Текст книги "Калевала"

Автор книги: Леонид Бельский

Руна пятнадцатая

1. Из щетки, оставленной дома Лемминкяйненом, начинает сочиться кровь; мать угадывает о погибели сына. Она торопится в Похъёлу и спрашивает у хозяйки Похъёлы, куда та дела Лемминкяйнена.

2. Хозяйка Похъёлы признается ей, какое поручение дала Лемминкяйнену, а солнце открывает ей место, где находится погибший Лемминкяйнен.

3. Мать Лемминкяйнена с длинными граблями в руках отправляется к водопаду Туони, разгребает воду, пока не находит всех частей тела своего сына, соединяет эти части и при помощи заклинания и мазей возвращает Лемминкяйнена к жизни.

4. Придя в сознание, Лемминкяйнен рассказывает, как он был убит на реке Туони, и возвращается с матерью домой.

 
В доме Ахти мать-старушка
Думу думает о сыне:
«Где теперь мой Лемминкяйнен,
Где мой Кауко пропадает?
Не слыхать, чтоб он вернулся,
Чтоб с дороги воротился».
И не знала мать, бедняжка,
И не ведала, родная,
Где сынок ее остался,
Плоть и кровь ее где были;
На горе ли он сосновой,
В тихой местности пустынной,
На хребте ль морей шумящих,
В вечно пенистом теченье,
Иль в боях проводит время
Средь жестокого сраженья,
Весь в крови он по колени,
По колени окровавлен.
Кюлликки, жена-красотка,
Во все стороны смотрела
В Лемминкяйнена жилище,
Во владенье Каукомъели;
Смотрит вечером на щетку,
На нее же смотрит утром.
И случилося однажды,
Рано, в утреннее время,
Показалась кровь в щетине,
Каплет красная из щетки.
Кюлликки, жена-красотка,
Говорит слова такие:
«Сгибнул мой прекрасный Кауко,
Каукомъели мой погибнул
На тропиночке безлюдной,
На неведомой дороге:
Показалась кровь в щетине,
Каплет красная из щетки».
Каукомъели мать тотчас же
Смотрит пристально на щетку,
Начинает горько плакать:
«Горе матери несчастной,
Время горькое настало!
Вот уж милый мой сыночек,
Дитятко мое родное,
До плохого часа дожил!
Знать, несчастье с юным вышло,
Знать, беда случилась с Кауко:
Показалась кровь в щетине,
Каплет красная из щетки!»
Забрала подол свой в руки,
Захватила в руки платье,
Быстро мчится по дороге,
Изо всей стремится силы:
От шагов трясутся горы,
Возвышаются долины,
Опускаются высоты
И наверх всплывают глуби.
К Похъёлы домам подходит,
Расспросила там о сыне
И слова такие молвит:
«О ты, Похъёлы хозяйка!
Ты куда послала сына,
Лемминкяйнена младого?»
 
