Текст книги "Чехов в школе"

Автор книги: Леонид Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Недоречко Ю.Г. Отражение социально-исторических черт эпохи в рассказе ЧЕхова «Человек в футляре»

(К вопросу о характере восприятия художественного образа)

В И. Ленин в своих критических работах о Л. Н. Толстом учил, что понять писателя, особенности его творчества без изучения социально-исторической эпохи, его породившей, невозможно. Изучение эпохи, выдвинувшей художника, осуществляется при помощи исторических источников мемуарной и эпистолярной литературы, а также и самих художественных произведений писателя.

Несмотря на старания, учителя литературы добились немногого: учащиеся с большим трудом, часто с ошибками выделяют в художественном произведении черты определенном исторической эпохи. Чем объяснить это? Некоторые считают, что корень зла кроется в том, что программы по истории и литературе не совпадают. Нам кажется, что если бы и совпадали (что сделать очень трудно), то это бы не изменило нынешнего положения вещей. Причина кроется в специфике художественной литературы. Ученик часто не видит социально-исторических черт эпохи по той простой причине, что он не знает такой специфики искусства, как его способность своеобразно отражать жизнь, т. е. сохранять правду жизни, в то же самое время передавать ее в отобранном, обобщенном, преломленном через восприятие художника виде. Ученик не знает, что художник, отталкиваясь от действительности, по-новому ее воссоздает, что в этом громадную роль играет мышление и творческая фантазия писателя. Ученик не подозревает, что писатель воспроизводит историческую эпоху совершенно по-своему, не столько сами события, сколько отношение к ним людей.

А. П. Чехов, например, изображает обыденную жизнь, будничные явления так, что за ними, да и в них самих, ярко просвечиваются основные черты эпохи.

Чтобы учащиеся увидели историческую эпоху, отраженную в литературном произведении, они должны знать о специфике художественного образа и своеобразии его у каждого писателя.

Задача учителя – показать учащимся, что художественное произведение не иллюстрация к определенному историческому периоду, а глубокое и совершенно своеобразное его отражение, проникновение в него.

Поставив перед собой такую задачу, мы решили попробовать решить ее таким путем, который показался нам наиболее эффективным: мы прибегли к эксперименту.

Прежде всего мы решили проверить, как черты эпохи отражаются в первоначальном восприятии художественного произведения учащимися.

Для этого в IX классе в процессе изучения творчества А. П. Чехова мы попросили учащихся олределить черты эпохи 90-х годов XIX века в рассказе Чехова «Человек в футляре».

Предварительно в форме беседы мы установили некоторые особенности этого исторического периода. Большинство учащихся (20 из 26) определили его как период революционного подъема, обосновав свою позицию тем, что в середине 90-х годов ленинский «Союз борьбы» соединил марксизм с рабочим движением, началось оформление маркистской партии, руководимой социал-демократами, начался 3-й этап освободительного движения в России. Борьба пролетариата была направлена и против дворянско-помещичьего государства и против буржуазного уклада жизни.

Трое учащихся определили этот период как период общественно-политической жизни, только двое указали на его сложность: он, по их мнению, характеризовался, с одной стороны, общественно-политическим подъемом, с другой -сохранял в себе черты периода реакции. Последняя позиция о сложности этого исторического периода, о преобладании черт революционного подъема была принята как наиболее отвечающая истине.

Перед чтением рассказа учащимся было сказано, что, определяя черты исторического периода в нем, они должны знать, что этот период может отразиться по-разному у различных художников и в этом проявляется специфика понимания и отражения писателем жизни. Одни писатели в центре художественного произведения ставят исторические события и показывают отношение к ним людей, другие – могут совершенно не показать событий, но рассказывают о том, как они воспринимаются людьми, третьи – вовсе не покажут ни исторических событий эпохи, ни отношения к ним людей, а возьмут кусок обыденной жизни и на его примере через обобщение заставят читателя сделать вывод о том, как отразилась историческая эпоха в произведении.

После того, как «Человек в футляре» был прочитан, учащиеся должны были написать ответ на поставленный вопрос. Лучшие ученики в классе представили работы, в которых отразилось правильное понимание исторического периода, соответствующее их возрасту и развитию.

