Текст книги "Чехов в школе"

Автор книги: Леонид Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

«Пусть на сцше все будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как и в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни...» («Театр и искусство», № 28, 1904, стр. 521).

Так и в пьесе «Дядя Ваня»: ничего особенного не происходит, показаны сцены из жизни провинциальной интеллигенции, размеренную жизнь которой нарушили профессор Серебряков и Елена Андреевна, его жена. Они создали атмосферу праздности, отвлекли всех от дела, вызвал» взрыв протеста со стороны Войницкого. Однако все окончилось примирением, жизнь вошла в прежние рамки. Так, по крайней мере, кажется на первый взгляд. Но если это так, то почему пьеса оставляет впечатление очень сложное: грусти, горечи, неудовлетворения и сочувствия чеховским героям? Жалкие люди, не способные к борьбе, протесту, примирившиеся, не могут вызвать сочувствия особенно у советского читателя и зрителя.

Все было бы так, если бы за этим внешним действием не скрывалось другое, внутреннее действие: мир переживаний и чувств этих в сущности неплохих людей, страстно ищущих цели в жизни, неудовлетворенных, мятущихся.

Это внутреннее действие передается через чеховский подтекст, который и раскрывает перед нами перспективу, заставляет увидеть, как тщетны усилия этих людей, как скованы они социальными условиями жизни, как беспомощны против зла при всей их личной порядочности.

И поэтому у современного читателя и зрителя невольно по мере развития действия, по мере проникновения в подтекст пьесы возникает глубокое сочувствие к чеховским героям, которым не вырваться из железного кольца реальной действительности, несмотря на их стремления.

Так от обыденной жизни Чехов поднимает нас к обобщениям, самые простые жизненные сцены и люди в них приобретают значение всеобщности, создается впечатление полной жизненной правды. И тщетность усилий русской интеллигенции вырваться из сковывающих ее социальных условий действительности и мечта о лучшем будущем приобретает в пьесе символическое значение.

Именно подтекст пьесы помогает понять то, что, может быть, кажется неясным в начале: оказывается, Астров, Войницкий, Соня не примирились, они вынуждены были подчиниться обстоятельствам, которые выше их. Но, подчиняясь, они глубоко страдают, они на что-то надеются, они хотят верить в лучшее будущее. Вот это-то и заставляет нас сочувствовать им и верить вместе с ними.

Чтобы посмотреть, как возникает этот чеховский подтекст, достаточно обратиться к последней сцене IV акта. Серебряков и Елена Андреевна уехали, оставшиеся слышат звонки колокольчиков. Каждый произносит свое: «уехали», и в устах каждого оно звучит по-разному: Астров произносит «уехали» несколько насмешливо.

Астров. «Уехали. Профессор рад небось! Его сюда теперь и калачом не заманишь».

За этой иронией чувствуется стремление скрыть свое разочарование, свою неудовлетворенность происшедшим. Нянька Марина говорит «уехали» с явным чувством облегчения, Чехов поясняет это замечанием (садится в кресло и вяжет чулок), жизнь, следовательно, возвращается в прежнее русло.

Соня произносит «уехали» с грустью, так как она любит отца, ей симпатична Елена Андреевна. Она говорит эту реплику и «утирает глаза» – делает замечание Чехов.

Так реакция на отъезд Серебрякова и его жены при помощи одного слова, произносимого с различным значением и оттенками, показывает не только всю сложность отношений людей друг к другу, но и различное состояние их после пережитых волнений. Реакция на отъезд Серебрякова и его жени различная, но в общем она говорит о состоянии освобождеь ния от чего-то постороннего, нарушившего мирное течение жизни.

Все как бы на мгновение сосредоточились на своих переживаниях. И каждый почувствовал, что вернуться к прошлому состоянию внутреннего равновесия уже нельзя: то, что произошло, навсегда изменило жизнь, герои как бы внутренне прозрели. Однако они делают бесполезные усилия вернуть себе это потерянное равновесие, вернуть возвращением к прежнему образу жизни.

Первым нарушает это состояние Войницкий. Он хочет забыть все, что произошло, вернуться к тому состоянию, которое было раньше, когда он только работал.