 
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Так ответила старушке:
«Ничего о том не знаю,
Где твой сын запропастился;
Жеребца ему дала я,
Огневую лошадь в сани;
Может, в проруби погиб он,
Иль замерз на льдистом море,
Или волку в пасть попался,
Иль попал медведю в глотку?»
Лемминкяйнена старушка
Говорит: «Ты явно лжешь мне!
Род наш волки не погубят,
И медведь не тронет Ахти:
Он волков кидает пальцем,
Медведей руками валит.
Если не ответишь правду —
Ты куда девала Ахти,
Я сломаю дверь овина,
Двери Сампо я обрушу».
Молвит Похъёлы хозяйка:
«Я досыта накормила
И дала ему напиться,
Угостила всем по горло;
Посадила мужа в лодку,
Чтоб спустился по порогам,
Но я все-таки не знаю,
Где пропал твой сын несчастный.
Может, в пене водопада,
Средь крутящейся пучины».
Лемминкяйнена старушка
Говорит: «Ты явно лжешь мне!
Ты скажи открыто правду,
Положи конец неправде.
Ты куда девала Ахти,
Где сейчас мой калевалец,
Иль тебя постигнет гибель,
Тотчас смерть тебя похитит!»
Молвит Похъёлы хозяйка:
«Ну, теперь скажу я правду:
Был он послан мной за лосем,
Чтобы гордого поймал он,
А потом за жеребенком,
Чтоб, взнуздав, его запряг бы,
И за лебедем позднее,
Чтоб поймал святую птицу,
Но я все-таки не знаю,
Может, с ним несчастье было
Или так он задержался,
Не слыхать, чтоб он вернулся
За невестою своею,
За моею милой дочкой».
Мать все ищет, где исчез он,
Все боится, что пропал он;
Точно волк, бежит болотом,
Как медведь, в чащобе рыщет,
По воде плывет, как выдра,
Барсуком бежит по полю,
Точно еж, бежит по мысу
И по берегу, как заяц,
Камни в сторону бросает
И стволы деревьев валит,
Хворост в сторону швыряет,
Гать мостит через болота.
Долго сгинувшего ищет,
Долго ищет – не находит,
У деревьев вопрошает
О своем пропавшем сыне.
И сосна ей так сказала,
Дуб ответил неохотно:
«О себе моя забота,—
О твоем ли думать сыне?
Выпал жребий мне жестокий,
И несчастья одолели:
Из меня ведь колья тешут,
Из меня дубинки режут,
На дрова меня изводят,
Рубят, валят на пожоге».
Долго сгинувшего ищет,
Долго ищет, не находит.
Ей встречается дорога;
У нее она спросила;
«Богом данная дорога,
Не видала ль ты сыночка,
Это яблочко златое,
Этот прутик серебристый?»
И разумно говорит ей,
Отвечает ей дорога:
«О себе заботы много,—
О твоем ли думать сыне?
Выпал жребий мне жестокий,
И несчастья одолели:
То бегут по мне собаки,
То промчатся верховые,
То ногами сильно топчут,
Прижимают каблуками».
Долго сгинувшего ищет,
Долго ищет, не находит.
Шел над ней по небу месяц
И она ему взмолилась:
«Богом данный месяц ясный
Не видал ли ты сыночка;
Это яблочко златое,
Этот прутик серебристый?»
Сотворенный богом месяц
Ей разумно отвечает:
«О себе моя забота,—
О твоем ли думать сыне?
Выпал жребий мне жестокий,
И несчастья одолели:
Я один блуждаю ночью
И свечу в мороз жестокий:
Я один зимой на страже,
А на лето пропадаю».
Долго сгинувшего ищет,
Долго ищет, не находит.
Солнце ей идет навстречу,
И она ему взмолилась:
«Богом созданное солнце,
Не видало ль ты сыночка,
Это яблочко златое,
Этот прутик серебристый?»
Солнце ведало про это,
И в ответ оно сказало:
«Твой сынок уже скончался,
Он уже погиб, несчастный,
В сумрачном потоке Туони,
В Маналы глубоких водах.
В водопад его столкнули
И с порога по порогу
В темные глубины Туони,
В недра Маналы спустили».
 
