Текст книги "Калевала"

Автор книги: Леонид Бельский

Руна двадцать первая

1. Прием жениха и его спутников в Похъёле.

2. Гостей вдоволь угощают кушаньями и напитками.

3. Вяйнямёйнен поет и благодарит хозяев.

 
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Старая из Сариолы,
Не сидит под кровлей дома,
Спешной занята работой.
Слышит хлопанье с болота,
Шум по берегу от санок.
Взор направила на запад,
Повернула взор на солнце,
Поглядевши, размышляет:
«Что за люди мчатся в санках
Там по берегу? О горе!
Неужели это – войско?»
Вот подходит к месту ближе,
Рассмотреть поближе хочет.
То совсем не войско было —
Юношей толпа большая,
Зять меж ними находился,
Посреди людей хороших.
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Старая из Сариолы,
Только зятя увидала,
Говорит слова такие:
«А я думала, что буря
Валит множество деревьев,
Что бушует берег моря,
Что шумит песок прибрежный.
Подошла я к месту ближе,
Рассмотреть, что там, хотела;
То не буря там шумела,
Не деревья вниз валились,
То не море билось в берег,
Не шумел песок прибрежный, —
Это зять с людьми на санках,
Сотни две мужей хороших.
Как я зятя угадаю,
Как в толпе мужей узнаю!
Он в толпе всегда заметен,
Как черемуха в лесочке,
Словно дуб в зеленой роще,
Словно месяц в звездном небе.
Конь у зятя черной масти,
Словно жадный волк, горяч он,
Словно ворон на добыче,
Словно жаворонок реет;
Шесть златых щебечут птичек
На дуге его согнутой,
Голубых семь птичек вместе
Верещат в ремнях запряжки».
Шум на улице поднялся,
Треск оглобель по дороге:
Зять на двор въезжает быстро,
И толпа стремится к дому.
Зять стоит средь провожатых,
Посреди людей хороших,
Стал, вперед не выдвигаясь
И назад не подаваясь.
«Эй вы, дети и герои,
Эй, высокие, спешите,
Вы супонь скорей берите
И ремни освободите,
Опустите вы оглобли
И скорей встречайте зятя!»
Быстро конь бежит у зятя,
Сани пестрые промчал он
По двору большому тестя.
Молвит Похъёлы хозяйка:
«О ты, раб, поденно взятый,
Лучший молодец в деревне!
Ты прими коня у зятя,
Белолобого избавь ты
От шлеи, богатой медью,
Светлым оловом покрытой,
От ремней цены высокой,
От дуги его из ветел!
Отведи ты лошадь зятя,
Отведи ты осторожно
На ремнях, сребром богатых,
И на поводе из шелку,
Отведи на мягкий выгон,
На равнины, на поляны,
На поля снегов бесшумных,
В ту страну с молочным цветом!
Напои ты лошадь зятя,
Где в источнике ближайшем
Влага весело струится
И бежит, как простокваша,
У златых корней сосновых,
У корней тенистой ели!
Накорми там лошадь зятя
Из станка златого резкой
И из медного корыта
Ячменя зерном отборным,
Яровой свари пшеницы,
Яровой корми ты рожью!
Отведи ты лошадь зятя,
Отведи ты к яслям лучшим,
На возвышенное место,
К загородке самой задней!
Привяжи ты лошадь зятя
К золотым и крепким кольцам
И к крюкам, что из железа,
И к столбу, что из березы!
Пододвинь к коню ты зятя
Первое – совсем корыто,
А второе – с свежим сеном,
Третье дай ему с мякиной!
И почисть ты лошадь зятя
Щеткой из моржовой кости,
Чтобы волосы не лезли,
Чтобы хвост испорчен не был!
И покрой ты лошадь зятя
Серебристым покрывалом,
Златотканою попоной,
Сукнами с отделкой медной!
