – А вчера вот получил сообщение из Центра. Принято решение направить тебя на самостоятельную работу в Англию. Скоро пришлют преемника, передашь ему дела и… Конечно, приятнее было бы поехать домой, но… Кстати, на новом месте будет столько забот, что скучать не придется. Так что ничего страшного. Недаром же англичане говорят, что перемена места равноценна отдыху…
Произнеся эту поговорку, шеф предложил сразу же разработать план моего проникновения в Англию. Центр считал, что наиболее целесообразным было бы появиться там в качестве одного из британских подданных, которые в то время пользовались всеми правами коренных англичан. Обсудив этот вопрос, мы пришли к выводу, что мне следует попытаться получить канадское гражданство. «Канадский вариант» разрабатывался в Москве. Удалось выяснить, что в 1927 году во время наводнения в канадском городе Ванкувере погибли муж с женой и их маленький ребенок. Мальчик, разумеется. Об этом в те далекие времена написали местные газеты, и факт сей был официально зарегистрирован в документах местной мэрии. А почему не предположить, что мальчонку спасли двое бездетных супругов и увезли его в другую страну. Мальчонка рос, а приемные родители, воспитав его, умерли и оставили небольшое наследство, которое позволило юноше начать самостоятельную жизнь под именем Гордона Арнольда Лонсдейла. Легенда сия была подкреплена и соответствующими «достоверными» документами, включая метрику «воскресшего» младенца. Разумеется, были и другие варианты, о которых тоже знал Рудольф Иванович.
А он между тем продолжал знакомить меня с некоторыми важными объектами, которые предстояло изучать в Англии. Особое значение придавалось, например, деятельности секретного объекта по изучению ядерных методов ведения войны в небольшом местечке Портоне. Имелись веские основания предполагать, что в его лабораториях активно разрабатывается несколько новых, чрезвычайно эффективных видов атомного оружия.
Да, забыл сказать, что наша «историческая» встреча проходила в лесистой местности неподалеку от канадской границы. Может быть, и это обстоятельство как-то повлияло на решение ехать в Англию через Канаду. Вопрос о моей будущей «крыше» в Англии мы оставили пока открытым, хотя Абель в принципе и не отверг моей идеи поступить на учебу в Лондонский университет.
Вскоре прибыл мой преемник. Я ознакомил его со своими обязанностями, передал имевшиеся шифры и оперативную технику. Абель тщательно контролировал эту операцию и, наконец, в ноябре 1954 года заявил, что мне пора отправляться в Канаду. К тому времени мы проработали всевозможные детали нашего плана и получили одобрение его в Центре.
Я покинул Америку, вновь отправляясь в незнакомую мне доселе страну, где предстояло начинать работу с нулевого цикла. К тому же на этот раз не было опытного наставника, который помог бы войти в новую роль. А главное, мне впервые доверялся самостоятельный участок работы. Успех зависел теперь главным образом от меня. Я не мог не чувствовать огромной ответственности за успешное выполнение задания. Было грустно расставаться и с Рудольфом Ивановичем. Ведь он стал для меня не только старшим товарищем, но и в общем-то близким человеком на чужбине. Других ведь не было…
Мы с Абелем договорились о заключительной встрече после операции по получению канадского паспорта. Я уложил свои пожитки в два чемодана и выехал в Ванкувер, который должен был стать по легенде моим «родным» городом. Еще в Нью-Йорке я прочел ряд книг о Канаде, ежедневно получал одну из ванкуверских газет и тщательно изучил план города.
Для своего путешествия я выбрал один из наиболее популярных туристских маршрутов, то есть пароходом из Сиэтла в Ванкувер. До Сиэтла ехал на автобусе дальнего следования. Границу миновал без каких-либо осложнений. Кстати, для этого не требовалось заграничного паспорта, и я безо всяких помех сошел с парохода в Ванкувере. В тот же день снял скромную меблированную комнату за 15 долларов в неделю.