Таня С. писала, что «90-е годы, в которые Чехов написал рассказ «Человек в футляре», были годами подъема передовых сил, подготовки к 1-й русской революции. И вот в эти-то годы были люди, которые, как Беликов, боялись всего нового, старались окружить себя футляром, который защитил бы их от требований жизни».

Ученица противопоставила Беликова исторической эпохе, не заметила сложности ее и того, что была еще жива почва для беликовых.

Виктория 3. также писала, что в «90-е годы в жизни страны происходят важные перемены: глухая реакция сменяется общественным подъемом и оживлением. Рассказ Чехова «Человек в футляре» – своего рода художественное исследование души современного писателю человека: жив человек духовно или навеки уснул, спрятался в «футляр»?

Эпоха реакции породила много «футлярных» людей, к ним принадлежал и Беликов».

Эта ученица, напротив, связывает существование беликовых с эпохой реакции, но не понимает, что беликовы – порождение не только эпохи, но и всего социального строя.

Александр X. писал, что «эпоха 90-х годов охарактеризовалась тем, что интеллигенция, не видя выхода из положения, отошла от революционной борьбы. Реже стали раздаваться слова о борьбе, о революции.

Рассказ Чехова «Человек в футляре» сатирически изображал «футлярность» всего уклада жизни, торжество деспотизма, страх перед новым».

В работе представление об эпохе не было достаточно ясным, вся интеллигенция становилась похожей на Беликова. В первых двух работах подчеркивался сатирический характер образа Беликова отмечалась сила его влияния на окружающих, но все это не связывалось с исторической эпохой.

Виктория 3. отмечала:

«Чехов показывает, что в самых разных людях есть кусочек «футлярности»: вот учитель Буркни правильно рассказал о Беликове и как будто правильно помял смысл рассказа, а когда Иван Иванович начинает говорить об окружающей жизни – сонной, праздной, «футлярной», Буркин спокойно перебивает его: «Ну, уж это вы из другой оперы... Давайте спать».

В целом ряде работ делался вывод, что беликовы как порождение определенной исторической эпохи уйдут из жизни под натиском новых сил.

Таня С. заключала работу:

«Показывая таких людей, как Иван Иванович, изображая смерть Беликова, Чехов надеется, что общество в конце концов освободится от таких людей. Они погибнут, не выдержав столкновения с жизнью».

Александр X. не останавливается на характеристике Беликова.

Он, устанавливая связь со временем, приводит отзывы современников Чехова о значении рассказа Чехова «Человек в футляре»: А. Богдановича, А. Скабичевского, И. И. Горбунова-Посадова.

Пишет Александр X. и о том, что связь с жизнью, исторической эпохой проявилась в рассказе в использовании в качестве прототипа инспектора Таганрогской гимназии Дьяконова, известного своей педантичностью, сухостью, стремлением к ограничениям всякого рода.

Анализ письменных работ позволил сделать некоторые выводы:

1) Учащиеся увидели связь с эпохой 90-х годов в выборе самого жизненного материала, который нашел воплощение в образе Беликова и других персонажей.

Четверо учащихся, говоря о связи литературного материала с действительностью, назвали реальных лиц, послуживших прототипами для Беликова: трое назвали инспектора Таганрогской гимназии Дьяконова, один учащийся – журналиста Меньшикова.

2) Некоторые писали, что Чехов показал в Беликове обобщенный образ тех людей, которые боялись надвигающейся новой жизни в эпоху революционного подъема, что Беликов это порождение эпохи 80-х годов и его сметет новая жизнь.

3) Трое учащихся писали о том, что 90-е годы выдвинули новую силу, противоположную «футля.рньш» людям, и Чехов показал столкновение уже этих двух сил в художественных образах Беликова и Коваленко.

4) Сравнительно немногие попытались установить влияние прогрессивной эпохи на характер изображения персонажей: так, 6 учащихся отметили, что Чехов создал обобщенный, остро сатирический образ через выделение черты футлярности. Четверо учащихся написали, что Коваленко противопоставлен Беликову и по внешности и по поведению.