 
Лемминкяйнена старушка
Зарыдала о потере,
К кузнецу пошла, сказала:
«О кователь Ильмаринен!
Ты ковал вчера и раньше,
Поковать прошу сегодня!
Выкуй грабли с ручкой медной,
Зубья сделай из железа,
Чтоб они в сто сажен были
И в пять раз длиннее ручка».
И на просьбу Ильмаринен,
Вековечный тот кователь,
Ручку медную кует ей,
Зубья стал ковать для грабель,
Чтоб они сто сажен были
И в пять раз длиннее ручка.
Лемминкяйнена старушка
Эти грабли захватила,
Быстро к Туонеле спустилась,
Так упрашивает солнце:
«Богом созданное солнце,
Самому творцу ты светишь!
Посвети разок сильнее,
И в другой, чтоб пар поднялся,
В третий раз как можно жарче:
Усыпи ты злое племя,
Маналы ослабь людей ты,
Туонелы ослабь ты царство!»
Богом созданное солнце,
Божье чадо дорогое
На дупло березы село,
На изгиб ольхи нагнулось,
Засветило раз сильнее,
И в другой, чтоб пар поднялся.
В третий раз как можно жарче:
Усыпило злое племя,
Маналу лишило силы,
Всех там юношей с мечами,
Стариков, с дубьем сидящих,
Средний возраст – копьеносцев.
И парит, летя оттуда,
К небу ровному взлетая
На насиженное место,
На старинное местечко.
Лемминкяйнена старушка
Грабли с зубьями хватает,
Загребает, ищет сына
В многошумном водопаде,
Средь бурливого потока —
Загребает, не находит.
Вот она цепляет глубже:
И сама вступила в воду
По подвязку стала в волны
И до пояса в теченье.
Загребает по потоку,
По теченью ищет сына,
А потом идет напротив —
Раз проходит и другой раз:]
Ловит там рубашку сына,
Ловит с тяжкою печалью;
Вновь рекой она проходит:
Тащит шапку и чулочки.
Те чулки печально тащит,
Тащит шапку с болью в сердце.
Вновь она ступает глубже.
В глуби Маналы ступила.
По длине проводит грабли,
Поперек ведет в другой раз,
В третий наискось проводит.
Наконец, при третьем разе,
Сноп огромный захватила
На зубцы железных грабель.
Но не сноп она схватила:
Сам веселый Лемминкяйнен,
Молодец тот, Каукомъели,
На зубцах из вод приподнят,
За ногу одну захвачен,
За один лишь малый пальчик.
Показался Лемминкяйнен,
Тот веселый калевалец,
На богатых медью граблях,
На волнах прозрачных моря;
Но кусков недоставало:
Головы куска с рукою
И других частей некрупных,—
Не хватало также жизни.
Мать-старуха стала думать
И в слезах сказала слово:
«Иль из них не выйдет мужа,
Их не хватит на героя?»
Ворон те слова услышал
И в ответ сказал ей слово:
«Кто исчез, не станет мужем,
Кто погиб, тот жить не будет;
Ведь сиги глаза пожрали,
Ведь объели плечи щуки.
Брось его в поток скорее,
В реку Туонелы обратно:
Пусть он там трескою станет,
Пусть в кита он обратится».
Лемминкяйнена старушка
Не бросает сына в воду,
Снова грабли опускает,
Снова медными проводит
По длине реки подземной,
По длине и поперечно:
Головы кусок и руку,
И спинных костей частицы,
Кости бедренной кусочки
И другие ловит части.
Составляет тело сына,
Лемминкяйнена младого.
Мясо к мясу прилагает,
Примеряет верно кости,
Член привязывает к члену
И сжимает сильно жилы.
Крепко связывает жилы,
Вяжет их концы друг с другом,
Нити жил она считает,
Приговаривает этак:
«Ты, красотка, жил хозяйка,
Суонетар, ты жил богиня,
Ты прядешь прекрасно жилы,
Пряха с стройным веретенцем,
С медным остовом у прялки,
С колесом ее железным!
О, приди, прошу тебя я,
Принеси, я умоляю,
Связку жил своей рукою,
Связку кож в подоле платья,
Чтоб связать покрепче жилы,
Их концы скрепить покрепче
На открытых страшных ранах,
Что, отверстые, зияют!
Если ж этого не хватит,
Есть на воздухе высоком
Дева в крытой медью лодке,
В челноке с кормою красной,
Опустись с него, девица,
С середины неба, дева!
Проплыви по этим жилам,
Проплыви по членам, дева,
По пустым костям поплавай
И по щелям в этих членах!
Положи на место жилы.
Где они лежали прежде:
Ты зашьешь большие жилы
И пробудишь в них биенье,
Перевяжешь сухожилья,
Свяжешь маленькие жилы!
Ты возьмёшь иглу помельче,
Нитку шелковую вденешь!
Будешь шить иголкой мягкой,
Будешь штопать оловянной,
Жил концы иголкой стянешь,
Ниткой шелковою свяжешь!
Если ж этого не хватит,
Сам приди, земли создатель,
Запряги коней летучих,
Бегунов своих ретивых!
Проезжай на пестрых санках
По костям, по этим членам,
По трепещущему мясу,
Проезжай по жилам шумно!
Привяжи к костям ты мясо,
Привяжи ты жилу к жиле,
Серебро клади на связки,
Золото на раны в жилах!
Там же, где распалась кожа,
Дай расти ты новой коже;
Где разорванные жилы,
Там ты связывай покрепче.
Где ж пропало много крови,
Там налей ты крови новой;
Где разбиты были кости,
Там пусть сызнова срастутся.
Где растерзанное мясо,
Там свяжи его покрепче,
Положи его на место,
Где оно лежало прежде:
К кости кость и мясо к мясу,