Войницкий. Работать, работать...

И погружается вместе с Соней в какие-то заброшенные счета.

Вслед за ним и Астров делает попытку возвращением к обыденным потребностям отвлечься от своих грустных размышлений.

Астров. (После паузы). Моя пристяжная что-то захромала. Вчера еще заметил, когда Петрушка водил поить.

Войницкий. Перековать надо.

Но уйти от мыслей, которые тревожат душу, не удается, и Астров, подойдя к карте Африки, произносит полные трагизма слова о жарище в этой самой Африке, и за этими словами вздох бессилия.

Не может по-прежнему жить и работать и дядя Ваня. Обращаясь к Соне, он с тоской восклицает:

Войницкий. (Проведя рукой по ее волосам). Дитя мое, как мне тяжело!

Соня сама в тяжелом состоянии: Астров уехал, и неизвестно, когда она увидит его. Ее любовь безнадежна, и она тоже несчастна. Но выхода нет, надо мириться с тем, что есть, к она успокаивает дядю Ваню.

Соня: Что же делать, надо жить!

И после паузы, которая заставляет читателя и зрителя застыть в напряженном ожидании, Соня говорит о том, для чего и как нужно жить. Жить, оказывается, нужно для будущего, для других, нужно трудиться, терпеливо сносить все удары судьбы в настоящем.

Пьеса кончается авторскими замечаниями: «Стучит сторож, Телегин тихо наигрывает; Мария Васильевна пишет на полях брошюры; Марина вяжет чулок». То есть все остается прежним, как было, ничто не изменилось, ничего нельзя изменить.

И все-таки не эти слова последние в пьесе. Ее заключительный аккорд – это надежда на лучшее, вера в него, как вздох, вырвавшийся из груди Сони: «Мы отдохнем!». Пока изменить ничего нельзя, но и веры, надежды на лучшее в человеке тоже убить нельзя.

Значит, Чехов и его персонажи близки и дороги нам не только своей неуспокоенностью, своими поисками смысла жизни, но и «своей горячей верой в будущее, своей светлой мечтой о нем.

Беседа заканчивается некоторыми выводами учителя о новаторстве Чехова-драматурга, особенностями психологического анализа, близкого к современной драматургии. Следует сказать, что начало изучения тончайших душевных переживаний социальной личности положено Чеховым, продолжено и развито М. Горьким в рамках нового художественного метода – социалистического реализма.

Реализм Чехова, действительно, своеобразный и возвышается до символа, по выражению М. Горького.

Внешне действие в драме Чехова, как это бывает в жизни, ослаблено, внимание писателя сосредоточено на раскрытии внутреннего мира персонажей, их реакции на события жизни.

Персонажи Чехова-русские интеллигенты 80-90-х годом XIX века – люди сложные, переживающие разлад между сознанием и действием, разлад, который был характерен для поведения русской интеллигенции в тот исторический период, когда революционность народничества уже умирала, а революционность социал-демократии еще не овладела умами интеллигентов.

Сложный внутренний мир своих героев, мятущихся, неудовлетворенных, честных, благородных мечтателей и в то же время слабых, живущих без перспективы, не способных к борьбе и преодолению, Чехов раскрывает при помощи подтекста. Этот подтекст помогает читателю и зрителю установить связь между обыденным и социальным, вовлекает их в сложный мир душевных переживаний персонажей, заставляет будто бы непосредственно участвовать в событиях. Внутренний монолог, авторские ремарки, значительные паузы, недоговоренность, многозначность слов, отдельные фразы, звучащие как лейтмотив, – все это составляет неповторимый стиль подтекста и создает иллюзию полного правдоподобия жизни.

Своеобразие чеховской драматургии: и постановка проблем, вечно волнующих человека, раскрытых на материале обыденном, обобщенном до символа, и стремление рассмотреть внутренний мир человека в плане его социальных связей с действительностью, и отражение различными художественными средствами реальной жизни – сделало А. П. Чехова близким нашей современности.

Чтобы показать учащимся, как могут действовать бессмертные чеховские образы в наше время, можно обратиться к произведениям советской литературы, раскрыть некоторые особенности использования этих художественных образов советскими писателями.