5) Разноречивыми оказались выводы учащихся: одни писали, что устами Ивана Ивановича Чехов высказывает требования социального изменения жизни. Другие, и их оказалось большинство, что беликовы уйдут из жизни, не выдержав столкновения с нею.

Итак, чего же не смогли понять учащиеся IX-го класса в основном вопросе, на который они отвечали?

Они не смогли понять своеобразия художественного изображения жизни у Чехова; того, что в рассказе умный и чуткий художник из обыденной жизни русской интеллигенции провинциального города 90-х годов делает огромной силы социальное обобщение, в котором слились воедино черты определенного исторического периода и социальные, характеризующие весь уклад жизни старой России.

Связь образа Беликова с определенным историческим периодом устанавливалась довольно прямолинейно, не учитывалась и сложность жизни и сложность художественного произведения. Учащиеся не смогли понять и того, что влияние исторической эпохи должно проявиться не только в выборе жизненного материала, но и в характере его освещения, где проявляется творческая индивидуальность писателя.

Они не обратили внимания на то, что черты эпохи проявляются также и в своеобразии жизненного конфликта, положенного в основу художественного произведения.

Если некоторые учащиеся и написали о внесюжетных образах рассказчиков, то они не смогли понять идейно-композиционного значения их в произведении. Позиция самого автора предположительно устанавливалась, но совершенно не обосновывалась.

Экспериментальная работа подтвердила предположение о характере первоначального восприятия произведения учащимися:

1) Они не увидели в центральном персонаже обобщения социально-исторических черт периода;

2) Не поняли того, что в остром конфликте рассказа также отразились черты эпохи 90'-х годов;

3) Не почувствовали особенностей сатирического таланта писателя, проявившиеся по-новому в „рассказе «Человек в футляре».

То, что учащиеся не смогли разобраться в этих сложных вопросах, мы считаем совершенно закономерным явлением. Главное не в том, что они не разобрались, а в том, что им надо помогать разбираться в этих вопросах, чтобы они увидели, что художественная литература есть средство отражения реальной жизни, а также, что это отражение совершенно специфическое, своеобразное, образное.

Анализ работы и выводы дают возможность провести в классе занятия таким образом, чтобы с максимальной экономией времени сделать неясные положения ясными.

Прежде всего мы, ссылаясь на работы сильных учащихся, приводим всех к выводу, что художественный образ, в частности образ Беликова, отражает в себе не только черты определенной исторической эпохи, как думает большинство учащихся.

В художественном образе писатель воплощает социальные качества как результат принадлежности человека к определенной социальной группе, как результат влияния на него определенного социального уклада жизни, своеобразной оценки его автором, тоже выражающей определенные взгляды. Именно потому, что беликовы не только порождение эпохи, но и всего социального, дворянского буржуазного уклада жизни старой России, нельзя рассчитывать на то, что бели-ковы уйдут вместе со своей эпохой, как думает большинство писавших. «Футлярные» люди могут быть уничтожены только вместе с социальным строем, их породившим, и это понимал А. П. Чехов, когда создавал своего Беликова. В Беликове действительно воплощено главное – социально-историческое явление того периода. Чтобы понять это, нужно проследить за тем, в какой связи находится художественный образ с реальной действительностью.

Для этого мы рассмотрим, как использовал писатель жизненный материал, создавая центральный персонаж. Учащиеся получили предварительно задание собрать материал о реальных прототипах персонажа: рекомендовалось прочитать об этом в книге Семановой «Чехов в школе», а также в книге С: Петрова «Правда жизни и правда искусства» главу «Откуда берутся беликовы?» (Докладчикам, их было выделено 2, рекомендовалось познакомиться со специальной литературой, хранящейся в литературном музее им. А. П. Чехова (примеч. Ю. Н.)).

Один из учащихся, Виктор К. рассказал об инспекторе Таганрогской гимназии Дьяконове. Дьяконов был «разновидностью рака-отшельника, худой, тонкий, он ходил всегда в узких «коленкоровых брючках» и плоском картузе, похожем на сковородку, он напоминал Чехову «гадючку».

Как вспоминает о нем историк Таганрогской гимназии, an ходил по улицам города, плотно укутавшись, в темных очках, с ватой в ушах. Он был «строгий службист», очень педантично и ревностно даже в мелочах относившийся к своим обязанностям (С. Петров. «Правда жизни и правда искусства», стр. 25).

