Текст книги "Астраханский вокзал"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

3 января, 1 час 55 минут

Начальникам отделов

транспортной милиции

(согласно перечню).

ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».

На территории обслуживания аэропорта Внуково обнаружена бывшая в употреблении шинель военнослужащего ВМФ, размер 58, рост 5, без существующих знаков различия. Предполагается, что шинель оставлена вором-рецидивистом Филиным, объявленным в розыск вместе с подозреваемым Маевским. Филина видели в последний раз 2 января сего года около шести часов утра на улице Веерной, у дома, где он проживал без прописки с декабря прошлого года. Филин был одет в форму младшего лейтенанта ВМФ. О возможных изменениях в одежде разыскиваемого срочно ориентируйте личный состав.

Заместитель начальника

Московского управления

транспортной милиции

полковник милиции Холодилин.

3 января, 2 часа 10 минут

Всем.

Срочная.

ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».

Розыск подозреваемого в совершении краж Маевского И. А. прекратить в связи с задержанием последнего в г. Москве.

Заместитель начальника

Московского управления

транспортной милиции

полковник милиции Холодилин.

3 января, 2 часа 35 минут

На Астраханском вокзале в комнате для доставленных, куда Илью ввели вначале, несмотря на поздний час, былошумно. Много людей разговаривало одновременно: спрашивали, отвечали на вопросы, куда-то звонили со всех расставленных по столам телефонов. Дежурный и его помощники оформляли документы, актировали ценности. В шуме было трудно что-то понять.

–…Не нарядно нарядилась, не бело умылася… – умильно тянул сидевший на скамье у входа пьяный, – знала, что милого нет, нисколь не торопилася…

Руки его в смирительной рубашке были связаны, но он не замечал этого, присутствуя мысленно на большом семейном празднике, окруженный близкими и родными.

– Маевский Илья Александрович, – представил Илью инспектор, отстегивая наручник.

Крепко сбитый, моложавый сержант протопал к дверям, закрыл на ключ. Илья успел заметить, что сержант ладен и спор; когда Илья поздоровался, он спросил:

– Что, елки пушистые, приехали?

Все вокруг отдавало непробиваемой прочностью – и конвоир, и засов, и сами «елки пушистые».

Пока ехали, пока его водили по кабинетам, задавали анкетные вопросы, фотографировали, заполняли многочисленные протоколы, карточки, Илья мучительно старался вспомнить название маленьких животных, о которых рассказывал тесть:

– Упрутся однажды и за тысячи километров бегут к морю, словно кто их гонит! Стая за стаей, все – в воду, в воду! Пока не перетонут… И ведь видят задние, что впереди тонут и им то же будет, все равно прут! Не остановишь!

Возбуждение, в котором Илья находился, выдавало себя приступом необычайной говорливости, он глушил мысли словами и понимал это: «Говорю, значит, существую!»

– Не помните? – спросил Илья у доставившего его инспектора. – Кажется, это Платон недоумевал, почему люди знают, что хорошо, а делают то, что плохо?

Инспектор не ответил. Ладно скроенный сержант взял Илью за руку.

– Ну, елки пушистые, ладно, – сказал он грубовато, – мы не курить остановились. Показывайте карманы.

3 января, 2 часа 36 минут

В зале для транзитных пассажиров в Киеве до глубокой ночи толпились люди, слышалась громкая, непривычная уху речь.

Капитану мало приходилось бывать здесь. Он нашел в лабиринте камеры хранения ячейку Ильи, но не подошел, занял для себя ячейку поблизости. Потом вышел в зал, совсем рядом со входом оказалось свободное место. Когда он не знал, как лучше поступить, он ждал. И мог ждать сколько угодно: час, полдня, сутки. Игра стоила свеч. В случае ошибки, понимал, рискует всем.

Многолетний опыт подсказывал Капитану, что сотрудники милиции скорее всего здесь же, среди пассажиров. Капитан одного за другим отводил пассажиров, которые не участвовали в игре: кто-то неудобно сидел – не мог видеть вход в зал, кто-то только что позавтракал прямо на скамье, несколько человек в разных концах зала Капитан отвел из-за их бород – ношение бород в милиции не допускалось. Возраст, комплекция, выражение лица – все подвергалось тщательной оценке, изучалось, отсеивалось.