Прикрепи ты члены к членам!»
Собирает мать сыночка,
Мужа, славного героя,
Чтоб он зажил, как и прежде,
В том же виде, как и был он.
Вот и скреплены все жилы,
Крепко связаны концами;
Но ни звука не издал он,—
Говорить сынок не может.
Мать тогда слова такие
И такие речи молвит:
«Где теперь возьму я мази,
Где возьму медовых капель»
Чтобы слабого помазать,
Чтоб несчастного поправить,
Чтоб он мог промолвить слово,
Чтоб уста открыл для песен?
Птичка меда, божья пчелка,
Ты, лесных цветов царица!
Принеси пойди ты меду,
Принеси ты сот медовых
К нам из Метсолы душистой,
Тапиолы благовонной,
Взяв из чашечек цветочных,
Из травинок ароматных,
Чтоб могла унять я боли,
Утолить страданья сына!»
Пчёлка, быстренькая птичка,
Полетела, запорхала,
К Метсоле спешит душистой,
К Тапиоле благовонной.
На лугах сосет цветочки,
Языком медок сварила
Из концов цветочков этих,
Из ста злаков, там цветущих,
И, жужжа, летит обратно,
Прилетает быстро с шумом;
Крылья, полны сладким медом,
Соты сладкие на перьях.
Лемминкяйнена старушка
Принимает мазь от пчелки,
Лечит мазью горемыку»,
Неудачника врачует.
Все же мазь не помогает,
Сын не может молвить слова.
Мать тогда у пчёлки просит:
«Пчелка, милая ты птичка!
Ты лети в другие страны, —
За девятое за море,
Опустись на остров в море,
На медовые поляны,
К Тури в новый дом лети ты,
К Палвойнену в дом без кровли!
Там медок есть благодатный,
Чудодейственные мази
Жилы накрепко скрепляют,
Все другие члены лечат.
Принеси мне этой мази,
Принеси мне средств целебных,
Чтоб беду поправить эту
И несчастье уничтожить!»
Пчелка, легкий человечек,
Вновь обратно упорхнула,
За девятым морем мчится,
Пол десятого промчалась.
День летит, летит другой день
Так летит она и третий,
В камышах не отдыхая,
Не садяся на листочки,
Мчится к острову на море,
На медовые поляны,
К водопаду огневому
И к святой речной пучине.
Там был мед уже готовый,
Приготовленные мази
В малых глиняных сосудах
И в котлах прекрасных этих.
Все длиною только в палец,
Шириною в кончик пальца.
Пчелка, быстрый человечек,
Собрала прилежно мази.
Мало времени проходит,
Протекло одно мгновенье:
Уж летит, жужжа, обратно
И спешит, как только может,
Семь на спинке чашек держит;
Шесть приносит чашек в лапках,
Все полны хорошей мазью
И целебным сильным средством.
Лемминкяйнена старушка
Мажет сына этой мазью;
Девять мазей приложила,
Восемь разных средств целебных;
Не приносят средства пользы,
Ничего не могут сделать.
Мать тогда слова такие
И такие речи молвит:
«Пчелка, воздуха летунья!
В третий раз уж полети ты
На небесные высоты,
За девятое за небо!
Там найдешь ты много меду,
Сыщешь меду сколько хочешь:
Только бог – его хозяин,
Только сам употребляет,
Им детей своих он мажет
От недобрых сил болезни.
Обмакни в медок ты крылья,
Перья легонькие в сладость,
Соты вынеси на крыльях,
Принеси на спинке меду,
Чтоб утихли эти боли,
Уничтожилось страданье!»
Пчелка, умненькая птичка,
Говорит слова такие:
«Как же мне туда добраться,
Я ведь слабый человечек!» —
«Полетишь отсюда славно,
Зажужжишь вверху прекрасно:
Выше месяца под солнцем,
Между дивных звезд небесных.
В первый день там пролетая,
Ты виски луны заденешь,
На другой день подлетишь ты
Под Медведицы лопатку,
А на третий вознесешься
Над спиною семизвездья.
Тут уж не долга дорога,
Путь останется не долог
И до божьего сиденья,
До убежища святого».
Поднялась на воздух пчелка,
Поднялась на крыльях с дерна;
Опахалом нежным машет,
Вверх летит на быстрых крыльях.
Над двором луны взлетает,
Край затронула у солнца
И Медведицы лопатку,
Семи звезд задела спину,
Полетела в погреб к богу,
К всемогущему в чуланы.
Там, готовилося средство,
Там вываривались мази,
Там в серебряных кувшинах,
В золотых котлах богатых
Посредине мед варился,
По бокам помягче мази;
Мед готовился на солнце,
По ночам варились мази.
Пчелка, воздуха летунья,
Много меду набирает,
Также сот как можно больше.
Мало времени проходит:
Уж жужжит она обратно,
Уж назад слетает с шумом;
Сто рожков приносит в лапках,
Тысячу сосудов разных,
Полных медом и водою,
Полных мазей чудодейных.
Лемминкяйнена старушка
В рот берет поспешно мази,
На язык берет отведать,
Оценить желает строго:
«Это мазь, какой ждала я;
Вот таинственное средство;
Им сам бог великий мажет,
Утоляет боль создатель».
Мазью сына натирает
Несчастливца ею лечит:
Мажет кости по расщепам,
Члены мажет по разрезам,
Мажет сверху, мажет снизу,
Мажет также в середине.
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
«Пробудись от сна, сыночек,
Ты оставь свою дремоту
В этом месте бед ужасных,
В этом тяжком положенье!»
 