Рассматривая этот вопрос, необходимо указать на те общие принципы, которые будут лежать в основе анализа. Прежде всего таким принципом будет принцип историзма. Учащиеся должны понять, что обращение советских писателей к тем или иным чеховским образам из пьесы «Дядя Ваня», например, обусловлено требованием времени, в которое создавалось произведение советской литературы, увидеть, как современные писатели сохраняют чеховские образы в той социально-исторической среде, которая их родила, научиться использованию художественных образов без их модернизации.

Учитель покажет учащимся, в какой связи находится чеховский художественный образ с идейно-композиционной структурой всего художественного произведения, в котором он используется, какими своими гранями он соответствует проблематике произведения, какое место занимает в его композиции, как изменяется в общей структуре произведения, злияет ли в свою очередь на язык и стиль его.

Учащиеся увидят, почему советские писатели обращаются к чеховским художественным образам: изображение жизни у Чехова совершенно своеобразно и соответствует стремлениям и тенденциям современного искусства; за чеховским драматургическим текстом, отражающим обыденную жизнь, как она есть, скрывается глубокое проникновение в существо человеческого бытия во всем его многообразии.

Подтекст чеховской драматургии ведет читателя и зрителя в глубь действительности, помогает осмыслить ее и в социальном, и в философском, и в этико-эстетическом многообразии. При этом особенно стилистически построенный подтекст делает читателя и зрителя активным участником происходящих на сцене событий. Каждый человек, слушающий чеховский драматургический текст, становится как бы творцом, соавтором писателя, вовлекается в весь процесс сложной духовной жизни персонажей. Ему дается широкий простор для индивидуального восприятия происходящего.

Это своеобразие творческой манеры писателя, положившего основание новому театру, делает его близким современным драматургам.

Необычайно по силе воздействия влияние чеховского художественного драматургического образа. В чем его своеобразие? Образ-характер у Чехова – это обычный, простой человек со всеми своими слабостями и недостатками, действующий в самых обычных, даже обыденных ситуациях, и это, естественно, также усиливает иллюзию жизненности, правдивости происходящего.

В пьесе «Дядя Ваня» не происходит никаких исторических или социальных событий, и это почти полное отсутствие каких-либо действий исключительно верно передает обстановку жизни провинциальной интеллигенции, этот застой, эту неподвижность. Внимание писателя сосредоточено на внутренней, духовной жизни персонажей, и это опять-таки естественно, так как речь идет об интеллектуальной части русского общества того времени.

Как же идет развитие внутреннего действия, как оно воплощается в образах-персонажах? Внутренней пружиной развития является борьба двух противоположных сил: с одной стороны, это сознание несовершенства жизни, понимание того, что надо делать не так и не то. Понимание это усиливается личными благородными качествами: честностью, прямотой, любовью ко всему прекрасному. Все это вместе является побудительной причиной к действию. С другой стороны, действуют обстоятельства жизни, непосредственное, проявление социально-исторических условий жизни.

Чеховский герой для осуществления своего идеала должен вступить в борьбу с этими обстоятельствами, и он вступает, каждый по-своему: дядя Ваня стреляет в Серебрякова, Астров, выбиваясь из сил, борется с эпидемиями и невежеством.

Эта борьба и составляет сущность развития чеховских характеров. Но один человек не в силах изменить этих страшных обстоятельств, тем более, что герои Чехова не знают реальных путей борьбы, они бьются в цепях обстоятельств и слабеют, в них усиливается настроение безнадежности, отчаяния. Внешне они даже вынуждены примириться. Но это только внешне, внутренне они остаются непримирившимися.

Эта непримиримость, которая не в состоянии реализоваться в действие, рождает мечту о далеком (прекрасном будущем, поэтому чеховские герои находят выход для своих страданий от несовершенства жизни в отвлеченной мечте о прекрасной жизни и прекрасном человеке.

Вот это постоянное стремление к прекрасному, эта мятежная непримиримость, эта глубокая чистая вера в прекрасное будущее и составляет существо чеховских драматургических характеров, в этом их скрытая сила воздействия на современного читателя и зрителя. Этим можно объяснить постоянное обращение к чеховским образам и в произведениях советских писателей.