Ванкувер удачно отгорожен от суровых арктических ветров мощным хребтом Скалистых гор. Благодаря теплым морским течениям, климат здесь мягкий и даже зимой температура очень редко опускается ниже нуля. Правда, часты неприятные холодные дожди, однако я воспринимал это как отличную подготовку к лондонской погоде… Я пробыл в Ванкувере до конца года. Все это время потратил на изучение города и его окрестностей. С раннего утра бродил по улицам, старался запомнить расположение крупных учреждений, гостиниц, кинотеатров, магазинов, изучал маршруты городского транспорта, выезжал на городской аэродром, посетил железнодорожный, морской и автобусный вокзалы. Кроме того, ездил на северо-запад Британской Колумбии и даже на Юкон, так ярко описанный Джеком Лондоном. За время пребывания в Ванкувере я получил канадские права на вождение автомобиля. В Канаде, где нет внутренней паспортизации населения, этот документ служит удостоверением личности, что явилось важным шагом на пути получения заграничного паспорта. По почте я затребовал копию метрики на Гордона Арнольда Лонсдейла. Прошла неделя, и я получил небольшой кусочек пластика, который подтверждал, что Гордон Лонсдейл действительно родился 27 августа 1924 года в небольшом шахтерском поселке Кобальт провинции Онтарио.
Закончив знакомство с Ванкувером и западным побережьем Канады, а также выполнив ряд заданий Центра, я выехал поездом в Торонто, второй по величине город Канады, расположенный на северном берегу озера Онтарио. Через две недели после прибытия в Торонто мне удалось получить в канадском министерстве иностранных дел заграничный паспорт. Таким образом, первая часть задачи была выполнена на четыре месяца раньше срока… Как мы договорились с Абелем, я должен был заехать в Нью-Йорк по пути в Англию примерно в июне 1955 года. А уже в январе паспорт оказался у меня в руках! Никогда не забуду радости и подъема, которые испытывал в тот момент, когда, вернувшись из бюро путешествий, с волнением разглядывал свой канадский паспорт. Это был ключ для решения задания в целом. Возникло желание немедленно выехать в Англию и поскорее приняться за работу. Однако торопиться в нашем деле, вообще-то, не следует. Кстати, Центр одобрил мое предложение использовать учебу в высшем учебном заведении как прикрытие для выполнения заданий. При этом мне было дано указание попытаться поступить на факультет востоковедения и африканистики в Лондонском университете. Этот факультет, по имевшимся данным, субсидировался английским министерством обороны.
Получив паспорт, я тут же написал в Лондонский университет уважительное письмо, в котором попросил принять меня на учебу, указав, что хотел бы изучать китайский язык и историю Китая. Вскоре последовал благоприятный ответ. Сообщалось, что учеба начнется в первую среду октября и мне следует явиться в деканат за несколько дней до этого срока. К ответу прилагались брошюры, программы занятий, сведения о возможности получить место в общежитии, плате за обучение и тому подобное.
А в Торонто оставалось решить некоторые финансовые вопросы. Еще в Ванкувере я положил небольшую сумму в одно из отделений этого банка и по приезде в Торонто перевел свой вклад в местное отделение, добавив несколько сотен долларов. Теперь же попросил перевести часть моего вклада в лондонское отделение этого банка.
Вместо того чтобы выдать необходимые бланки для заполнения, клерк неожиданно спросил:
– Простите, вы собираетесь в Англию?
– Да.
– И надолго?
– По меньшей мере, на год. А что?
– Если позволите, я хотел бы дать вам добрый совет, – сказал клерк. – Было бы весьма полезно вам вступить в Королевскую заморскую лигу.
Я никогда в жизни не слыхал об этой лиге. Правда, приехав в Канаду, быстро заметил, что слово «королевский» является самым популярным. Например, «королевская почта», «королевская конная полиция», «королевские канадские военно-воздушные силы» и так далее и тому подобное. Даже банк, в котором я находился, именовали «королевским». Однако что-то нужно было отвечать, и я поступил по-одесски, задав собеседнику встречный вопрос:
– А что это мне даст?