 
Сын от сна освободился,
Пробудился от дремоты.
Мог теперь сказать он слово
Языком он так промолвил:
«Долго ж спал я на свободе,
Продремал, ленивый, долго!
Ну, и выспался ж чудесно
Погруженный в сон глубокий».
Лемминкяйнена старушка
Говорит слова такие:
«Ты проспал бы много больше,
Пролежал бы ты и дольше
Здесь без матери, несчастный,—
Без меня, тебя носившей.
Но скажи, сынок мой бедный,
Дай из уст твоих услышать:
Кем ты в царство Маны послан,
В реку Туонелы опущен?»
Молвил юный Лемминкяйнен,
Так он матери ответил:
«Пастушишка в мокрой шапке,
Дед слепой страны дремотной
В Маналу меня отправил,
В реку Туонелы столкнул он.
Из воды змею он вынул,
Из волны гадюку поднял
И усталого пронзил он;
Я не знал, что с раной сделать,
Как лечить укус гадюки,
Как сказать от змей заклятье».
Лемминкяйнена мать молвит:
«Ох ты, муж недальновидный!
Шел ты против чародеев,
Ты хотел заклясть лапландцев,
А не ведал язв змеиных,
Укушенья злой гадюки!
От воды змеи начало;
Родилась она в потоке
Из мозгов хороших утки,
Из мозгов приморской чайки,
От слюны презлой Сюэтар,
Что бросала слюни в воду;
Волны слюни растянули,
Осветило солнце слюни;
На воде качал их ветер.
Колыхало дуновенье,—
Погнало с воды на берег
И отбросило прибоем».
Вот качает мать сыночка,
Лемминкяйнена усердно,
Возвращает к прежней жизни,
Чтоб он стал таким, как прежде,
Чтоб он лучше стал, чем прежде,
И еще красивей стал бы.
И тогда спросила сына,
Что еще сыночку надо?
Отвечает Лемминкяйнен:
«Мне еще бы много надо:
Там живет мое сердечко,
Там мои хранятся думы,
Среди Похъёлы красоток,
У прекраснокудрой девы.
Слушать старая не хочет,
Не отдаст она мне дочки,
Если лебедя речного,
Если птицу не поймаю
В черном Туонелы потоке,
Из святой речной пучины».
Лемминкяйнена старушка
Говорит слова такие:
«Пусть плывет тот лебедь с миром,
Пусть живут в покое утки
В черном Туонелы потоке,
В той святой речной пучине!
Ты иди к родным пределам
Вместе с матерью печальной!
Ты судьбу благодарил бы,
Восхвалил бы лучше бога,
Что послал благую помощь,
Что вернул тебе дыханье,
Что из Маналы он вывел,
Что из Туонелы вернул он.
Ничего б я не достигла,
Малой доли не свершила
Без божественной подмоги,
Без помощника благого».
Встал веселый Лемминкяйнен,
И пошел он прямо к дому
Вместе с матерью любимой,
Вместе с нею, престарелой.
Но оставлю здесь я Кауко,
Лемминкяйнена младого,
Изменю теченье песни,
Обращу слова напева
Я теперь к другим предметам,
Поведу другой дорогой.
 