Привлекают наших современников и сложные глубокие чеховские характеры. Советские писатели стремятся создать художественные образы, которые обладали бы такой же силой воздействия, представляли бы собой такое же тонкое проникновение в тайны человеческой психики.

Чехов создавал свои характеры тогда, когда в России складывались условия Для коренных социальных и исторических изменений в жизни общества, когда развернулась острая классовая борьба, когда марксистско-ленинская идеология становилась знаменем борьбы. Великий писатель не был в гуще событий, но он все это видел, чувствовал, предугадывал.

Наще время не менее значительно: теперь идет борьба за победу марксистско-ленинской идеологии на всей планете, борьба острая, беспощадная, в этой борьбе формируется новый человек во всей сложности и противоречивости. Поэтому чеховская манера создания характеров остается современной, конечно, с существенными изменениями: современный советский человек борется с обстоятельствами и побеждает их, он научился видеть и пути борьбы, и средства, и конечные ее результаты.

Чтобы показать учащимся, как живут чеховские образы пьесы «Дядя Ваня» на страницах книг советских писателей, рассматриваем: «Повесть о лесах» К. Паустовского и «Свидание с Нефертити» В. Тендрякова, Вначале это делает учитель, а затем специально подготовленный учащийся-докладчик.

Вторая половина 40-х годов нашего века, когда была написана «Повесть о лесах» К. Паустовским, была периодом напряжения всех сил советского народа, стремящегося поднять страну из руин и пепла. Люди, одержавшие победу над фашизмом, мечтали о том, чтобы сделать свою родную землю еще прекрасней, чем она была до войны.

Поэтому «Повесть о лесах» – настоящий гимн красоте природы и человеку, близкому к ней, – была так созвучна времени, так ярко выражала мечты о прекрасном.

Цеатральный образ русского леса – это воплощение всего прекрасного. С ним связано будущее процветание человечества, он – источник творческого вдохновения, отношение к нему изменяет человека, делает его духовно богаче, прекраснее. Любовь к нему – это любовь к родной земле, ее людям. Так, уже в постановке проблемы, в ее главных направлениях, особенно в выделении леса как символа прекрасного, мы уже слышим голос великого Чехова. Однако решение самой проблемы советский писатель осуществляет по-своему. Поставив в центре образ русского леса, Паустовский группирует вокруг него образы прошлого, настоящего, будущего. Это помогает ему держать в поле зрения все три времени, расширить диапазон действия, ввести художественные образы различных эпох, показать вечность тех связей, которые существуют между природой и человеком, утвердить величие человека как творца и преобразователя ее.

Лес – это источник творческого вдохновения для П. И. Чайковского. Паустовский передает психологически гонко сам процесс возникновения особого чувства, особого состояния у великого композитора, «когда кажется, что вот-вот случится что-то необыкновенное, тюхожее на чудо». Это состояние было порывом вдохновения, которое было вызвано созерцанием насквозь пронизанного светом леса, состояние, которое «нельзя терять».

Девственная красота леса, приобщение к нему возбуждает в Леонтьеве стремление написать книгу о лесах, о их красоте, о благородном влиянии на советского человека.

Паустовский пишет о силе и душевной красоте тех людей, которые служат природе, понимают, тонко чувствуют прекрасное. Среди них старый профессор Петр Максимович Багалей, оставшийся в городе во время блокады Ленинграда, чтобы сохранить свои сокровища – семена быстрорастущих деревьев. Еще по Васильевскому острову бьют фашистские снаряды, а Петр Максимович уже мечтает о будущем, он говорит Анфисе:

«Война скоро окончится. Мы победим. Это бесспорно. Но вы представляете, что будет после войны? Разбитые города, села, мосты, дороги, одичалые земли, сорняки, лесные гари, взорванные плотины и заводы...

...нужно возродить не только города и заводы, но и естественные силы земли. Они тоже подорваны войной. Восстановить то, без чего невозможна жизнь на земле, самое наше существование.

– Леса? – спросила Анфиса.

– Безусловно. Иначе у нас из года в год начнут падать урожаи, пересыхать реки, засухи и суховеи будут сжигать поля...»