– Вы приедете в незнакомый для вас город. В Англии заводить знакомства с полезными людьми значительно труднее, чем в Канаде. Я там бывал несколько раз и убедился, что это так. В Королевской заморской лиге вас примут как родного, помогут найти подходящую квартиру, познакомят с нужными людьми, организуют интересные и недорогие путешествия по стране. Короче говоря, вы сможете обратиться туда за содействием по любому вопросу.
– Собственно, почему вы все это мне говорите? – недоуменно спросил я.
– Дело в том, что я – секретарь местного отделения лиги, – скромно ответил клерк. – Хотел бы обратить ваше внимание и на то, что вступительный взнос здесь – всего пять долларов. А в Англии это будет стоить более 20 долларов.
– Где можно оформить вступление?
– Сегодня у нас среда. Члены лиги встречаются по пятницам сразу после работы. В эту пятницу у нас выступит британский гость и покажет цветные диапозитивы с видами одного из живописных уголков Англии. Потом будут кофе, танцы.
И старый клерк протянул визитную карточку с адресом местного отделения лиги, а также бланками для оформления перевода денег в Лондон. В пятницу в точно назначенный срок я появился в помещении лиги. Оказалось, что помещение принадлежит какой-то другой организации, а лига снимает его за небольшую плату на три часа в неделю. Мой новый знакомый радостно приветствовал меня и представил присутствующим. Я тут же заполнил небольшую анкету, получил членский билет, брошюры о деятельности лиги. И был приятно удивлен, когда узнал, что патронессой лиги является королева Елизавета II. Сомнений быть не могло. Действительно, благодаря удачному стечению обстоятельств я стал членом весьма солидной и наверняка полезной для меня организации.
Первый вечер с членами лиги прошел удачно. Лекция была достаточно интересной. Думается, я слушал ее внимательнее всех, ибо стремился побольше узнать о стране, где предстояло работать. Оказалось, что многие из членов местного отделения собирались в недалеком будущем посетить Англию. Это было нечто вроде землячества состоятельных и патриотически настроенных подданных британской короны, проживающих за пределами метрополии. Перед окончанием собрания я получил, разумеется за дополнительную плату, значок и галстук лиги…
Закончив приготовления для перебазирования в Англию, я купил билет на пароход и отправился в Нью-Йорк. В день отъезда послал Абелю почтовую открытку с видом канадского парламента. Это означало, что мы должны встретиться в обусловленном месте через четыре дня после даты на открытке.
Мы встретились точно в назначенное время. Я давно привык к четкости в работе моего шефа и его умению ничему не удивляться. Так и теперь он не обнаружил никакого удивления по поводу того, что удалось так быстро получить канадский паспорт. Впрочем, чувствовалось, что он внутренне остался очень доволен моей работой. Я же не скрывал радости, надеясь, что и на другой стороне Атлантического океана удача не оставит меня.
…С Рудольфом Ивановичем пришлось встретиться несколько раз, чтобы я смог четко запомнить условия связи с различными лицами в Европе. Все многочисленные подробности он, по своему обыкновению, помнил наизусть. Я, естественно, тоже ничего не записывал и лишь повторял про себя наиболее важные моменты, укладывая их в извилины своей черепной коробки…
На прощание мы обнялись. Да, мне повезло с шефом. Я многому научился у него. И мне повезло дважды. Я вовремя с ним расстался. Это тоже его заслуга, ибо он посоветовал Центру направить меня на самостоятельную работу в Англию. Не случись этого, его провал и арест в 1957 году американской контрразведкой стал бы и моим провалом. И тогда бы не было Гордона Лонсдейла, который сделал кое-что для своей Отчизны, работая в Великобритании…»
ОШИБКА РЕЗИДЕНТА.