Время шло. Капитан ни на минуту не упускал милиционеров в форме, на его глазах пришла третья смена постовых. Капитан все еще ждал, следил, с кем заговорят постовые, кто обратится к ним вдали от глаз, где-нибудь за колоннами, с кем из пассажиров неожиданно поздоровается носильщик или по привычке кивнет дежурный администратор. Капитану удалось выявить одного такого, но он с восемнадцати часов больше не появлялся, видимо, успел смениться.

Одного за другим прощупывал Капитан каждого, кто входил в автоматическую камеру хранения.

Рядом с Капитаном на скамье сидели двое – женщина в длинном, спускающемся чуть не до пола платке, и мужчина в шубе, похожей на дамскую. Они везли четыре чемодана и круглую картонку, затянутую ремнем: в другое время Капитан поинтересовался бы картонкой – она стояла сбоку, и за ней не смотрели.

– Вы еще будете с полчаса? – спросил он у странной пары. – Я оставлю портфель. Думаю перекусить.

– Мы будем всю ночь, – ответила женщина. – Идите.

У черного входа ресторана Капитан приобрел бутылку водки, в буфете нашелся жареный судак, полтавская колбаса и курица. Стакан ему вначале не дали, он выпил из бумажного фунтика, сделанного из газеты. Потом уборщица принесла стакан. Выпив, Капитан поставил бутылку сбоку, у прилавка. С Маевским было покончено, Капитану не надо было прикидываться овцой, отказывать себе в привычном.

Из уличного телефона-автомата набрал 02.

– Милиция? Вокзал! В зале, где автоматическая камера хранения, вещи украли! Скорее, жду! Напротив колонны!

Быстрым шагом Капитан вернулся в зал, засек время: два часа тридцать шесть минут. Странная пара продолжала разговаривать, картонка по-прежнему стояла сбоку вне внимания.

«Воров нет, что ли?» – подумал Капитан.

В два тридцать девять к буфету за колонной подошел гражданский в каракулевой шапке. Он не встал в очередь, о чем-то спросил буфетчицу, несколько раз окинул глазами зал. Постовые незаметно следили за ним.

«За три минуты сработали…»

Продолжая наблюдать за действиями инспектора уголовного розыска, Капитан не оставлял без внимания выходные двери. Несколько человек покуривали там на сквознячке. Капитан оглядел и запомнил каждого: кто-то из них определенно прикрывал выход из зала.

Пройдя вдоль диванов с пассажирами, инспектор в каракулевой шапке снова подошел к буфету. Туда же подтянулся вскоре и один из курильщиков – маленького роста, сутуловатый. Теперь Капитан смотрел за этими двумя. Они никак не могли понять, куда делся человек, обратившийся в милицию.

Наконец, решив, что искать дольше не имеет смысла, они разошлись. Через сутуловатого, в гражданском, Капитан вскоре установил его коллегу – он сидел в самой глубине зала, у окна.

«Вот, пожалуй, все…» – подумал Капитан, оглядываясь.

Странная пара на скамье вызывала у Капитана чувство недоумения: кто такие? Зачем живут? Зачем ездят?! Как и под Новый год, хотелось поговорить о жизни, отвести душу. Зачем ездите, дорогие? Кто попадает под трамваи, под электрички? Такие, как вы, растеряхи, очкарики… Воруют у кого? Опять же у вас. Электрички, жулики улучшают человеческую породу! А как же? На то и щука в море, чтобы карась не дремал! Специальная наука, писали в журнале, вас изучает – виктимология, что ли? Смотрите, как надо жить, болезные, учитесь!

Но смотреть пока было не на что. Капитана изрядно развезло, но он держался молодцом: там, в камере хранения, в ячейке, лежало целое состояние.

В начале пятого часа оба работника милиции неожиданно потянулись к выходу. Зал спал, всякое движение прекратилось. Сотрудники сверили часы – Капитан догадался, что в это время перерыв.