Руна шестнадцатая

1. Вяйнямёйнен посылает Сампсу Пеллервойнена за деревом для лодки, заклинаниями делает из дерева лодку, но не находит для ее окончания трех слов.

2. Не найдя нигде слов, он отправляется в Туони, где его задерживают.

3. Вяйнямёйнен благодаря своему могуществу освобождается; вернувшись, предупреждает свой народ, чтобы никто не ходил в Туони по собственному желанию, и рассказывает, как тяжело и ужасно живут там люди, бывшие при жизни злыми.

 
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Лодку вытесать задумал.
Хлопотал он сделать шлюпку
На мысочке, скрытом мглою,
На туманном островочке:
Только не было деревьев
И досок недоставало.
Кто же дерева достанет,
Кто стволы дубов доставит
Вяйнямёйнену для лодки,
Чтобы дно у лодки сделать?
Это Сампса, мальчик малый,
Пеллервойнен, сын поляны.
Он найдет ему деревьев,
Он стволы дубов доставит
Вяйнямёйнену для лодки,
Чтобы дно у лодки сделать.
Вот пошел он по дороге
На восточные поляны,
Подошел к горе, к другой он,
Подошел к горе и третьей:
Золотой топор он держит
С рукояткою из меди.
Тут осина повстречалась
Вышиною в три сажени.
Он хотел срубить осину,
Топором ее низринуть,
Но осина молвит слово,
Говорит ему поспешно:
«От меня чего ты хочешь,
Получить ты что желаешь?»
Молвит Сампса Пеллервойнен,
Отвечает он осине:
«Вот осина, что мне нужно,
Вот чего я здесь желаю:
Я ищу досок для лодки,
Для челна певцу деревьев».
Удивительно сказала
Стоветвистая осина:
«Потечет, утонет лодка,
Если будет из осины.
Пустотою ствол мой полон:
Ведь уж трижды в это лето
Червь протачивал мне сердце,
У корней моих ложился».
Слышит Сампса Пеллервойнен
И идет своей дорогой.
Он идет спокойным шагом
Прямо к северным полянам.
Встретил он сосну дорогой:
Вышиной сна в шесть сажен.
Топором сосну ударил.
Стукнул он сосну киркою,
Говорит слова такие:
«Будешь ли, сосна, пригодна
Вяйнямёйнену для лодки,
Будешь ли хорошим судном?»
И сосна так отвечает,
Громким голосом так молвит:
«Из меня челнок не выйдет,
Шестиреберная лодка.
Я испорчена давно уж:
Ведь ворона в это лето
Трижды каркала, лихая,
Каркала, на ветках сидя».
Слышит Сампса Пеллервойнен,
И пошел блуждать он дальше.
Он пошел спокойным шагом.
Вышел к области на юге:
Дуб дорогой повстречался,
Девять сажен дуб в обхвате.
Вопрошает он у дуба:
«Ты, мать-дерево, быть может,
Годно на постройку судна,
На помост военной лодки?»
Дуб разумно отвечает,
И в ответ он молвит слово:
«Дерева во мне довольно,
Чтобы, сделать киль у лодки.
Статен я, без недостатков,
Пустоты внутри не знаю:
Ведь уж трижды в это лето,
В самый жаркий промежуток,
В грудь ко мне сходило солнце
И сиял в вершине месяц,
На ветвях кукушка пела,
Наверху сидели птички».
Слышит Сампса Пеллервойнен
И топоре плеча снимает,
Ударяет он по дубу,
Лезвием он рубит острым,
Скоро дерево он сносит,
Стройный дуб на землю валит.
Отрубил его вершину,
Разрубает ствол древесный
И для дна полоски рубит:
Нарубил досок без счету
На челнок певцу прекрасный,
Вяйнямёйнену на лодку.
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Строит лодку заклинаньем;
Он челнок вбивает пеньем
Из кусков большого дуба,
Из частей его древесных.
Песню спел – и дно готово,
Спел еще – бока построил.
Третью песню спел – и сделал
Все уключины для весел,
У крепил концы у ребер
И сплотил их сторонами.
Были сплочены уж ребра,
Были связаны друг с другом —
Трех словечек не хватило,
Чтоб устроить в лодке рейки,
Чтоб на киле брус окончить.
Чтоб скорее борт приделать.
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Говорит слова такие:
«Вот настали дни несчастья!
Не спустить челна на море,
Новой лодочки на водных.
Он подумал и размыслил,
Где найти ему три слова,