Леонид Колосов
Мне тоже повезло дважды с Рудольфом Ивановичем Абелем. В том смысле, что удалось дважды встретиться с ним в качестве корреспондента «Известий» для того, чтобы подготовить о нем очерк, с разрешения тогдашнего пресс-бюро КГБ разумеется. Абель знал, что я из «конторы», сижу под «крышей» газеты, и посему беседовал со мной более или менее раскованно. Первое впечатление о нем было странным. Он совсем не походил на представителя нашей древнейшей профессии. Какой-то неконтактный, неудобный для разговора человек, из которого надо было все время вытягивать фразы и даже отдельные слова. Материал тогда по каким-то соображениям не напечатали. Он был опубликован значительно позже в одной из моих книг о разведке и разведчиках. Опубликован, конечно же, с большими купюрами, ибо тогда еще царствовал отдел пропаганды КПСС. Но я возвращаюсь к этой фигуре только потому, что он был, так сказать, «крестным отцом» моего друга Конона Молодого, который в беседах наедине не пел ему привычных дифирамбов, а однажды бросил странную, но запомнившуюся мне фразу: «Абель мой давний друг и первый начальник в «нелегалке», которому я обязан «продвижением» в Англию… К тому же мало кто знает, что Рудольф Иванович был великолепным художником. И, наверное, было бы лучше для всех, если бы он стал действительным членом Академии художеств. Он не авантюрист, а без этого разведчиком быть трудновато…»
Противоречивая фигура, ничего не скажешь. Прежде всего Абель – это не Абель, а Фишер. И не Рудольф Иванович, а Вильям Генрихович. Чужое имя, отчество и фамилию Фишер взял на всякий случай, когда его арестовали в Нью-Йорке. Чтобы запудрить судьям мозги, так сказать. Кстати, Рудольф Иванович Абель существовал когда-то, был приятелем Фишера и помер в России в сороковых годах.
А сам наш герой, то бишь Вильям Генрихович, родился 11 июля 1903 года в городе Ньюкасл-на-Тайне в Англии в семье русских политэмигрантов. Его отец – уроженец Ярославской губернии, из семьи обрусевших немцев. В 16 лет он приехал в Петербург в поисках работы и сразу же активно включился в революционную деятельность. Со своей женой, уроженкой Саратова, русской, он познакомился, находясь в ссылке в Саратовской губернии. Помимо чувств, их объединяла общность политических взглядов. В 1901 году супруги Фишер за революционную деятельность были выдворены из России в Англию. Однако в 1920 году они вновь возвращаются в Москву вместе со взрослым сыном Вилли и получают советское гражданство.
В 1924 году Вилли поступает на индостанское отделение Института востоковедения в Москве и успешно заканчивает первый курс. Но дальше учиться не пришлось. Его призывают на воинскую службу и зачисляют в радиотелеграфный полк Московского военного округа. Здесь он получает профессию радиста, сыгравшую в его дальнейшей судьбе важную роль. После демобилизации Вилли поступает на работу в Научно-исследовательский институт военно-воздушных сил РККА. Вскоре он знакомится с Леной Лебедевой, студенткой Московской консерватории по классу арфы. Вилли хорошо играл на пианино, гитаре, мандолине, и любовь к музыке сблизила молодых людей. Через два года у них родилась дочь, которую назвали Эвелиной.
В иностранный отдел ОГПУ Вилли поступил в 1927 году. Он был назначен на должность помощника уполномоченного центрального аппарата. Руководство доверило ему выполнение важных поручений по линии нелегальной разведки в двух европейских странах в качестве радиста. По возвращении в Москву он получил повышение по службе, звание лейтенанта государственной безопасности. Будущее казалось безоблачным. И вдруг в последний день уходящего 1938 года ему сообщили, что руководство НКВД СССР без объяснения причин приняло решение об освобождении его от работы в органах. Однако в сентябре 1941 года Вилли предложили вернуться в НКВД. Он дал согласие и был зачислен во вновь созданное подразделение, занимавшееся организацией боевых разведывательно-диверсионных групп и партизанских отрядов в тылу врага. Именно в этот период Вилли сблизился с товарищем по работе Рудольфом Ивановичем Абелем.