Капитан дал им уйти подальше, прошел к автоматам с газированной водой, постоял секунды три и быстро вошел в камеру хранения.

Длинный ярко освещенный отсек был пуст. Так однажды Капитан проник в больницу и шел нескончаемым коридором мимо уснувших больных, свернувшихся калачиком медсестер, наполненных внутренней дрожью, разболтанных огромных холодильников. Все было ярко освещено, пусто, чисто.

Базовая ячейка Ильи была в конце отсека. Капитан набрал шифр – реле времени отсчитало заветные три секунды…

Автомобильный гудок потряс больничную чистоту автокамеры. Капитан с силой ударил кулаком по дверце – гудок не прекратился. Казалось, кто-то изо всех сил сжимает резиновую грушу старого довоенного клаксона. Капитан заметался по отсекам, как две капли воды похожим один на другой.

У выхода его уже ждали… Сосед по скамье в шубе, он уже не казался странным, – инспектор розыска, участвовавший в операции.

Капитан сжал себя в комок, на всякий случай поднял обе руки. Каждая клеточка мозга, каждый мускул напряженно работали, пока он медленными шагами шел к выходу.

Можно было испробовать один вариант, но не сейчас – когда выведут из зала… На путях работал маневровый локомотив… Спасение заключалось в том, чтобы выскользнуть из рук, когда поведут, и броситься наперерез маневровому, проскочить перед ним… Такое уже удавалось, преследователи отстанут – только когда на карту поставлено все, тогда бегут через путь!

Он пошел быстрее, привычно льстиво выгнув спину, как еще недавно делал перед Ильей:

– Сдаюсь! Гениально выслежен! Преклоняюсь, просто преклоняюсь!

3 января, 3 часа 20 минут

Пронзительный телефонный звонок разбудил Денисова.

Не поднимаясь со стула, он попытался достать трубку, но выронил – трубка со стуком ударила в настольное стекло.

– Слушаю, Денисов, – он был уверен, что кто-то случайно набрал не тот номер.

Звонил Сабодаш.

– Не уехал еще?

– Электричку жду.

– Так… В четыре двенадцать, значит? – В голосе Антона слышалась неуверенность. – Понимаешь, Маевский хочет сделать важное заявление… И вот я подумал: лучше тебе с ним. Как говорится, сыграл первую скрипку.

– Скажешь тоже! – Денисов пошевелил затекшими пальцами. – Где он?

– Возьми его в кабинет начальника отдела. Там все материалы. Учти: скоро Холодилин появится! – Сабодаш снова привычно трусил. – Ни пуха!

Кабинет Бахметьева был тоже весьма необычным, хотя и похуже денисовского – одно из окон кабинета выходило в центральный зал на уровне верхних антресолей. Сквозь открытую форточку снизу доносились те же непрекращающиеся звуки шумящего по деревьям дождя. Денисов мельком окинул глазами зал. Сбоку, у колонны, стояли сиротливо чьи-то чемоданы, младший инспектор посматривал за ними со своего места – от суточных касс. В ряду спящих Денисов задержал взгляд на девушке в ватнике и вспомнил знакомую официантку из третьего буфета: любопытно, что она нашла в нем, в Денисове… Высокий худой старик рисовал спящих, удобно устроившись в кресле, карандаш его так и скользил над альбомом.

– Ко мне ничего не будет? – негромко кашлянув, спросил конвоир.

Денисов очнулся.

– Спасибо, идите. – Он прикрыл форточку, шум ливня мгновенно прекратился.

На столе лежали подобранные к приезду Холодилина документы – ответы на ночные телеграммы, справки, меморандум ночного разговора Сабодаша с начальником уголовного розыска из Юрюзани. Денисов видел все, перед тем как уйти спать. В углу были сложены привезенные с обыска вещи, их было немного.

Отдельно, под сургучом, содержался пакет с деньгами – денег не хватило бы даже на то, чтобы возместить ущерб одному литовцу.

Маевский выглядел чуточку возбужденным. Ему не пришлось пока остаться одному. Все это время он был в центре внимания дежурных, все было вновь, неожиданно буднично, не так, как представлялось.