В этом страстном монологе старого профессора мы слы шим чеховское беспокойство о будущем людей, прозвучавшее в конце прошлого века из уст доктора Астрова. Правда, в этом монологе нет той боли, той безысходности, которой проникнуты слова чеховского мечтателя.

Лес – это носитель красоты, возбуждающий в людях все героическое. Лес – это воплощение мечты о прекрасном будущем человека. Таков ключевой художественный образ у Паустовского, и в аспекте мечты о будущем, о прекрасном он вплотную соприкасается с художественными образами А. П. Чехова, его пьесы «Дядя Ваня». Поэтому совершенно естественно последующее прямое обращение Паустовского к чеховским образам пьесы: оно подготовлено всем развитием повествования, и мы слышим восторженную речь профессора Багалея к молодым актерам, которые должны играть пьесу «Дядя Ваня».

«Мечта увлекает профессора в будущее, и вот он видит уже... человека, который, совершив путь через пески и гари, после изнурительного зноя, обветренный, сожженный солнцем, входит, наконец, в глубину торжественных и тихих лесов, и все тело его охватывает прохладой листвы. От бальзамических запахов лесных цветов, трав, хвои исчезает усталость... Может быть, об этом и думал Чехов. Не знаю», – заканчивает свою лекцию профессор.

В этом же романтическом, приподнятом тоне звучит и чеховская мечта в устах доктора Астрова. Мечта о покорении природы, о грядущем счастье.

Однако, если слова профессора Багалея проникнуты горячей убежденностью в том, что все это в руках советских людей, что мечта может и должна стать явью, то монолог доктора Астрова, в котором мечта страшно далека от действительности, прерывается вторжением страшно бедной жизни и оканчивается словами, в которых мы слышим смущение и неловкость. «Однако... Все это, вероятно, чудачество в конце концов».

Это сопоставление доктора Астрова и советского профессора, способного осуществить мечты Чехова, усиливает впечатление, убеждает в величии нашей эпохи, претворяющей мечты в реальность.

Так образ русского леса становится тем композиционным стержнем, который раскрывает главную идею повести, объединяя в целое ее рассказы и эпизоды.

Другое произведение советской литературы – роман Вл. Тендрякова «Свидание с Нефертити » показывает совершенно иной аспект обращения к бессмертным образам чеховской пьесы.

Роман вышел в 1964 году, в тот период, когда развернулось в стране коммунистическое строительство, когда, освободившись от давления культа личности, стали бурно расти и развиваться науки и искусство. В то же самое время это был период, когда успехи нашего народа вызвали бешеную реакцию капиталистического мира: обострилась идеологическая борьба. У нас она приняла форму резкой критики всякого рода модернистских течений, которые под тем или иным видом проникали в советское искусство.

Естественно, что крупнейшие советские художники стали на защиту социалистического реализма. К числу их следует отнести и Вл. Тендрякова, который посвятил свой роман «Свидание с Нефертити» утверждению реалистического народного искусства.

В романе нашли отражение жаркие споры о тенденциях развития советского искусства. В центре романа молодой, очень талантливый художник Федор Материн. Он прошел суровую школу войны и поставил перед собой высокую цель – открыть красоту для народа, приобщить его к настоящему искусству, раскрыть тайну Нефертити.

Во время первых жестоких боев, когда смерть смотрела ему прямо в глаза, когда нужно было выбирать между маленькой ложью в жизни и смертью, он понял, что ложь и красота – понятия несовместимые. Точно так же, как праздность и красота.

Так, уже в начале романа советский писатель, как и Чехюз, понимает прекрасное как нравственно высокое, благородное, движущее лучшими поступками человека.

Так думают Астров, Соня, Войницкий.., так думает и Федор Материн.

Постепенно устанавливается та внутренняя связь понимания писателями истинно прекрасного. Пока эта связь существует подспудно, она только намечается, но вот она вскоре выходит на поверхность прямым обращением советского писателя к чеховским персонажам. Для Федора прекрасна сама жизнь, освещенная высокой целью, дядя Ваня тяготится жизнью, потому что не имеет этой цели, не знает, для чего жить.