Вы же, мальчики-цыплята,
Зятя в горницу ведите
С непокрытой головою
И с руками без перчаток!
Посмотреть бы я хотела,
Не пройдет ли зять в покои,
Там дверей не поснимавши,
Косяков не отодвинув,
Притолоки не поднявши,
Не понизивши порога,
Не сломав углов меж стенок
И не сдвинув с места балок!
Не пройдет мой зять в покои,
Золотой в жилье не вступит,
Там дверей не поснимавши,
Косяков не отодвинув,
Притолоки не поднявши,
Не понизивши порога,
Не сломав углов меж стенок
И не сдвинув с места балок:
Всех на голову длиннее,
На длину ушей он выше.
Перекладины подняли,
Чтоб он шапкой не цеплялся;
Опустили вниз порожек,
Чтоб каблук не надломил он,
Косяки раздали шире,
Сняли вовсе дверь входную,
Только стал он приближаться,
Подошел поближе, храбрый!
Слава богу, наконец-то
Зять вошел уже в покои!
Я бы в горницу взглянула,
Осмотрела б быстрым взором,
Может, там столы не мыты,
Может, лавки не протерты;
Не отмыты половицы,
Доски вытерты не чисто!
Я взглянула прямо в избу:
Не могу совсем узнать я,
Из каких она деревьев,
Из каких деревьев крыша
И откуда взяты стены,
Как собрали половицы.
Все края ежовой кости,
Все низы оленьей кости,
Двери – кости росомахи,
Косячки – ягнячьей кости.
Все из яблони стропила
С свилеватыми столбами,
Вижу лилии у печки,
Папоротник там у крыши.
Все скамейки из железа,
Пол из планочек немецких,
Все столы блестят от злата,
Пол покрыт ковром из шелку.
Печка сделана из меди,
Весь очаг – из твердых камней,
Печка – из камней подводных,
Стены – Калевы деревьев».
Вот жених в покои входит,
Поспешает он в жилище,
Говорит слова такие:
«Укко! ты пошли здоровья
Под прославленную кровлю,
В это славное жилище!»
Молвит Похъёлы хозяйка:
«Будь и ты здоров, явившись
В эту малую избушку,
В эту низкую постройку,
К нам в еловое жилище,
В наше гнездышко из сосен!
Эй ты, девочка-служанка,
Ты, наймычка из деревни!
Принеси огня в бересте,
На конце сосновой щепки,
Чтоб я зятя посмотрела,
Жениху в глаза взглянула:
Сини те глаза иль кари,
Или белы, как льняные!»
Принесла огня девчонка,
Та наймычка из деревни,
На бересте принесла ей,
На конце сосновой щепки.
«Нет! шумит, трещит береста.
Дым пошел смолистый, черный,
Задымил глаза он зятю,
Цвет лица он сделал черным.
Принеси огня на свечке,
На свече из воску, белой!»
Принесла огня девчонка,
Та наймычка из деревни,
Принесла на длинной свечке,
На свече из воску, белой.
Заблестел дымок от воску,
Засиял огонь от свечки,
Осветил он очи зятя,
Заблестели зятя щеки.
«Я узнала очи зятя:
И не кари, и не сини,
И не белы, как льняные;
Белы, как морская пена,
Кари, как трава морская,
Милы, как цветок прекрасный!
Ну вы, мальчики-цыплята!
Моего ведите зятя
На высокое сиденье,
На возвышенное место,
К голубой стене спиною,
Головой же поверните
На гостей, на красный столик,
Грудью к шуму всех сидящих!»
И хозяйка угощает,
И поит гостей, и кормит;
Кормит их прекрасным маслом,
Кормит мягкими комками;
Всех гостей кормила званых,
Больше ж всех кормила зятя.
Уж и семгу разложили
Возле жареной свинины;
Так полна была посуда,
Что края едва держали,
Всем гостям на угощенье,
А для зятя – прежде прочих.