– И двери не открываются с жалобным стоном, и никаких темных комнат… – сказал Маевский, войдя в кабинет начальника отдела, – и нет комиссара Мегрэ… Я могу сесть?

– Прощу. Слушаю вас.

Денисов сел за приставной столик, Маевского посадил напротив. Кресло начальника отдела осталось незанятым – на случай, если приедет Холодилин.

– Мне необходимо встретиться с кем-то из руководящих работников аппарата министерства: надо обсудить несколько вопросов первостепенной важности. – Задержанный хотел поправить галстук, но вспомнил, что его отобрали при обыске, поэтому только провел рукой по воротничку. – Вы в состоянии организовать такое свидание? С кем я разговариваю?

Денисов представился:

– Младший лейтенант Денисов, инспектор уголовного розыска.

– Маевский Илья Александрович. – Илья держался солидно. – Речь пойдет об автокамерах.

– Самостоятельно вопросы не решаю, хочу предупредить.

– То, что я сообщу, перевернет ваши представления о профилактике краж из камер хранения. Конструкторы получат новый аспект для изысканий. Министерство сможет перестроить комплекс предупредительных мер. Видите, я не думаю запираться… Мне нужна свобода.

– С вами будет разговаривать заместитель начальника управления. Я это знаю. У вас все?

Отсутствие любопытства со стороны младшего лейтенанта – инспектора задело Илью.

– Понимаю, что кажусь вам обычным уголовником. – Илья попытался улыбнуться. – И все же, верите или нет, это факт: за свою жизнь я ни у кого не взял и копейки без спроса… До того, как стал открывать ячейки, – он избегал слова «воровать», – вам это подтвердит каждый…

– Что же произошло?

– Я предвидел вопрос. Ничего не произошло… Постоянно воровать я не собирался, – наконец он произнес слово, которое ему никак не давалось, – разрешил себе стать нечестным на время. Какое-то затмение нашло…

Слушая, Денисов просматривал прибывшие из Юрюзани материалы, некоторые подтверждали показания задержанного:

«Маевский Илья Александрович жил неподалеку и в любой момент дня и ночи был готов помочь школе. Нравственно устойчив, хороший семьянин, общественник. Несколько раз ограждал учителей в вечернее время от приставания хулиганов. По просьбе администрации школы ремонтировал забор, вставлял разбитые стекла в окнах, много времени проводил с детьми в зооуголке…»

Встречалось, правда, и другое:

«Средняя школа № 3. Отстранен от преподавания черчения в связи с грубым нарушением трудовой дисциплины…»

«Дорогой радиослушатель! Благодарим Вас за Ваше письмо, которое Вы передали жюри конкурса. Как только будут известны результаты конкурса, мы сообщим о них в наших передачах.

С совершенным почтением русский отдел Би-би-си».

– Как-то на вокзале в Риге я увидел слепую девушку – ее никто не встречал. У нее оказался тяжелый, набитый продуктами и вещами чемодан… Я взял такси и отвез ее домой, в записной книжке есть адрес. Можно допросить. Родители не знали, как меня отблагодарить.

Преступника легче распознать, подумал Денисов, если он кровожаден, подл, обладает одними патологическими извращениями, жестокими инстинктами, труднее представить себе подлеца, который помогает слабым, любит животных, не представляет себе близости с женщиной без любви…

Денисов прибег к приему, который называл для себя испытание потерпевшим: человек с совестью, опустившийся под влиянием обстоятельств, глубоко страдал, когда следователь напоминал о его жертвах.

– А потерпевшие? Сыграли ли они какую-нибудь роль в вашем падении?

Маевский не дал договорить.

– Если бы они действовали по инструкции о правилах эксплуатации! – Он снова поправил воротничок. – Ротозеи!

Денисова всегда удивляла эта злоба на пострадавших, желание возложить вину за преступление на свои жертвы.

Денисов еще задал несколько вопросов Маевскому: испытание соучастником, испытание корыстью…

Только о семье решил не спрашивать – чего уж тут спрашивать?!