Ученица Вера П. рассказала о другом прототипе, журналисте Меньшикове, который бывал у Чеховых в Москве, Меньшиков был одним из прогрессивных публицистов, и в eго статьях не раз задевалось даже правительство, одно время его статьи были запрещены к печатанию. Однако по характеру он был злой, ехидный, едкий, с людьми сходился мало и неохотно. Он напоминал Беликова тем, что, посещая знакомых, часами сидел молча, наводя на хозяев гнетущую тоску. Михаил Павлович Чехов так вспоминает о посещении Меньшикова:

«...К нам приехал в полном смысле человек в футляре; штатский, в больших калошах, в теплом ватнике, в пальто с приподнятым воротником и с громадным дождевым зонтом, несмотря на сухую погоду» (М. П. Чехов. Вокруг Чехова. М., «Московский рабочий», 1959, с. 247).

А. П. Чехов, наблюдая пристально за Меньшиковым, занес в свой дневник такую запись:

«Меньшиков в сухую погоду ходит в калошах, носит зонтик, чтобы не погибнуть от солнечного удара, боится умываться холодной водой, жалуется на замирание сердца» (А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем, т XII, с. 333).

Выступления учащихся были почвой, которая помогла показать им разницу между жизненным материалом и самим художественным образом.

В то же самое время учащиеся должны были понять, что центральный персонаж рассказа является обобщенным, созданным на материале социально-исторической действительности 80 – 90-х годов XIX века. С этой целью в своем сообщении учитель познакомил учащихся с некоторыми документами, характеризующими эпоху.

Сообщение учителя

Однажды А. П. Чехов признался, что ему не хватает щедринской ненависти и злости для разоблачения язв и пороков николаевской Руси. Это верно лишь отчасти. Разве врожденная «мягкость» не помешала ему создать неувядающие образцы сатиры и юмора в «Человеке в футляре», «Унтере Пришибееве», «Хамелеоне» и других вещах?

Чехов навсегда зарядил нас ненавистью к нытикам, пессимистам и хмурым людям. Его враги были и остаются нашими врагами. Поэтому, наверное, произведения Чехова были близки при жизни всем передовым людям, близки нам и сейчас.

Образы, созданные в сатирических произведениях Чехова, в частности в «Человеке в футляре», очень реалистичны, верны своим содержанием историческому моменту. Люди, подобные Беликову, были типичным явлением 2-й половины XIX века. Вот что пишет в июньском номере «Русской мысли» за 1905 год литератор Скабичевский: «Наши потомки, наверное, не будут верить, что в конце XIX столетия могли существовать подобные монстры в верхах нашей интеллигенции в качестве просветителей юношества, а между тем, как превосходно характеризует подобный дикобраз все 80-е годы, это глухое время, девизом которого может вполне служить именно любимая фраза Беликова «Как бы чего не вышло».

Как же возник тип Беликова, характерное ли это явление для конца XIX в., собирательный ли образ Беликова или он срисован с одного человека? Выступал ли здесь Чехов только против гимназических порядков или имел в виду всю Россию? Как оценивают рассказ «Человек в футляре» современники Антона Павловича и наши современники?

Победоносцев, Катков, Мещерский, Ухтомский, Суворин: именно в этой среде Чехов мог видеть подлинных прототипов Беликова. Их усилиями был узаконен в стране режим шпионажа, подсматриваний, донесений, подозрений.

Для учебных заведений он был узаконен специальным циркуляром Министерства народного просвещения от 26 июля 1884 года в журнале «Гражданин», 1884, № 32 на имя попечителей учебных округов.

В третьем пункте циркуляра говорилось о необходимости посещения учащихся на дому, в шестом пункте: «Посещая учеников, классный наставник старается, между прочим, удостовериться, какие лица бывают на квартире ученика, с кем он входит в сношения и какие книги составляют предмет его чтения в свободное время».

Это «между прочим» означало официальное разрешение шпионить за учащимися, не стесняясь любыми формами и методами.

И такие, как Беликов, воспользовались этим разрешением, для них «были ясны только циркуляры и газетные статьи».