Молвит Похъёлы хозяйка:
«Ой ты, девочка-малютка!
Принеси-ка пива в кружках,
В кружках, что с двумя ушками,
Всем гостям на угощенье,
А для зятя – прежде прочих!»
Принесла девчонка кружку,
Та служанка нанятая,
Чтоб кругом ходила кружка,
С пивом спелым чтоб гуляла,
Чтобы хмель с бород струился,
Пена белая стекала
У гостей, на свадьбу званных,
А у зятя – прежде прочих.
Что ж тогда случилось с пивом,
Что вспененное сказало,
Как к певцу оно попало,
Знаменитому досталось?
Старый, верный Вяйнямёйнен
Охранитель всех напевов, —
Знаменит искусством пенья,
Всех сильнее в заклинаньях.
Взял он пиво прежде прочих,
Говорит слова такие:
«Пиво, доблестный напиток!
Да не пьют тебя в молчанье!
Дай мужам охоту к песне,
Золотым устам – к напеву!»
Удивляется хозяин,
А хозяйка слово молвит:
«Что-то песни поувяли,
Языки перетупились,
Дурно ль пиво я сварила,
Налила ль питья плохого,
Что певцы не запевают,
Не похвалятся напевом,
Не зальются, золотые,
И кукушка не ликует?
Кто ж начать здесь должен песни,
Голос чей раздаться должен,
В Похъёле на славном пире,
В Сариоле на пирушке?
Не поет ведь здесь скамейка
Без людей, на ней сидящих,
Не звучит здесь пол в покоях
Без людей, по нем ходящих;
Здесь окно не веселится
Без хозяев у окошка,
Не шумит здесь стол краями
Без людей, за ним сидящих,
Не гудит окно для дыма
Без людей, внутри живущих».
На полу сидел ребенок,
На печной скамье малютка.
И сказал тот мальчик с полу,
С той печной скамьи ребенок:
«Я вот мал и юн годами,
Я и слаб, и тонок телом,
Но пусть будет по желанью,
Не поют ведь те, кто толще,
Мужи сильные примолкли,
Не хотят здесь веселиться,
Я спою, худой мальчишка,
Я спою, ребенок тощий;
Хоть мое и худо тело
И совсем без жира бедра,
Чтобы вечер был веселым,
Был прославлен день прекрасный».
На печи старик лежал там,
Говорит слова такие:
«Не должны петь песен дети,
Лопотать пустые вещи:
Много лжи в ребячьих песнях.
В песнях девушек нет смысла!
Пусть споет премудрый песню,
Тот, чье место на скамейке!»
Старый, верный Вяйнямёйнен
Тут такое молвил слово:
«Есть ли кто из молодежи,
Есть ли кто в честном народе,
Кто б сложил с рукою руку,
Положил бы их друг к дружке
И потом бы начал пенье,
Пенье радостное поднял,
Чтобы день наш был веселым,
Чтобы вечер был прославлен?»
Говорит старик на печке:
«С давних лет здесь не слыхали,
Не слыхали, не видали
Никогда, ни разу прежде
Певуна меня сильнее,
Заклинателя мудрее
С детства, как познал я лепет,
Как ребенком пел я часто
У широкого залива,
На полях шумел, бывало,
Как взывал в лесу сосновом,
Распевал я в рощах темных, —
Силен, славен был мой голос
И напевы превосходны;
И текли они, как реки,
Как поток воды, шумели,
И скользили, словно лыжи,
Словно парусный кораблик;
Тяжело теперь промолвить,
Тяжелей еще услышать,
Что надорван сильный голос,
Что поник мой голос милый:
На реку уж не похож он,
На поток он не походит,
Он как грабля между пнями,
Как сосна на снежном поле,
На земле песчаной сани,
На сухих каменьях лодка».