Маевский отвечал охотно – чувствовалось, что он рад всеми силами отсрочить возвращение в камеру:

– Настоящего имени Капитана я не знаю, фамилии тоже. Что можно о нем сказать? Личность ничтожная. – Соучастника Илья не собирался выгораживать. За деньги же был намерен бороться. – Я и сам не знаю, как они разошлись: часть прокутил, часть у меня в автобусе украли. – Денисов почувствовал фальшь, но промолчал. – Но я выплачу всю сумму, не беспокойтесь, займу, буду работать – рассчитаюсь!

– Как, по-вашему, где сейчас Капитан?

– Сейчас, должно быть, уже в Одессе… Вы не поверите: во мне ничего не изменилось после этих проклятых краж! Я сам не перестаю этому удивляться!

Встреться они в других условиях, прочитай лежащие на столе бумаги, Денисов, пожалуй, мог и в самом деле принять Илью за сбившегося с пути «бессребреника». Недаром в меморандуме из Юрюзани цитировались слова молодой учительницы, работавшей вместе с Маевским:

«Мне кажется, люди, подобные Илье Александровичу, редки. Нам, прибывшим на работу в Юрюзань, он оказывал чисто товарищеское бескорыстное внимание».

Весьма любопытным оказалось свидетельство бывшего преподавателя Института иностранных языков:

«…Если верно то, в чем подозревается Маевский, – это свидетельствует о неудаче процесса социализации, то есть включения человека в общество. Цель наказания в данном случае должна способствовать восстановлению связей Ильи с коллективом».

В целом преподаватель высоко оценивал Маевского, и, когда ночью его поднял звонок Сабодаша, первое, что он сказал, было:

– Я пророчил ему аспирантуру…

– Суд решит, – отвечал ему Антон Сабодаш, которому предстояло обзвонить многих, чьи телефоны были записаны в блокноте задержанного.

Об этом Антон рассказывал позже, в справке же он записал:

«Бывший преподаватель иняза готов дать личное поручительство».

– «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если человек мужественный, пусть пробивается сам», – процитировал Илья.

«Куда важнее не то, что мы можем сделать, а то, чего сделать не в состоянии. Человек не может сознательно, на время, разрешить себе совершать подлости, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался».

Жюльен Сорель, которого цитировал задержанный, и Илья Маевский жили в иных эпохах, ставили перед собой неодинаковые задачи и добивались их разрешения непохожими средствами.

Появился ладный сержант из конвойного взвода.

Денисову осталось задать последний, чисто профессиональный вопрос:

– Вы воровали в основном на Астраханском вокзале. Почему?

– Больше ячеек первого выпуска. Я тоже хочу спросить. Разрешите?

Денисов понял, о чем пойдет речь.

– Вы ведь и сейчас не можете догадаться, как вскрывались ячейки? – Маевский поднялся. – Пассажир набрал шифр, никого рядом не было, полная гарантия – и вдруг! Удивительно?

Денисов не ответил.

– Если мне вернут свободу, я немедленно открою секрет.

Когда Маевского увели, Денисов привел в порядок бумаги на столе, подошел к окну, выходившему в зал.

Внизу, на диванах, еще спали. По-прежнему в отдалении стояли оставленные еще с вечера чемоданы. Разметав руки по сторонам, спала девушка в ватнике – круглолицая, с короткими тяжелыми ногами, похожая на официантку третьего буфета. Старик художник делал эскизы, далеко отставляя острый локоть. Денисову был хорошо виден высокий свод черепа художника, крупный нос, глубоко запавшие глазницы. «До чего совершенной может быть голова человека», – подумал Денисов, который незадолго до этого прочитал «Родена».

3 января, 5 часов 12 минут

На этот раз Сабодаш лучше подготовился к приезду заместителя начальника управления, и полковник Холодилин, прошедший напрямую, через зал, не застал дежурного врасплох.

– …На участке обслуживания происшествий не зарегистрировано, объявленный в розыск преступник задержан, находится в ИВС. – Антон подождал. – С личным составом все в порядке.

Холодилин не прервал короткого доклада, был он в гражданской одежде, нешумный, покладистый. В семь утра ему предстояло доложить выводы «дела Маевского – Филина» начальнику управления, в девять – заместителю министра.