О выполнении вышеупомянутого циркуляра пишет Чехов в письме к Суворину от 14 октября 1888 года. Антон Павлович рассказывает о подобном «визите» на квартиру к гимназисту Сереже Киселеву, жившему у Антона Павловича: «...приходил из гимназии классный наставник птенца, человек забитый, запуганный циркулярами, недалекий и ненавидимый детьми. Он у меня конфузился, все время жаловался на начальство, которое их, педагогов, переделало в фельдфебелей».

И талантливому современному писателю не нужно было напрягать памяти, чтобы увидеть здесь явление типическое и показать это в сатирической форме.

80-е годы XIX века характеризуются усилением реакции в школьной политике: в гимназии устанавливается казарменный режим, гимназистов одевают в серые шинели с ясными пуговицами; центр обучения переносится на обучение мертвым языкам.

Филевский, историк Таганрогской гимназии, так вспоминал об этом времени: «То было время самого строгого школьного режима, время беспощадного господства классицизма. Две или три ошибки в греческом или латинском переводе исключали возможность получить удовлетворительную оценку на экзамене».

Тан-Богораз, учившийся в одно время с Чеховым в гимназии, писал: «Наша Таганрогская гимназия до смешного похожа на ту, что описана у Короленки. Как будто всех этих учителей чеканили дюжинами из тусклого олова по одной и той же форме».

И дальше: «Лысый чиновник в вицмундире, запачканном мелом. С этой фигурой может сравниться только другая, новейшая, жирный погромщик с резиновой дубинкой, как поборник христианства. Первая фигура педагогическая, вторая – политическая, но они стоят друг друга».

Почти так же говорит и Чехов устами Коваленко, героя рассказа: «Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке».

19 августа 1867 года гимназию посетил министр народного просвещения Толстой. Увидев в учительской портрет Белинского, министр возмущенно набросился на директора, сказав, что он себе даже представить не мог, что в комнате, где собираются учителя, висел портрет Белинского, этого шалопая, прохвоста, выгнанного из университета». Перепуганный директор демонстративно выбрасывает портрет в сарай, где хранились негодные вещи.

Находящиеся в книжном шкафу сочинения Белинского еще более взволновали Толстого: «...мы будем допускать в школе, что нам угодно, и учителя, и ученики будут воспитывать свои взгляды на тех произведениях, какие мы допустим». Это ли не реальный прототип Беликова?

Директор гимназии Порунов разработал инструкцию о классном наставнике, определяющую поведение учителей в стенах гимназии и вне их.

В инструкции говорилось, что «каждый классный наставник обязан по окончании месяца заявить словесно или письменно в педагогический совет о тех мерах, которые он принимает для усиления успехов и улучшения нравственности».

Наиболее активные и ревностные защитники министерской политики держали в своих руках весь педагогический совет. И разве Беликов в следующих словах не похож на этих ревностных исполнителей циркуляров: «А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, – ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, – и что если бы из второго класса исключить Петрова, а из четвертого Егорова, то было бы очень хорошо. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном маленьком лице,– знаете, маленьком лице, как у хорька, – он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали под арест и в конце концов исключали и Петрова и Егорова».

Беликов имел законное право «настаивать» и «требовать», право, огражденное соответствующими законами поруновской инструкции: «Каждый преподаватель может просить классного наставника о принятии тех или иных мер».

Наконец, Беликов знал и ради чего он старается: «...особенно полезные классные наставники представляются к награде», – гласила инструкция. Такие инструкции способствовали превращению учителей в «футлярных людей», школу – в полицейскую будку, а воспитателей – в «чинодралов». Благодаря таким инструкциям в гимназии подобралась «управа благочиния», которая полностью могла удовлетворить начальство.

Толстой в 1875 году вторично посетил Таганрогскую гимназию. Познакомившись с положением дел и с преподавательским составом, сделал пометку в книге для почетных посетителей: «Осмотревши Таганрогскую гимназию, с удовлетворением нашел, что с 1867 года она сделала значительные успехи».

Ясно, что «футлярный» человек формировался не только инструкциями, приказами и прямыми распоряжениями государственных чиновников, но на него оказывали воздействие церковь, реакционная пресса.