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
«Коль не явится другой кто,
Чтобы петь со мною вместе,
В одиночку петь я стану,
И один спою я песни;
Был певцом уж так и создан —
Песнопевцем от рожденья,
Не спрошу я у другого
Ни пути, ни цели песен».
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Пенья вечная опора,
Начал радостное дело,
Исполненье песнопенья,
Зазвучала песнь веселья,
Слово мощно загремело.
Начал старый Вяйнямёйнен,
Людям дал услышать мудрость:
Знал он много слов хороших,
Ведал много дивных песен,
Больше, чем у скал каменьев,
Чем цветов в воде цветущей.
И запел тут Вяйнямёйнен,
Пел он вечеру на радость,
Чтобы женщины смеялись,
Чтоб мужчины веселились,
Чтобы слушали, дивились
Вяйнямёйнена напевам,
И дивились те, кто слушал,
Слух ничем не отвлекая.
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Он сказал, окончив пенье:
«Я совсем не знаменитый,
Ни певец, ни заклинатель,
Не могу пропеть я много,
И мое уменье слабо.
О, когда б запел создатель,
Слово с уст своих сказал нам!
Мощно песни он пропел бы,
Произнес бы заклинанья.
Море в мед он обратил бы,
А песок – в горох красивый,
Хрящ морской – в хороший солод,
Солью стали б камни моря,
Хлебородной почвой – рощи,
Темный лес – пшеничным полем,
Горы стали б пирогами,
Стали б яйцами каменья.
Он и пел, и заклинал бы,
Говорил слова заклятья,
Он на двор напел бы стадо,
Мог бы в хлев коров наделать,
В стойла много пестролобых,
В поле множество молочных,
Сотни с выменем обильным,
Целых тысячи рогатых.
Он бы пел и заклинал бы,
Он бы пел, и рысий мех бы
Для хозяина он создал,
На кафтан сукно хозяйке,
Башмачки на ноги дочке,
Сыну – красную рубашку.
О ты, Укко, бог верховный,
Сделай, праведный создатель,
Чтоб всегда тут сладко жили,
Чтобы так довольны были,
Как теперь на угощенье,
На пирушке Сариолы.
Пусть течет рекою пиво,
Пусть медовое польется
В этом Похъёлы жилище,
По строеньям Сариолы.
Чтобы днем здесь распевали,
Вечерами мирно пели,
Жив пока в дому хозяин
И пока жива хозяйка.
Укко, дай им воздаянье,
Пусть найдут они награду —
У стола найдет хозяин,
А хозяюшка в амбаре,
Сыновья найдут в тенетах,
За станками сидя, дочки;
И на будущее лето
Пусть никто не пожалеет,
Что он был на этом пире,
Что сидел здесь на пирушке!»
 

Руна двадцать вторая

1. Невесту собирают к отъезду и поют ей о прошлом и о том, что ее ждет в будущем.

2. Невеста озабочена.

3. Невесту доводят до слез.

4. Невеста плачет.

5. Невесту утешают.

 
Как отпраздновали свадьбу,
Вдоволь как попировали
На пирушке Сариолы,
На пиру в земле суровой,
Зятю молвила хозяйка,
Ильмаринену сказала:
«Что сидишь, высокородный,
Что не спишь, краса отчизны?
Иль сидишь отцу утехой,
Иль для матери отрадой,
Иль для блеска здесь в покоях,
Для красы гостей на свадьбе?
Не сидишь отцу утехой,
Ни для матери отрадой,
Ни для блеска здесь в покоях,
Для красы гостей на свадьбе.
А сидишь утехой девы
И отрадой для девицы,
Ради девушки любимой,
Ради той прекраснокудрой!
Женишок, мой милый братец,
Ждал неделю – жди еще ты, —
Не готова дорогая,
Не снаряжена подруга:
Половина кос плетеных,
Половина неплетеных.
Женишок, мой милый братец,
Ждал неделю – жди еще ты, —
Не готова дорогая,
Не снаряжена подруга:
Лишь один рукав надетый,
А другой пока пустует.