Он за руку поздоровался с дежурным.

– …Задержанный передал, товарищ полковник, что хочет сделать заявление, представляющее интерес для органов транспортной милиции. Я дал команду вывести Маевского из камеры. С ним разговаривал младший лейтенант Денисов.

«Снова Денисов, – подумал Холодилин. – Начальник штаба говорил, что ищет к себе в аппарат человека…»

– …Так, я решил, будет лучше для общего дела. Уот!

– В чем суть заявления?

– Маевский готов открыть способ, каким угадывал шифр… В обмен на личную свободу.

Холодилин помолчал.

– Инспектор поставил его в известность о том, что способ этот мы знаем?

– Нет, товарищ полковник. Он написал здесь подробный рапорт с обоснованием, почему так сделал. Этот вопрос он увязывает с возмещением материального ущерба.

Кончалась ночь. Первые утренние электропоезда оставляли одну за другой промерзшие за ночь платформы, они отправлялись полупустые – до начала работы метро. Зато все приходившие электрички были переполнены.

Холодилин прочитал рапорт о беседе с Маевским – необходимость срочного разговора с задержанным отпала, в жестком распорядке дня Холодилина неожиданно возник резерв свободного времени.

Постепенно к дежурному возвращалась уверенность, не покидавшая его в отсутствие высокого начальства. Казалось, преследовавший Антона злой рок отступил.

– Штангой больше не занимаетесь? – спросил Холодилин вдруг.

– Иногда, товарищ полковник. Так, для себя.

– А тянет?

– Как же! Столько лет…

Сабодаш не успел договорить. Красный огонек вспыхнул на коммутаторе: у входа в центральный зал милиционер подошел к ярко-желтой тумбе, снабженной четкими надписями – «Милиция», «Кратковременно нажмите кнопку» и «Говорите».

– Капитан Сабодаш, слушаю вас, – специально для Холодилина Антон нажал на тумблер громкости, подкрутил регулятор. Голос милиционера вошел в помещение.

– Товарищ капитан! В автоматическую камеру хранения пришла заявительница. Говорит, что из ячейки похищен кассетный магнитофон…

– Ячейка пуста?

– Нет, там чужие вещи.

– Хорошо, сейчас буду.

Глазок на коммутаторе потух, Сабодаш улыбнулся:

– Маевский сидит в ИВС, товарищ полковник, а некоторые потерпевшие еще считают, что их ценности преспокойно лежат в ячейках. Натворил он дел! Вы… – Дерзкая мысль пришла к нему, в первую секунду Антон был сам ошарашен ее дерзостью. – Не хотите взглянуть, товарищ полковник?

Холодилин посмотрел на часы.

– Пожалуй.

Он вышел первым, за ним, без шинели, не чувствуя холода, двинулся Сабодаш. Помощник дежурного занял место за пультом.

– Не понимаю таких, как Маевский. – Антон вспомнил журнал, найденный в электричке. – Ведь есть такие события, после которых вся жизнь может пойти по-другому… Как бы звучат колокола судьбы! Только их слышать надо. Уот!

В автоматической камере хранения людей было немного, заявительница ждала сотрудников милиции в конце отсека, приземистая, с коротко остриженными цвета хны волосами, крупными чертами лица, с сигаретой.

– Никуда не годится, друзья мои! – выговаривала она дежурной по камере хранения, сменившей на этом посту Бориса Порываева, и другой женщине – механику-практикантке. – Факт налицо: был магнитофон, сумка, а теперь… пшик!

Увидев работников милиции, она торопливо заспешила навстречу.

– Уголрозыск, ну наконец-то! Господи, как вы медленно!

– Когда вы положили вещи? – спросил Сабодаш, здороваясь.

– Это сейчас так важно? Мне кажется, теперь важнее что-то предпринять, где-то искать, кого-то проверить… Вы уголрозыск, не мне вас учить, вы лучше знаете… Вещи я клала тридцать первого, если это, конечно, вам надо. Кассетный магнитофон импортный, сумку с вещами. Отдельно лежал лещ копченый, в сетке. Знала б, лучше б в поезде разда-ла…

– Вы приехали из Астрахани?