Вскоре после окончания войны Вильям Генрихович вновь становится сотрудником внешней разведки. Учитывая его личные и деловые качества, оперативный опыт и степень подготовки, руководство приняло решение направить Фишера (оперативный псевдоним Марк) на самый ответственный участок – в США. В ноябре 1948 года Марк выехал в командировку, которой было суждено продлиться 14 лет. Марк очень быстро и уверенно вошел в местную среду. К концу мая 1949 года все организационные вопросы были решены, и он доложил о готовности приступить к выполнению разведывательных задач. Началась кропотливая работа по сбору интересующей Центр политической информации, созданию устойчивых нелегальных каналов связи с Москвой. Некоторое время Марк поддерживал контакт с руководителем группы «Волонтеры» Луисом и связником Лесли – сотрудниками советской внешней разведки, гражданами США, а затем СССР, ставшими впоследствии известными всему миру как Питер и Хелен Крогеры. Они сумели обеспечить передачу в Центр сверхсекретной информации о разработках американской атомной бомбы. В 1952 году в помощь Марку был направлен кадровый сотрудник внешней разведки Рейно Хейханнен (псевдоним Вик), который прошел подготовку в качестве радиста нелегальной резидентуры. К сожалению, Вик оказался слабым человеком. Четыре года работы в Америке развратили его, превратили в алкоголика и конечном итоге привели к предательству. Вик выдал Марка американцам, и спустя некоторое время тот был арестован. Провал не сломил Марка. Надо было как можно скорее уведомить Центр о своем аресте. Тогда-то у него и возникла идея выдать себя за покойного друга – Рудольфа Ивановича Абеля. В Центре хорошо знали об их дружбе, и можно было рассчитывать, что, как только появится сообщение об аресте Абеля, коллеги сразу же поймут, что речь идет о Марке. В ходе следствия Марк категорически отрицал свою принадлежность к разведке, отказался от дачи каких-либо показаний на суде и отклонил все попытки работников американских спецслужб склонить его к сотрудничеству. После объявления приговора Марк сначала находился в одиночной камере следственной тюрьмы в Нью-Йорке, а затем был переведен в федеральную исправительную тюрьму в Атланте.
Марка не оставили в беде. 10 февраля 1962 года на мосту Глинике, через который проходила гра-ница между Западным Берлином и ГДР, был произведен обмен Рудольфа Ивановича Абеля на осужденного в СССР американского летчика Ф. Пауэрса.
Такова версия «органов», которую я взял из справочника Службы внешней разведки Российской Федерации. Довольно безоблачная история о Вилли… Правда, опущена небольшая деталь: после «освобождения от работы в органах» довольно длительное время Фишер провел в тюрьме на Лубянке…
Попробую немного оживить эту справку. Вот, например, характеристика, которую дал Рудольфу Абелю его адвокат Джеймс Донован, защищавший его после ареста в Нью-Йорке. «Абель – культурный человек, подготовленный как для той работы, которой он занимался, так и для любой другой. Он свободно говорит по-английски и прекрасно ориентируется в американских идиоматических выражениях, знает еще пять языков, имеет специальность инженера-электроника, знаком с химией и ядерной физикой, был музыкантом и художником, математиком и криптографом… Вред, нанесенный Абелем американской безопасности, оценивается обвинителями на уровне ниже среднего…»
А вот что рассказывал Рудольф Иванович Абель – будем для простоты называть его впредь этим именем – мне лично во время интервью:
– Можно считать, что ваш покорный слуга получил революционную закваску уже в детстве. Все, кто окружал отца, отличались жизнерадостностью и неистощимой энергией. Они были людьми идейными, бескорыстными, честными. Особенно мне нравился Василий Андреевич Шелгунов. С ним отец работал еще в девяностых годах прошлого столетия. Несмотря на утрату зрения, Шелгунов обладал стойкостью, живо интересовался всем, что происходило вокруг. Я восхищался тем, что этих людей постоянно окружает ореол таинственности в каждодневно совершаемом подвиге. Они своим примером воспитали во мне уважение к старшим, любовь к труду, преданность делу. Немалое значение имела также служба в Красной Армии, куда я ушел по призыву в 1925 году. Ну и, наконец, должен подчеркнуть влияние старых чекистов, с которыми я начинал работу в ВЧК. Среди них были самые разные люди, в том числе и участники гражданской войны. И если уже говорить совершенно откровенно до конца – в органы я двинул не только по идеологическим соображениям. Надо было на что-то жить, а там неплохо платили, по сравнению с другими учреждениями. Так вот и началась моя длительная работа в разведке, включая ее последний, самый сложный этап в Соединенных Штатах. Кстати, мало кто знает, что работал я там не под одним именем, а под тремя. В отеле «Латам» я числился как Мартин Коллинз. Появлялся там регулярно, претензий ко мне со стороны гостиничной администрации не было. А постоянно, с конца 1953 года, я проживал в Бруклине, на Фултон-стрит, 252, под именем Эмиля Голдфуса. Хозяин считал, что я профессиональный художник, и отвел мне традиционный верхний этаж, где разрешил оборудовать мастерскую. Иногда я прирабатывал фотографией. За угол платил исправно, с соседями ладил. Они иногда заходили посмотреть новые этюды, которые я делал преимущественно в кварталах бедняков. Было у меня и третье имя – чекистский псевдоним – Марк.