Женишок, мой милый братец,
Ждал неделю – жди еще ты, —
Не готова дорогая,
Не снаряжена подруга:
Лишь одна нога обута,
А другая не обута.
Женишок, мой милый братец,
Ждал неделю – жди еще ты, —
Не готова дорогая,
Не снаряжена подруга:
Лишь одна рука в перчатке,
А другая не покрыта.
Женишок, мой милый братец,
Ждал неделю – не устал ты:
Уж готова дорогая,
Наша уточка одета.
Выйди, проданная дева,
Следуй, купленная птичка!
То, что тут тебя связало,
То тебя и разлучает.
Вот он, кто тебя увозит,
За тобою выйдет в двери;
Уж кусает конь поводья,
Ожидают сани деву.
Ты была на деньги падка,
Отдала ты скоро руку,
Приняла подарок быстро,
Ты кольцо надела скоро.
Полюби же эти сани
И войди туда скорее,
Проезжай деревней быстро,
Уезжать спеши скорее!
Мало, юная девица,
Мало в сторону смотрела,
Мало кверху ты глядела;
Ты о сделке пожалеешь,
Много слез прольешь ты в жизни,
Много лет рыдать ты будешь,
Что отцовский дом бросаешь,
Что от матери любимой
И от родины уходишь,
Из жилища дорогого.
Жить тебе прекрасно было,
Жить в родном отцовском доме!
Ты росла, как цветик нежный,
Точно ягодка на поле;
К маслу шла ты из постели,
К молоку ты шла проснувшись,
С ложа шла ты на пшеницу,
К маслу свежему – с простынки;
Если ты не ела масла,
Ты брала тогда свинину.
Никогда забот не знала,
Дум больших ты не имела,
Отдала заботу соснам,
Отдала растеньям думы,
Всю печаль болотным соснам
На березе на песочке.
Как листочек, ты порхала,
Мчалась бабочкой веселой,
Точно ягодка родная,
Земляничка на поляне.
Вот ты из дому уходишь,
В дом другой идешь отсюда,
К матери другой уходишь,
Из родной семьи – в чужую.
Там совсем иначе будет,
Все в другом иначе доме:
Там рожки звучат иначе,
Там скрипят иначе двери,
Там не так калитки ходят,
Петли там визжат иначе.
Там дверей найти не сможешь,
Не отворишь там калитку,
Как их дочери умеют;
Развести огонь не сможешь,
Не истопишь там ты печки,
Как хотят там их мужчины.
Знала ль это ты девица?
А ты думала, младая,
Провести там только ночку
Да домой назад вернуться?
Не на ночку ты уходишь,
Не на ночку и не на две —
Ты надолго ведь уходишь,
Да, на месяцы, на годы,
На всю жизнь отца оставишь,
Мать, пока она на свете.
Значит, двор наш станет больше
И порог повыше станет,
Если ты когда вернешься,
Вновь придешь в места родные».
Дева бедная вздохнула,
Тяжело она дышала;
У нее печаль на сердце,
На глазах стоит водица.
И сказала дева слово:
«Так я думала, гадала,
Так я знала, говорила
В годы юности цветущей:
Много ль значишь ты, девица,
Под родительской охраной,
Посреди полей отцовских,
В доме матери-старушки!
Ты тогда важнее станешь,
Как пойдешь, девица, к мужу,
На порог ногой ты ступишь,
А другой ногою в сани;
Будешь на голову выше,
Будешь на ухо длиннее!
Вот чего ждала я в жизни
И желала, подрастая,
Точно славного годочка,
Точно лета приближенья.
И исполнились надежды,
Уж приблизился мой выезд,
На порог нога ступила,
А другая – уж на сани.