Получить те заклинанья:
Не в мозгах ли у касаток,
Не в мозгах ли лебединых,
Не в гусиных ли лопатках?
Он пошел искать три слова.
Лебедей убил он кучу
И гусей большое стадо,
Много ласточек убил он,
Но найти не может слова,
Не нашел он и полслова.
Он подумал и размыслил:
Не найдете ль сто словечек
В зобе летнего оленя
Иль во рту у белой белки?
Он пошел искать три слова,
Он пошел ловить заклятья;
Перебил табун оленей,
Настрелял он кучу белок,
Много разных слов находит,
Но помочь они не могут.
Он подумал и размыслил::
Сотню слов найду, наверно,
Я у Туонелы в жилище,
В царстве Маналы подземном».
Он пошел, чтоб взять три. слова
В царстве, Маналы подземном.
Шел он быстрыми шагами,
Шел неделю чрез кустарник,
Через заросли – другую,
Можжевельником шел третью;
Остров Маналы он видит,
Туонелы он холм заметил.
Старый, верный Вяйнямейнен
Громкие голосом воскликнул
Там у Туонелы потока,
Маналы у вод глубоких:
«Дочка Туони, дай мне лодку,
Дай паром мне, дочка Маны,
Чтобы реку перейти мне,
Чрез пролив туда добраться».
Туони дочка-невеличка,
Небольшая дева Маны,
На реке стирала платье
И белье там полоскала
Туонелы на черной речке,
Маналы у вод глубоких,
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
Пригоню сюда я лодку,
Если скажешь ты причину,
По какой пришел к нам в царство,
Не похищенный болезнью,
Не убитый грозной смертью
И ничем не умерщвленный».
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
«Туони сам меня доставил,
Притащил со света Мана».
Туони дочка-невеличка,
Небольшая дева Маны,
Говорит слова такие:
«Болтуна вот я и вижу!
Если бы доставил Туони,
Притащил со света Мана,
Туони сам тебя принес бы,
Сам тебя тащил бы Мана.
Туони дал тебе бы шапку,
Дал бы Мана рукавицы.
Молви правду, Вяйнямёйнен:
В Маналу зачем пришел ты?»
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
«Привело меня железо,
Сталь к вам в Туонелу толкнула».
Туони дочка-невеличка,
Небольшая дочка Маны,
Говорит слова такие:
«Болтуна узнала скоро!
Привело б тебя железо,
Сталь бы в Туонелу толкнула,
То текла бы кровь по платью,
Шумно б красная струилась.
Молви правду, Вяйнямёйнен,
Хоть теперь ее скажи мне».
«В Маналу вода пригнала,
В Туонелу волна примчала».
Туони дочка-невеличка,
Небольшая дева Маны,
Говорит слова такие:
«Вот опять лгуна я слышу!
Коль вода пригнала к Мане,
К Туонеле волна примчала,
То текла б вода по платью,
По одежде бы струилась.
Ты скажи открыто правду:
В Маналу зачем пришел ты?»
Снова старец Вяйнямёйнен
Деве той солгать решился:
«Сам огонь меня доставил,
С ним я в Маналу спустился».
Туони дочка-невеличка,
Небольшая дева Маны,
Говорит слова такие:
«Ложь твою я вижу ясно:
Коль огонь привел бы к Мане,
Коль тебя пригнало пламя,
Спалены бы были кудри,
Борода бы опалилась.
О ты, старый Вяйнямёйнен;
Коль отсюда хочешь лодку,
Должен ты сказать всю правду,
Положить конец неправде:
В Маналу зачем пришел ты,
Не похищенный болезнью,
Не убитый грозной смертью
И ничем не умерщвленный?»
Молвил старый Вяйнямёйнен;
«Я солгал тебе немножко,
Не сказал тебе я правды.
Ну, теперь скажу наверно.
Я заклятьем сделал лодку,
Я челнок построил пеньем;
Пел я день и пел другой день,
Но на третий день сломал я
Санки дивного заклятья.
Я сломал полозья пенья,
В Маналу сюда спустился,
Чтобы взять себе буравчик,
Починить для песен санки,
Санки заново исправить.
Ну, теперь пошли мне лодку,
Твой паром пришли оттуда,
Чтоб я мог туда проехать,
Чрез пролив туда добраться!»
Дочка Туонелы бранится,
Дочка Маны разозлилась:
«О ты, глупый, сумасшедший,
Человек с рассудком слабым!
Без причины, без болезни
К Туони ты сюда спустился.
Шел бы лучше ты обратно,
Шел бы в собственную землю:
Многие сюда приходят,