Во время интервью я спросил Рудольфа Ивановича:
– О вас слывет молва, что вы совмещаете в себе мастерство художника с прекрасными знаниями математики и криптографии. Существует ли связь между искусством и точными науками?
Он немного задержался с ответом, на какую-то долю секунды прикрыл глаза и четко ответил:
– Если угодно – да, существует. В криптографии, в математике, в живописи можно обнаружить общее явление: процесс кодирования. Шифровать – значит кодировать. Математическая формула есть код, то есть предельная сжатость информации. А возьмите древних художников, которые создавали наскальные росписи где-нибудь в Китае или на Цейлоне. Линии контуров людей, животных, начертанные древними живописцами на стенах примитивных храмов, жилищ, переданы в спрессованной форме, в форме видения того или иного предмета. Иными словами – кодирование. Вообще контур, мне думается, и в современной живописи, рисунке – это как бы выделение, выпячивание основного элемента сюжета на холсте или картоне. Техника оконтуривания помогает зрителю ухватить главное. К ней прибегали художники эпохи классицизма, ее не чураются и деятели современного искусства. А что такое шифр, код? Передача информации в сжатом виде. Код облегчает читающему быстро «выуживать» существо вопроса. Хотя, разумеется, шифровальщик существует еще и для того, чтобы посланное им донесение смог прочитать лишь тот, кто знает ключ для его расшифровки. Шифровальщик работает с секретными документами…
– Рудольф Иванович, извините за отнюдь не деликатный вопрос: за свою деятельность разведчика-нелегала вы не совершили ни одной оплошности?
– Живет в нашем народе глубокая, даже философская мудрость: «Не покраснев ни разу – лица не износишь». Оплошности совершал. Мне надо было, например, более тщательно присматриваться и проверять свое окружение. Взять хотя бы того же Рейно Хейханнена, который меня предал… В этом печальном эпизоде я виню только самого себя. И второе. Я хранил письма жены и дочери в микропленках, естественно, в своей квартире. Их довольно легко обнаружили агенты ФБР во время обыска после моего ареста. Сначала эти послания приняли даже за шифровки и радости американским сыщикам они доставили немало. Но все равно письма близких были неопровержимым доказательством моей принадлежности к нелегальной работе в США. Эта сентиментальность, если хотите, была самой непростительной ошибкой для профессионального разведчика…
– А какова была дальнейшая судьба предателя Хейханнена?
– После суда он запил. А потом… Потом я прочитал в газете «Нью-Йорк джорнел америкен», что главный свидетель по делу советского шпиона полковника Абеля погиб в таинственной автомобильной катастрофе… Это случилось, по-моему, где-то в середине февраля 1964 года.
А вот на мой последний вопрос – о совместной работе с Кононом Молодым – Абель, улыбаясь, ответил:
– Посмотрите, мой дорогой, еще раз фильм «Мертвый сезон». Там все рассказано, что можно рассказать. А что нельзя, то когда-нибудь доскажет мой друг Конон. Во всяком случае, от меня он уплыл в Англию для прохождения уже самостоятельного курса своих «университетов»…