Все ж не в силах я постигнуть,
Что мой ум так изменило:
Я не с радостью на сердце
Ухожу, не с ликованьем
Из жилища дорогого,
Где девицей проживала,
Со двора, где подрастала,
Из отеческого дома;
Ухожу я с горькой думой,
Ухожу полна заботой,
Точно к осени в объятья,
Как на тонкий лед весенний:
Нет следов на льду весеннем,
Ни следочка нет на скользком.
Как легки у прочих думы,
У других невест их мысли!
Нет такой у них заботы,
Нет такой тоски на сердце,
Как, бедняжка, я имею,
Как в заботах я страдаю!
А на сердце точно камень,
Сердце – точно уголь черный.
Ведь не то ль у лучших думы,
Ведь не то ль блаженных мысли,
Что денной рассвет весенний,
Что весенним утром солнце?
У меня, у бедной, думы,
У меня, печальной, мысли,
Точно ровный берег моря,
Точно край у темной ночи,
Точно тьма осенней ночи;
Очень мрачен день зимою,
А мои мрачнее думы
И темней осенней ночи».
Работящая старушка,
Что всегда жила при доме,
Говорит слова такие:
«Ну, вот видишь ты, девица,
Помнишь, что я говорила,
Сотни раз тебе твердила:
Женихом ты не любуйся,
Не гляди в уста мужчине
И глазам его не верь ты.
Не смотри ты, крепки ль ноги!
Пусть уста его приятны,
Пусть глаза его красивы —
Да в устах уселся Лемпо,
Смерть сидит на подбородке».
Я советовала деве,
Я племяннице сказала:
«Женихи придут к девице,
Женихи придут и сваты;
Женихам ответь, невеста,
От себя ты им промолви,
Им скажи слова такие
И такие молви речи:
«Никогда мне не придется,
Не придется мне, как видно,
Уходить отсель невесткой;
Взять меня в рабы не могут,
Девушка, как я, не будет,
Жить рабыней не захочет,
Никогда не согласится
Жить все время в подчиненье:
Если кто мне слово скажет,
Я тому и два отвечу;
Кто мне волосы лишь тронет,
Лишь кудрей моих коснется,
В волоса тому вцеплюсь я,
Растреплю я их с позором».
Ты на это не смотрела,
Слов моих ты не слыхала,
Ты сама в огонь уходишь,
В жидкую смолу с охотой,
Ты спешишь к лисице в сани,
Чтоб попасть к медведю в лапы.
Увезут тебя те сани,
Унесет медведь далеко,
Вечною рабою свекра,
В рабство вечное свекрови.
Ты идешь из дома в школу,
От отца идешь на муку;
Тяжело идти в ту школу,
Там мучительно бедняжке:
Там уж куплены поводья,
Кандалы уже готовы.
Не кому-либо другому,
А тебе одной, несчастной.
Скоро ты узнаешь грубость.
Плохо проданной придется:
Из костей уста у свекра,
Каменный язык свекрови,
Речи деверя морозны,
Горд затылок у золовки.
Слушай речь мою, девица,
Слушай речь мою и слово.
Ты была в дому цветочек,
На дворе отцовском радость,
Мать звала тебя ведь солнцем,
Ясным месяцем отец звал,
Блеском вод тебя звал братец,
Голубым платком – сестрица.
Вот в чужой ты дом уходишь,
Там и мать тебе чужая,
Не такая, как родная:
Это мать ведь иноземка,
Редко даст наказ хороший,
Редко даст наказ получше.
Будешь дрянью слыть у свекра,
Рванью будешь у свекрови,
Назовет порогом деверь
И страшилищем золовка.
Ты тогда была б хорошей
И тебя бы оценили,
Если б ты как пар всходила,
Точно дым бы поднималась,
Точно листик запорхала,
Точно искорка спешила.
Не летаешь ты как птичка,
Не порхаешь точно листик,
Не спешишь ты точно искра,
Точно дым ты не восходишь.
Дева, милая сестрица!