Но немногие уходят.
Молвил старый Вяйнямейнен:
«Сомневаются пусть бабы,
А не муж, пусть самый слабый,
Не герой, пусть и поплоше!
Дочка Туонелы, дай лодку,
Дай паром мне, дочка Маны».
Дочка Маны едет в лодке,
Вяйнямёйнена седого
Чрез пролив переправляет,
Перевозит через реку,
Говорит слова такие:
«О ты, старый Вяйнямёйнен!
К Туони ты живой спустился,
Не умерший – в царство Маны!»
Вот и Туонелы хозяйка,
Старица жилища Маны,
Принесла, в сосуде пиво,
Держит кружку за две ручки»
Говорит слова такие:
«Выпей, старый Вяйнямёйнен!»
Старый, верный Вяйнямейнен
Осмотрел пивную кружку:
Там внутри кричат лягушки,
По краям лежат там черви.
Молвил он слова такие:
«Не затем сюда пришел я,
Чтоб у Маны пить из кружки,
Пить у Туони из сосуда.
Кто пьет пиво, тот пьянеет:
Кто пьянеет, часто гибнет».
Молвит Туонелы хозяйки:
«Слушай, старый Вяйнямейнен!
В Маналу зачем пришел ты,
В царство Маны, в царство мрака,
Прежде чем тебя позвал он,
Чем потребовал он, Мане?»
Молвит старый Вяйнямёйнен:
«Я себе там строил лодку,
Я челнок готовил новый;
Было нужно мне три слова,
Чтоб скрепить концы плотнее,
Чтоб покрыть корму у лодки.
Не нашел я трех словечек,
Не достал я их на свете.
Вот и в Туонелу собрался»
Вот и в Маналу пошел я,
Чтоб достать себе три слова,
Чтобы выучить заклятье».
Молвит Туонелы хозяйка,
Говорит слова такие:
«Туони слов тебе не скажет,
Мана мощью не наделит,
Ты отсюда уж не можешь
никогда в теченье жизни,
В дом родной к себе вернуться,
Выйти в собственную землю».
В сон героя погружает,
Отдыхать кладет пришельца»
На постели мягкой Туони.
Там лежит герой в дремоте,
В сон глубокий погруженный,
Лишь не спит одежда мужа.
Там была одна старуха
С острой челюстью отвислой,
Пряха ниток из железа,
Отливала нить из меди:
Сто сетей она напряла,
Сеток тысячи связала
Как-то ночью, теплым летом,
Где-то там, в воде на камне,'
В Туонеле один был старец,
У него три пальца было;
Из железа плел он сети,
Сети медные готовил:
Сто сетей наплел он, старый,
Сеток тысячу окончил
Той же ночью, теплым летом,
Там, в воде на том же камне.
Был там сын у Маны: пальцы —
Это крючья из железа;
Сто сетей он расставляет
В черном Туонелы проливе,
Поперек и вдоль их ставит,
Ставит наискось те сети,
Чтоб не вышел Вяйнямёйнен,
Чтоб не выскользнул друг моря
Никогда в теченье жизни
И пока сияет месяц
Из жилищ подземных Туони,
Из селений Маны мрачных.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
«Не пришла ль ко мне погибель,
Не обрушились ли беды
Здесь, в жилищах Туони черных,
В этом мрачном царстве Маны?»
Быстро облик свой меняет,
В новом облике явился:
Черный, он стремится в море,
Как камыш, идет в трясину.
Он ползет, как червь железный,
И скользит змеею черной
Через Туонелы потоки,
Через сто сетей у Маны.
Туони сын тут поднял пальцы,
Эти крючья из железа,
Вышел в утреннее время,
Посмотреть пошел он сети.
Там нашел форелей сотню,
Рыбок тысячу помельче,
Не нашел он только Вяйнё,
Не нашел он друга моря.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Тут из Туонелы выходит,
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
«Никогда, о бог мой добрый,
Никому не дозволяй ты
Своевольно быть у Маны,
К Туони в царство опускаться.
Многие туда приходят,
Но немногие уходят
Из жилищ подземных Туони,
Из селений Маны мрачной».
Дальше так он молвил слово,
Так сказал он молодежи,
Что теперь лишь подрастает,
Молодому поколенью:
«Никогда, сыны земные,
Никогда в теченье жизни
Не обидьте невиновных,
Зла не делайте невинным,
Чтоб не видеть вам возмездья
В сумрачных жилищах Туони!
Там одним виновным место,
Там одним порочным ложе:
Под горячими камнями,
Под пылающим утесом
И под сотканным покровом
Из червей и змей подземных».