В журнале «Гимиазия» в 1874 году была напечатана статья Ф. Мера «Недостатки учителя».

«Учитель должен быть политичным», – говорилось в статье. Политичность заключалась, по мнению автора, в том, чтобы «ничего не оставлять без внимания и зорко следить как за собой, так и за всем, что происходит в классе».

По этому критерию Беликов должен быть отнесен, конечно, в разряд примерных педагогов, так как указанное положительное качество распространялось не только на учеников, но и на учителей.

Было у него странное обыкновение – ходить по нашим квартирам. Придет к учителю, сядет и молчит, и как будто что-то высматривает. Посидит, этак, молча час – другой и уйдет». Как видим, Беликов в точности исполнял инструкцию.

Нас возмущает то, что Беликов собирается донести на Коваленко начальству: «Я должен только предупредить вас: быть может, нас слышал кто-нибудь, и чтобы не перетолковали нашего разговора и чего-нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора... в главных чертах. Я обязан это сделать!».

Именно обязан, ведь в инструкции говорится, что «кто рассчитывает скрыть свои делишки, тот строит дом на песке и скоро разочаруется в своей иллюзорности».

«Учитель должен быть благоразумным, учитель должен уважать правила приличия», – поучает в своей статье Мер.

Беликов следит за правилами приличия, за нравственностью каждого учителя. Коваленко и Варенька едут на велосипедах. «Позвольте, что это такое? – возмущается Беликов. – Или, быть может, меня обманывает зрение! Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипедах?».

«Учитель сам должен быть нравственным». Беликов не держит женской прислуги – из страха, чтобы о нем не думали дурно.

«Учитель должен быть религиозным». Беликов соблюдает пост и не ест «судака на коровьем масле». Если кто-нибудь из товарищей опаздывал на молебен, он волновался: «Как бы чего не вышло?».

«Учитель должен быть сведущ в законах». Для Беликова были ясны только циркуляры и газетные статьи, которые запрещали что-либо: «Нельзя – и баста!».

Чехов учился в то время, когда учителя должны были беспрекословно выполнять этот циркуляр. Ведь – именно в это время при директоре Рейтлингере Э. Г., имевшем строго консервативные взгляды, наиболее свободомыслящие учителя начали покидать гимназию.

Жизнь в гимназии, по выражению Чехова, была «бескрылой».

Да и только ли в гимназии? Ведь весь Таганрог, по общему мнению всех, кто описывает этот город, производил впечатление «унылой пустынности и ненужности».

«Длинные и прямые, как лагерная линейка, улицы, маленькие домики, с подслеповатыми окнами и неизменными ставнями, за которыми, кажется, остановилась и замерла жизнь, нагоняют тоску. Редкие прохожие точно сами конфузятся своего появления на улице, нарушающего общую мертвую тишину».

Чехов любил Таганрог как город, в котором прошли его детство и юность, в котором знакомо ему абсолютно все, и в то же время говорил, что «не встречал места более скучного».

«Я любил свой родной город. Он казался мне таким красивым и теплым! Я любил эту зелень, тихие солнечные утра, звон наших колоколов; но люди, с которыми я жил в нашем городе, были мне скучны, чужды и, порой, даже гадки. Я не любил и не понимал их», – так описывает он свой родной город в рассказе «Моя жизнь».

В 1887 г. он пишет из Таганрога сестре Марии Павловне: «Мне живется так себе. Было бы скучно, если бы все окружающее не было так смешно».

И дальше: «Погода великолепнейшая, но людишки... бррр!».

Во время этого же посещения Таганрога он пишет в письме к Лейкину: «60000 жителей занимаются только тем, что едят, пьют, плодятся, а других интересов никаких. Куда ни явишься, всюду куличи, яйца, сантуринское, но нигде ни газет, ни книг...».

А вот что пишет Чехов в письме к Иорданову в 1901 году: «Я недавно, в конце февраля, видел на пароходе одного та-ганрожца, познакомился с ним, он рассказывал мне, а я едва не бросился в море с отчаяния, со скуки».

Ю. Соболев утверждает, что провинциальную Россию Чехов знал только по Таганрогу, «городу, в котором тоскуют три сестры, жиреет доктор Ионыч, страдает Михаил Полозов и где, как символ косности, царит учитель Беликов, страшный «человек в футляре», – это все тот же Таганрог чеховского детства и юности».