Вот теперь ты променяла
Своего отца родного
На чужого свекра злого,
Променяла мать родную
На свекровь свою, злодейку,
Милых братьев вдруг сменила
Ты на деверьев жестоких,
Ты сестер сменила кротких
На насмешливых золовок,
Полотняные постели
На очаг, покрытый сажей,
Эту чистую водицу
На густую грязь и плесень,
Берега с песочком чистым
На болота с черной грязью,
Рощи милые сменила
На пустынные пространства,
Холмик ягодный сменила
Ты на пожниво сухое.
Иль ты думала, девица,
Иль ты, курочка, мечтала,
Что заботы и работы
Знать не будешь с этой ночи,
Как тебя ко сну отправят,
На покой тебя проводят?
Не ко сну тебя отводят,
Не покоем наслаждаться:
Ждать должна ты беспокойства,
От забот ударов тяжких;
Будут частые печали;
Тосковать всегда ты будешь.
Как платка ты не носила,
Ты не знала и печали;
Не имела покрывала,
Не имела и заботы;
И печали и заботы
Головной платок приносит.
Лен приносит только горе,
Он приносит только скорби.
Что такое дева в доме!
Дева то в отцовском доме,
Что король, живущий в замке,
Лишь меча ей не хватает!
Все иначе у невестки!
И живет она при муже,
Словно пленник на чужбине —
Только стражей не хватает!
Поработала невестка,
Сильно плечи утомились,
И промокла вся от пота,
Пот по лбу струится пеной:
Настает покоя время —
Тут в огонь ее погонят,
В пламя страшное отправят,
Прямо в пекло посылают.
Взять тогда должна бедняжка,
Взять ума у быстрой семги,
А язык искать ершиный
И у окуня взять мысли,
Рот и брюхо у плотицы,
Мудрость взять у черной утки.
Не могла сама понять я,
Мать мне тоже не сказала,
Ни ее все девять дочек,
У родителей хранимых,
Где родился тот обжора,
Где грызун тот проживает:
Жрет он мясо, кости гложет,
Волосы по ветру сыплет,
Их по ветру распускает,
Их дарит ветрам весенним.
Плачь, девица молодая,
Плачешь ты, так плачь сильнее!
Ты облей слезами руки,
Горьких слез налей пригоршни,
На дворе налей ты капли,
В доме пол залей прудами,
Плачь, пока зальешь покои,
Чтоб текло сквозь доски пола!
Плачешь ты еще не много,
Так заплачешь, как вернешься,
Как придешь ты в дом отцовский,
Старика отца увидишь
Мертвого средь дыма бани,
А в руках холодных веник.
Плачь, девица молодая,
Плачешь ты, так плачь сильнее!
Плачешь ты еще не много,
Так заплачешь, как вернешься,
В материнский дом придешь ты
И увидишь мать-старушку
Под навесом без дыханья,
А в руках соломы связку.
Плачь, девица молодая,
Плачешь ты, так плачь сильнее!
Плачешь ты еще не много,
Так заплачешь, как вернешься,
В этот дом когда придешь ты,
Брата милого увидишь
Там на улице упавшим,
Прислонившимся у дома.
Плачь, девица молодая,
Плачешь ты, так плачь сильнее!
Плачешь ты еще не много,
Так заплачешь, как вернешься,
В этот дом когда придешь ты
И сестриц увидишь нежных,
Как лежат среди дороги
И вальки в руках сжимают».
Тяжело вздохнула дева,
Часто дева задышала,
Начала тут горько плакать,
Проливать обильно слезы.
Облила слезами руки,
Налила полны пригоршни,
Оросила двор отцовский,
Залила полы прудами;
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
«О вы, милые сестрицы,
Вы, мои подруги жизни!
Вы со мной играли вместе,
Вы услышьте, что скажу вам!
Не могу никак постигнуть:
Отчего так угнетает,
Так гнетет меня кручина.