Федор читает те места из пьесы «Дядя Ваня», где Войницкий жалуется на длинную и бесцельную жизнь. Федор читает об этом тогда, когда его собственная жизнь подвергается опасности каждое мгновение. Он молод, талантлив, у него благородная цель, он страстно хочет жить, поэтому каждое слово дяди Вани вызывает в нем жалость и презрение к тем людям, не умевшим жить, ценить жизнь. Тендряков сопоставляет настоящее с прошлым, мысли Федора и Войницкого, вводит чеховский текст.

«Федор раскрыл – первая пьеса «Дядя Ваня». Содрогался окоп от взрывов, осыпался песок со стенок, шепеляво пели осколки над головой. Содрогался окоп, в телефонной трубке время от времени раздавался голос, беспокойный, ожидающий:

– «Тополь!» «Тополь!»

И Федор отвечал: «Тополь» слушает. Голос становился спокойным. Проверка... Кому-то бросил в сторону: Есть связь.

А Федор читал. Как жили люди! Как жили! В доме, не в окопе! Не ползли на брюхе – ходили во весь рост. Не ждали, что вот-вот влетит шальной снаряд, смешает тебя с землей. Ели досыта – три раза в день! И не из котелка, куда сыплется песок, – за столом, покрытым белой скатертью. Даже салфетки! Даже занавески на окнах! Даже друг другу цветы дарили!.. Что еще надо?

А дядя Ваня просит доктора:

– Дай мне чего-нибудь...

Просит яда, просит смерти, сред» цветов, белых скатертей, светлых окон.

– Тополь! Тополь!

– Тополь слушает.

– Жив пока?

– Пока жив!

Раз жив, значит, все в порядке. Раз есть жизнь, значит, будет все, что нужно. Сорок семь лет прожил на свете дядя Ваня, а Федор всего девятнадцать. Сорок семь лет прожил – разве это не счастье прожить такую уйму лет, мало того, он боится – впереди будет еще жизнь, целых тринадцать лет! А может, больше, может, все девятнадцать! И он боится этого?

Даже если не осилишь Нефертити, даже если Савва Ильич ошибся – нет таланта, – все равно прекрасно. Просто жить, как все. Только жить!»

Федора Материна потрясает отношение чеховских героев к жизни. Он читает и сравнивает, сравнивает и страдает от того, что те люди не ценили жизни, не понимали, как она прекрасна, тяготились ею, а если бы им так пришлось, как ему. Тендрякову понадобились образы пьесы «Дядя Ваня» именно затем, чтобы показать в противопоставлении внутреннюю силу нового человека, непобедимого своей любовью к жизни, своей целеустремленностью, своим желанием открыть народу тайны непреходящей человеческой красоты. Итак, проблему прекрасное и человеческая жизнь, поставленную Чеховым в пьесе, Тендряков решает, обратившись к бессмертным чеховским образам, в духе социалистического реализма.

Классические художественные образы помогают советскому писателю ярче, сильнее показать превосходство нового человеческого характера, рожденного изменившимися социально-историческими условиями.

* * *

Можно предположить, что изучение классического произведения художественной литературы в таком аспекте приблизит его к учащимся. Изучать его будет не только необходимо, но и интересно, так как школьнику придется многое открыть в нем для себя.

Естественно, что более значительным будет общее воздействие художественного произведения в его эстетической, нравственной, политической и философской цельности.

Более глубоким станет представление учащихся о связи художественных произведений с действительностью, с исторической эпохой, в которую они были созданы. Постепенно будет формироваться представление о непреходящей ценности истинных произведений искусства, несовместимое с нигилистическим отношением к произведениям классики. Более основательными будут знания учащихся о художественном своеобразии произведений каждого художника. Они смогут увидеть и почувствовать то, что связывает и отличает произведения критического реализма и социалистического реализма.

Это все очень важно теперь, так как мы все дальше уходим от прошлых времен, и нам приходится преодолевать равнодушие к классике и даже ее отрицание со стороны некоторых учащихся.

Следует умело прдойти к художественному классическому произведению, раскрыть его богатство и бессмертие, при этом условии оно сделает свое дело: окажет влияние на формирование и воспитание высоких и благородных мыслей и чувств.