Если Соболев здесь прав, то только отчасти. Чехов не мог не знать провинциальной России, так как в Москве он жил очень мало, а в Ялте – в конце жизни. Остальное время он прожил именно в «провинциальной» России. Разве Мелихово – это не провинция? А будучи попечителем серпуховских школ, разве не сталкивался он с провинциальной жизнью учителей, с реакционной политикой министров Толстого и Делянова?

Не только таганрогский материал лег в основу рассказа «Человек в футляре». Главное здесь – в общерусском характере написанного. И какой бы город ни был описан в «Человеке в футляре», будь то Таганрог, Серпухов, Мелихово и т. д., он является прообразом всей бюрократической царской России, «страны казенной», как говорил Чехов. Такая страна могла породить гимназии с казенным духом и формализмом могла породить «человека в футляре».

В результате сообщения учителя и учащихся было выдвинуто три положения:

1. Образ Беликова воплотил в себе некоторые черты реальных прототипов.

2. Образ Беликова – это обобщение исторических и социальных черт того времени.

3. Образ Беликова – обобщение, представленное в конк ретном сатирическом облике.

Раскрывая эти положения, учитель привел учащихся к выводу, что Чехов обобщил черты не только внешней футлярности, он проник вглубь этого социального явления, он показал, что за этим ножичком в чехле, черными очками скрывается стремление уйти в футляр старых укладов жизни и не просто спрятаться от нового, а ожесточенно противостоять ему. Это чувствуется во всем, даже в знаменитой формуле, где вначале как будто идет признание, что «это было бы хорошо, да как бы чего не вышло». Это видим мы и в поступках самого Беликова, который решил жениться, шаг для него противоестественный, но при этом повел наступление против Вареньки и Коваленко, по его мнению, нарушающих правила этого старого уклада жизни, рыцарем которого он был.

За Меньшиковыми, Дьяконовыми и многими другими Чехов увидел распространенность этой футлярности, за которой по существу скрывалось стремление сохранить старые порядки в жизни. Чехов увидел это явление, характеризующее: не одну историческую эпоху, а старый социальный строй бюрократической России, увидел это социальное явление, проявившееся сильнее всего в 80-е годы, в годы общественно-политической реакции, увидел его со всей отчетливостью в 90-е годы, когда она, эта футлярность, вступила в борьбу с новыми ростками жизни, увидел, обобщил и воссоздал в образе Беликова.

Меньшиков, Дьяконов и другие были для него лишь отправным материалом для взлета его творческой фантазии: точная и глубокая чеховская мысль выделила в них то главное, что требовало немедленного разоблачения, что проникало собой современную жизнь, чго мешало ее развитию, выделил эти черты футлярности как социально-исторического явления и воплотил при помощи творческой фантазии, мышления в совершенно новый, бесконечно своеобразный образ Беликова. Беликов – это явление жизни и вместе с тем создание Чехова, создание своеобразное, сделанное при помощи преувеличения, заострения определенных черт, но вместе е тем не потерявшее своей реальной основы.

Этот неприятный человечек «со своими темными очками на бледном, маленьком лице – маленьком лице, как у хорька», с поднятым воротником, в калошах и под зонтиком превратился под пером Чехова в своеобразный символ ограниченности, тупости, страха и враждебности по отношению к жизни.

Он стал в силу этого оружием борьбы в руках новых сил. Творчески воссозданный писателем с целью обличения социального зла в определенный исторический период, он стал в руках гениального Ленина средством политической борьбы в этим социальным злом, открытым в форме художественного образа всем, кто раньше этого не видел. В 900-е годы первой русской революции футлярность мешала народному движению, поэтому Ленин использует в своих речах чеховский образ, раскрывая его социально-историческую глубину и емкость.

Выступая против реакционной интеллигенции в 1904 г. (В. И. Лении. Внутреннее обозрение, соч., том. IV, стр. 316), Ленин обвиняет ее в приверженности к «низкопоклонству и бумажному отношению к делу», подобно тому, как это имело место у чеховского человека в футляре.