– Да, я ездила в гости.

– В качестве шифра, надо полагать, набрали год своего рождения?

– Вы догадались или…

– Догадался. Ячейку вскрывали дважды, шифр не меняли.

– Точно.

– Могу одно сказать, – Антон ненадолго задумался, – часть вещей, в том числе лещ, где-то в соседних ячейках, магнитофон, вероятнее всего, придется искать далеко отсюда. А жулик сидит в камере…

– Чудеса какие-то, – рукой с сигареткой она разогнала дым, – не могу выразить, насколько я вам признательна.

– Опишите приметы вещей.

Холодилин прошел лабиринтом стальных отсеков, главная мысль доклада руководству вырисовалась еще раньше, сейчас она снова получила подтверждение. Современный транспорт неотделим от автоматических камер хранения, от электроники, век старозаветных камер хранения ручной клади с квитанциями и жетончиками кончился. Надо предпринять все, чтобы «дело Маевского – Филина» не могло повториться. Возможно ли это? Главный конструктор, звонивший Холодилину на квартиру, рассказал, что документация на усовершенствования, которые предлагала милиция, была разработана, но в свое время ее не приняли во внимание. Теперь, безусловно, этим предложениям будет дана зеленая улица…

– Сейчас дежурная будет открывать соседние ячейки, – Сабодаш уверенно проводил в жизнь методику Денисова, – смотрите внимательно, не пропустите сетку с лещом!

…Заместитель министра обязательно будет интересоваться деталями проведения операции «Магистраль». Что можно сказать? Все органы милиции, участвовавшие в поиске, сработали четко. Результаты говорят сами за себя: с момента поступления первого заявления о краже до установления преступников прошло менее трех суток.

Холодилин поднялся по эскалатору, прошел в центральный зал, незнакомый молоденький милиционер что-то объяснял женщине, окруженной детьми, по-видимому воспитательнице.

Когда он снова спустился к автоматическим камерам хранения, Сабодаш и заявительница стояли у телефона, рядом со столиком дежурной. Вид у Сабодаша был растерянный.

– В ячейках нет, все осмотрели, товарищ полковник. Я позвонил помощнику. Сейчас он ищет магнитофон по ориентировкам – среди вещей, изъятых в базовых ячейках Ильи Маевского…

– Меня так успокоили! – перебила потерпевшая.

– Одну минуточку.

Она выразительно закатила глаза к потолку.

– «Одну минуточку»! Сколько мы уже времени потеряли?! Может, как раз мой магнитофон сейчас пропивают и закусывают моим же лещом?!

Заливисто прозвенел телефон, Сабодаш снял трубку.

– Хорошо проверил? – Он посмотрел на Холодилина. – Нигде нет, товарищ полковник.

– Действуйте, – приказал заместитель начальника управления.

Он не собирался подменять дежурного, по крайней мере на этом, начальном этапе поиска – включение в розыск необходимого числа сотрудников, организация их работы, знал Холодилин, много важнее для дела, чем появление сейчас в отсеке еще одного дежурного или, в лучшем случае, еще одного инспектора в звании полковника.

Сабодаш словно только и ждал этого распоряжения.

– …Вызывайте наличный инспекторский состав по схеме «Кража в камере хранения», поставьте в известность следователя и эксперта-криминалиста. Дежурного по управлению я проинформирую сам. – Он положил трубку. – Вокзал есть вокзал! Ушки надо держать топориком!

Холодилин заметил время. Потекли минуты, из тех, что оставляли след в «Книге учета происшествий». Заместителю начальника управления неожиданно представилась возможность наблюдать подчиненный аппарат как бы со стороны.

Все так же шли вдоль отсеков пассажиры, их становилось все больше. Заявительница и Сабодаш ждали. Холодилин поглядывал на часы.

Первой появилась в камере хранения капитан Колыхалова, старший инспектор уголовного розыска.