Отчего печаль терзает,
Отчего тоска так мучит,
Отчего забота вяжет.
Так ли думала, гадала —
Я ждала иного в жизни.
Я хотела быть кукушкой,
По холмам хотела кликать
В эти дни мои младые,
Как достигла лет цветущих,
Не иду теперь кукушкой,
Чтобы кликать по холмочкам:
Точно уточка я стала,
Как она в волнах далеких
Поплывет в воде холодной,
В ледяной воде продрогнет.
Мать, отец, мои родные!
Ты, старушечка седая!
Вы куда меня ведете,
Отправляете бедняжку,
Что я слезы проливаю,
Что я мучаюсь печалью,
Что забот имею столько,
Что терплю такое горе!
Матушка моя, бедняжка,
Что меня в себе носила,
Что меня кормила грудью,
Молоком меня вспоила —
Иль качала ты колоду,
Или камешек купала,
А не дочку ты купала,
Не качала дорогую
Для заботы беспрестанной
И для горести сердечной?
Может, кто-нибудь мне скажет,
Может, кто-нибудь помыслит:
Нет тебе, девице глупой,
Ни заботы, ни печали!
Люди добрые, молчите,
Милые, не говорите:
У меня забот ведь больше,
Чем каменьев в водопаде,
Чем на топком месте ветел,
Вереску в лесу сосновом.
Не могла 6 везти их лошадь,
Не могла бы дотащить их,
Чтоб дуга не покачнулась
И хомут не затрещал бы;
Это все – мои заботы,
Все – моя печаль-кручина».
На полу сидел ребенок,
У печи запел малютка:
«Отчего, девица, плачешь,
Отчего твои заботы?
Ты коням оставь заботы,
Меринам кручину черным,
Горе – им, железномордым,
Им – печаль, большеголовым.
Головы у них покрепче,
И у них покрепче кости,
Больше носит сгиб их шеи,
И у них сильнее тело.
И зачем тебе так плакать,
И к чему тебе томиться?
Не ведут тебя в болото,
Ни на побережье речки:
От равнины плодоносной
Ты идешь к полям богатым;
Из жилищ, где много пива,
В дом идешь, где пива больше.
Девушка, взгляни направо,
Глянь на правую сторонку:
Муж стоит, твоя охрана;
Светел он с тобою рядом;
Муж хорош, и конь прекрасен,
Упряжь сделана с искусством;
Резво рябчики порхают,
На изгиб дуги взлетают,
И дрозды там веселятся
И поют в ремнях на сбруе,
Золотые шесть кукушек
На хомут коня взлетают,
Семь прекрасных синих птичек
Впереди саней распелись.
Будь, девица, без заботы,
Дочка матери, не плачься:
Не идешь для жизни худшей,
А идешь для лучшей жизни
Рядом с этим земледельцем,
К пахарю под кров уходишь,
Ты к устам его стремишься,
Прямо в руки рыболову,
Что смывает пот охоты
В бане у ловца медведя,
Из мужей твой – самый лучший,
Ты взяла себе героя:
Лук его всегда при деле,
На гвозде колчан не виснет,
Не лежат собаки дома
И не дремлют на подстилках.
Вот уж трижды в эту весну,
В самый ранний час рассвета,
При огне он поднимался,
Пробуждался он меж сучьев;
У него уж трижды в весну
Росы падали на очи,
Ветки щеткою служили,
Гребешком служили сучья.
У него стада большие,
И они все возрастают;
Наш жених имеет много
Стад, что по лесу гуляют,
Пробегают по вершинам;
Сходят в низменность долины
Сотни тех, что носят вымя,
Сходит тысяча рогатых;
На полях там много хлеба,
В долах множество запасов,
По лесам ольховым – пашни,
По ручьям – ячмень богатый,
Там овес промеж утесов,
По прибрежьям рек – пшеница,
Деньги там в огромных грудах,
Там монеты – мелкий щебень».