– Что случилось? Здравия желаю, товарищ полковник…

Через минуту прибежал Блохин, вскоре за ним в конце отсека возник Денисов. Инспектора здоровались с заместителем начальника управления, пристраивались рядом с Сабодашем и потерпевшей. Три инспектора – три характера, Холодилин, как опытный работник розыска, представлял их себе в целом: увлекающаяся первой версией Колыхалова; осторожный, недоверчивый Блохин; внешне простоватый, старающийся заглянуть чуть дальше, чем все, Денисов. Каждый из инспекторов словно уже нашел точку приложения своих сил. Блохин присматривался к любопытствующим, собравшимся у бокового отсека. Кира не спускала глаз с потерпевшей. Денисов осматривал автоматическую секцию.

– Вы хорошо помните, что оставили ячейку закрытой? – спросила Колыхалова. – За ручку подергали?

– Извините, родненькая, вы не за ту меня принимаете. Я могла оторвать – так дергала. Ничего, если я буду курить? Дико волнуюсь за вещи…

– Может, кто-то подсмотрел ваш шифр?

– Никто! Я же все понимаю! Если вы написали «Держите в тайне набранный шифр!», – она ткнула в «Правила эксплуатации», висевшие посреди отсека, – будьте уверены: я набрала шифр так, что никто не увидел.

– Тогда я что-то упустила…

– Разрешите, я помогу, не обижайтесь… Давайте рассуждать логически! Раз никто посторонний не мог узнать шифр, тогда… Продолжайте развивать вашу мысль! Эти женщины, дежурные… Вы меня извините, родненькие! – Она обернулась к работникам камеры хранения и тут же снова к Колыхаловой: – Разве нельзя у них посмотреть?! Должны быть какие-то ящички, подсобные каморки… Вы уголрозыск, вам лучше знать! В крайнем случае можно потом извиниться. Я сама, родненькие, перед вами извинюсь…

Даже Холодилин, заинтересовавшись, на время оставил без внимания своих сотрудников.

– Может, вы доверили шифр кому-нибудь вне вокзала? – Колыхалова прервала потерпевшую величественным жестом примадонны. – Кто знал, что ваши вещи здесь?

Женщина застыла, словно наткнулась на неожиданное препятствие.

– Господи, как я могла забыть?! Своей подруге…

– Кому еще? Вспомните.

Денисов участия в разговоре не принимал, рассматривал наружные цифры соседних секций.

– Только ей – я просила съездить за моими вещами. Она вчера приехала ко мне поздно, сказала, что ячейка не открылась. Какая же я слепая…

– Подождите! – возмутилась Колыхалова. – Какие у вас основания подозревать?

– …Я решила, что она что-то напутала, не придала значения! – Заявительница снова закатила глаза к потолку. – Тут мне надо самой… Я ей скажу: «Тоня, родненькая! Пока не поздно! Милиция ничего не знает! Не бери грех на душу!»

– А если не она?

Колыхалова и Блохин обсуждали ситуацию серьезно: потерпевшая не вызывала симпатии, но они не имели права руководствоваться такими критериями, как «симпатия» и «антипатия».

– Извинюсь! «Тоня, – скажу, – родненькая, извини, ради Бога!» – У нее было два обращения – «родненькая» и «друзья мои», – и она поочередно пользовалась обоими. – Вы не могли бы сделать у нее обыск?

Блохин снял шляпу-«дипломат», основательно размял поля.

– А если кто-нибудь вот так покажет на меня, на вас? Что тогда? Обыск?!

– Надо же что-то делать, друзья мои! Не век же стоять здесь!

– Мария Ивановна, – неожиданно обратился Денисов к дежурной по камере хранения, – откройте еще раз ячейку. Пожалуйста.

Зуммер не привлек внимания других пассажиров, они продолжали заниматься своими делами. Денисов заглянул внутрь: несколько пачек в типографской обертке, отрывные календари… Ячейку занимал книгоноша, тот самый, что рекламировал все поступавшие к нему издания как детективы.

Денисов не спеша произвел тщательный осмотр. Книгоноша был человеком предприимчивым, острым на язык, некоторые подходили нарочно, чтобы его послушать. Как-то один из покупателей вернулся к нему с жалобой: